Конец сезона

Конец сезона

Вчера был на пляже: ровное теплое море – и вдруг наступили секунды покоя. Но вообще все эти дни с отъезда людей – я в плохом настроении. Не помогают ни погода, ни работа, ни ночные фильмы.
Мама написала, что в больнице ей поднимало настроение воспоминание о крымском саде и достархане. То же самое три года назад было в больнице со мной.
Приехали девочки: Настя, дочь Алисы и Шурупа, и четверо ее подруг. Одна, черненькая, еврейского типа, мне понравилась. Отвел их к Инне, у которой забронировал для них жилье (Инна уже стала нервничать и напоминать).
Ночью смотрел с крыши метеоры: насчитал шесть штук за пять минут. В ЖЖ и ФБ сообщают, что Земля проходит через метеорный пояс. Даже загадал желание. Купался ночью в бассейне.

Сегодня д/р сына, традиционно тяжелый для меня день. В два ночи пошел купаться на море. На берегу никого. Лишь слабо горят три фонаря на лестнице. Очень тихо. Теплая спокойная святящаяся вода. Видел над морем еще один метеор. А потом сидел на берегу на камнях и слушал море. Глотнул конька. Настроение не поднялось. И путь наверх был тяжел.

Поехал с соседями в Балаклаву – платить за аренду земли.
Жара за тридцать – и море в конце пути было заслуженной наградой. Взяли три лежака под полупрозрачным тентом. Пили пиво под кукурузу – и болтали о кино и о знакомых: поведение некоторых из них порой отдает безумием. У девушки на соседнем лежаке удивительно красивые формы, у соседней – роскошный хаер, спадающий ниже задницы. Красивых девушек вообще много. Зато симпатичных мужчин почти нет.
Я стараюсь, чтобы меня ничто не раздражало: ни унылые совки с унылыми разговорами, ни воспоминание о Мангусте, как ей тут не понравилось. Прежде и мне многое тут не нравилось, я был мастер болезненной реакции на все на свете… Но жизнь закалила.
Дорога назад вымотала меня: машина сперва не завелась, а потом все время глохла. Кажется, что я доехал исключительно на внутренней энергии самого себя. Тяжелый болезненный вечер. Борюсь с обострением депрессии. А я-то думал, что дошел до нижней точки!

А утром с новой силой стало мучить либидо. Можно многое заставить себя делать или не делать, но полностью упразднить пол – невозможно. Во всяком случае, на юге.
В ФБ узнал, что умер Михась. Это было ожидаемо, но прискорбно. Такой безвредный и, в общем, нелепый человек, в чем-то – идеальный хиппи.
В гости зашла Настя. У Инны живет уже двенадцать человек, а не пять, как два дня назад. Люди не помещаются в доме, спят в саду на спальниках. Очередь в душ… Настя уже устала от такой толпы, в том числе своих подружек.
– Я хотела ехать всего с одной! – жалуется она…
С этой «главной» подружкой она собирается через два дня отправиться в Морское, на фестиваль лаунж-дэнса, которым она увлекается. Морское напомнило мне про Киселевича в Вороне, про Фокину в Коктебеле, Василия Львовича Бруни в Судаке – и я тоже задумался о возможности поехать в том направлении…
По словам Насти выходит, что меня считают анахоретом – и я пытаюсь опровергнуть это мнение.
Она рассказала про влюбленность Алисы (ее мамы) и Володи в Турцию, Володя даже стал учить турецкий. Они хотели бы жить там, купить дом.
Я говорил про людей, которые находят в культуре противоядие против реального мира, в котором им плохо…
А после ее ухода вдруг появился Андрей Волшебный помощник. Но он приехал не ремонтировать авто, как обещал, а общаться и курить траву. Я его еще и накормил. И несколько часов слушал его телеги про службу на флоте. Ужасно устал от него, и чтобы отвлечь – поставил ему мультфильм «Паприка». Ему по укурке было самое оно. Но он и потом все хотел сидеть рядом, читать то, что читаю я в своем ЖЖ, даже про ахеменидов. Наконец, ушел спать на достархан.

Утром его уже не было. После «полива» (набора воды в бак) я поехал на Стрелецкий рынок, в обычное место, где он ремонтирует машины.
И после многочасового ремонта я дважды заглох на дороге и еле доехал до дома. Сил почти нет, хотя купание в бассейне и пиво чуть-чуть поправили картину.
Пока возились с машиной – мне позвонила Яна и сказала, что у ОК сегодня день рождения – и она ждет от меня поздравления. Мол, особенно от меня.
И тогда у нас возникла двойная переписка: в чате ФБ и на моей странице в ФБ, где я вывесил свою мандриановскую калитку. Она написала мне много добрых слов, которые пишет лишь любящий человек. Эти слова действительно поддерживают меня, хотя мне не понятно, как ей удается разрываться между двумя мужчинами. Но какие письма!
Вот и Мангуста любит двоих… Когда я был женат, я мог такое представить: жену любишь, как жену, а кого-то – за то, что он, то есть она – совсем другая и неизвестная. Но будучи свободным… Аллочка сказала бы, что каждого любишь за те достоинства, которых нет в другом. Но тогда можно любить и пятерых, и десятерых. Но на каждого придется очень слабенькая любовь.
Я могу спутать любовь – и усталость от одиночества, но все-таки не до конца.

Когда мы что-то любим, мы молчим –
Назло ударам сердца. В этом суть
Спартанства нашего. И мы ничьих
Не раним снов, как леопарда в грудь…

Написал письмо Лесбии. Зачем? Жизнь стремительна, непредсказуема – можно не успеть сказать что-то важное. Четыре года мы экспериментировали в свободе. Похоже ли это было на то, что мы ждали? В моем случае в чем-то да, даже очень. И все же я не нашел надежной альтернативной любви, хотя нашел один из лучших ее вариантов. Не то я упустил шанс, не то здесь и не было шанса.
Найти другого человека – оказалось очень нелегко, хотя сперва мне страшно фортило. Я упустил свой шанс – и теперь боюсь, что другого еще долго не будет. И это чувство углубляет депрессию.
Понятно, что я живу так, что мне, по сути, не из кого выбирать. Трудно найти сочные фрукты среди тайги. Можно было бы забить на них и заниматься творчеством. Но я это и делаю…
Неужели я проиграл этот поход?
Стал читать переписку с Мангустой, с самого начала… И был смятен очарованием этой переписки! Горько думать, что я потерял ее…

Днем прервал чтение переписки с Мангустой – и пошел гулять по любимому маршруту: через сосновый лесок до раскопок, потом через дачи, где сорвал несколько кистей черного винограда свешивающегося через забор. Дошел до заброшенной военной части, где ничего не изменилось. От части направился в «Русскую столовую», где взял пива и рогаликов. Пил пиво за столом на улице, смотрел на людей, пытался писать стих. Потом спустился на Георгиевский (Яшмовый) пляж и пошел к скале Крест. Тут полно народа, ждущего теплоход в Балаклаву. Искупался и пошел в противоположную сторону, где нашел голый пляж. Искупался опять – и мучительно ел виноград, который уже не лез, зато привлек ос. Поражает количество красивых девушек, две были и на голом. Особенно одна хороша, еще и художница. Они пили вино, потом болтали с волосатым парнем, пришедшим с большим рюкзаком. Я тоже чуть-чуть порисовал, размышляя про депрессию.
От спуска и подъема гудят ноги. Наверху смотрел на садящееся в море солнце. Оно закатывалось за спиной у всадников, которые ехали по плато.

…Депрессия – многолика. В ней не радует ни одно положение, движение куда-то или его отсутствие. В ней нет точки покоя, тем более комфорта. Она развеивает иллюзии и разъедает смыслы. Она связана с рутинным повторением жизни – при отсутствии любой положительной эмоции. Положительные эмоции – словно соль и приправы в блюде, они дают ему вкус. Жизнь без положительных эмоций – съедобна, но безвкусна.
Я создал себе достаточно комфортную среду, тем не менее, что-то беспокоит меня, и я не могу понять источника беспокойства. Многое не удовлетворяет меня по мелочам, но, во-первых, я работаю над этим, а, во-вторых, я все равно живу лучше, чем заслуживаю.
Непопадание в идеальную жизнь присутствует всегда, просто потому, что ее не существует. Можно приблизиться к наиболее комфортной лично для тебя ситуации – и только. Но всегда будут зудящие минусы – и собственные проколы. Боги не любят счастливчиков, которые, не будучи богами, пытаются испытывать блаженство. И ревность богов страшна! И депрессия – неумение понять эту многоликую картину, неумение балансировать в компромиссе и почувствовать прелесть этого сложного танца, этого мастерского эквилибризма: принятия белого и черного, лета и зимы, любви – и боли из-за нее. 
Ты так долго хотел невозможного, что, убедившись в этом, перестал хотеть вообще. Это и есть депрессия. Депрессия – это фрустрация от того, что любой ход кажется ошибочным или предрешенным. Это словно жизненный пат, притом что ты свободен и мог бы сделать кучу ходов. Мог бы, но не хочешь, ощущая их бессмысленность: они ничего не изменят. Ты чувствуешь себя загнанным в угол – при отсутствии видимых стен. Все стены, как положено, стоят внутри тебя, но ты почему-то не можешь их сломать. Депрессия – отсутствие мотивации в битве за самого себя.
Это преамбула. Суть, видимо, заключается в том, что депрессия нападает на человека, который жалеет себя. Жалеющий себя – всегда несчастен и затравлен врагами. Жалеющий других – утверждает свою силу: меня не за что жалеть! – говорит он, – я сам кого хочешь пожалею!
Человек мечтает вернуться в детство, в комфортное время, когда слабость была естественна, когда от него ничего не зависело, и можно было капризничать и требовать от других благ и любви. Одновременно, депрессия свидетельствует о наличие души, слабой и уязвимой. Но лишь она делает нас человечными. У камня ничего не болит, камень не депрессует.
И все же депрессия, хоть объяснима, естественна, оправданна – в ней есть излишняя сосредоточенность на себе. Представь, что другим гораздо хуже и по более веским поводам. Еще в депрессию загоняет предчувствие горькой правды о себе, что ты не получился. А, значит, стараться просто не из-за чего. Но способен ли ты объективно оценивать себя?..
В общем, депрессия – это малодушие напополам с эгоизмом. Взрывоопасная смесь. И довольно унизительная. Особенно для гордого человека.

Перечел часть переписки с Мангустой. Это действительно любопытное чтение: как два практически незнакомых человека постепенно узнают друг друга, сближаются, ссорятся, мирятся, заботятся друг о друге, причем все виртуально – и, наконец, встречаются и даже становятся любовниками. Настоящий роман и даже до определенного момента с хеппи-эндом. Все действие заняло восемь месяцев и 100 страниц вордовского текста. Не считая ЖЖ. Двум героям все удалось – и удавалось потом еще год.
Но когда-то должен наступить конец. Наши отношения и задумывались, как недолгие, но яркие. И в них изначально прописывалось сохранение личной свободы. Но сила нашей связи крепко по ней ударила. Тут надо было выбирать – и мы выбрали принципы, то есть свободу. Мы расстались ради идеи, говоря красиво!
…Одновременно пришел ответ от Лесбии. Она чуть-чуть рассказала о лете, что достроила дом, что прожила лето с любимыми людьми, только Кот доставал иногда. «Слабое звено». Что ее спаниелю Море вырезали опухоль, как когда-то Люське. И осенью, видимо, продолжат. (Бедная собака, она же совсем ребенок! С самого рождения у нее сплошные беды.) Спросила насчет денег… Но по поводу итогов четырехлетнего эксперимента – ни слова. Я и не ждал: конечно, это трудная тема. Полагаю, она не совсем этим экспериментом довольна. Но поблагодарила за неожиданное письмо.
У меня эксперимент начался скверно, продолжился очень удачно, а потом завял и превратился во что-то бесцветное, чего я так боялся.
С другой стороны, мне пишут четыре женщины, и я пишу им. Я словно рассылаю заявки в университеты: вдруг в какой-нибудь меня возьмут?

Вчера рисовал картинку на внешней стороне калитки, сегодня делал вентиляционное отверстие в каменном сарае. И замазывал затиркой щели между плиток бассейна. Это два последние дела, которые я наметил на это лето.
Поздно вечером пришло письмо от Лесбии: она не хочет обсуждать итоги четырех лет через переписку. Предлагает обсудить вживую.
Прочел последнюю переписку с Мангустой, с января. Иногда в ее письмах почти прежняя нежность. При этом огромные перерывы, игнорирование вопросов, признания в любви к другому. Не настолько же я мазохист!
Поэтому, опираясь на холодный рассудок, проект «Мангуста» надо закрыть. Видит Бог – я не хотел этого! Но она не дает мне шанса.

Моя депрессия очевидно связана с затянувшимся одиночеством. Стоит мне поговорить с интересным человеком, в Сети, разумеется, где же еще? – и она отступает. А потом возвращается. Это как болезнь, лечением которой я не могу серьезно заняться.
Вот пообщался с Лесбией – и на короткое время стало легче. Душа есть, и она слаба, уязвима. Но это делает нас человечными. Камень не депрессует, как я написал вчера в посте.
Вчера же позвонил Торн: завтра он меня посетит. Не самый веселый гость, но я никому не отказываю. Это все же общение, которого мне так не хватает. А потом, даст Бог, приедет Рома.

Торн появился, естественно, раньше обещанного. И не один, а с волосатым человеком Андреем, тем самым, которого я видел позавчера на Георгиевском пляже – рядом с симпатичными девушками. Он резчик из Здолбунова, но с Фещуком не знаком, лишь видел его.
Я сделал нам троим завтрак, после которого Андрей ушел, а мы с Торном пошли на Белый пляж. Тут было три красивых голых девушки. А в небе летал красный параплан. От жары я купался пять раз.
У всех троих красоток никакой растительности между ног, словно это теперь догма, вроде бритых подмышек. Хотя выбривать там все, полагаю, – много более трудная и даже опасная задача.
Из мужчин на пляже был один: скучный, сонный, с растущим животом, которого его молодая жена то накрывала полотенцем от солнца, то мазала кремом, а он принимал это с ленивым испанским равнодушием.
Торн не умолкает, но это пока терпимо.
– Почему женщины так склонны к эксгибиционизму? – вдруг спросил он.
– Ну, они же стараются, им хочется показать результат…
Пик сезона, людей, машин из России. И девушек в цвету. Даже Даша провещилась в ФБ.
На обратном пути встретил Липатова, седого, беззубого, но с кудрями.
– Ситуация идет к разрешению, – рассказал он о проблеме с землей.
До темноты болтали с Торном на достархане. Узнал от него про огромный авангардный памятник Артему в Светогорске, куда он водит экскурсии. Необычный объект со своеобразной историей. Вместе готовили обед под Гарбарека, с новыми разговорами. От них я уже устал, и чтобы скоротать время – поставил «Фаворитов Луны». Фильм неплохой, но не идет в сравнение с его ранними грузинскими фильмами. А Торн заснул. Вечно мне попадаются такие со-зрители.

Опять был на Белом пляже, уже один: Торн отказался идти. Здесь совсем другие люди, хотя появилась и вчерашняя блондинка, на которой всей одежды: маечка и шортики, с которыми она очень быстро рассталась и бросилась в воду. Пришла она не одна, а с мэном, с которым и уплыла далеко в море, где они целовались и обнимались… А я читал на берегу «Шум и ярость». Были и другие пары и не пары. Женская нагота притягивает, как магнитом. Вот к чему приводит долгое воздержание!
Вернулся домой по жуткой жаре за сорок минут. И узнал, что заходила Яночка, не дождалась – и поехала на вокзал. Я забрал ее на Пятом. На вокзале мы получили от проводника новые эмиграционные карточки, позволяющими нам торчать на Украине еще три месяца, правда с удивительными подписями, не имевшими ничего общего с настоящими.
Дома я застал Андрея из Здолбунова, которого принимал и угощал Торн. Мы переместились на достархан, где болтали до темноты. Даже Торн был занимателен, а не бубнил, как обычно, про музыку. Андрей показал что-то типа «медали» из палестинского дерева (!) – с вырезанным рисунком на мотив моего «Перевозчика», изображенного на автомобильных воротах. Как волосатый народ талантлив! Еще он накануне вытащил девушку, застрявшую на скале. Скромный герой. А я, естественно, рассказал про разбившегося парня, которого нашел на берегу.
Андрей ушел, а мы с Торном сделали на двоих обед и посмотрели «Пепел и снег», такой типично нью-эйджевский фильм, который очень нравится Торну. Но меня оттолкнул своей дутой многозначительностью и гламурной красивостью.
Я позвонил Лесбии и попросил напомнить Ване про день рождения бабушки. Она показалась мне испуганной моим звонком.
А потом Мангуста вдруг прокомментировала мой пост про депрессию: мол, уж кто-кто, а я точно получился… Приятно слышать, тем более надеясь на объективность, лишенную преувеличений любви.

В восемь утра позвонил Рома и объявил, что будет через два часа. Я уже не заснул, стал сочинять новый стих:

Если б ты вернулся с той стороны,
Если б ты видел то, что я не видел,
И остался б жив… Если б вдоль спины
Я бы вел рукой… И зимой в Тавриде

Я б кропал стихи, о тебе тоскуя…

Рома приехал чуть позже, чем обещал, мрачный и нервный, ибо разбил по дороге боковое зеркало своего «Пежо». И едва мы перепарковали машины, – появился Андрей Волшебный помощник, словно лишь затем, чтобы взять чинить колпак этого зеркала. Заодно Андрей получил 100 гривен за ремонт моего авто (это и была его цель).
Я сделал завтрак на четверых, причем Рома и Торн блистали филологической эрудицией (один переводчик с греческого, другой с испанского) – относительно слова «Рецина», которую мы пили. Торн верно узнал в ней «смолу», а Рома – «резину». «Резину» привез Рома – презент из Греции. Эту «резину» я уже пивал в Греции – и не стал ее фанатом.
После завтрака, пока болтали втроем на достархане – мне позвонил севастопольский человек Юра, который делает барабаны, – и попросил вписать пару людей из Москвы: музыканта и его герлу. Музыканта зовут Миша Ветер – и я, мол, должен его знать. Согласился вписать в сад, ибо все комнаты уже заняты, – и на два дня.
Рома ушел спать. Я лег читать у бассейна – ромин перевод Никифора Григора, византийского историка XIV в. Пришел Андрей-резчик, которого я накормил. Встал Рома. Торн с Андреем пошли в сторону Маяка, а мы с Ромой – на голый пляж.
Рома еле идет: отвык, плюс немеет нога. На голом пляже были обнаружены три красивые молодые грации, которые играли в карты. Крым переполнен людьми, будто все проснулись. Купались, сидели, лежали до захода солнца. Рома рассказал про свою маму, ее безумие и смерть.
По дороге сюда он ночевал у Лесбии. По его словам – у нее все хорошо, кроме конфликтов  с Ваней.
Назад шли уже в темноте и еще медленнее. Едва пришли и искупались – явились вписчики: Миша Ветер, гитарист, которого я сто раз видел на Пустых Холмах и 1 июня, и его герла Лена из Ижевска. Миша – тощий, длинный, с гладким узким лицом и чуть горбатым носом, с длинными гладкими темными волосами – похож на индейца. Он расчехлил гитару, подключил ее к комбику – и прямо на кухне сыграл нам импровизацию из Led Zeppelin.
Я стал готовить обед, Лена, рыженькая, маленькая милая герла – стала мне помогать. По профессии она редактор. Вернулись Торн и Андрей-резчик. Торн в своем говорильном угаре – по поводу книги «Hippie», обнаруженной у меня на полке. Лучше бы что-нибудь порезал. Сделал гречку с овощами и соевое мясо. Ели за домом. Миша сварил глинтвейн. Разговоров было много, и они были интересны, как бывает у давно не видевшихся или впервые встретившихся людей.
Позвонила мама и рассказала, как отметила день рождения. Ваня ее все-таки поздравил…
Мишу и Лену отправил спать на мой достархан, Андрей разместился в гамаке. Перемыл всю посуду. В почте письмо Лесбии по поводу проблемы – что делать, когда в жизни ничего не происходит? Мой совет: писать роман. Потом пришло письмо Мангусты. Она чуть-чуть утешает меня в депрессии – и рассказала про свою насыщенную жизнь. В том числе про пробу писать маслом.
Ответил обеим. Корреспонденты и друзья у меня есть, а обнять некого.

С утра за столом снова шесть человек. Жизнь оживилась в конце лета.
Повел Рому и Мишу с Леной на Белый пляж. Ветер и неплохое волнение. На пляже целая галерея балансирующих камней и голых герлов. Одну откровенно ласкает лысый мэн. Появилась и блондинка с приятельницей.
Вдвоем с Ромой мы поплыли в грот Вход в ад, который я разрекламировал с мистической стороны. Плыли против волн и ветра, некоторые волны в полтора метра, но плыть весело. В расщелине скал на мысе Виноградном парочка занималась любовью. Это возбуждает – до определенного момента, когда спадает пелена иллюзии. Лишь накопление тестостерона в крови заставляет с таким пристальным вниманием глядеть в эту сторону и мечтать об этом, якобы великом, удовольствии. Ты словно сходишь с ума и превращаешься в кобеля, учуявшего запах течной суки… О позор!.. О шум и ярость!
Заплывали в грот сквозь волны и пену – и это уже было не сильно весело. К тому же волнами сюда нанесло много мусора. От плавательных усилий у меня в глазах зеленая полоса. Рома в гроте особой мистики не нашел. Выплывать было труднее, чем вплывать. Тут уже реальный шторм, хаотические волны, кидающиеся и кидающие на уступы, бьющие сбоку, накрывающие, мешающие плыть. В общем, испытание, от которого я не хило устал. В отличие от Ромы, вернувшегося сильно позже меня и вполне довольного плаванием.
Рядом с нами расположилась пара с ребенком и таксой Матильдой, которую мы развлекали, пока хозяева плавали. Лена куталась в тряпочки. У нее совершенно белая кода, рыжие волосы – классический альбинос. Она не красавица, но обаятельна. И у нее хороший характер. Она слегка болеет, но все же купается, взяв у Миши маску и трубку.
Рома очень устал от спуска на пляж, и я предложил подниматься с другой стороны – к Маяку. Причем он плыл, а я нес его вещи. Лена очень ловко преодолела все преграды, хотя в одном месте я спустил ее на руках. Зашли в палаточный лагерь в зеленке. Приятно посмотреть на молодых свободных людей, к которым и я когда-то принадлежал. А Миша с Леной жили точно так же в Симеизе еще несколько дней назад. Но тут более продвинуто: есть импровизированное кафе и «эстрада» с колонками – обвешанная индийскими тряпочками. Поднялись к «Маяку», от которого шли до дома пешком. Лицезрели закат солнца. Зашли в магаз, где купили пива, вина и огурцов. Рома совсем измучен.
Уселись за домом – с пивом, чипсами, а когда они кончились – бородинским хлебом с чесноком, по предложению Миши. Он рассказал про себя: служил в армии с 83 по 85, то есть почти мой ровесник, ходил на занятия рисунка в Мархи (!), живет в комнате в коммуналке… Его бабка была на Вудстоке, откуда привезла рокерскую куртку! Рассказал, как его укусила гадюка…
Совместно сделали обед. Лишь Рома и Торн ничего не делали. Торн вообще сачок и гордится этим. Зато много тележит, хотя лучше бы он не делал и этого...
Миша вынес комбик и гитару и стал играть, сев на лестнице у сарая. Это было хорошо, пока не закричали соседи. Лена ушла спать. Я попросил не убирать гитару, а дать мне поиграть на ней (никогда не играл на нормальной электрогитаре). И Миша стал заботливо показывать режимы, предлагал сыграть так и этак. Это было забавно: что-то вроде музыки можно извлечь, даже не умея играть. Потом я принес свою гитару, и мы сыграли в паре. Хорошо провели ночь.
Параллельно он рассказал, как пришел к музыке: еще в школе просто захотел сделать электрогитару из подручных материалов, ничего в ней не понимая. Потом, уже после армии, решил научиться играть сам. Работал с друзьями в гитарной фирме, стал гитарным мастером, занимался звукозаписью. Он не переоценивает ни своей техники, ни своего слуха. Преподает гитару детям и взрослым. И я понял, что если и мог бы выучиться играть на электрогитаре – то у него.

Утром Лена, Миша и Торн сделали яичницу с овощами. На пятерых получилось не очень много. За два дня кончились все продукты, холодильник пуст.
По моему предложению мы отправились на Инжир. Торн снова в отказе: кажется, ему просто жалко денег. В Балаклаве мы закупились водой и пивом, которое Миша завернул в каримат, как в холодильник. Белобрысый лодочник Эдик согласился довести нас за 30 гривен с носа до Командирского Инжира, а потом забрать назад. Едва вышли из бухты в море – начались волны. Лодку то и дело окатывало водой, и к Инжиру мы с Ромой, сидевшие впереди, были насквозь мокрыми. Но на такой жаре это не страшно. Миша показал место на берегу около Серебряного пляжа, где он жил пять лет назад в декабре в палатке.
Искупались среди голых людей и сели пить пиво с чипсами. К нам подошел стриженный парень и попросил сигарету. Рома свернул ему самокрутку. Парень живет тут в палатке, сам из Москвы (но не по выговору). Оказалось, что он торгует музыкальными инструментами в той фирме, которую основали друзья Миши. Поэтому у них нашлась куча общих знакомых. Мир, как известно, тесен, особенно для людей сходной ментальности. А их не так много. Или мало?
Я предложил сплавать на настоящий Инжир. Поплыли Рома и Лена – в маске и женских ластах, которые еще пришлось привязывать к ее ногам веревками – такая маленькая у нее нога! Она не любит плавать далеко, поэтому я следил за ней, как за ребенком. Но она нормально доплыла. Сели на камнях недалеко от берега. Удивительно, но тут все в купальниках. Впрочем, наш нудизм никого не смутил, голая Лена даже дошла до сосен: так ей понравился яркий цвет хвои. Рома, как мальчик, пытался поймать крабов. Одного, самого маленького, он все же изловил. На обратном пути обменялись «рогатками» с волосатым мэном из лодки.
Тут на берегу есть красивые женщины, у одной прямо идеальные формы: хотел бы я такую порисовать. Сплавал с маской и трубкой. Позвонил Эдику: пусть забирает. Пока он плыл, Миша поймал двух больших крабов, по одному в каждой руке.
Я удивился: ладно одного, но двух!
– Я же охотник, – сообщил Миша. – То есть могу им быть.
У него тесные отношения с природой – ко всем его талантам.
Плыли назад по успокоившемуся морю в свете заходящего солнца. Солнечная дорожка играла на воде цвета вина, упираясь в темную громаду Кая-Баша. В Балаклаве Рома предложил зайти куда-нибудь поесть. Особенно ему хочется мяса, которого нет в меню моего дома. Ребята поколебались, прикинув свои средства, но согласились. Выбрали кафе, где мы ели с Фехнером и компанией. Рома заказал украинский борщ и сковородку мяса с овощами – на двоих с Мишей. Мы с Леной заказали скромную картошку с сыром. Наши порции были просто крошечные. Плюс тарелка овощей на всех, тоже маленькая. Еще пиво и по 50 водки – нам с Мишей. Он намешал в свою перца. Кофе для Лены и Ромы. Я вспомнил раблезианские порции в Израиле и Греции.
На Пятом мы купили шампанского, вина и сока. Пили за домом, сделав «калифорнийский коктейль», как назвал это Рома. Заедали крошками еды, которую наскребли по сусекам. Торн без нас ничего, естественно, не ел и не готовил. Лена заварила ему стакан пакетного супа из моих запасов. Он продолжает тележить: я уже устал от его голоса. Говорили о кино, Кире Муратовой и прочем. Лена показала свои рисунки, любительские, но необычные и порой яркие. Рассказала, что Миша вырывает себе бороду плоскогубцами. Не хочет бороды! А, главное, бриться.
Все это время, с тех пор, когда меня спасали пять женщин, я избегал курить. Я все же развязался – и покурил с Ромой в легкую травы из моих запасов. Почти никак.
Миша опять притащил гитару и комбик, но играл тихо. Люди быстро слиняли, остались мы вдвоем, и я попросил показать мне какой-нибудь блюзовый ход. Что он и сделал. Я попрактиковался – до боли в пальцах левой руки (от металлических струн), что я понял, когда ночью стал печатать на компе. Разошлись около четырех. А в почте короткие письма от Лесбии и Мангусты.

Жизнь складывается, как упражнение на музыкальном инструменте – на котором ты можешь вообще не играть, слушая и критикуя других. Либо играть – и тогда неизбежны срывы, когда ничего не получается, сквозь решетку струн видны слабость и безволие, загримированные под диссонанс, партия перестает подчиняться тебе, как машина на дороге. Либо в этой партии исчезает интрига. И тут уже лучше использовать литературную метафору: сюжет застыл, может быть, даже в комфортном положении. Назвать ли это положение моей главной победой?

Довезли Мишу и Лену до Пятого. Миша тащит комбик, Лена – гитару: они собираются играть в центре. Ну, а мы поехали на Стрелецкий рынок к Андрею Волшебному помощнику – за колпаком зеркала. Он восстановил его практически в ноль, вернул на место – и взял еще 350 гривен. И чуть не уговорил Рому на ремонт покарябанного борта. Но тут вмешался я:
– Ты разве за этим сюда ехал?
Мы отвезли Андрея до Героев Сталинграда, а сами поехали в Парк Победы, на дикий пляж. Тут было мало народа, но плохой заход, легкие волны и довольно грязное море. И солнце в облаках. Искупались пару раз без особого восторга. И пошли вдоль берега в сторону набережной. Нашли греческие раскопки. В кафе «Хорошо» взяли по пиву и сели на удобные стульчики в тени. Кто-то забыл сигареты, и мы ими воспользовались. Опять шпарит солнце, пляж комфортабельный, даже с детской площадкой – и не переполнен людьми. Мы просто беседуем. Тут позвонила Алла и сообщила, что она едет ко мне, и не одна, а с Мафи, причем чуть ли не завтра. А следом позвонил Юра и потребовал, чтобы Миша и Лена забрали из его дома свои вещи:
– Я не камера хранения!
– А мне-то что ты это говоришь?
– Ну, ты их вписал…
– По твоей же просьбе.
– Я просто не могу до них дозвониться…
Мы сделали круг по берегу и парку. Доехали до ВТБ, снять деньги, припарковались у пл. Нахимова и пошли по Приморскому бульвару – искать Мишу и Лену. Но никого не нашли – и сели в пиццерии «Максимус» в Арт-бухте. Я заказал вегетарианскую пиццу, Рома – что-то мясное. Нас обслужили быстро, но, на взгляд Ромы, непрофессионально: и лимон в чай не так порезали, и забыли дать чайную ложку.
Тем же маршрутом мы пошли назад и увидели пару южноамериканских индейцев в национальных костюмах, играющих на подключенных к электричеству флейтах и свирелях… У них была даже дымовая машина. А чуть дальше я услышал знакомый звук. Миша стоял с гитарой у балюстрады смотровой площадки – рядом с мостиком и памятником Затопленным кораблям. Лена ушла что-то покупать.
– За час мы заработали 120 гривен, – сообщил он с гордостью.
Тут появилась бабка, которая стала кричать, что «мы» играем слишком громко и не даем разговаривать, и грозила милицией. Подошел парень с гитарой и попросил у Миши разрешения подключиться к его комбику. Парень спел неплохо звучащую песню на английском. На мой вопрос: чья она, надменно ответил, что поет только свое.
И тут заиграли ребята внизу, на площадке с солнечными часами, целый ансамбль: «Господа офицеры, ваша честь под прицелом…» Вот кто играл действительно громко – и конкурировать с ними «нам» было не под силу. Тут и Лена вернулась. И мы пошли к машине. В «Сельпо» мы набрали целую тележку продуктов на 370 гривен. 170 заплатил я, подтвердив, что, вписывая в дом людей, ничуть не экономишь…
Едва мы вернулись домой, появился Бубнов и увел Рому к себе, дунуть. Я занялся изготовлением аджапсандала. Яна почистила и порезала картошку, остальные овощи – Лена. Я стоял у плиты. Рома, после уединения с Бубновым, мог только руководить. Торн читал мои книжки и периодически тележил.
– Как хорошо иметь в доме женщину, – признал я. – Надо мне кого-нибудь удочерить…
Женщины удивились моему трудолюбию, и я стал рассказывать про муштру семейной жизни, когда ты учишься делать не то, что хочется, а то, что надо. Более того – обретаешь умение видеть то, что надо. И делать добровольно и с песней…
Ужинали за домом. Яна показала свои рисунки, некоторые очень неплохие. Запомнился черно-белый песик и сюрреалистический вид Георгиевской бухты. Говорили о переведенном Ромой Григоре и византийской истории, полной нелепости, подлости и жестокости. Впрочем, она мало отличается от русской. Торну вдруг стало плохо – и он нас покинул. Миша чуть-чуть поиграл. Ушла Яна. Лена помыла посуду и легла спать: она встает с восходом… Потом ушел и Миша. Мы втроем с Ромой и Бубновым покурили самокрутки, а потом дернули косяк, добавив в него табаку. Эффект – некоторое остранение всего. Обычное потеряло способность проскальзывать незаметно, в нем появилось новое, но неясное значение…
И вдруг заболела спина…

На завтрак Лена приготовила офигенные блины, причем двух типов: с овощами и сладкие, – словно оправдывая мое вчерашнее заявление. На утренний вопрос Ромы о планах – я предложил поехать на Римскую дорогу (на Байдаро-Кастропольской стене). Торн доволен: он давно хотел попасть на Римскую дорогу. Я напомнил, что в прошлом году мы по ней или рядом с ней уже ходили... С Дашечкой.
Дашечку он хорошо помнит.
Чтобы он не слишком радовался, объявил ему, что приезжают мои московские друзья. То есть он должен освободить комнату. (Он и так живет у меня неделю вместо трех дней.)
До выезда я успел постирать одежду и белье. Долгие сборы, как всегда, когда едет много людей. Торн опять тележит всю дорогу, выводя меня из себя. На серпантине ему стало плохо, пришлось остановиться у Байдарских ворот, где я купил пару сувениров.
Лишь я ступил на горную тропу, я понял, в какую компанию попал. Хорошо шла только Лена. То есть она шла отлично, то и дело оказываясь далеко впереди меня. Остальные еле ползли. Торн продолжал без остановки болтать, но, слава Богу, сильно сзади. Вдвоем с Леной долго ждали остальных на краю обрыва над Форосом. Она сидела так близко к краю, что мне даже смотреть на нее было страшно. И она уверяет, что боится высоты. Кажется, она ничего не боится. Но это мешало мне воспринимать красоту ЮБК, отрывающуюся отсюда.
Раньше ребят подъехали охотники с собаками – и стали шмолять из ружей по рощицам деревьев. Странно, что и «охотник» Миша идет так медленно.
– В Симеизе его покусали мухи, – объяснила Лена.
Ему там вообще не понравилось: всех обворовывают, кусают комары. Но Лена хотела там остаться, даже одна…
Она мне очень нравится. Когда мы дошли до самой высокой вершины с реперным знаком, Кильсе-буруна, сказал, что буду ходить в горы только с ней. Остальные до этой вершины так и не дошли. Вид отсюда прекрасный, почти точно под нами – туннель, через которое проходит шоссе, но я очень боюсь за нее: скачет босоногая над самой пропастью! Это портит удовольствие. Она кутается в легкий платок, который летит по ветру. Из-за непереносимости солнца – у нее свой стиль одежды, напоминающий восточный. Но она ничуть не унывает. Кроме платка – с ней сумка с альбомом для рисования, с которым она не расстается. Порисовать ей, впрочем, не удалось.
В ожидании ребят – решили дальше не идти. Группа, достигнув, наконец, начала подъема, дала нам понять жестами, что за нами не последует. Поэтому мы спустились и, наконец, воссоединились. Миша показал свои находки: шиповник и кизил… На обратном пути я выбрал пойти не вдоль обрыва, а по самой Римской дороге. Мы шли впереди с Леной и заболтались. И тут я увидел, что вокруг нас уже лес, и дорога сворачивает куда-то вниз и совсем не туда, куда я рассчитывал. Возвращаться не хотелось – и я уговорил группу вернуться на правильную дорогу напрямки, через лощину и лес. Лена рада: и тому, что мы заблудились, и тому, что надо искать новый путь. Остальные отнюдь не разделяют ее радости. Пошли без тропинки вниз, через лес, по крутому склону в опавшей прошлогодней листве. На дне лощины я нашел дорогу для вездеходов – и повел людей по ней вверх. Миновали несколько развилок – и, наконец, вышли на потерянное плато. Начались какие-то лески. Чтобы люди не теряли меня, кричал: «Карабин!»
– А где же ответ «Кустанай!»? – удивляюсь я.
Но всем, кроме Лены, было уже не до смеха. Рома шел совсем убитый.
Лена бодра и радостна. Она видит мир очень позитивно. Ей нравится и путешествие, и вид, и облака, вдруг наползшие с запада, и солнце в них… Ее принцип: во всем находить хорошее.
– Увы, собственного желания тут мало. К тому же иногда в жизни бывает такое, что видеть одно хорошее совершенно не получается, – возразил я.
Она согласна. В ее жизни тоже было какое-то испытание. После которого она и решила на все смотреть позитивно. Собственно, все путешествие мы провели с ней вместе, и я много про нее узнал. И она еще больше мне понравилась. Смелая, рыжая, обаятельная. В ней много мальчишеского. Но есть и чисто женское приятие мира и оптимизм.
Горизонт над морем исчез, запад обложили тучи. 
– Судя по всему – завтра погода испортится, – изобразил я синоптика.
На спуске к машине я стал жаловаться Лене, как устал от Торна.
– Зачем же ты его вписываешь? – спросила Лена.
– Это не я вписываю, а он вписывается. Мне, скорее, его жалко. Есть провинциалы, словно ушибленные своим провинциализмом, и что бы они ни делали, не могут от него избавиться.
Она согласилась и рассказала, как рванула из Ижевска в Питер.
…Провинциалы, которых мы встречаем в жизни, как правило, сумели совершить волевой поступок, порвали со своим прошлым. То есть это люди в чем-то особенные, – в отличие от москвичей, культурных, утонченных, но слабовольных. Им нечего больше искать. Некоторые, впрочем, укатывают заграницу. И проблема Торна, на мой взгляд (развиваю я мысль), именно в этом: он не смог совершить поступка (хотя у него была попытка обосноваться в Аргентине), он так и застрял в Макеевке, в своем узком провинциализме. На который наложилась душевная нечувствительность и скупость (возможно, объяснимая). Не помешала бы ему и муштра семейной жизни, о которой я говорил вчера на кухне...
Когда мы спустились на шоссе, Рома признался, что не верил, что мы дойдем до машины.
– Маловер! – воскликнул я. – И как ты мог так думать, когда впереди шел такой проверенный Сусанин?!
Я все пытаюсь веселить приунывшее общество. Из-за забора лесника появился бородатый парень и спросил: откуда звучала гитара? Никто ее не слышал, видно, она звучит от нагитаренного Миши. Мы так на него и посмотрели, словно он во всем виноват. А он почти всерьез стал оправдываться…
В Форос мы попали почти в темноте. На прежнюю стоянку нас не пустили, и мы вернулись на площадь, где начинается (или кончается) городской сквер, полный южной публики, через который мы мужественно прошли. Вход в санаторий «Форос» свободный. Спустились к главному корпусу по незнакомым мне аллеям. Там начался знакомый и любимый парк. Увы, компания уже не может ничего воспринимать, кроме Лены. Чтобы не утомлять людей – выбрал самый ближний из приличных пляжей – с мелкой галькой и почти без народа, где я нагло искупался голый, – показывая пример Мише, у которого не было трусов. Но он так и не полез в воду. Как и Торн. Ровное теплое море, только все портит отвратительная эстрада с набережной. И подозрение, что всех, особенно Рому, волнует проблема еды. Он подтвердил это, едва мы искупались. Предложить кафе я не мог, потому что у Миши с Леной нет денег, а Торн скряга. Лена пообещала сделать дома пиццу. Рома увидел на набережной варенную кукурузу – и я купил ему, потому что один взял деньги. Торн ни за что не платит, но тоже хочет. Я купил втору и поделился с ним. А он с Мишей. Лена отказалась. В палатке с разливным вином попытались продегустировать местные вина, но такой услуги в Форосе не водится: покупай и пей! Послушали в ночном сквере уличного музыканта.
И традиционно заблудились по дороге наверх, Рома даже включил свой навигатор. Доехали до дома за полчаса. Лена и правда приготовила все для пиццы из лавашей, причем Торн на этот раз резал овощи. Дальше каждый сам создавал свой вариант блюда. Лена села за стол последней.
Торн стал рассуждать об ужасном хэви-металле, здесь никому не интересном – и я не выдержал:
– Как можно говорить о такой ерунде?! Люди от рака умирают!.. И уж если сравнивать хэви-металл и попсу на набережной, то я выберу хэви-металл…
Рома согласился, что тоже выбрал бы хэви-металл.
– Тут никто не слушает хэви-металл, зачем об этом говорить? – спросил я.
– Меня больше волнует, что выбрать: вино или коньяк? – сказал Рома.
И, подумав, решил, что если бы ему пришлось выбирать – на всю жизнь – между вином и коньяком – он бы выбрал коньяк. Подобной выбор – его постоянная тема: вчера за завтраком он выбирал между слепотой и кастрацией – в пользу кастрации. Я вспомнил фильм «Выбор Софи» – и Лена захотела уйти. Я сумел остановить ее, пообещав больше не говорить о подобных ужасах.
Рома рассказал о нравах Сванетии, сильно демонизированных самими местными жителями, на мой взгляд. Миша со мной согласился. Лена все же ушла. Торн, несмотря ни на что, не может слезть с музыкальной темы – и я тоже ушел.
Кстати, Лена знает даже Ингеборг Бахман. Все же училась в университете, хоть и в Ижевске. По собственной воле и без чьей-либо помощи переехала в Питер. Акцент, впрочем, сохранила. Но она сейчас мне самая приятная из всей компании. Насчет Ромы я постоянно чувствую, что мучаю его, он совсем слаб, и с ним еще тяжелее перемещаться, чем раньше. Зато он хороший рассказчик. Хотя почти все эти рассказы я слышал по несколько раз.
Все равно хорошо, что все они здесь. Три недели я провел один – и впал в глубокую депрессию. Мне нужно общество и практика жизни с людьми. Я устал от своей пещеры, она ничего мне больше не дает. Я чувствую усталость от самого себя, дребезжащий звук, как от треснувшей тарелки…
…Очень теплые дни, днем 30-ть, ночью 23. А в Москве ночью +4, сказала мама. Она вышла из больницы, отметила д/р, повидалась с Котом, которому больше всего нужны от нее деньги. В почте нашел новое письмо от Лесбии – в продолжение темы оправдания нас через писание романа. Она не считает нужным оправдываться и не считает, что искусство – способ оправдания, что вообще можно оправдаться искусством. Это вовсе не то, что я имел в виду. Но тема все расширяется, и мы, похоже, скоро кончим полным непониманием друг друга, как у нас завелось уже давно.

Торн, слава Богу, покинул нас – и «без него словно стало светлее», как сказала Лена. Завтра приезжают Алла и Мафи. Солнечная с утра погода стала портиться, подтверждая мой вчерашний прогноз.
Я читал у бассейна, пытался писать стих, Рома лежал с компом в гамаке и жаловался, что болят уши. Миша рекламировал сплав на байдарках, – и я вспомнил свой заплыв на лодке по Соловкам. Наконец, решил рисовать Лену. И тут стало капать…
…И мы опять поехали в «Сельпо», где закупились уже на 500 гривен.
Рома лежит головой на столе за домом – с горящей в ухе ушной свечой: лечится. Смотрели с крыши красивый закат в тучах, пылающий над морем.
На кухне вчетвером пили вино под сулугуни. Потом был импровизированный обед у камина. Я даже позволил больному Роме приготовить сардельки. Иногда я кажусь себе святым.
Сперва ушла спать Лена, скоро за ней Миша – и мы с Ромой заговорили о риске: как изменяется чувство опасности с годами – по сравнению с детством или даже с юностью. Я привел пример Лены над обрывом и себя: как я иначе, много осторожнее, стал водить. Почему? А потому что не хочется больше доказывать собственную смелость таким дешевым способом. И это корреспондировалось с местом из моего сегодняшнего недописанного стиха…

Если б ты вернулся с той стороны,
Если б ты видел то, что я не видел,
И остался б жив… Если б вдоль спины
Я бы вел рукой… И зимой в Тавриде

Я б кропал стихи, о тебе тоскуя…
У героя жизни совсем немного
И талантов нет. Все же жить рискуя,
Как велел философ – это хоть глубоко,

Интересно в целом и почти как в книжке,
Но и часто глупо, как езда по встречке.
Видишь, все прекрасно, даже, видно, слишком.
И тут в пору выть, как сверчок за печкой…

Последний день лета выдался солнечный, но прохладный. Чем дальше, тем больше прибывало облаков. На завтрак Лена приготовила блины с начинкой и салат.
Море на 35-й батарее, куда мы поехали с Ромой, было бурное, грязное, но теплое. И народу относительно немного. Времени у нас тоже было немного: нам надо ехать на вокзал встречать Аллу и Мафи. Они уже ждали нас на площади.
– Ну, ты словно не уезжала! – сказал я загорелой Алле, высвобождаясь из объятий.
В «Сельпо», куда мы попали через субботнюю пробку, – лом народа, словно в Москве. Купили вина, овощей, сыра... Алла и здесь смотрелась привычно и уверенно. По дороге я просветил Аллу, кто такой Рома, что он, не хухры-мухры, а архиепископ, но здесь в Крыму он хранит инкогнито и не хочет, чтобы кто-нибудь напоминал ему о сане. 
Вчетвером пили вино с сыром за домом (Миша и Лена играли в городе). И тут я вспомнил, что вечером мы приглашены в «Зеленую пирамиду» на закрытие кинофестиваля. Поэтому перестал пить, чтобы сесть за руль. И лишь разок дунул косяк с Мафи. Дополнительно заживал петрушкой.
На заднем дворе «Пирамиды», среди зарослей бамбука, были расставлены стульчики, на траве стоял пульт и колонки – и уже кто-то играл и пел. На колоннаде висел экран, но из-за света ничего не было видно. Я был в белых штанах, белой майке и синем пиджаке, – необычный тип среди местной публики. Обнялся с Сентябрями, одними из организаторов действа – и их приятелем, с которым познакомился несколько лет назад. Слушать певца было неинтересно, я ушел в кафе. Позвонил Фокиной, и она пожаловалась, что не сможет нас принять, сославшись на мужа Петю. «Это я тебе, как своему…» Нет – так нет, я и здесь хорошо проведу время...
Теперь на траве перед экраном разложили свои девайсы Сентябри. На трансовый звук был наложен странный текст с пластинок, вроде радио-спектакля, в котором участвовал Аркадий Петрович, Светлана и еще несколько персонажей, причем дело происходило в Крыму, явно в 70-е. Они говорили очень четко и все как бы обыгрывали распространенные жизненные ситуации: поездку в Бахчисарай, посещение магазина. И все время повторяли: «Сколько километров от Ялты до Бахчисарая?» – «От Ялты до Бахчисарая сто километров». Эти абсурдные тексты вызывали смех. Севший рядом волосатый парень объяснил, что это подлинные пластинки британской разведки, по которым готовили шпионов. Наверное поэтому мне иногда слышался иностранный акцент.
Наконец наступил сумерки – и нам был показан фильм, снятый за три дня фестивали. Не шедевр. Была представлена съемочная группа – и два парня с гитарами и электронным звуком стали извлекать что-то в стиле гоа-транса – под «Тайну третьей планеты» на экране. Тут мы и ретировались.
– Больно…
– Что? – спросила Алла.
– Смотреть на неуклюжие попытки местных людей организовать культурную жизнь… – сказал я по дороге домой.
Все согласились, хотя Алла поддержала саму попытку.
Дома – вкуснейшие макароны с овощами от Аллочки плюс салат Лены. Ели у камина, но без огня. Алла предложила играть в «мафию» по специально купленным ею картам. Лена весь вечер молчала, так как обиделась на Мишу, упрекнувшего ее за болтливость. И не поддавалась ни на уговоры, ни на стеб. И смотреть на такую Лену было необычно, это даже напрягало. Но когда Алла стала что-то не так объяснять в правилах – не выдержала и заговорила. Миша не любит подобные игры, но был принужден. Я, собственно, тоже не люблю, но занятно хоть раз попробовать. Сыграли две партии, уточняя и даже меняя по ходу игры правила, чтобы было хоть чуть-чуть интереснее. Никому особо не понравилось.

Мое появление на кухне – словно сигнал для Лены начать готовить. Сегодня она сделала на завтрак блины из кукурузной муки с начинкой. За завтраком решали, что будем делать? Прозвучало предложение пойти на Белый пляж. Рома боится спуска – но был заставлен волей большинства. Он лишь выговорил: ехать на машине. Поехали всей тусовкой: двое спереди, четверо сзади. Снова солнце и тепло.
В начале спуска столкнулись с компанией пьяных молодых людей: парень ругался с девушкой, которая не хотела идти. И правильно делала: буквально через минуту ее подруга спрыгнула с небольшого уступа, вместо того, чтобы спуститься по ступенькам – и чуть не полетела в пропасть. Девушку спас ее парень, схвативший ее за руку. Вцепившись друг в друга, они чуть не полетели вниз оба и, описали по инерции круг на самом краю, – сели на землю. И стали идиотски хохотать. А мне аж поплохело. Кажется, никогда раньше я не видел так близко возможность чужой смерти.
– Вы понимаете, что сейчас было?!
– Что?
– Вы были на грани гибели! – воскликнул я.
– Да ладно! – махнул рукой недавний герой.
– Вы уверены, что вам надо туда идти? Вы понимаете, куда идете? – не унимался я.
– Не грузи, чувак! – огрызнулся чернявый парень в красной майке.
Лишь его мрачная подруга, похоже, все поняла.
Пока наша группа одолевала это сложное место, их компания ушла вперед. И когда мы достигли следующего уступа, выяснилось, что девушка все-таки упала, правда с меньшей высоты. Она лежала на тропинке, скатившись до самых деревьев, над ней сидел парень.
– Я же говорил им не ходить! – воскликнул я, обернувшись к друзьям.
– Заткнись! – заорал парень. – Это ты накаркал! Это ты во всем виноват!
– Покричи еще! – ответил я.
– Я сейчас порублю тебя топором, если ты не заткнешься! – еще громче заорал парень (топор ему бы пришлось искать дополнительно).
Видно было, что он невменяем. Да и ситуация была не для конфликта. Я спустился к ним и стал смотреть, что с девушкой? У девушки были сильно покарябаны колени, из головы текла кровь.
– Шевелить ногами-руками можешь? – спросила Алла, спустившаяся вслед за мной.
Раненая пошевелила.
– Ну, значит, позвоночник не сломала, – успокоила ее Алла.
Главный хмырь в это время звонил в скорую, потом спасателям, чтобы их вытащили отсюда. Я ждал: может быть, понадобится наша помощь. Но чернявый вдруг заорал:
– Что вы тут собрались, двадцать человек!
– Пошли, – сказал я ребятам, – нечего нам тут... Сами заварили – сами справятся.
Но настроение было испорчено.
На берегу ссорилась другая парочка, словно все сегодня в честь начала осени немного сошли с ума. Алла и Рома плыли в сторону Белого, а я, балансируя на уступах и цепляясь за камни, полз вдоль берега с их вещами. Остальные двигались за мной. Вода слегка неспокойная, но теплая.
У нас куча ласт, масок, у Мафи есть даже специальный чехол для подводной съемки. Я плавал с ластами первый раз за лето. Я спустился ко дну, и, застряв в толще воды, среди рыб и водорослей, испытал удивительное спокойствие, почти блаженство, как бывает во сне. Фотографировали с Мафи рыб и друг друга. На берегу я загорал с книжкой Фолкнера. Лена рисовала, забившись в тень.
Миша на этот раз поймал креветку с синими лапками. И Алла устроила голую фотосессию – с ним, собой и креветкой. А потом с белой Пеппи.
– Встреча юга и севера, – назвал это я. – Или инь-ян.
И лежа на крошечном пляже, я подумал, что такой хорошей компании у меня нигде не будет. Например, в Израиле, – даже если там будет Мангуста (что невозможно).
Лена не только взлетела наверх, но еще и запрыгала как мячик. Потом сидела и ждала нас, свесив ноги над стометровым обрывом.
– В твоем роду не было шведов? – спросил я.
– Да, она просто как Пеппи Длинный чулок, – сказала Алла.
– Надо дать ей прозвище – Пеппи! – воскликнул я.
После ночного обеда решили посмотреть кино. Прошло мое предложение: «Парад планет». Получился летний кинотеатр за домом: комп на столе, зрители – на лавке. С полфильма Лена ушла спать. По-настоящему фильм никто не оценил. Дунули вчетвером. Потом Аллочка показала мне фото на своем компе. Многое очень понравилось, особенно фото теней. И декорации художника Левенталя из ее театра.

Утром я предложил поехать в Скельскую пещеру. Пока я настраивал исчезнувший интернет – Алла уложила Рому на стол и стала проводить над ним сеанс остеопатии. Миша хочет ехать за вещами к Юре. Я придумал для ускорения дела съездить туда на машине. Но процедура затянулась – и я решил съездить с Мишей на своем авто, не теряя времени. С нами поехал Мафи, чтобы попасть в банк и закрыть вопрос с получением денег.
Посреди Фиолентовского шоссе машину стало бить. Остановился: заднее колесо вдрызг! Достал запаску и заменил. Мафи предложил покачать колесо, но делал это так медленно, что я дал ему отставку. Очень долго искали нужный дом в районе улицы Юмашева: Миша ничего не мог вспомнить. Нашли дом лишь с помощью девушки с интернетом в мобиле… Я даже не стал подниматься, чтобы не отягощать сборы болтовней. Сперва вписал людей, теперь вожу их вещи, – угораю я, стоя у машины. И так всегда.
Когда вернулись, оказалось, что Алла готовит обед, а уже четвертый час. Когда же ехать?
– Завтра, – предлагает Алла.
– Завтра обещают дожди.
Я раздражен от всех этих задержек. Отказался обедать, и вместо обеда залез в бассейн и интернет.
Наконец, поехали. Я всячески скрываю настроение, чтобы не портить его другим. Над горами нависли мощные тучи. Не в грозу ли мы едем? В Родниковом тормознулись у менгиров. Зашли в «Дом культуру», перед которым эти менгиры стоят. Разговорились с его директриссой, мужеподобной тетей с крашенными волосами. Она обрадовалась публике – и все рассказа нам про клуб. Оказывается, он был домом попа. Сам храм был уничтожен. Заодно я разузнал про пещеру. Нашли ее легко, но всех поразила цена за билет: 70 гривен. Миша предложил, что они с Леной останутся и погуляют снаружи. Но я заплатил за них (впрочем, сперва мы попытались выдать 26-летнюю Лену за ребенка, но не прокатило). Перед пещерой неплохо оформленная территория, с петляющими дорожками, выложенными деревянными чурками. Из них же сделано ограждение. Из такого же бросового леса были сделаны беседки со столами и скамьями, качели. Тут была и небольшая площадь, замощенная деревянными кругляшами, словно брусчаткой, напоминающей рыбью чешую. В ожидании экскурсии зашли в сувенирную лавку, посидели с чаем в местном кафе.
Экскурсия была стандартна: балагурящий экскурсовод в униформе водил по мостикам и тропинкам, мимо прихотливо освещенных стен с разноцветными наростами – и закидывал публику сведениями и байками. И педантично называл имена сталактитов, данные им когда-то досужими спелеологами. От него узнал, что в одном из залов, через который мы прошли, помещается 9-этажный дом. А внизу – озеро в 100 м глубиной. Мы верим на слово, ибо видели лишь щель. Был тут и Каминный зал, и Рыцарский зал, словно мы на экскурсии в замке… От всех этих «залов» мне лишь скучно. И холодно, 13 градусов. Когда вышел – словно попал в баню.
Я предложил заодно подняться к Римской дороге, до которой всего 200 метров, согласно указателю. Идти надо в гору, но зато среди сосен, бука и можжевельников. Мы с Леной как всегда впереди. Рома вообще не пошел. Алла поверила, что это правда римская дорога, лишь когда мы достигли руин моста. Очень красивые горы с чуть заметными красками осени.
Лена никогда не была в пещерах, но не впечатлилась. А вот тут ей очень нравится!
– Я хочу приехать сюда весной или осенью, – решила она.
Она вообще первый раз в Крыму. С ней легко, она компанейская, выносливая, ни на что не жалуется и всему рада.
Внизу у пещер, присев в беседке, я, наконец, поел: Алла в тайне захватила мне еду в контейнере.
– Специально для тебя!
– Какая же ты заботливая! – оценил я.
– Я гуманная.
В Форос поехали уже в темноте. На знакомой аллее санатория Лена догнала и сказала, что по виду я иду лениво – и при этом меня трудно догнать. И это выглядит странно.
Выбрали уже знакомый нам пляж. Теплая тихая светящаяся вода, чем дальше от берега, тем больше. Среди черных ночных гор красиво сияла подсвеченная кузнецовская церковь. Здесь же на берегу съели арбуз. На обратном пути зашли в магаз за вином и прочим. За все платят лишь трое, поэтому деньги вылетают, как птицы. Но я не жалею: у меня впереди много месяцев одиночества.
Дама я сделал рис с луком и баклажанами. Лена нарезала салат – пока Алла умирала от дороги на лежаке у бассейна. Но ели все отлично, до последней крошки. И пили до последней капли. После чего решали, что смотреть? Ничего не решили. Поэтому просто покурили и поболтали. Мафи достал лазерный фонарь с узорами – и мы стали светить им на темную стену дома, сад, виноград – под блюз из моего окна. Алла начала танцевать напротив белой стены, освещаемая фонарем. И это было совершенно психоделическое зрелище.
– Никакого фильма не надо!
Трава, водка и вино как-то ослабили меня – и я лег на лавку, мечтая о достархане, занятом  ребятами. Алла массировала мне ноги. Я почти заснул – и ушел к себе.

В 8 утра хлынул ливень. Ребята на моем достархане (с крышей) практически не промокли. Зато промок Мафи, разместившийся в палатке на втором достархане. Это навело меня на мысль создать над вторым достарханом навес. Этой идеей я поделился с Мафи и Мишей. Они согласны помочь, хотя Мафи советует сделать новый достархан. Старый, мол, совсем сгнил.
– Пусти его на дрова, – предложил он.
– У меня руки не поднимутся.
Пока идея не перегорела – я стал рисовать проект и считать материал. Алла выдала мне 200 р. – взнос за достархан, как она это назвала.
После нового дождя я поехал в город, с Мишей и Мафи. Миша отправился играть, «отбивать пещеру». Мафи я довез до отделения «Сбербанка» на Острякова, а сам поехал в отделение ВТБ, где снял 1000 гривен. 300 заплатил там же в виде налога за землю. Встретился с Мафи на Хрусталева. У него облом: его сберовская карточка не работает на Украине. То есть он тоже без денег.
Там же на Хрусталева в шиномонтаже мне за 150 гр. заменили резину и подрихтовали диск. По просьбе Аллы заехали на рынок на Пятом за зеленью для аджапсандала. До закрытия склада с досками осталось 15 минут, и я поспешно купил материал, не очень глядя на качество. Обошлось почти в 600 гр.
Аджапсандал готовил Рома. Алла уже сварила вкусный капустный суп. Его ели впятером на кухне, с крепким пивом, которое я купил по ошибке.
Я устал и не знаю, зачем я затеял новое строительство? Я же обещал себе, что не буду больше ничего делать! Но соблазнило наличие рабочей силы.
Аджапсандал под вино ели в комнате Аллы, где она показывала клипы на своем компе. Я поставил «Опасные повороты». Мафи в кресле, четверо на диване, Рома – между двух женщин. Алла мажет купленной вчера мазью сперва Рому, потом обнажившуюся по пояс Лену. Странный просмотр. На второй серии к нам присоединился Миша. Лена покормила Мишу – и по предложению Аллы осталась в ее постели. Где и заснула. Миша ушел спать на достархан. К себе наверх ушел Рома. Мафи заснул в кресле. Так что фильм досмотрели лишь мы с Аллой. И обсудили его потом за чаем. Роме подобное кино кажется занудным. Насколько же мы разные! Хорошо, что хоть с Аллой у нас во многом сходные вкусы. Иначе вся эта компанейская жизнь мало чего стоила бы.
Погода испортилась, тучи, дождь, 16 градусов. Зато от вида Лены в черных колготках и голубой блузке ощущение, что вижу Лесбию. От этого как-то теплее.

Миша – большой оригинал: спит зимой на снегу в Коломенском в спальном мешке. А в ноги для тепла берет кошку. К извлечению звука он подходит, как художник, добиваясь его с помощью прикладывания к струнам разных предметов – или с помощью звукоснимателей собственной конструкции. Когда-то он подражал рокерам и ездил на мотоцикле, который держал в 17-метровой комнате. И в ней же его прогревал. Сплавляется по рекам на байдарке, делает отличный чай и глинтвейн. И то и дело попадает в истории: то на ночевке у него украдут вещи, то его укусит гадюка, то явится грабитель с пистолетом, то блатные шулера навесят на него карточный долг, так что ему придется схватиться за топор. Чуть не угорел в избе, в которой погибли два его друга. Считает, что его спасла кошка, которая посреди ночи стала мяукать и проситься на улицу. Что-то в его рассказах могло бы сойти за телегу, но похоже, что это правда. Он просто не того типа человек, который склонен к ироническим преувеличениям, к чему так склонен Рома. Да и я иногда. Я не видел, чтобы он читал, но он живет и ощущает себя, по видимости, – вполне гармонично. За игрой забывает о времени. Шесть часов без перерыва – для него запросто. Или на всю ночь, что он сегодня и продемонстрировал. Притом что у него нет великой техники, он не учит чужих произведений. Он находит что-то сам, запоминает, делает частью репертуара.

Нас настигла северная погода. Я возился с фото и интернетом, пережидая вновь и вновь начинающийся дождь. Наконец, занялся палками для достархана. Новый дождь загнал меня под балкон, где я и работал на лавке почти до темноты. Людей удалось направить в магазин, откуда они приволокли мешок картошки и ослабли. Накурившись у Бубнова, гости ничего не хотят готовить. Даже Лена в отказе. При этом хотят продолжения банкета у камина – с участием соседей. Все же Аллочка занялась картошкой, Миша – глинтвейном. Я – камином. Андрей принес свой айпад с приставкой «казулятор», с помощью которой можно создавать типа музыки. Появилась и трава. Потом картошка, глинтвейн. Я вспомнил, что сегодня еврейский Новый Год, Рош Хашана – и мы отметили заодно и его. Глинтвейн Миши был лихой: из четырех видов алкоголя, плотный по вкусу.
Вдруг Роме стало плохо. Он лег у себя в комнате, потом позвал меня. Я замерил ему пульс. Пульс нормальный, руки не холодные. Возможно, это от духоты: мы сожгли весь кислород. Открыл окно и сходил за валидолом. Мне стала ассистировать Алла, заявив, что это – как было летом у меня, но в легкой форме.
Заиграл Миша, его поддержал ритм «казулятора», Мафи засветил своим фонарем, создавая небо на темной стене роминой комнаты, совершенно ее дематериализуя. К нам присоединилась Лена: сперва легла на пол, потом на диван, под фонарь, с поднятыми ногами, изображая, что идет по звездам, подчиняясь распоряжениям режиссера-Аллы. Фонарь пошел по рукам. Роме стало лучше.
Миша играл на моей акустике. Играл неплохо – симпатичные собственные произведения, сложные, но на кого-то похожие.
– Чье это?
Он скромно сказал, что не может назвать их своими, хотя они и его. Я, напротив, стал играть на его электрогитаре, повторяя наставления Миши. Миша поддерживал на акустике. Иногда получалась очень хорошо, публика хлопала. Можно сказать, что я осуществил давнюю мечту: играть с кем-нибудь музыку.
– Миша может заставить играть кого угодно! – сообщила Лена. – Притом что он обычно никому не дает свою гитару. Но за некоторыми – просто бегает и склоняет играть. Особенно за детьми.
На его гитаре поиграла и Алла, и даже Рома – первый раз в жизни. И остался очень доволен. Поиграла Лена. Долго играл Андрей.
Лена лежала в кресле с поднятыми ногами – совершенно раскрепостилась. А потом в нем же заснула, под грохот гитары. Наконец, они с Аллой ушли – в ее комнату, где Алла устроила ей отдельную постель. И вернулась. Андрей ушел в три ночи. Лишь тогда мы окончили этот веселый вечер.

Снова холодно, хотя больше солнца. Второй день делаю зарядку в комнате. А Миша искупался в бассейне. Лена сделала сырники – под руководством Аллы.
Мафи опять предложил сделать новый достархан, а не навес над старым, как хотел я. Алла готова пошлифовать доски. Все дают ценные советы, которые имеют странное свойство – удлинять работу.
Спилил цепной пилой мешающие ветки ореха, и мужчины перенесли старый достархан на новое место. Лена и Мафи помогли поломать ветки и убрать листья. Лена неизменно участлива.
Я начал шлифовать доски шлифмашиной, пользуясь старым достарханом, как верстаком. Это даже удобнее. Лена с Мишей уехали в город, зарабатывать деньги, Рома с Аллой ушли на море. Мы с Мафи свинтили главные части каркаса, потом с вернувшимися Ромой и Аллой собрали каркас в конструкцию. Дождь заставил нас устраивать перерывы. Алла не уходила почти до самого конца, все желая оказывать мне помощь.
Уже в темноте Мафи и Алла готовили салат и картошку под фильм «Айболит 66». Пришлось посмотреть и нам с Ромой (он замерз и спустился выпить коньяку). Фильм оказался неплохой, с элементами протащенного контрабандно Мейерхольда. Бонусом была яичница с луком, изготовленная Аллой.
Зашла Яна с моими книжками. Завтра они уезжают, но отходную делать не будут. Просто предлагает посидеть у них.
Вернулись ребята – и принесли кучу еды и трехлитровый пакет вина. Мы переместились к Пузанам. Миша рассказал, как на набережной его сдувало. Он замерз, замерзли пальцы, словно в Москве. Ему даже предложили для согрева кофе – чтобы он только играл.
– Это ничего: как-то в январе мне девушка согревала пальцы своими руками. А однажды в дождь мужик держал надо мной зонт, причем сам мок…
Яна еще раз всех покормила, тоскующих – мясом. Плюс алкоголь и трубочка. Лена пристроилась рядом со мной. Мясо она тоже не ест. Мы поговорили – и она ушла спать.
Рома поделился историей о разводе его родителей, причиной которого стала страстная любовь отца… Он не может ему простить.
– Но так всегда и бывает. Что же ты хочешь? Человеку трудно совладать со страстью.
Он не признает страсть оправданием: мол, и в таком случае надо терпеть. Помимо страсти есть порядочность и прочие красивые вещи.
– Страсть не знает закона, иначе это не страсть, – заявил я.
И у нас начался спор. Рома стал предлагать разные ситуации, но все они были, на мой взгляд, мимо. Я разгорячился, почувствовал старый задор, которого давно не испытывал.
Ушли Мафи и Миша, ушла спать Яна – и мы заговорили о ненормальности (в связи с очередным рассказом Ромы, как он косил от армии). Я предположил, что все здесь присутствующие – ненормальные.
– Даже ты? – спросил Рома.
– Даже я…
– А что ты думаешь про соседа справа? – спросила Алла Рому, имея в виду меня.
– Да, он сумасшедший, раз сам это признал.
– Ну, а себя ты кем считаешь? – не прекращала она допрос.
– Нормальным.
– А остальных?
– Тоже.
Тогда Алла обратилась к Бубнову. Он считает меня из всех нас самым нормальным. Я пояснил, что мы ненормальные с точки зрения некоей абстрактной нормы. Рома засомневался в ее существовании. Я сослался на то, что мы не смогли бы общаться с 95% населения. Это и говорит о нашей ненормальности с точки зрения этого большинства. Алла сказала, что считает себя временами ненормальной, нас с Бубновым – нормальными, Рому – совсем ненормальным! Это его удивило, хотя своими рассказами о цыплятах в ресторане, где он работал официантом, которых он уронил, собрал и подал немцам – и прочими историями – он легко мог породить это подозрение. Плюс взгляд, тяжелый и пристальный, интонации, которые Алла уловила очень точно.
Вспомнили кучу историй из прошлого, даже Андрей говорил сравнительно много. Разошлись без четверти 4. А завтра (уже сегодня) ему ехать…
На улице я почувствовал запах России. И немудрено: на градуснике +11. Кажется, еще никогда так холодно в сентябре.

Весь этот день был посвящен достархану. Солнце, 20 градусов – и мы с Мафи поехали на Пятый за шкуркой для шлифмашины и досками. Причем я забыл образец шкурки, рулетку, перчатки. Довезли до Пятого Мишу: он как всегда направляется в центр играть. На Пятом я поменял предпоследние пять тысяч. И купил, разумеется, не ту шкурку. На древоскладе долго решал, что брать для крыши? Сперва думал крыть ее поликарбонатом, но он оказался страшно дорогим и неудобным для транспортировки. Дорогой оказалась и идея застелить крышу досками внахлест. Не на много дешевле другие варианты: профнастил, металлочерепица, ондулин… В результате купил лишь досок на обрешетку и планку 50х50.
Шлифмашиной разбудил спавшую на достархане Лену. Она недовольно покрутилась рядом и ушла в дом. Алла позанималась остеопатией с голым Ромой на столе. Она часто посещает меня с моральной поддержкой. Как и Лена. Обе восхищаются «домиком». Положил с Мафи все балки, кроме главной – конькового прогона, для которого я уже сделал стойки... Рома повез Бубновых и Дениса на вокзал – и застрял у Дениса, где его накормили, а он, взамен, привез всю семью на Фиолент.
У нас скромный обед под водку, коньяк, вино, свечи. Алла все время гладила мне спину, словно из-за позвоночника. Лена предложила смотреть кино, Рома – «На дороге», по Керуаку. Мы переместились к камину, в который я кинул последние дрова.
Фильм понравился, хотя под траву мне все нравится (трава тоже была из последних запасов): убедительные образы, актеры хорошо играют, темы знакомые: марихуана, путешествия автостопом и на машинах, любовь, творчество. Впрочем – и гомосексуализм, что больше всего не понравилось Роме.
Мы начали обсуждать гомосексуализм, и Мафи предложил сменить тему: в фильме имелся мотив травы: почему бы не обсудить ее? И рассказал о специальных трубочках, которые в случае чего можно прятать в анус.
– Ну, вот, опять анус! – воскликнул Рома.
Миша вернулся поздно, расстроенный: почти ничего не заработал. Периодически он появлялся на втором этаже – и вдруг принес тарелку черного хлеба с плавленым в микроволновке сыром. За обедом я узнал от Лены, как они познакомились: она заехала к нему за забытым подругой свитером – и осталась. Свитер определил судьбу.

Следующий день тоже был посвящен достархану: вот я придумал себе развлечение!
На завтрак Лена изобрела блюдо из двух как бы блинов с начинкой из соседских яблок и моих груш. Вчетвером снова поехали в город: Миша до Пятого, Лена и Мафи со мной. Лена – просто за компанию. Сперва пробежали по Пятому, где Мафи и Лена умудрились пропасть – когда я спешил до закрытия на древосклад. Но склад вообще не работал в субботу, а поликарбонат нужной толщины (я все-таки склонился к нему) в соседнем магазине отсутствовал. И я поехал в «Новую линию» – по новой дороге, соединившей Пятый Километр и район Сапун-горы. В «Новой линии» был не просто нужный карбонат, но и очень удобного размера: 3х1,05 м, не надо резать или заказывать доставку. Можно купить три штуки к имеющемуся у меня. То есть экономия 150 гр. Лена тут же схватила листы и несла со мной до кассы и машины. Проблемой было довезти листы на багажнике. Мы с Мафи хорошо их привязали – и ехали медленно-медленно, чтобы не унесло.
Жаль я не купил доски для пола: пришлось использовать будущую обрешетку. Поставил с Мафи прогон – и он ушел к Денису: узнать про траву, что очень его волнует. Я возился со стропилами. Мафи объявил, что за травой надо ехать в Байдарскую долину, а мы с Ромой предусмотрительно выпили коньяку. Я позвонил Волшебному помощнику – и скоро он привез три коробка за 300 гр., которые мы собрали по людям. И дунул с нами. Я дунул совсем чуть-чуть, но сразу почувствовал смену настроения. А девушек зацепило сильно: они укутались голубым спальным мешком и ходили так по участку, веселя меня у моего рабочего места. Они изображают влюбленных. К тому же Аллочка стала звать меня царем, себя же и всех гостей – моим народом.
Рома отказался быть народом.
– Я буду буржуазией, – заявил он.
Лена сказала, что они с Миша будут творческой интеллигенцией. Мафи выбрал для себя роль армии: он будет защищать наше государства от посягательств.
– А кто же будет народ? – спросил я.
– Я буду народом, – жалобным тонким голоском сказала Алла.
– Будешь всех кормить, – сказал Рома.
– Ну, уж это вряд ли, – тут же отрезала Алла нормальным голосом. – Царь будет всех кормить! – решила она и стала гладить меня по плечику.
– Он и так кормит, – сказал я. – Вам повезло с царем.
– О да! – воскликнула Алла.
Но Рома был с ней не согласен и предложил Мафи поднять восстание против деспота-царя, который не разрешает им есть мясо.
Народ в лице Лены и Ромы носил в дом дрова. Вдруг Роме снова стало плохо – и я дал ему полисорба. Потом народ, армия и часть творческой интеллигенции лежали на достархане и курили косяки, периодически забиваемые армией, буржуазия устроилась в гамаке.
– Народ отдыхает, а царь работает, – сказал я, проходя мимо.
– Да! – признал довольный народ.
– Может быть, царь покурит с народом? – спросила Аллочка.
– Нет, у царя много дел...
...С наступление темноты веселье продолжилось у камина. Я не разжигал его: народ из-за холода расхватал обогреватели и лихо прогрел дом. Дунули забитый Мафи косяк. Стало еще веселее, только теперь никто не хочет делать обед. Кроме Лены – но ее Алла утащила в кресло, себе на колени (ибо второе кресло, разумеется, заняла буржуазия) – и они вместе красиво курили: сперва косяк, потом папиросу «Ява», причем Алла из руки у Лены.
Наконец, девушки спустились на кухню – и мне пришлось спуститься следом – развлекать их музыкой с флешки, чтобы процесс не угасал. Стоило достать вино – спустился Рома. Ему уже лучше. С ним Мафи – просто быть с людьми. Картошка и салат, в не очень больших количествах, как всегда. Рома даже посягнул на часть еды отсутствующего Миши.
Миша приехал с белой розой, подарком девушки на набережной:
– Она вручила ее с поклоном! – торжественно рассказал он.
А он подарил Лене. Но она недовольна, что не он ее купил. Благо – он много заработал: удачный день.
Алла предложила съездить завтра в Алупку к друзьям – и это было поддержано царем и народом.
Общий просмотр «Жития Брайна» по аллиному компу в нижней комнате, с чаем и сладостями. Фильм повеселил, но Алла хочет продолжения просмотра. Поставила какой-то экологический фильм – и я ушел. Читал, в легкую редактировал текст, вывесил небольшой пост.

Я все меньше волнуюсь о метафизике и веду споры на философские темы. То ли не с кем, то ли я все себе здесь доказал. Осталось несколько проблем, не связанных с метафизикой, а связанных чисто с индивидуальной психикой. С тем, что я живу, словно не чувствуя под ногами земли, хотя, думаю, это нормальное состояние всякого живущего, когда у него появляется возможность задуматься и перестать действовать во всех направлениях сразу и одинаково наобум. Когда выживание уже не проблема, а проблема – наполнить фильм яркими сценами. Дешевые и средние варианты не подходят, повторы надоели. Когда с очевидностью становится ясно, что физический комфорт не равен душевному. Тот, второй, доступен, вероятно, лишь когда ты с кем-нибудь, когда ты можешь понадеяться на другого и, наконец, расслабиться…

В 9 нас разбудила Лена. Она уже искупалась в бассейне и готовит оладьи. Солнце, хоть ночью был дождь. Тоже искупался в бассейне. Снова долгие сборы – ради коротких встреч.
Около 11-ти мы все же выехали. И для этого мне пришлось всех понукать и даже отказать Мафи дунуть перед дорогой. Не успели отъехать от дома – и он стал предлагать остановиться в поле – и все-таки дунуть. Но никто не захотел. Я пообещал остановиться в красивом месте и дунуть там. Но он, словно настоящий наркоман, не может ждать и сидит напряженный и мрачный. А Миша еще попросил тормознуть на Пятом, на пять минут, ибо он договорился встретиться с продавцом ботинок... За это время Мафи сумел обломаться с покупкой арбуза, так как у продавцов не было сдачи. Понаблюдали их захватывающую торговлю. Пять минут превратились в двадцать, но все равно Миша обернулся достаточно быстро.
Остановились на мысе Сарыч. Недалеко возводится кафе авангардной формы. Под нами на полгоризонта море, над нами, с другой стороны шоссе – стена Деликли-Буруна и Ильяс-Кая. Солнце, тепло – и мы с удовольствием выкурили косяк и пофотографировались.
По дороге к Алупке я поинтересовался у Лены: не было ли у нее каких-нибудь прозвищ? Ибо жить с именем Лена – не годится, это все равно, что не иметь никакого. Она вспомнила, что кто-то называл ее Белка…
– Это уже лучше.
Были и другие детские прозвища. Но это все не то.
– Пеппи подходит тебе больше всего, – признал я.
Поэтому я предложил с этого дня называть ее Пеппи.
– Тусовка дает тебе новое имя!
Все поддержали, включая новоокрещенную Пеппи.
На спуске к Алупке встретили Егора, приятеля Аллы, к которому и ехали. Он сел к нам седьмым. Он волосат, потаскан, с алкоголически распухшим носом, одет в красную майку. Он поведал нам, что сбежал от тусовки в Симеизе, которая долго бухала, а теперь перешла на «гомерку». Оказывается, это местное обозначение травы. А он ее не курит. Зато перегар от него на всю машину.
Всю дорогу от автостоянки до Воронцовского дворца, а потом на дорожках парка он беспрерывно грузил нас историями из своей мрачной жизни – и достал всех, кроме Аллы и Мафи, его приятелей. Я предпочел идти подальше. Зато благодаря ему мы быстро вышли к купальням.
Здесь много народа, включая маленьких детей. Нашли небольшое местечко на краю пляжа у камня. Люди купаются, но как-то робко. Я думал: вода – смерть! И первый бросился в море. Но она оказалась градусов 20. Сделали с Ромой оплыв всех больших камней. Я взял фотоаппарат и с ним по камням достиг небольшой скалы, откуда хорошо видна Ай-Петри, то освещаемая солнцем, то гаснущая в тени облаков. Отсюда же я снимал купальни, Мишу и Лену-Пеппи в маске и ластах, плавающую и ныряющую неподалеку. Добрался до них, поболтал с Пеппи на высоком камне, пока Миша плавал – и отправился к месту нашего базирования. Здесь я нашел пропавшего Рому. Купались все, кроме мрачного Егора. Когда появлялось солнце – становилось жарко. Рядом пристроилась бывшая Лена. Она перекупалась и ей холодно. А еще она хочет ехать в Ялту, к своей новой приятельнице, которой пообещала сегодня встретиться.
– А я привыкла выполнять обещания.
Это неожиданная информация. Ибо у нас были другие планы.
Рядом мэн на лежаке врубил звук в своей мобиле, гнусный российский панко-рэп – и отравил всю атмосферу, и так нервную из-за всего местного шума. Из-за гор наползли грозовые тучи – и мы решили сматываться.
Теперь проводник я, ибо Егор не хочет идти через парк, куда хочу повести всех я. Миша опять тормозил, знакомясь со всеми местными котами, и я не знаю с кем еще. Тут я впервые увидел Лену капризную. Она обиделась на Мишу, не поддержавшую ее идею ехать в Ялту, да и на всех нас – и убежала вперед. Потом дулась, сидела к нам спиной, Алла и Миша ее утешали. Но она уперлась, хочет бросить нас и ехать в Ялту одна на автобусе.
Я поговорил с Аллой и попросил от имени всех своих подданных мягко отписать Егора, который всех утомил. И это ей, в конце концов, удалось. Он и сам был не рад тусить тут с нами, ему надо домой, жена донимает его звонками, – и он ругался с нею при всех как настоящий мужлан.
Я решил обсудить вопрос Ялты с остальными. Если ехать, то всем, ибо одна Пеппи там застрянет. Но она не хочет ничего слушать. Миша посадил ее на низкорастущий сук гигантского каштана, на котором она устроилась, как дриада. Посидела, полежала, посмеялась – но и только. У пруда с лебедями Миша добыл для нее лебединое перо, она вставила его в свои рыжие волосы. И мрачно сидела Аленушкой на камнях над водой.
После прудов, у Хаоса, Рома и Мафи вспомнили о еде. Я, разумеется, повел всех в кафе «Султан». Тут появился достархан, который мы и заняли. Мафи, впрочем, тут же сбежал, ознакомившись с ценами в меню. Миша хочет последовать его примеру, Лена – лишь взять кофе, ибо денег у них опять нет (Миша купил ботинки). Я пообещал, что мы с Ромой и Аллой скинемся на них. Я попросил татарскую окрошку без мяса, и это, в отличие от 11-го года, оказалось возможным. И еще янтык с брынзой – и пиво. Рома и Алла взяли шурпу, Рома вдобавок еще баранину. Остальные по картошке фри. Плюс тарелка салата на всех и чай. За все вышло 330 гривен. Даже курить нам разрешили, хоть и нельзя. Людей почти нет, музыка вполне приличная, но и ее хозяин «Султана» выключил – когда на улице начал играть дуэт скрипки и гитары. Я предложил угадать: какого пола музыканты? Алла решила, что обе женщины. И была права.
Мафи уселся на скамейке напротив кафе с пирогом и соком. У него появился комплекс бедного человека.
Глядя на Пеппи, объясняющую, как ей хотелось в Ялту, Алла многозначительно сказала:
– Вот почему я никогда бы не женилась… Будь я мужчиной…
– Почему?
– Из-за подобных стихийных желаний, свойственных женщинам, – пояснила она.
Пеппи стала извиняться за свое поведение, мол: можно и ей иногда покапризничать!
Новая остановка у дворца, на фоне которого Пеппи хочет быть сфотографирована. Через ряды торговцев мы прошли к машине. Тут есть и контркультурная продукция: сумки с пацификом, трубки и кальяны для курения травы, всякие восточные мистические прибамбасы, поющие тибетские чаши и пр. Купил у парня сеточку для трубки.
По нижней трассе доехали до Симеиза, не так давно оставленного Мишей и Пеппи, где Алла созвонилась с другим своим приятелем, Максом, торгующим вином по дороге на пляж. Мы остановились под самой виллой Ксения, поразившей своим еще более ужасным состоянием, чем прежде. Это просто какое-то варварство – так убивать самый красивый дом Симеиза! Крыши практически уже нет, сквозь дыры в кровле светит небо.
На аллее Голых мужиков мы разделились: Миша с Леной остались здесь играть, а мы пошли к кафе «Ежи», местному гей-центру, специально для Ромы, который его не видел. Отсюда – на встречу с Максом.
Он тоже волосат, но это совсем другой тип человека, нежели Егор: веселый балагур. Он уже кончил торговлю – и предложил нам выпить в красивом месте. Это оказалась смотровая площадка на скале Панеа, под стеной генуэзской крепости – с видом на Диву в заходящем солнце. Но тут ветер, собаки и люди. Мы выпили домашнего вина Макса, кроме водителя-Ромы и непьющего Мафи. И пошли в сторону Лебединого крыла, где между сосен и камней нашли чудесную площадку с видом на Лебединое крыло в створе закатного неба. Мафи забил мощный косяк, и мы покурили – на глазах у снимающихся поблизости отдыхающих. Макс уверяет, что это совершенно безопасно.
Макс рассказывал, как долго искал и нашел свою нишу: продавать вино, чачу и джин собственного изготовления. Теперь он сам себя обеспечивает, недавно был в Москве. Рассказал про особенности производства вина и джина, который он делает по особой авторской технологии. Про ментов, которые гоняют вольных торговцев, про дураков-покупателей. При этом он всем доволен и только боится спиться – из-за особенностей бизнеса. В нем нет упадочной провинциальности, что часто тут встречается.
Красивое место, теплая обстановка, хотя вечер не очень теплый. Уже в темноте вернулись на аллею Голых мужиков, где встретили Пеппи, которая бегала по аллее и искала нас. Она отвела нас к вилле Мечта, где играл Миша. Мы встали напротив, у стены, и нас стал снимать фотограф. Какие-то ребята встали рядом, парень пьяно подпевал. Люди благодарили Мишу за музыку. Мы пили вино Макса, Пеппи бегала к Мише со стаканчиком. Проехала пара на конях, причем мэн стоял в седле, словно в цирке.
Рома хочет ехать, пришлось свернуть концерт. Алла стала просить поехать к Максу в Мисхор и купить у него еще вина.
– Говори с Ромой, – сказал я, уверенный, что он откажет.
Но ей удалось его уговорить. И теперь мы опять всемером едем по ночной трассе к Ялте. Классические кривые улочки Мисхора так узки и круты, что мы не стали рисковать и спустились к дому пешком. Виноградный сад на участке Макса тоже узок – и представляет собой террасу на склоне. Виноград и инжир, что растут в саду, стали нашей едой. Макс подарил нам немного сальвии, очень слабой, по его словам. Ее куст растет в том же саду.
Дом велик, но скромен. Удобства во дворе и без света. Зато у него есть небольшая пальма. И созревший гранат, который, оказывается, любит Пеппи.
Макс сделал экскурсию по дому и показал склад вина и чачи, поясняя, что ушло, что осталось. Потом отвел всех в баню, где он держит самогонный аппарат. На полках куча банок со свежей чачей. Но надо вести себя очень тихо, чтобы не привлекать внимание соседей. Здесь же общество дунуло из «мокрого», даже Миша. Отказался только я. Мне это кажется перебором.
– А я – вполне! – уверяет меня наш водитель.
Я напомнил Алле про вино. Но Макс отказывается продавать вино, он предпочитает обниматься с Аллой. Он уже совсем «хай» и не хочет нас отпускать. Повторные и настойчивые просьбы он парирует тем, что ничего, мол, хорошего не осталось. В Симеизе он обещал нам другое…
– Макс, но мы же за этим ехали!
Все же он выделил нам бутылку вина и 0,33 чачи (плохой, по его словам). Дополнительно подарил баночку варенья из инжира…
По дороге домой стали решать, что будем сегодня смотреть?
– Зачем нам кино? Наша жизнь сама, как фильм, – заметил я.
И все согласились. «Дорс» отлично ложился на путешествие, даже по смыслу. Мне мирно и хорошо. Ехали тихо, 70-90: Рома под травой не может гнать: скорость кажется больше, чем на самом деле. Однако доехали за 50 минут – и еще тормознулись у ночного магазина.
Если в Мисхоре было +18, то у нас +14. Пеппи и Алла сделали макароны и салат. И опять всего этого было как-то мало. Вино Макса действительно так себе, чачу вообще невозможно пить. Тем не менее, вечер при свечах, с травой, у камина был неплох. Только я ослаб, как и все. Даже сесть за комп не смог.
Пришла Алла, села рядом на постель, стала гладить и говорить, какой я хороший. Самое хорошее, что это так невинно.

Пеппи педантично желает всем приятного аппетита, встает в 7 утра и рисует на балконе. Или читает. Ложится около 12-ти. Иногда говорит в манере обиженной девочки, с интонациями маленькой капризницы. Это никому не идет, но ей как-то простительно. И еще она отмечает «полуденьрождения», шесть месяцев от ее настоящего дня рождения. И этот день как раз сегодня.
 – Чтобы больше праздников! – объяснила она.
К тому же это настоящий день рождения ее младшей сестры.
С утра солнце, +20. Я поздравил Пеппи, уже готовящую на кухне, с полуденьрождением и пожелал расти полубольшой и быть полусчастливой.
После зарядки дома – искупался в бассейне и позагорал на бортике, как летом. Но прежнего кайфа уже нет. Пеппи тоже искупалась – и собрала виноград с веток.
Она же сделала блинчики с луком, в лук добавила сахар: чреватая пища для моего желудка. Пока болтали, Пеппи изучала в компе рецепт торта. Рома там же показал симулятор блюза. И я поехал за досками.
Со мной поехали Миша и Пеппи. Пеппи – в супермаркет на Пятом. Ради этого она даже отказалась идти со всеми на море. Я поменял три тысячи из пяти, что у меня остались. Купил саморезы – и едва добежал до рыночного дабла: а все гастрономические эксперименты! Поехал и купил кучу досок для пола достархана. Нашел Пеппи в «Сельпо», где мы продолжили покупать продукты. После чего в моем кошельке снова пусто.
Зато она очень нежно заботится обо мне дома: предложила кофе, держала край доски, которую я пилил. Хвалит мое гостеприимство.
– Я бы так не смогла.
А я хвалю, как она быстро все схватывает. Ушла делать торт и салат из фруктов.
До темноты я занимался полом. Пришли ребята. Море ледяное, но они покупались и хорошо позагорали. Так хорошо, что, возвращаясь с моря, прошли мимо моей улицы. Алла взялась за суп, Мафи стал чистить картошку.
Полуденьрожденный вечер при свечах. Мало картошки, но много супа. И самодельный торт и фруктовый салат из местных компонентов: груша, яблоко, виноград, инжир, арбуз. Часть салата Пеппи умудрилась поместить в арбуз, вырезанный, как лукошко с ручкой, с зазубренным краем, словно шестерня.
– Это крепостная стена! – уверяет полуименинница.
Гастрономическая экзотика сдобрена косяком от Мафи.
По предложению Пеппи переместились к камину. Алла жалуется, что оба кресла заняты: Пеппи и Ромой. Рома вообще занимает всегда самое удобное место – и уже не уступит, если его специально не попросить. Мафи с Аллой хотят кино, но Пеппи против. Она снова капризничает, хочет идти купаться в ледяном бассейне и голой бегать под луной!
– Тебя хлебом не корми – дай голой побегать! – заметил Миша.
Рома вспомнил о сальвии, и под руководством Мафи мы ее покурили. Сальвия подействовала лишь на Пеппи и меня. Я словно потек сквозь табуретку, на которой сидел. Очень странное ощущение тела, превратившегося в жидкость. А Пеппи все же убежала купаться в бассейне…
– Выполнила программу! – сказал я, увидев ее с мокрыми волосами.
– Я бегала вокруг него, не чуя ног! – Рассказала она, вернувшись.
Я пустил ее назад в кресло, ближе к огню. Миша сделал глинтвейн, и мы пили его с тортом и фруктовым салатом. Плюс новые косяки от Аллы.
Тут Рому накрыло – и он ушел в комнату на первом этаже, куда потом пришли и мы: смотреть разрекламированный Мишей фильм: «Запретная зона». Действительно сумасшедший и полный психоделии фильм, как раз под состояние. Однако Рома ушел, не дождавшись конца, Пеппи и Мафи заснули, а мы с Аллой и Мишей посидели на кухне. Оказывается, у него четверо детей, двое старших – музыканты, хотят играть с ним. Самый старший даже обучает его джазовым приемам.
Миша живет в комнате на север, где никогда не бывает солнца. И я вспомнил нашу квартиру на Автозаводской. Поговорили и о снах. Миша – сторонник «управляемых сновидений», знает какого-то учителя этого дела.
Теперь и Алла заговорила о моем терпении. Ее поддержал Миша.
– Мне от людей теперь лишь лучше, – объяснил я. – Меня ждет много месяцев одиночества, пусть и в обществе мамы. Вы просто не можете понять, что это такое…
Я стремился к нему, я догадывался, какое оно будет, я знал, что оно – оборотная сторона свободы. Которая предоставляет новые шансы, новые варианты судьбы. А вот с этим почти никак, – что странно!
Алла считает, что я сам виноват – не даю этим вариантам реализоваться, а их, мол, вокруг полно…
Разошлись около двух. У меня даже есть силы писать. Меня вообще последнее время ничего-то не цепляет глубоко, даже с алкоголем. Что-то со мной происходит, много гормонов в крови. Для самоконтроля, видимо.

Проводили Аллочку. Этому предшествовала работа над достарханом, забиваемые Мафи косяки, которые совали мне прямо в рот, едва не насильно, когда я работал на стремянке, и обе руки были заняты инструментом. Алла даже хотела сделать мне «паровоз», чтобы я не мог больше на эту стремянку взобраться. Она сходила с Ромой попрощаться с морем. Миша за столом во дворе возится со своим комбиком. Рядом Мафи шлифует шкуркой деревянную ложку. Пеппи спит в гамаке. Это и есть идиллия.
Идиллия не помешала иметь обед – и веселому отходному косяку, после которого мы поехали на вокзал. Долго прощались на перроне, фотографировались, женщин дурачились, изображая расставание влюбленных.
Поезд ушел – и мы поехали развлекаться в центр. У Графской пристани стоит по меньшей мере 8-палубный то ли корабль, то ли многоэтажный дом. Называется дом красноречиво «The World». На набережной Миша и Лена зашли в ларек, где дают напрокат роликовые коньки, скейты, велосипеды и прочее. Миша выбрал странные коньки с четырьмя большими колесами на каждом ботинке. Лена пробовала кататься на них, несмотря на маленький размер ноги. Я попытался прокатиться на какой-то хрени с рычагами и педалями. Смотрел, как красиво крутится между маленьких, расставленных в линию конусов блондинка на роликовых коньках, в белом свитере.
Выбранные коньки Миша решил приобрести, хотя они стоили 700 гривен! Блин, и они притворялись бедными людьми, за которых все платили! Это на некоторое время испортило настроение.
Я тоже кое-что приобрел: среди ларьков я нашел прекрасный психоделический чайник за 115 гривен. Решил, что будет кому-нибудь подарок. Вновь встретили индейцев, мишиных коллег. Рома хочет есть, и я предложил пойти в «Безумное чаепитие». Но Миша уговорил навестить своих друзей, живущих за Центральным рынком, которых он не видел 6 или 8 лет. Ни дома, ни адреса он не помнит, и телефона тоже нет. По дороге зашли в винный супермаркет и купили «вина свободы»: кахетинское саперави. Забрались по довольно дикому полузаброшенному склону на улицу Частника. Миша привел нас к неприметному двухэтажному дому в Крепостном переулке, в подъезд которого невозможно попасть из-за заборов. Впрочем, он не уверен, что это нужный дом. Тут даже нет людей, чтобы о чем-нибудь спросить. И сколько он ни бегал по улице – ничего не узнал.
Пока он бегал, мы сидели на тумбе. Теплый, приятный и тихий вечер. Прогулялись по пустой и темной улицы Частника, среди новых особняков. Прошли весь короткий Крепостной переулок, свернули направо, на улицу Адмирала Владимирского – и неожиданно вышли к памятнику Солдату и Матросу. Он освящен лампами, перед ним огромная площадь, мощеная и пустая. Снизу у памятника удивительные ракурсы, Пеппи под ним кажется микробом. Присели на металлическое, в виде венка, ограждение вечного огня, не оправдавшего свое название: огонь не горел.
Миша извлек купленные коньки, и Мафи высказал желание покататься на них.
– Раз такие дорогие – уж, наверное, что-то особенное!
Уехал он, однако, недалеко, хоть выглядел эффектно в свете прожектора, с длинной тенью, словно перед садящимся самолетом. Назад он смог вернуться только с помощью Миши. Следом надел коньки я – и довольно бодро объехал всю площадь. Все же хоккейная техника дает себя знать. Рома тоже не избежал данного опыта – и был на коньках совсем беспомощным. Он мог двигаться только под руку с Мишей. Миша бегает вокруг, помогает надевать коньки, консультирует. Оказывается, он никогда не катался ни на настоящих коньках, ни на лыжах. У Пеппи получилось много лучше, чем в первый раз – у нее тоже есть опыт зимних катков.
Она пояснила: такие штуки – альтернативные средства передвижения – еще одно хобби Миши. И это неожиданное катание – было лучшим номером вечера.
Без 20 десять мы пошли к Арбухте. На ночной Большой Морской мы с Пеппи оказались, как всегда, впереди. Она рассказала про свою работу курьером в Москве, 300 р. за вызов, иногда зарабатывает 3000 за день. Быстро ориентируется. Это видно. Быстро ходит – при своем малом росте.
– Ты всегда идешь впереди всех? – спросила она.
– Я просто часто бываю проводником.
Так мы дошли до «Безумного чаепития». Оно работало, вопреки моим опасениям, но до 11-ти. Внутри ни одного посетителя. Рома заказал мясо с гарниром, я – блины с грибами, Пеппи – мороженное и шоколад. Миша и Мафи ограничились чаем. Взяли два чайника: ройбуш и красный копченый. Я предложил Мафи, у которого нет денег, один блин из двух, залитых сметаной так прихотливо, что это напоминало надпись на неизвестном языке. Но он отказался. Досидели до закрытия – и пошли по ночному городу к машине. Рома жалуется на ногу – и это слегка портит прогулку.
Дома пили «вино свободы» – и Рома блистал знанием грузинского. Он знает весь алфавит и может что-то прочесть, а всего год ходил на курсы грузинского в Питерском университете. Еще и сто лет назад. Вспомнил он и значение слова карнавал: саrnе vale: «прощай мясо» (в народной этимологии). Это актуально для него здесь.
Говорит в основном Рома и в основном о Грузии. Все это я уже слышал. Миша тоже, потому что читал его мемуар в «Забриски». И вот увиделся с автором!
Он жарит хлеб с сыром – это наша закуска.
Обсудили потерю Аллы. Ее не хватает, – согласились все.
– Все же женщины лучше мужчин, – вынес вердикт Рома.
И все снова согласились, особенно Миша.
Постепенно все расползлись, ребята теперь спят в комнате Аллы. И я, наконец, добрался до компа.

Сегодня проводили Мишу и Пеппи…
Утром снова делал зарядку у бассейна, с последующем купанием в нем. Вода едва не как в Ванне Молодости. После завтрака (руками Пеппи, естественно), я поехал на Пятый покупать диск для циркулярки, чтобы пилить брус нужной толщины. Со мной поехали все, кроме Ромы – прогуляться по Секонду. Разменял последние две тысячи рублей. Нужного диска не нашел на всем рынке. Поэтому просто поехал на склад пиломатериалов и купил нужный брусок. Поболтал у дома с Денисом и Леной. Денис стрижен, без работы, по редкости случая трезвый. Лена вернулась с моря, вода 18 градусов. Рома зовет на море, но у меня есть, чем заняться. Один он идти не хочет – и  загорает у бассейна, лежит на освободившемся достархане с компом, потом в гамаке. Вернувшиеся Миша и Пеппи идут прощаться с морем и зовут Рому, но он уже не хочет. Моя работа продвигается крайне медленно. Пеппи рвется мне помогать. Все же кончил стропильную конструкцию – и Пеппи зовет обедать. Она сделала татарскую окрошку, с овощами и зеленью, специально для меня. После обеда она сказала, что не хочет остаться в моей памяти лишь человеком, готовящим завтраки, но – человеком, который рисовал по утрам на балконе. И предложила мне выбрать ее рисунок. И я выбрал «Привязанность», как гласила подпись: с «воздушными шариками», если так можно сказать. Смысл: надо отпускать то, что дорого (рисунок сделан на смерть любимого кота). Она очень сожалеет, что надо уезжать, благодарит меня за все.
– Я с удовольствием попозирую тебе в Москве, раз здесь не получилось. Тебе надо лишь пригласить…
За компанию с Ромой я не пил, потому что Пеппи попросила его отвезти их на вокзал. Вещей у них и правда море, притом что у Пеппи всего два платья. Я предложил сделать это на своей машине, но Рома пошел на подвиг. На вокзале мы были за 15 минут до отхода поезда, и пока искали его, ибо он отходил не с той платформы, что вчера и всегда, осталось 7. И тут вдруг объявляют, что посадка заканчивается, провожающих просят выйти из вагона. А мы лишь сошли с переходного моста. Побежали к вагону со всеми вещами в другой конец поезда, Рома – с гитарами (я отдал Мише гитару Сентябрей). Проводница уже подняла ступеньку, словно поезд вот-вот отойдет. Успели закинуть вещи, обняться с Пеппи. Появился Мафи – после хождения по Пятому.
Пеппи не хочет меня отпускать, сидя на поднятом мостике.
– Мне придется бежать рядом с поездом до Москвы, – сообщил я.
Естественно, договорились видеться в Москве. Прощальное фото – с Пеппи, сидящей на ступеньках в проеме тамбура, и Ромой и Мафи по бокам у поручней, как рынды.
Поезд ушел – и мы стали думать, что делать? Но идей нет, и мы поехали домой. Мафи провел на рынке весь день, но почти ничего не купил. Купил странную игру Master Mind, давно ему известную, а я так вижу в первый раз. Как и Рома. И весь вечер мы играли в нее на втором этаже у камина под вино. Забавная игра на логическое мышление. Мафи проиграл лишь одну партию.
Так проводят время бобыли. А мне без женщин стало грустно. Рома советует жениться. Но это крайний вариант. Да и нет кандидатуры. Он хочет узнать о новом романе Пуделя, но я молчу, выполняя просьбу ОК. Пусть сами рассказывают. Однако Рома понял, что его избранница – такая-то девушка из ФБ. И хочет знать, кто это? Отделался несколькими словами. Он спросил про Настю и Кирилла, и тут я рассказал значительно больше.
Кстати, ему позвонил о. Алексей. Передает мне привет и хочет видеть нас в гостях, если я его простил. В октябре-ноябре они уезжают на ПМЖ в Америку…

Философские разговоры – просто ветви на стволе «я». Они вырастают при благоприятных условиях, а при неблагоприятных – не вырастают, и торчит голая палка.
Вот, например, Мафи заявил вчера, что отсутствие регулярного секса не должно влиять на внутреннюю гармонию.
– А возможна ли внутренняя гармония без регулярного секса? – поинтересовался я.
На самом деле: на что еще нам надеяться, в отсутствии других перспектив?
Нас тут три бобыля в похожем положении. У всех разная мотивация одиночества, равно убедительная на словах, и равно рыхлая внутри. Или мне так кажется?
Роме по-другому нельзя, Мафи – сам не хочет, боясь проблем. А я и был бы готов что-то изменить, да ничего не выходит. Притом что почти все женщины начинают испытывать ко мне теплые чувства, когда мы сходимся на одной территории. Мне показалось, что и Лена-Пеппи очень привязалась ко мне. Она – один из самых удобных людей, которых я видел. (И все же тоже не без капризов и желания слегка порулить мужчиной.)
Что-то подобное я и ищу. Мангуста обаятельна, но крайне неудобна для жизни. Может быть, одаренные люди вообще неудобны? Хотя я встречал неудобных и неодаренных. Тут все зависит от характера. То есть нужен легкий характер, желание быть приятным и сделать всем хорошо, растрачивая себя, – при этом оставаясь интересным. Такой порой была Лесбия. Такой человек, словно художник, хочет создать гармонию вокруг себя и наилучшую среду, а не ждать, пока это сделают другие.
Рома, например, часто бывает интересным – и при этом он ленив и эгоистичен. Впрочем, это можно простить из-за его своеобразия. К тому же, если его попросить – он сделает, если сможет. Но если не просить – нет.
Совместная жизнь – тонкая политика и манипулирование. Надо придумать, как сохранить совместное движение, имея разные желания, еще лучше: как сделать свои желания – исходящими от другого. Требуется постоянный контакт и обмен сигналами. Это утомляет, как долгий шум ветра. Но сейчас мне без этого скучно.
Это не про бобылей. У бобылей все скоро кончится и начнется долгая полоса осени и зимы. И вот кричат цикады в порывах теплого ночного воздуха. Все нормально. И с этим надо научиться жить…

Два дня достархана. Вчера закончил стропильную конструкцию, положил обрешетку и частично покрасил ее. Мафи сделал обед с салатом. Рома не может, увы, даже помыть посуду.
За обедом выяснилось, что Рома был уверен, что янычар кастрируют. А Мафи рассказал про своего пра-прадеда, турецкоподданного и янычара, попавшего в плен под Севастополем в Крымскую войну. От него пошел мафин род.
После обеда играли у камина в Master Mind. Я выиграл все три партии: две у Мафи и одну у Ромы. И гордо ушел к компу. Ночью поставили «Лабиринт страсти» Альмадовара, да Мафи стал бурчать, что не хочет смотреть на страдания педерастов. Рома, в общем, тоже. Поэтому по его предложению посмотрели «Жизнь Пи». Красивый, но пустой фильм. Может, педерасты и неприятны, но чувства у них, как у всех людей – и тут все понятно и знакомо. А о чем подобное псевдомногозначительное полотно – не понятно. Поспорили об этом и разошлись.
Сегодня с помощью Мафи я сделал крышу. Это было тяжко и волнительно, учитывая тонкость материала, четырехмиллиметрового поликарбоната, и очень экономную раскладку обрешетки. С одной стороны влезть на крышу мне мешали кипарисы, с другой – огромный грецкий орех. Мафи давал дельные советы и подавал снизу поликарбонат. Крыша качалась, как лодка во вчерашнем фильме. А надежность ее была еще ниже. Тут мне помог орех, за который я держался.
Рома один пошел на море, на голый пляж – и вернулся довольный: хорошая вода, солнце, хоть и ветер. Я вожусь с достарханом до темноты, чтобы максимально доделать его до отъезда, хотя Рома предложил тормознуться до 16-го или даже 17-го. Он хочет дождаться Свету в Москве, разместить ее у меня в Жаворонках, а потом с ней поехать в Питер. Меня это устраивает, но проблема с Мафи, которого мы обещали взять с собой – и которому надо отмечаться на бирже труда.
Позвонила Алла и передала всем привет. Пожаловалась на погоду и на то, что скучает по всем нам. Спросила: кто нас кормит? А кормит Мафи…
Снова картошка, нарезанные овощи. Даже в девять вечера +21. Я иду по ночному поселку в магаз за молоком, вином и сыром: холодильник опять пуст. Кричат цикады – и дикий ведущий корпоратива с мыса (как я решил). Все бы ничего, но чего-то не хватает. Гармонии нет, хоть нет и раздражения. Жизнь застыла. Надо научиться с этим жить, как инвалиду без своих ног.
…Ко мне поднялся Мафи с забитым косяком. Рома не откликнулся, и мы покурили косяк вдвоем на балконе – под Led Zeppelin, что несся с упомянутого «корпоратива». Но скоро стало понятно, что это свадьба – и Мафи предложил пойти посмотреть. Я взял фонарь и надел пиджак для солидности. Сильный, но не холодный ветер. Свадьба отнюдь не на мысу, а в доме знакомого фотохудожника на 4 линии. И Led Zeppelin было лучшим, что оттуда донеслось. Чтобы оправдать прогулку – пошли в сторону моря, постояли на площадке с балюстрадой, где Мафи поиграл своим лазерным фанариком-указкой, стрелявшей на 500 м. Прошли по первой линии, не освещенной ни одним фонарем. На мысу Лермонтова ветер – и море под яркой луной катило свои волны почти параллельно берегу. Их рисунок практически не менялся, лишь двигался в сверкающей темноте. Я стоял зачарованный: кажется, я мог бы стоять здесь вечно. И без травы тут, конечно, не обошлось. Но Мафи зовет домой.
Он рассчитывал на игру, но Рома отказался. Потом мы Ромой на кухне пили чай и коньяк под бутерброды с горячим сыром.
– Мафи пошел спать – давай скорее смотреть фильмы про пидарасов! – начал я.
Ну, и кончили нормально.

В 8 утра было солнце, в 9 – дождь. И когда я встал, все небо было в тучах. Тем не менее, я сделал зарядку у бассейна и искупался в нем. Сварил себе и Роме овсянки, как каждое утро (Мафи ест свои индивидуальные мюсли). И пошел в правление платить. Снова солнце. Потом весь день солнце и тучи менялись с калейдоскопической скоростью. И постоянный ветер.
Поехали с Ромой в «Сельпо» за продуктами. Подобрали там Мафи, с утра уехавшего на Секонд. Втроем пошли на море. Мафи посмотрел сверху на бушующее под ветром море – и повернул домой. А мы решили спуститься и хоть полежать на берегу с пивом. По дороге разглядели, что в прибое бултыхалось несколько человек, что внушило надежду. Сильные волны, и на маленьком пляже, куда мы зашли, никто не купался. Я первый бросился в волны. Вода неожиданно теплая, не менее 22-х. Но далеко не поплыл. И был прав: выбираться на берег было нелегко, волны уносили назад, и я все никак не мог встать на ноги. Пришлось использовать скалу, как поручень. А Рома все плавает, причем далеко, я даже стал волноваться. Наползли тучи, пошел мелкий дождь. Его одинокая голова мелькает в волнах.
Он вернулся, как ни в чем не бывало, довольный:
– Это лучшее купание в сезоне! – воскликнул он.
Я даже зауважал его за это плавание, я-то считал, что гораздо смелее его.
И мы стали пить пиво под сыр. Поснимал волны, рассказал, как тонул тут в шторм. И мы пошли наверх, спасаясь от новой тучи. Она слегка намочила нас на склоне. Рома позвонил Леше (о. Алексею), предупреждая, что мы идем домой. Он наш сегодняшний гость.
Дома Рома стал жарить грибы, Мафи чистить картошку, я – делать салат. Хотел сделать и лобио, собрав орехи вокруг нового достархана, но не успел.
Спокойно поздоровался с Лешей, словно ничего не было. Он не один, с Леной. И бутылкой вина, «Солнечная долина»: неплохое и дешевое, по его словам. Он верен себе.
Я рассказал Лене, как забочусь об ее столе, дрожу над ним, как орлица над орленком. Говорили об их эмиграции в Америку. Это странно: ехать с концами в страну, где никогда не был. Но их, якобы, не впускали – именно из-за того, что они стояли в очереди на эмиграцию. Но я поддерживаю идею: надо что-то менять в жизни. Рома вообще завидует.
– Я бы и сам поехал, если бы было с кем. Или к кому.
– Так я поехал в Израиль, – сказал я. – И думал там пожить. Даже стал искать квартирку в Хайфе…
Заговорили об Израиле. Леша и Лена тоже там были. И были в Риме в прошлом году – на съезде «Тезе», экуменической организации, базирующейся во Франции. В эту поездку вписался и Шуруп с Настей, ради виз и бесплатного жилья. Леша много говорил о «Тезе»: какие они хорошие, хипповые, пацифисты, у них много молодежи и т.д. Летом его сын Триша ездил стопом по Европе и жил паломником в штаб-квартире «Тезе» под Лионом. Там же у него едва не случился роман с 17-летней англичанкой. В конце концов, ее увел грузин…
От «Тезе» разговор с неизбежностью перешел на церковные темы, благо за столом находилось два священнослужителя, и в нем они в основном и участвовали.
– Наверное, мы всем надоели с этой поповской темой, – наконец сказал Леша.
– Мне она и самому не интересна, – признался Рома. – Я без огорчения распопился бы, если бы греки накопали на меня достаточно компромата – кроме того, что было в буклете одной сумасшедшей бабы, где меня назвали сатанистом.
Я заметил, что легко могу ему помочь – и вывесить кучу компрометирующих фот. Но он не хочет идти таким прямолинейным путем…
От попов перешли к наркотикам, грибам, которые я предложил Роме выращивать в его храме-подвале, совмещая со службой и даже используя в ней. Так обе темы слились…
Прощались под крымским небом: может быть, больше не увидимся.
Сначала втроем, а потом вдвоем с Ромой обсуждали их эмиграцию – у негорящего камина, при свечах, под вино и чай. Рома спросил: почему не получилось с Хайфой? Поговорили о возможных путешествиях: в Индию, Италию… Катя Садур зовет его в Германию.
И он стал рассказывать уже знакомую мне историю, как тусовался с ней 8 лет назад, купался с ней в одной ванне, обновил под ее руководством гардероб – на тридцать тысяч, покупал ей сапоги… Она даже была готова выйти за него замуж, если бы позволял его сан. Но сан не позволял. Но даже если бы позволял, он не уверен, что такой брак осчастливил бы его: по его словам – она тянет деньги из всех своих мужчин, только для этого они ей и нужны…
И не только деньги: она заставила Касю, домоуправительницу Ромы, заниматься английским с ее дочкой. Кася, оказывается, окончила филфак и преподает четыре языка: английский, французский, испанский и итальянский! Никогда бы не подумал, глядя на нее…
– А тебе она борщи варит, – заметил я.
– Да, – ответил он с гордостью.
Стали вспоминать, как мы все друг с другом познакомились? С Мариной его познакомил Шура Хайрастый, с которым он лежал в дурке, кося от армии. А она – с Сонькой Синицкой. Шура же познакомился с Мариной наоборот – через Соньку, которая как-то оказала помощь на улице герле Шуры…
Я вспомнил, как познакомился с Настей. А она уже познакомила с Мариной. А Марина с Ромой.
– А с Анькой Орловой? – спросил он.
– Тоже через Настю. И с Кириллом.
Кирилл теперь напоминает мне Лешу Бегемота незадолго до смерти. Рома видел Бегемота один раз: Аня привела Рому к своей маме Оле, тогдашней жене Бегемота. Я знал Бегемота с начала 80-х, но не знал Аню. Однажды кто-то привел ее в квартиру Лесбии на Соколе (может быть, все та же Настя), и Аня воскликнула, что ей все здесь знакомо! Что это какое-то дежавю! И потом она поняла, что попала в дом, много раз описанный Бегемотом.
Сравнивая Кирилла и Бегемота, я предположил, что вообще интеллигентные алкоголики похожи друг на друга. Рома возразил, что знал совсем другого интеллигентного алкоголика, Шуру Сыщикова, специалиста по Рильке, отца его «невесты» Майки.
– Ты заметил, что всех называешь – Майка, Сонька, Анька, Катька, Шура и т.д.? Или это питерский прикол такой? – спросил я. – Только Марину ты всегда называешь Марина. Или Мариночка.
– Не знаю, так было принято в «Риме», где мы тусовались…

Дни бывают разные. Сегодня тучи и ветер, периодический дождь. Рома подошел ко мне (я был на своем рабочем месте у нового достархана) и пожаловался:
– У меня несчастье…
Оказывается, по дороге к достархану он споткнулся и уронил комп. Я посмотрел комп и решил, что разбилась матрица:
– Ничего страшного, в Питере ее заменят за полторы-две тысячи. Ну, может, три. У компа моей мамы было то же самое.
Типа утешил.
Через недолгое время он пришел снова и спросил: а нельзя починить комп в Севастополе?
– На «Чайке». – И объяснил, как ехать.
Мафи поехал с ним. Едва они уехали, я стал шлифовать укосину на уровне головы – и хаер попал в шлифмашину – и его затянуло в нее по самый череп. Я вырвал провод из розетки и с машиной на голове пошел к дому. И смех и грех! Прав был советский плакат: «Длинные волосы – источник травматизма»! Пытался вынуть хаер, глядя в зеркало. Не фига! Сходил все в том же виде за инструментом и попытался раскрутить машину на весу. Но это безнадежно, не разбирается. И нет никого, кто бы помог. Вспомнил, как в детстве поздним морозным вечером прилип языком к металлическому поручню… В конце концов, подрезал застрявшие волосы ножом, стараясь не выколоть глаз. После чего я продолжил работу.
Приехали ребята. Ремонт обошелся в четыре тысячи рублей (тысяча гривен). Никаких повреждений в моей прическе они не заметили. Я возился до темноты, а потом еще два часа делал лобио. Рома даже не спустился. Мафи мне удалось уговорить сделать салат. Пригласил всех обедать.
За обедом Мафи спросил о суровой жизни на Афоне, где Рома был четыре или пять раз, – и Рома долго разоблачал эту суровую жизнь.
– Все – лицемерие, – кончил он.
– Как и вся ваша религия, – добавил я.
– Зачем ты это сказал? Некоторые мысли лучше говорить про себя.
– Зачем же про себя? Не могу молчать! Знаешь такое?
– Значит, ты и меня подозреваешь в лицемерии?
– Конечно.
– А конкретно?
– Ну, зачем нам ссориться, обойдемся без конкретики.
После обеда оба ушли в свои комнаты, я остался мыть посуду, в том числе из-под их рыбы.
…За обедом Мафи сказал, что надо различать идею и ее носителей. Я этот довод слышу сто лет, и он меня не убеждает. Что стоит идея, которая в реальности никого не делает лучше? Это просто голая декларация, самообман. Я не думаю, что Рома действительно во что-то верит. Ему просто удобно так жить, в этой нише – абсолютно светски, совмещая милое его сердцу сибаритство с монашеством самого ненапряжного толка. Дело не в вере, а в удобстве. Может, не максимальном, но наибольшим из возможных при данных обстоятельствах. Ведь что-то менять он тоже не хочет, ибо это связано со сложностями. Выгонят его из попов – тогда другое дело.
Ромина манера разговора: он говорит-говорит, останавливается и повторяет только что сказанное, словно это важный рефрен. Порой кажется, что он злоупотребляет этим приемом. Может быть, ему просто требуется время снова разогнаться.
И еще он бросает на меня долгие, тяжелые взгляды, от которых мне становится неприятно, – словно хочет что-то спросить, узнать тайное или намекнуть…

В отношениях бобылей (то есть у людей, незаинтересованных друг в друге как в сексуальных объектах) – все просто и постно: незамысловатые или замысловатые разговоры, истории из достаточно долгой достойной жизни (ромины я почти все знаю), даже споры (редко). А мне не хватает сладостного поединка, с его интригой, развитием и, как акме, объятиями в постели. Между двумя полюсами ничего не происходит, потому что нет полюсов.
Люди по жизни словно находятся в закрытой комнате, в которой сексуальность рисует дверь. Между заинтересованными полюсами, еще далекими друг от друга, что-то вибрирует, идет какая-то скрытая игра-поединок: из взглядов, мелких услуг, приятных слов, улыбок, невнятных намеков... Чтобы прийти к ясности и полноправной, полноценной любви. Или, оценив предложение и взвесив риски, стороны отказываются от столь радужных перспектив.
Любовь – игра, бой и завоевание, в том числе права на надежду. В ней есть тактика, расчет, внимание и напряжение всех чувств. В общем, полнота жизни, дверь в закрытой комнате, в которой тебя замуровало твое «онтологическое одиночество» (уже устал от этого оборота). Кажется, что любовь была выдумана лишь для этого: разрушить его хоть на время. Поиски Бога – из той же оперы, способ еще более отчаянный и менее надежный. Бог всегда молчит, вместо Бога ты видишь отражение в зеркале. 
Человек в любви нравится нам, потому что понятен: все его помыслы посвящены одному. Тогда как в другое время им движут сотни мотивов и импульсов, так что понять его совершенно невозможно. Он может даже пугать, как ручное чудовище, от которого можно ждать всего. На самом деле, сказка о красавице и чудовище – история об одном и том же объекте. По жизни чудовища общаются друг с другом, ожидая засад и подвохов. Чудовище может принять любую форму, и только в стадии «красавицы», то есть любви, «чудовищу» можно верить.
Моя комната – это реальность, скучное повторение дней, одиночество, от которого никакой пользы для творчества, вопреки ожиданиям. Мозг спит, и любое общение, дело, вроде того же достархана, – как заполнение времени. Сырой порох не горит. Осень.
…И завтра – последний день здесь…

Проснулся – еще не было восьми. И долго не мог заснуть. После лобио – сильно эротическое возбуждение. Промучился, продремал до пол-одиннадцатого, сделал зарядку у бассейна, искупался, даже подтянулся на груше. Как всегда сделал себе и Роме овсянку. Собрал последний инжир.
Хороший солнечный день, +20. Рома зовет на море, но мне надо купить дополнительные палки – для усиления столбов достархана. Сел в машину, а она не завелась. Стал исследовать: бензонасос не качает. Последовательно сменил три штуки: никакого эффекта. Позвонил Волшебному помощнику, он обещал приехать. В ожидании его – пошел с Ромой на море. Мафи остался писать картинку для меня, устроившись на балконе.
Я в галабее на голое тело: так удобнее и эротичнее. На пляже жарко, но вода холодная, +17, как в бассейне. Искупались и залегли среди народа. Несколько симпатичных девушек. Женское тело снова изрядно волнует.
Так жарко, что опять использовал море. Наползли облака, и мы решили возвращаться. Еще раз искупался в бассейне и стал его сливать. И тут новая история: не работает насос, служивший мне безотказно пятнадцать лет. Поэтому решил бассейн не сливать, а закрыть пенопластом. Утеплил крышу домика для насоса, где в трубах останется вода. Жег колючие ветки, привинтил дополнительный брус на самую слабую стойку нового достархана – в надежде, что он перезимует. И стал его красить, пока не кончилась краска.
Пришел Рома и спросил: не пора ли делать обед? Но я занят, Мафи в творческом угаре. Поэтому Роме надо взяться за него самому. Он готов.
Позвонил Волшебный помощник и извинился: было слишком много работы. Надавал кучу советов. Он хочет поселиться у меня на зиму, даже за деньги, но я отказал.
Очень теплый вечер. Работал в шортах и футболке, как летом, до самой темноты. Собрал инструмент и всякие вещи. Сходил в магаз за бутылкой каберне. И стал резать салат. Получилось море еды: картошка и тушенные овощи, сделанные Ромой, мой салат, остатки лобио. И они с Мафи еще открыли банку с цыпленком.  Цель – добить продукты.
Говорили о путешествиях. Рома рассказывал про Нарбону, где он жил в квартире Соньки Синицкой, и Барселону. Мафи хочет знать: каким для меня было это лето?
Каким? Я освоил сварку, сделал несколько работ, включая калитку и виноградный трельяж, раскрасил двери. И не нарисовал ни одной картинки. Нашел мертвого парня, чуть не умер сам. Спускался без тормозов с Ай-Петри. Видел какое-то количество людей, в том числе новых. И они мне понравились. Были поездки-походы, и, в общем, все удалось. Но прорыва не было. Этого не сказал.
Зато следующего лета, наверное, не будет совсем: конец школы и гипотетическое поступление Кота в гипотетический университет.
Поговорили о возможности посмотреть кино – и снова все разошлись по своим комнатам. Рома по привычке залез в комп и там пропал. Наверное, общается со Светой. Она едет в Москву на выставку прерафаэлитов. Я тоже хотел бы на них пойти – и взять Кота. Стал собирать вещи и объявил Роме, что разбужу его в 9-ть. И он запротестовал: зачем так рано?
– Сборы займут три часа, – сказал я.
– А я что буду делать все это время?
– Хорошо, разбужу в 10-ть.
Грустно, хотя я и соскучился по Жаворонкам. И по Москве. А казалось: видеть их уже не могу! Я не обрел здесь гармонии, хотя, в общем, провел неплохое лето. Я езжу в Крым ради общения, впрок, на весь год. В таком режиме на творчество почти не остается времени. Но все же отредактировал рОман, написал пару стихотворений. Играл в любовь… Сделал какое-то количество графики. И совместные рисовальные сессии были вдохновляющими. Нет, все было нормально, но нужно что-то еще.
Теплая ночь, красная луна над морем, горящим от ее света. Мне все удается, кроме главного. Гармонии нет, и я чувствую себя на распутье. И в одиночестве, как тот, что просто плывет по течению. Словно мне не хватает смелости и воли…

***

…В моих снах о море каждая приморская улица превращается в лабиринт. Улицы отделяют меня от моря прихотливой стеной, словно лесом, брошенным злым волшебником на пути героя. И если я все же упрямо дохожу до него – то вижу, что оно не настоящее.
…Тем не менее, это лето в Крыму было удачным. Поэтому я не могу психологически с ним расстаться, и по-прежнему все больше там, чем здесь. Хоть и здесь мне не на что жаловаться. Не каждому дана удача быть везде, тем более там, где хочется. Прошлое оделось в раму, которая его украсила, но которую не переступить. И не надо.
Наверное, размышляя глобально, это не большое счастье. Не каждому дана великая судьба, зато он и не марионетка марионеток истории. Поэтому живет своей жизнью, может быть, – от недостатка таланта. Его не заметили, не вытащили на сцену. Ничего, он сам нашел свою сцену – и играет на ней в одиночку.
Во всяком случае, теперь я способен испытывать радость и почти счастье, не связанное ни с успехом, ни с любовью, ни с еще какой-нибудь обманчивой прелестью. И сцена, которую я построил, хоть и мала, но умеренно симпатична и нравится друзьям, без которых это лето просто не получилось бы. Да, я не абсолютно самодостаточен – и не хочу им быть. Наличие людей свидетельствует об успехе проекта.
Тем не менее, важно добиться настроения, которое ни с кем не связано, которое – не за чей счет, не за счет того, кто уйдет, и дом, возведенный благодаря ему, – рухнет. Кто одним махом разрушит самую лучшую конструкцию, в которой занимал такое важное место, – когда все здание строится лишь на чувствах, капризных, как московская погода.
Как художник – единственный арбитр своей картины, так и на человеке лежит вся ответственность за свой проект. Ты один – весь свой контроль. И кажется, что нет ничего проще, чем обмануть его.
В этом вся проблема. Прекрасно владея словами, а так же слабостью, гордостью и отказом признавать ошибки – мы с трудом умеем быть объективными арбитрами своих неудач и успехов. Тем не менее, другого арбитра нет. И поэтому лишь по прошествии времени я могу сказать: да, это лето – было удачным…






2013-21