ПОХОДНО-ПОЛЕВАЯ ХИРУРГИЯ ДОКТОРА СИМОНАЙТЕСА
В августе 1992 года я собрал группу из шести человек. Три «донны»: Лара Михайлюк, Тома Нагорнова, Мария Кошкина, и три «дона»: Саша Ануркин, Адрюша Симонайтес, ну и я, разумеется. Все свои – «альтаировцы». Правда, Андрей закончил мединститут, то есть, формально, был из турклуба «Телеос». Но ходил почти всегда именно с «Альтаиром». У рязанских медиков такое случалось довольно часто.
Комсостав был следующим: Романов – руководитель, Кошкина – завхоз, Симонайтес – врач (фото). Должен сказать, что мы с Машей были, конечно, самоназначенцы, а вот Андрюша – чистый профи, ибо являлся врачом по профессии и никогда, ни в одном походе, даже в походиках выходного дня по Мещёре, я его без профессиональной аптечки не видел. И это правильно. Не автомобильную же фитюльку носить, коли уж берёт аптечку настоящий врач.
Команда получилась отменная! Забегая вперед, скажу, что прошли мы, как песню Визбора пропели. Правда, с одним форс-мажором. Именно о нём я и хочу рассказать.
Итак, я заложил довольно замысловатую «тройку», с тремя траверсами хребтов и посещением мест, где никто из участников группы ещё не бывал. Заходили мы от станции Имандра через ущелье Аку-Аку и перевал Юмъекорр в верховья ручья Меридиональный. (фото) Ручей начинается из цирка Ферсмана. Одноимённый перевал ведет отсюда в исток реки Белой. Перевал из категории односторонних. От Белой на него заходят почти не замечая (особенно зимой), а от Меридионального – «бараньи лбы», косые полки и изрядно круто. Категория сложности – 1Б (зимой 2А). Нужны верёвки для перил, желателен ледоруб. У нас всё было. Я планировал разбить в цирке базовый лагерь, взять перевал без рюкзаков и с седловины совершить траверс через гору Ферсмана до перевала Восточный Арсеньева, а затем спуститься к лагерю, то есть сделать кольцо.
Как задумывалось, так всё и сделалось. Взяли перевал Ферсмана (слава богу, было сухо!). Поднялись на гору. Виды были потрясающие – все Хибины и, наверное, половина Кольского! (фото) Потом спустились к Арсеньеву. На нём почему-то стоит копия кораблика со шпиля Петербургского адмиралтейства. (фото) Пофотографировали и начали спуск по довольно набитой тропе, быстро сбрасывая высоту. «Домой» всегда так.
Уже внизу, обогнув отрог и повернув направо к своим палаткам, увидели, что с противоположной стороны цирка, от перевала Крестовый, очень быстро спускается по каменистому склону маленькая человеческая фигурка. Она явно двигалась к нашему лагерю. Без всякого нагнетания скажу, что я сразу, как только увидел, подумал: «Что-то случилось…» Как говорится, сердце ёкнуло…
Мы тоже ускорились. И чем более сближались, тем быстрее человек бежал, хотя, казалось, быстрее спускаться по такому рельефу уже было невозможно. Но он буквально летел! Встретились мы почти у палаток. Перед нами стоял мужчина спортивного вида, лет 30-32, очень разгорячённый бегом по камням. Однако дыхание было ровным, хоть и учащённым. Лица я его не запомнил. Кажется даже, что лица будто и не было вовсе. Просто красное, потное пятно. Первые его слова: «У вас есть аптечка?» – «Есть». – «А врач?» Андрей выступил вперёд: «В чём дело?»
А дело было скверное…
Группа старшеклассников из Нижнего Новгорода, по какой-то наградной путёвке, совершала походик по Хибинам. Около 20 детей и трое взрослых: две преподавательницы и физрук школы. (То-то у него было такое глубокое и ровное дыхание). В тот день они планировали выйти из зоны леса налегке, подняться на гребень по отрогу горы Часначорр и сделать полутраверс цирка Ферсмана до перевала Крестовый, который выводит к ручью Петрелиуса, текущего на север в озеро Гольцовое. Отсюда спуститься в цирк и вернуться в лагерь, в лес. (фото карты)
Все дети были, как говорится, – «горнонулёвые». Учительницы и физрук опыта горных походов тоже не имели. Только «пешки» по родной нижней новгородчине. Никакого горного снаряжения у них не было.
На гребень они забрались нормально, там всё было просто, прошли до перевала, посидели и стали спускаться. А перевал Крестовый – штука не простая. Он очень узкий, буквально щербина в гребне. Снизу, из цирка, его вообще не видно, а спуск косой, диагональный, сначала по скальным наклонным трещинам, потом по снежнику, где, по уму, нужны кошки и верхняя страховка, а далее, по довольно живой «сыпухе» до самого дна.
Первым спускался физрук, за ним дети, женщины замыкали. Как я уже сказал, верёвок у них не было, кошек тем более. Даже одеты были не для верхов и снега, а так – штормовочки-ветровочки на маечки. После трещин, на снежнике, физрук начал бить ступени. Дети цеплялись, кто как мог. Сползли на «сыпуху». Втянулись. Кто-то спустил камень. Когда раздался крик, девочка-десятиклассница, как и все новички, вскинула голову на звук и получила удар точно в лоб выше правого глаза по линии волос.
Итог: сильнейшее сотрясение мозга, скальпированная рана черепа, изрядная кровопотеря. Просто чудо, что она не потеряла сознания и не покатилась вниз, ломая и уродуя всё что можно…
Как они – двадцать детей и трое взрослых – по живой осыпи спустили травмированного человека к подножию – ведомо одному только богу, который в тот момент точно им помогал. Внизу все поснимали штормовки и ветровки, постелили их на камни и положили пострадавшую. После этого физрук рванул к нашим палаткам.
Когда всё это наспех было рассказано, Симонайтес начал командовать, ибо он стал бесспорным кризисным руководителем. Чёткие указания были даны всем нашим. Через пять минут Андрюша с аптечкой и я с двумя ковриками, пуховкой и двумя фотоаппаратами уже мчались к месту ЧП в сопровождении физрука. В общем-то, это было недалеко, метров 300-350 от нашего лагеря. А Саша и девочки начали кипятить воду на чай для 20 человек. (О наши запасы газа!)
«Картина маслом» была такая. У подножия осыпи, на камнях прикрытых штормовками, лежала девушка лет семнадцати. Тело её беспрестанно сотрясали волны дрожи и конвульсий, правую половину лица вплоть до шеи покрывала корка запёкшейся крови. На лбу зияла открытая, кровящая рана. Клок кожи треугольной формы свисал, закрывая правую бровь. Вокруг одноклассницы стояли ребята в маечках и тоже дрожали. Слава богу, только от холода.
Первым делом мы с Андрюшей расстелили коврики. Потом общими усилиями, крайне осторожно, приподняли раненую, переложили и крайне аккуратно надели пуховку. Андрюша открыл аптечку и стал готовить укол. Дети начали одеваться.
Я выбрал двоих парней покрупнее и велел им бежать в наш лагерь за топориком, а затем мчаться в зону леса и вырубить две жердины, желательно, не менее трёх метров длиной. Для носилок. Вместе с ними, улетел и физрук. Видно, что ему просто физически требовалось что-нибудь делать, причём непрерывно. Такое было состояние у человека. Остальных ребят и преподавательниц я отправил в наш лагерь пить чай. Мы остались вдвоём, вернее – втроём…
И началась походно-полевая хирургия доктора Симонайтеса. Первым действием был укол в вену дозы хлористого кальция для остановки кровотечения. После инъекции девушка перестала дрожать и дёргаться. После этого последовала тщательная и очень осторожная подготовка лба вокруг раны. Андрей смывал кровь, я ассистировал, подавая то, что он просил. Итогом было формирование операционного поля с помощью стерильных салфеток. (фото) Затем Андрей стерилизовал спиртом руки, потом в пламени горящей ваты – иглу. Достал кетгут из специальной стерильной пробирки, зарядил иглу.
Следующий шаг – стерилизация внутренней поверхности раны. После этого Андрей приподнял пинцетом кровавый кусок кожи, приложил в рану и начал шить. Я помогал, тупо выполняя все его указания. Но главным моим делом была фотофиксация всех этапов процесса оказания помощи, ибо…
Ибо всё могло случиться впоследствии. Всё, вплоть до судебных разбирательств. Поэтому требовалось задокументировать событие как можно тщательней. Что я и старался делать. В моём «Зените» была заряжена отличная немецкая слайдовая плёнка «Orwohrom». Вот на неё я и снимал, дублируя на чёрно-белую стареньким походным «Зорким».
К тому времени, когда Андрей зашил рану (очень аккуратно и даже красиво!), подоспели ребята и физрук с жердями. И несколько парней из лагеря. Носилки из двух штормовок были сделаны быстро и качественно. Недаром тренировались на всех слётах. Пригодились навыки полосы препятствий!
Симонайтес вколол прооперированной ещё какие-то препараты, после чего мы её приподняли прямо на «пенках» и подложили носилки. А дальше всё просто. Четыре самых крепких парня, по команде, плавно, подняли жерди за концы и положили их себе на плечи, после чего мелким, ровным шагом в ногу, двинулась в наш лагерь. Донесли благополучно. Никто не споткнулся, не дёрнулся на камнях. Плавненько опустили девушку, плавно-плавно, стараясь не потревожить, натянули на неё мой командирский спальник и еще плавнее затащили в мужскую палатку. Рядом определили место для одной из учительниц для ночного дежурства.
Таким образом, все «доны» нашей группы стали бездомными, а я ещё и «безлошадным», в смысле – безмешочным. Но «донны» потеснились и приняли Сашу и Андрея. А я завернулся в полиэтилен и, благо «пенка» была в наличии, заночевал рядом с палаткой.
Но это было потом, глубоким вечером. А пока, закончив устроение, Андрей сел, вырвал из моей записной книжку листок в клеточку и кратко, четко, как и положено врачу, изложил обстоятельства ЧП, эпикриз пострадавшей, принятые меры и запросил срочный санитарный рейс в цирк Ферсмана. И подписался: врач Симонайтес, Рязань.
Физрук всё понял без слов (ещё бы не понять!), взял листок (документ!) и ринулся в Имандру. От нашего лагеря это 20 с лишним километров. Как он летел, знает только он сам, но по результатам – весьма успешно, ибо уже этим вечером телефонограмма ушла в Кировск (или Мурманск).
После уколов девушка заснула. Дети и одна учительница отправились в свой лагерь. Вторая –дремала в палатке. А мы сидели, ужинали и обсуждали случившееся и форс-мажор, свалившийся на нашу группу – потерю времени, топлива, продуктов. Но всё это, понятно, было чепухой по сравнению с жизнью и здоровьем человека. Прилетит, не прилетит? Вот был главный вопрос. Если да, – замечательно, а если нет, придётся нести пострадавшую до Имандры. Значит мы сходим с маршрута. Нельзя же оставить эту детскую группу без врачебного сопровождения. В общем, в разговорах, вариантах, предположениях, зыбких планах и долгом чаепитии прошёл этот вечер.
Ночью всё обошлось. Девочке хуже не стало, благодаря тому, что Андрюша периодически что-то ей вкалывал. Но физиологическими реакциями она не управляла. К утру мой спальник был мокр от мочи насквозь, аж капало с застёжки молнии.
Проснулись мы… в густой «сметане». А можно сказать, что даже и в «твороге», ибо туман был – хоть топором руби. Ясно. Пока туман, никто не прилетит. Предстояло ожидание безвестное и, видимо, долгое. (Хочу напомнить, что о сотовой связи в те годы даже и слуху ещё не было. Вернее, слух был, но только в столицах).
После завтрака мы решили впятером сходить на Крестовый посмотреть, что и как. Андрей, естественно, оставался в лагере при раненой. Взяв верёвку и ледоруб, пошли в густейшем тумане, отыскивая начало подъёма. Подъём по «сыпухе» оказался заковыристым, далее начался снежник. Здесь мы нашли ступени, набитые аварийной группой, вполне приличные, и воспользовались ими. Далее шли косые скальные трещины, плотно забитые полульдом-полуснегом. Слава богу, справа по ходу подъёма был ранклюфт. Карабкаться по нему было тесновато, но неожиданно удобно. Забрались, нашли «седловину». Крестовый оказался лопнувшей и чуть-чуть раздавшейся скалой. К северу – ровный гребень, а к югу некоторое скалистое повышение к левому плечу перевала Ферсмана. Вот и всё. Под нами, и в цирке Ферсмана, и в долине Петрелиуса, было разлито «белое море». Над «морем» видимость была получше, но совершенно нелётная по нашим представлениям. На тысячу процентов.
И вот сидим мы на гребешке, отдыхаем и вдруг слышим, сначала глухо, а потом всё громче и басовитей: тыр-тыр-тыр-тыр… Вертолёт! Приближается, приближается, потом мимо нас и, по звуку, ниже. И точно, «тыр-тыр» уже под нами – в цирке! В «творожной сметане»! Мы его не видим, но слышим отчётливо. А он нарезает круги.
Срочно начали спускаться. Предельно аккуратно, на самостраховке. Вдруг
тональность «тыр-тыров» изменилась. Геликоптер явно пошел на посадку. Мы прибавили, но очень и очень аккуратно (слава богу, у всех за плечами были горные походы). Когда закончили осыпь, ускорились, но всё равно попали уже к исходу.
В туманном молоке, среди многочисленных «камешков» величиной с половину крестьянской избы стоял и порыкивал санитарный «Ми» на холостом ходу. (Как они рискнули сесть при такой видимости, точнее – без видимости, и в таком рельефе?!). От нашего лагеря двое мужчин, видимо врач и фельдшер, и двое старшеклассников несли штатные военные носилки с пострадавшей (без спальника). За ними двигалась маленькая группа: Андрей, женщины, дети. Тут из тумана вышли и мы. Как всегда в таких случаях возникла некоторая торопливая суета погрузки, прощаний, обменов адресами и т.п. С девочкой улетала одна из учительниц. Наверное, «классная». Но вот все загрузились, захлопнулись, вертолёт взревел предвзлётно и, медленно оторвавшись, стал растворяться в молочном месиве. А мы стояли, слушая замирающее «тыр-тыр-тыр-тыр»…
Как пилоты нашли цирк Ферсмана в такую тотально туманную погоду, как рискнули сесть, я и до сих пор понять не могу. Это был не просто высший пилотаж опытных и бесстрашных профессионалов, это был пилотаж героический. Такое моё мнение.
И невольно рождалось патетическое и благодарное чувство, и мысль – есть, есть в нашей стране кое-что НАСТОЯШЕЕ! Например, санитарная авиация.
А если отбросить ложную скромность, то и походно-полевая хирургия доктора Симонайтеса тоже из этого разряда.
Месяца через два Симонайтесу пришло письмо из Нижнего Новгорода. Из него явствовало, что у его бывшей пациентки всё замечательно, что сотрясение мозга прошло без осложнений, что рану Андрей зашил так хорошо, что шрамов почти не видно, а если и будет немного, то это даже интересно, ну и так далее – благодарственно и взволнованно. А в конце – фраза семнадцатилетней женщины, которая вновь поверила в счастливую и долгую жизнь: «Если у меня когда-нибудь родится сын, я назову его в честь вас Андреем».
Такие вот сантименты…
Ну, а у нас после того туманного утра наладилась преотличнейшая погода на все оставшиеся одиннадцать дней, и мы дружно и ладно «пропели» свою походную песню, пройдя весь намеченный маршрут.
Правда, без одного спальника.