Глава XXXIV
СЛЕПЕНЬ
Пока Томас исполняет поручение д'Афона, мы, тем временем, постараемся догнать экипаж кардинала, который уже не спеша колесил по извилистым дорогам предместий.
Дорога была влажной, потускневшее ноябрьское солнце почти не грело, а в канавах и в лесах лежала уже легкая изморозь. Осень, пасмурная, хмурая, гнилая была еще так недавно, зима пришла вдруг, но для г-жи Мезонфор, которая вот уже несколько часов ехала в неизвестном ей доселе направлении, не представляли ничего нового и интересного, ни мороз, ни белые, замороженные дыханием ранней зимы леса, ни бурые стаи воробьев, перелетающие с ветки на ветку, ни это небо, чудное, бездонное, куда, как кажется так бы и поднялся бы с большой радостью. Вот уже прошло три часа, как ее насильственно усадили в карету, и не сочтешь, сколько раз за все это время она плакала, вздыхала и умоляла ее отпустить; и было ли это поле, как теперь, или дремучей лес заросший хвоей, или долина, – для нее было все равно, и всегда неизменно хотелось одного: милость к де Шарону.
У нее было такое чувство, как будто она ехала уже давным-давно, целую вечность, и казалось ей, что на всем пути от Парижа до ее неведомой обители она уже знает каждое дерево, каждый камень. Тут кончалось ее светлое прошлое, начиналось смутное настоящее; и другого будущего она уже не могла себе представить, как только дорога, дорога, дорога…
Но вот они наконец остановились. Лукреция услышала, как заскрипели ворота. Ее похитители что-то кому-то сказали, и они двинулись дальше.
Копыта лошадей застучали по чему-то твердому, словно бы по настилу брусчаточной аллеи. Выглянув из-за зановески, г-жа Мезонфор убедилась, что она не ошиблась – они ехали по саду какого-то замка.
Чей это был замок, Лукреция не знала.
Всю дорогу она тщетно старалась распознать местность, но ничего, кроме лесов и лугов, так и не увидела. Правда ей показалось, что ее похитители умышленно петляют по рощам дабы тем самым сбить ее с толку. И как видно им это удалось.
Лукреция находилась в неизвестном ей месте.
Дверцы экипажа распахнулись, и кардинал, кто вышел из кареты первый, подал г-же Мезонфор руку.
— Что это за замок? — спросила она, оглядывая здание.
— Россильон, — ответил герцог, ведя ее к парадному входу.
Вскоре им на встречу выбежали два лакея, и как и обещал кардинал, оказывали ей знаки величайшего почета. Лукреции было велено идти за людьми с факелами.
Когда она поднималась уже по лестнице, ей было слышно как, оставшийся возле кареты кардинал говорил кому-то категорическим тоном:
— Передайте монсеньеру, что я выполнил его просьбу только с тем условием, что он исполнит своё.
— Слушаюсь, ваше высокопреосвященство.
Что последовало после, г-жа Мезонфор не знала, ибо на этом моменте ее препроводили в коридор, а затем в пышную опочивальню, обставленную еще во времена Франциска Первого.
На столе ее ждал богато сервированный обед.
— Чувствуете себя, как дома, сударыня, — проговорил сопровождающий ее лакей. — Несомненно, вы нуждаетесь в услугах, поэтому через четверть часа к вам будет представлена женщина.
Сказав это, он поставил на стол канделябр, а сам раскланиваясь, вышел.
Оставаясь одна, г-же Мезонфор пришла мысль осмотреть свою комнату. Она взяла со стола один из подсвечников и на цыпочках вошла в дополняющие апартаменты, в которых была еще одна дверь, выходившая в прихожую. Лукреция поднесла к ней свечу, заглянула в замочную скважину и к огорчению увидела, что она закрыта на два оборота ключа.
Так были развеяны последние ее подозрения.
Она была узницей.
Примерно через четверть часа дверь снова отворилась, и в комнату вошла плотная служанка. Она с почтением поклонились г-же Мезонфор и спросила:
— Чем могу быть полезна, мадам?
— Ничем, — ответила опечаленно Лукреция. — Оставьте меня пожалуйста одну.
— Как вам будет угодно, мадам. Но если я вам вдруг понадоблюсь, постучите в дверь. В каридоре круглые сутки будут дежурить люди. Они осведомят меня об этом.
Так, по мнимой заботе служанки Лукреция поняла, что все это время пока она будет прибывать в замке, ее буду тщательно сторожить люди, неизвестного ей доселе хозяина.
Когда служанка вышла из комнаты и шум шагов затих в коридоре, г-жа Мезонфор, почувствовав себя в одиночестве и, вероятно, осознавая свою полную беззащитность, упала на стул, словно подкошенная трава, и сдерживаяемые на протяжении всей этой короткой сцены слезы, вновь потекли ручьем по ее щекам.
Но вдруг ее глаза наткнулись на запертые ставни.
«Когда я входила сюда со двора, я поднялась всего на пять ступенек, — вспомнила она и перестала плакать. — Значит моя комната находится на первом этаже и если меня не подведет трусость, мне не что не помешать сбежать».
Вытерев слезы, Лукреция бросилась к окну и не без труда отворила затворы. Однако здесь ее ждала неприятная неожиданность; окна словно виноградная лаза, оплетали толстые решетки.
« До чего же забавно, — горько улыбнулась она, проведя пальцами по чугунной оградке. — Теперь я такая же узница, как и мой бедный Шарон. Боже, что же теперь с ним будет!».
В этот момент когда она с тоской оглядывала безлиственный сад, окружающий замок, она услышала, как кто-то снова отворяет дверь ее комнаты.
Обернувшись, Лукреция увидела уже знакомого лакея,
Приблизившись к ней, он подал ей письмо.
— Кто вас прислал, сударь? — спросила у него она.
На что лакей ответил:
— Если вы потрудитесь прочесть это письмо, то вы все узнаете сами.
— Я вовсе не собираюсь читать письма, которые прибыли неизвестно откуда и написаны неизвестно кем.
— Как вам будет угодно, мадам.
С этими словами лакей положил письмо на край стула и вновь уважительно раскланевшись, вышел.
Г-жа Мезонфор нерешительно приблизилась к стул, нагнулась к письму и, развернув его, прочла следующее:
«Несчастный принц, влюбленный в вас с того самого часа, как вы были представлены ко двору жены моего венценосного брата, и пользуясь вашей искомой свободой от уз тяготившего брака, навестит вас сегодня вечером, дабы принести извинение за все, что он себе позволил по отношению к вам. Для его действий, как это он сам понимает, не может быть иного оправдания, кроме неодолимой любви, которую вы ему внушаете.
Гастон ».
Письмо выпало из ее рук.
— О, Боже мой! — с испугом сказала она. — Боже мой, я погибла!.. Так вот, значит, для чего меня привез сюда первый министр. Лишиться де Шарона звтра жизни, а я – чести. Нет, я этого не допущу — Лкреция вынула из-за корсажа спрятанный стилет и поглядела на него с чувством мрачного удовлетворения. — Вот моя последняя возможность уйти от насилия, надёжная охрана от бесчестия.
С этими словами она вознесла над своей грудью тонкое острие и стала медленно направлять его себе в грудь: однако когда его лезвие уже почти коснулось тела, – рука предательски сорвалась и опустилась.
Лукреция попыталась тоже самое проделать и во второй раз, но результат был все тот же. Тогда она сокрушенно опустилась на стул и слезы ручьем полились из ее глаз.
— О, Господи! — проговорила она, сквозь рыдание. — Господи! Ты один можешь остановить этого человека и превратить все его жестокие планы в нечто. Пощади моего возлюбленного Алена. Сохрани ему жизнь. Я знаю, как мы провинились перед Тобой, переступив шестую заповедь, и за это теперь справедливо несем наказание. Ах, Господи! Накажи меня одну, если хочешь лиши жизни, ведь это я позволила этому бедному юноше полюбить меня. Но только прости нам наше грехопадения».
В это время, со стороны двора, раздался многочисленный топот копыт.
Услышав его, г-жа Мезонфор бросилась к окну: к замку подъезжала дюжина всадников, и судя по тому как их приветствовали слуги, среди них был сам герцог Орлеанский.
— О, Боже! Милостивый Боже, — заговорила вновь она, падая на колени, — Не допусти моего бесчестия. Помоги мне свести счеты с жизнью.
Лукреция вновь направила на себя нож, но трясущиеся от волнения руки отказывались ей повиноваться.
Из груди ее рвалось рыдание.
— Увы! Увы! Ты слишком высоко и не слышишь меня!
— Нет, Лукреция, — раздался вдруг поблизости чей-то голос. — Он не только слышит вас, но уже и послал меня к вам на помощь.
— Боже мой! — с испугом воскликнула г-жа Мезонфор, и, вскочив на ноги, отпрянула к стене. — Кто тут? Кто со мной говорит?
— Не бойтесь, сестра моя. Я друг де Шарона и ваш брат.
— Филипп! — узнала его наконец г-жа Мезонфор. — Боже мой, как ты здесь оказался?
— Потом, Лукреция, потом. У нас мало времени…— сказал де Бушар, обхватив руками железную раму решеток.
— Осторожнее, брат мой.
— Не волнуйся, Лукреция. Сия конструкция несокрушима для женщины, но не для мужчины.
Сказав это, де Бушар вытащил из основания решетку и отпустил вниз. Когда та с грохотом приземлилась на землю, Филипп велел Лукреции подойти ближе. Когда она это сделала, в коридоре послышались приближающиеся шаги.
— Уходи скорее, Филипп, — обреченно произнесла Лукреция, сжимая его руки. — это они.
Но де Бушар не думал уходить. Вместо этого, он быстро вскарабкался на подоконник, достал пистолет и начал его заряжать.
— Что ты собираешься делать? — взволновано спросила у него Мезонфор. — Они убьют тебя!
— Не волнуйся, сестренка, эта прислуживающая шайка слишком труслива для этого. Под стать своему хозяину!
В то время как с внешней стороны стали отпирать дверь, де Бушар поставил курок на боевой взвод и выстрелил.
По воплям и замешательствам за дверью было ясно, что выстрел произвел на них эффект.
— Порядок! — радостно произнес Филипп, перезаряжая пистолет. — А теперь тебе пора уходить! Я задержу их.
— Нет, я не оставлю тебя.
— Я пойду за тобой. Ну же!
— Нет, Филипп. — сказала г-жа Мезонфор, прижимаясь к брату. — Я слишком долго ждала нашей встречи, чтобы вновь потерять тебя.
— Ну что ты, глупенькая! Ты же не хочешь, что бы нас с тобой в самом деле убили.
— Нет.
— Тогда скорее иди. Внизу тебя встретят.
— А ты?
— Решайся скорее, у нас нет времени, — сказал де Бушар озираясь вниз. — еще три минуты, и все будет кончено.
Он произвёл еще один выстрел, подхватил, точно ребенка Лукрецию и спустился вместе с нею вниз.
Там он, увлекая ее за собой подбежал к тому месту, где стояла еще одна лестница. Вскарабкавшись до вершины ограды, они перелезли через забор и по точно такой же лестнице начали спускаться на другую сторону.
Едва они опустились на землю, как к ним подбежали пять человек и подвели двух лошадей. Де Бушар подсадил Лукрецию в седло и, как только она уселась, вскочил на коня.
— Если будет погоня, задержите их! — велел он своим людям.
Трое из них молча кивнули головой и повернули своих лошадей в ту сторону, откуда по их мнению должно было начаться преследование.
Между тем же Бушар скомандовал двум остальным:« вперед!», подстегнул лошадь и, не минуты не медля, они понеслись галопом по лесной дороге.
Так они домчались до большого рва и проскакали по каменному мостику, переброшенному через небольшую речушку впадающую в Сену.
Три всадника направились в сторону Фонетабля. Иноходец Лукреции, казалось, летел на крыльях.
Вдруг де Бушар перемахнул через придорожную канаву и углубился в густую рощу, кинув, с присущим ему лаконизмом, всего лишь одно слово:
— Сюда!
Один из спутников молча повернул вслед за ним. За все время он не проронил ни звука.
Не успела Лукреция ещё ничего сообразить, как ее благородная лошадь так же резко перескочила через канаву, как два других коня, и на ржание, которое она издала при этом, откликнулись из глубины леса несколько лошадей.
Г-жа Мезонфор хотела было остановить лошадь, потому что испугалась что она ее понесет.
Но было уже поздно; иноходец летел, закусив удила. Однако, заметив, что две другие лошади перешли на рысь, он сделал тоже, и вскоре г-жа Мезонфор оказалась на какой-то поляне, где ее взору предстал отряд из десяти или двенадцати всадников. Они стояли в строю, и блики садящегося солнца играли на их лицах.
— О! — произнес один из них. — А вот и Слепень вернулся. Да ещё, кажется, и с богатой добычей.
— Госпожа Мезонфор моя сестра, поэтому прошу ее любить и жаловать,— сообщил де Бушар и подъехал вплотную к сестре. — Не бойся их, они тебя не обидят, — сказал он Лукреции, пожимая ей руку.
— Кто это? — с волнением спросил госпожа Мезонфор, вглядываясь в их страшные лица. — Разбойники!
— Да, но их ты можешь не опасаться. Это мои люди.
— Боже, Филипп, неужели и ты стал разбойником!
— Увы, ничего не поделаешь, так сложилась судьба.
— Но позволь тебя спросить, Слепень, а где же твои обещанные драгоценности о которых ты нам твердил и которые обещал уже сегодня достать? -- спрашивал все тот же разбойник.
— Драгоценности по прежнему там, где они и были. По-видимому само Проведение привело меня сегодня в замок. Я шел за золотом, а нашел там неожиданно бриллиант, мою сестру. Судя по всему ее там держали насильно, не так ли?
— Да, Филипп, -- подтвердила г-жа Мезонфор. — Если не вы, герцог Орлеанский лишил бы меня чести.
— Негодяй! — проговорил сквозь зубы де Бушар. — Ну ничего, это так ему с рук не сойдёт.
— Все это весьма трогательно, — вновь заговорил один из разбойников. — Но, только как же нам теперь быть с драгоценностями.
— Не беспокойся, Костыль, мы ещё обязательно сюда вернёмся, тем более, что теперь у меня с герцогом свои счеты. Но, тиши! Вы слышите? сюда кто-то едет!
Все тут же замолкли и прислушались. Действительно, вскоре послышался топот лошадей.
— Сюда скачут, — крикнул де Бушар. — Скорее в укрытие!
Все тут же, как один спрятались в кустах.
Спустя четверть минуты на поляну выехал всадник.
— Это я, атаман! — крикнул он.
— Да это же, Малыш, — тут же опознал своего разбойника де Бушар, выходя из укрытия. — Я велел ему, Хромоножке и Слепому, отвлечь Орлеанского...Ну и как там дела? — спросил он у Малыша.
— За нами гонятся люди Орлеанского. Хромоножка убит, а Слепой тяжело ранен.
— Все ясно. По коням! — сказал де Бушар, своим людям.
— Но куда ты меня повезешь, брат? — спросила с беспокойством Мезонфор.
— Куда только пожелаешь, — сказал Филипп. — Только едем быстрее, потому что Малыш прав: в конюшне герцога Орлеанского побольше лошадей чем в моих. Он достаточно богат, чтобы загнать два десятка лошадей, если ему взбредёт в голову настигнуть нас.
— И я в самом деле могу ехать куда захочу? — спросила Лукреция.
— Разумеется, и я жду твоих распоряжений, — сказал Филипп.
— Что ж, тогда – в Париж.
— Ты хочешь ехать в Париж? Поедем в Париж. Оно и очевидно, ведь там ты у себя дома.
— А ты, брат?
— Я? Я поеду с тобой, черт возьми!
Так как к ним уже подвели свежих лошадей, которых потребовал Филипп, они вскочили в седла и промчались из лесу. Остальные разбойники скакали за ними следом, ворча себе что-то под нос.