- Чай будешь? – предложил Миша Гольдман, лифтер нашего НИИ, пожилой, с трудом передвигающийся на своих двоих, и с пристальным взглядом карих глаз.
Я часто забегал к Мише на технический этаж под самой крышей высотки, в машинное отделение грузового лифта, где он, в нарушение всех правил техники безопасности, проводил рабочее время, ожидая сигнала для подъема груза.
На самом деле Миша оказался довольно толковым лифтером. Например, когда от перегрузов останавливались лифты, то он (опять же в нарушение строгих инструкций, без оформления разрешающего наряда с подписями) ставил возле распахнутой дверцы шкафа управления низкую табуретку и со знанием дела влезал с головой в запутанный мир цветных жгутов электропроводов, сигнальных ламп, многочисленных электромагнитных реле… Колдовал там некоторое время, и застрявший многотонный подъемный механизм, вздрогнув, как вагон по рельсам, отправлялся на нужный этаж. Хотя ему, простому лифтеру со второй группой безопасности, без специального допуска к ремонту лифтового оборудования (с определением и устранением неисправностей) можно было и не заморачиваться. Но за оперативный запуск машины из директорского фонда втихаря выписывали небольшую денежную премию.
В машинном отделении на старом колченогом столе, кроме электроплитки и кружки с крепкой заваркой, целая россыпь детективов в мягких потрепанных переплетах. Мишу занимали книги исключительно о преступлениях. Ему были интересны колоритные фартовые герои, прошедшие огонь и воду. Не мешало ни «ворчанье» мощного электродвигателя, ни клацанье электромагнитных контакторов, ни автоматическое срабатывание тормоза на валу движка… Хотя и к чтению своему относился более чем скептически. Честно признавал, что в современных детективах нет и тени правды. Иногда от досады, не выдержав, как будто его в очередной раз обманули,с размаху бросал мятую книженцию в бетонную стену, после чего резко застывал, долго всматривался в себя. Со стороны казалось, будто изучал правила эксплуатации лифтами в застекленной рамке.
Я, как мог, пытался отвлечь его от тяжких мыслей или воспоминаний.
- Миш, ты что же чифирчик гоняешь? – обжигаясь, делал я глоток чая, - Где такой заваривать научился? На зоне, поди? – шутил над ним, - А с лимончиком не пробовал?
Он осадил меня взглядом. Стало не по себе. Кажется, чего-то лишнего сболтнул.
- Не блатуй, раз не смыслишь, - посоветовал Миша и, допив купчик, выплеснул остатки куда-то позади себя, - а лимоны ненавижу! Всю жизнь мне поломали, - и привычно оглянулся на распахнутую дверь, будто за ней кто-то притаился и подслушивал, хотя электродвигатели выли на высоких нотах так, что перекрывали все другие звуки. Из-за работы электролифтового хозяйства Миша иногда забывал про свой обед. Не было слышно, как кипит в помятой кастрюле вода, и сардельки постепенно превращаются в бесформенную массу розоватого цвета, - я ведь десятилетку окончил. Отец хотел, чтобы я тоже стал военным – офицером. Он в свое время до Берлина дошел. И ни разу не попрекнули, что еврей.
После войны он с отличием окончил бронетанковую академию. Последняя его должность перед отставкой – начальник штаба танковой дивизии. Я как-то в ящике его стола нашел наградной «ТТ» и с ребятами, удрав из класса, побежал в лес стрелять по мишеням. А лесник, делавший обход участка, услышал выстрелы и сообщил в милицию… Вызвали отца, он сразу пошел к начальнику отделения, долго не выходил от него. И меня отпустили. Потом крепко всыпал своим офицерским ремнем. Недели две сидеть не мог, так и стоял за партой.
В военное училище я не стал поступать. Не мое это – всю жизнь ходить строем в затянутой ремнями шинели. А тогда недавно закончился международный молодежный фестиваль, и вроде бы дышать стало легче. Мы с ребятами мотались целыми днями по подворотням Замоскворечья, по переулкам Арбата, пасли иностранцев у гостиниц, знакомились, выменивали, перепродавали. Собирались на квартирах, пили портвейн, слушали саксофон Козлова и «Голоса»... С тех пор и полюбил «буржуйскую» музыку.
Мы, конечно, были под надзором органов. Некоторых даже привлекли и посадили за фарцовку. А я поступил в институт советской торговли. Потом отчисли за поведение, несовместимое с моральным обликом советского гражданина. Пошел младшим продавцом в овощной отдел. Овощной отдел – чепуха вроде бы. Но давно улетела нэповская политика. Сталинское изобилие тоже закончилось. Тюль не найдешь, с гречкой проблемы, мясо – одни кости. А народу даже в пору тотального дефицита тоже жить хотелось. В нашем магазине все было (даже бананы с ананасами), но не для всех.
Я постепенно приобрел полезные знакомства, оброс жирком нужных связей. Женился. Жена – инспектор по жилищным вопросам в райисполкоме.
В середине семидесятых я уже заведующий отделом. В моем подчинении два продавца. В конце каждой недели отстегивал определенную сумму директору магазина, дальше меня не касалось. Главное, план выполнить. Не важно на чем: хоть на ягодах, ранним утром вне очереди привезенных на точку шофером за червонец, или на соленых грибках, или на свежих тепличных огурцах, или на тех же лимонах, будь они неладны. За несколько часов умудрялись месячную норму выполнить. Остальное же время работали на себя. ОБХСС не тревожил. Все решалось в директорском кабинете.
Но денег все равно не хватало, родилась дочка, потребности увеличились. Предложили должность зама. По утрам и вечерам за мной приезжала «Волга». Купил часы «Ролекс».
Как-то позвонил знакомый товаровед из горторга:
- Михаил Борисовыч, выручай! Надо двести кило лимонов срочно куда-то девать. Ревизия на носу. Возьми себе, потихоньку реализуешь.
Легко сказать. А кому сдались лимоны в жару? Зимой они хорошо идут, а летом покупатель требует клубнику, черешню, виноград… А тот все ноет, мол, я тебе и крабов, и тихоокеанской селедочки не пожалею…
Я, как чувствовал, не надо было брать... Грузчики мои затарили магазинный холодильник, а сам я домой поехал. Решил, на завтра спокойно со всем разберусь: раскидаю лимоны по торговым точкам. Продавцы будут предлагать их в нагрузку к дефициту, покупатели никуда не денутся. Распродам без накладных, и никто в накладе не останется. Хороший каламбур вышел …
На следующий день я в хорошем настроении подкатил на моторе к магазину. Во дворе все спокойно и даже слишком спокойно – нет никого. Перепились, что ли, все? У служебного входа ко мне с двух сторон подошли двое с удостоверениями, взяли под руки и повели в мой же кабинет. Приказали все из карманов вынуть. Обыскали вплоть до шнурков. Перед этим с улицы притащили двух понятых, предъявили постановление о задержании и разрешение на обыск. Потом все вышли, остался со мной один.
Спросил его шепотом:
- А кто заложил?
Тот будто не слышит, бумагами старательно шуршит.
Я пододвинул ему тихонько нераспечатанную пачку «Мальборо». И еще часы «Ролекс» с руки снял. Он даже бровью не повел, все подарочки аккуратно в свой кожаный портфельчик убрал. Потом молча достал лист, чирканул имя и тут же скомкал…
Уборщица накатала на меня. Подслушала телефонный разговор за тоненькой стенкой уборной, примыкавшей к моему кабинету. И как только я поехал домой, она и позвонила... И чего ей, дуре жадной, не хватало? Я со всеми делился: и колбаской финской, и шампанским с икоркой к празднику, и деньжат подкидывал... Знал же, что уборщицы и дворники – первые стукачи.
Думал, отмотаюсь легко: многих знал. Но прикрыть дело о хищении крупной партии фруктов так и не удалось. К тому же дома нашли доллары, (собирались жене шубу в «Березке» покупать).
Получил семь лет колонии общего режима с частичной конфискацией имущества. Хорошо, что большая часть денег у жены на сберкнижке лежала. Дальше этап – вагон для перевозки заключенных, в народе, «столыпинский».
В колонию прибыл со своим кешаром. После душа и карантина под «крышу», где все о тебе уже знают. "Эстафета" через контролеров сработала быстро. Я считался «тяжеловесом» (осужденным на большой срок).
Под Стерлитамаком на химкомбинате работал на засыпке сельхозудобрений. Быстро потерял в весе. Через год кашлять начал – туберкулез начался. Жена подсуетилась, добилась моего перевода ближе к столице. Дальше отбывал в Калужской области. Камера большая, и народу в ней больше чем надо. Опущенные ближе к двери у очка жмутся. Авторитетные ближе к свежему воздуху, у окна лучшие шконки занимают. В камере, как ни странно, достаточно свободы, но нет свободного пространства. Если долго не выпускают на прогулку, приходится постоянно сидеть или лежать. От этого ноги быстро приходят в негодность. И в туалет сходить – большая проблема. Из крана в стене тонкой струйкой течет холодная вода, в цементном полу очко. И все на виду, дверцу за собой не прикроешь. Вот и маялся, терпел до отбоя. Так и «посадил» почки.
Чтобы не потерять на работе остатки здоровья, стал думать, как осторожно подвалить к смотрящему. Он в контакте с начальником отряда, от него зависит распределение на работу. Жена отправляла посылки, денежные переводы…
Два раза в месяц на свиданку приезжала с сумками, полных «грева», начиная с администрации и заканчивая нашей камерой. Без «грева» в камере, как и на свободе, тоже плохо. Каждый месяц я отстегивал «бугру» двадцать пять рублей, чтобы работу легче давал и на уголь не посылал. Если деньги есть, то можно вообще на работу не выходить, целыми днями в камере отдыхать, слова никто не скажет. В заключении даже легче, чем на свободе: отвоевал себе пространство, заработал авторитет и живи спокойно. Главное, жить в согласии, не делать никому зла. Но годы на зоне тянутся, как столетие. Месяцы считаешь до освобождения. И боишься всего. А вдруг ШИЗО? И отодвинется долгожданная свобода...
Последние годы на поселении провел, в колхозе работал, репку с морковкой дергал. Жена еще чаще навещала, лекарства разные привозила… А дома голые стены. Все распродала, чтобы поддерживать меня эти годы. Ее уволили после моего ареста. Устроилась в ЖЭК инженером на сто двадцать пять рублей.
Теперь свобода. А радости нет. Никакого желания жить. Хорошо, товарищ один помог с удостоверением лифтера. До этого в психоневрологическом интернате работал. Тяжело с психами.
Прозвучал звонок вызова с нижнего этажа: кому-то из арендаторов потребовался грузовой лифт. Миша Гольдман обулся в свои бессменные войлочные "прощай молодость", в которых зимой и летом, с трудом поднялся, поковылял к выходу…