Жарким июньским днем 1913 года, когда теплый воздух источал тончайшее благоухание цветов и трав,но уже витало в нём почти невесомое предчувствие надвигающейся беды, Сонечке Крестовской исполнялось восемнадцать лет. Была она барышней немного вздорной, моментами даже фанаберичной, но прехорошенькой, - за что ей прощались все причуды, капризы и бесконечные смены настроения.
Она постоянно придумывала разные приключения и испытания для своих многочисленных поклонников, - они уже и не знали с какой ноги встанет эта ветреная девица и что еще придумает, чтобы посмеяться над ними и выбить из привычной колеи.
Еще накануне вечером объявила, что тот, кто сделает ей самый лучший подарок, будет иметь счастье пойти с ней в модный ресторан гостиницы «Берлин», недавно открывшийся, на углу Рождественки и Софийки.
Весомую роль в выборе этой ресторации сыграло то, что она находилась совсем недалеко от Сонечкиного дома, что на Неглинной, в связи с чем можно будет добраться пешком и не брать извозчика, дабы случайно не помять платье, выписанное маменькой, Натальей Николаевной, из Парижа аккурат к самому празднику.
Уж очень хотелось Сонечке поскорее пройтись в модной обнове по центру, и, дать понять встретившим её знакомым, (а это обязательно произойдёт!) кто в Москве самая фасонистая барышня.
Сонечка проснулась в прекрасном настроении, - в открытое окно заглядывали ветки сирени, желая первыми поздравить именинницу, и наполняя комнату ароматами абсолютного счастья.
С каким-то особым трепетом облачилась в новое платье и, увидев себя в зеркале, явственно ощутила, что в этом невесомом одеянии чудо как хороша и очень даже похожа на греческую богиню (имя Сонечка от волнения запамятовала, да это и неважно). Надела новенькие, тоже парижские прюнелевые туфельки и спустилась в столовую.
От распирающего счастья Сонечке захотелось съехать вниз по перилам, но строгая маменька могла увидеть и рассердиться, чего именинница совсем не желала. Барышня быстро выпила утренний кофей, чуть не подавившись любимым засахаренным абрикосом, доставленным аккурат к завтраку из кондитерской Абрикосова (каков каламбур).
Постояв минутку у дверей гостиной, дабы немного унять волнение, Сонечка вышла к гостям, ожидавшим именинницу с таким же нетерпением, как она - их даров. Приняв устные поздравления, она попросила положить подарки в корзину для фруктов, сама же вышла из комнаты, чтобы не узнать секретов раньше времени.
Казалось, что шли не секунды, а часы. После условного сигнала (дарители должны были позвонить в колокольчик для слуг) Сонечка влетела в гостиную и первым делом увидела фарфоровую куклу ростом с именинницу(надо сказать, весьма миниатюрную) и чертами лица очень схожую с ней.
Она замерла, будто бы увидев себя со стороны, но самое удивительное, что на кукле, которая уже получила имя Софи, было надето точно такое же платье, как и на Соне.
Таких совпадений не бывает! Кто этот прорицатель, этот Нострадамус, так угодивший вздорной имениннице? Сонечка поняла, что другие подношения можно и не смотреть, победитель выбран, но воспитанность и деликатность не позволили ей оставить без внимания остальные подарки и их дарителей.
Изящный браслетик так и брызнул в стороны разноцветными огоньками, встретившись с солнечными лучами из открытой настежь террасы. Красота! Но не Сонечкина мечта, не особо она жалует побрякушки эти. Ах, какая красивая коробочка,- Соня машинально поднесла её к носу, даже не успев прочитать надпись Guerlain. От коробочки исходил такой тонкий и чарующий аромат жасмина, что у Сони закружилась голова от невероятного блаженства и упоения. В корзине лежали ещё яркие бонбоньерки с конфетами, статуэтки милых ангелочков, плюшевый мишка в красивой стеклянной вазе и какие-то яркие мелочи.
Соне не терпелось узнать, кто же подарил эту красавицу куклу, её детскую мечту, так неожиданно сбывшуюся сегодня?
-Самым лучшим подарком признается кукла Софи, - звонким голосом объявила девушка.
Выражение лиц гостей с вопросительного нетерпения изменилось на кислую гримасу досады.
- Ну, кто же счастливый победитель, признавайтесь, - вопрошала она, сгорая от любопытства.
Борис сделал шаг вперед и коротко кивнул головой:
- Сударыня, это я имел честь преподнести вам сей скромный дар и весьма рад, что он вас порадовал более остальных.
Соня совсем не ожидала, что чопорный и неулыбчивый Борис, служивший по полицейскому ведомству, и неизвестно как попавший в дом Крестовских (кто же его привёл?), окажется победителем в её игре.
По правде говоря, она думала, что победит Володя Оболенский, друг детства, а ныне студент Московского императорского университета, - именно он, зная Сонин характер, мог так угодить с подарком.
Но Володи вообще не было среди поздравлявших, что очень расстроило и озадачило именинницу, даже слезы выступили на глазах, но она запрокинула голову назад, и они вкатились обратно. А если кто-то и успел их заметить, пусть думают, что это были слезы радости.
-Ну, что же, Борис, идёмте, я вполне готова вас сопроводить до «Берлина», ну, или вы меня, - как вас больше устраивает. Надеюсь, мы не встретим знакомых, а то, не ровен час, они решат, что вы меня арестовали, - рассмеялась Сонечка.
Борис попытался улыбнуться (это весьма плохо получилось) и подал ей руку, холодную и какую-то безжизненную.
До ресторации дошли быстро и почти молча, разговор не клеился, да и не хотелось разговаривать вовсе. В обществе Бориса было некомфортно и неуютно, и уже не совсем счастливая именинница жалела о своём, теперь казавшемся таким глупым, конкурсе.
Новенькое здание гостиницы «Берлин» выглядело элегантно и модно, было декорировано такой роскошной лепниной, что Сонечка, залюбовавшись ею, невольно замедлила шаг.
Над входом в ресторан, опираясь на строгие белоснежные колонны, парил очаровательный полукруглый балкончик, обрамлённой белоснежной балюстрадой.
Строгий метрдотель проводил их к столику, расположенному рядом с фонтаном, что весьма порадовало Сонечку и несколько отвлекло от мрачных мыслей, и подал для ознакомления меню в зелёном сафьяновом переплёте.
Борис уткнулся в меню, а Сонечка стала изучать интерьеры. Если честно, есть она совсем не хотела, да и серьезно-сосредоточенный вид её визави не располагал к пробуждению аппетита. Соня скучающе разглядывала роскошное убранство зала, но настроения оно не улучшало, хотя по своей красоте и пышности было этого достойно.
Вычурный декор в любимом стиле французских королей рококо (почему тогда «Берлин», а не «Париж» или «Версаль»?) - расписной потолок с лепниной, массивными люстрами и фигурными зеркалами, бирюзовый мраморный фонтан работы любимого ею Михаила Врубеля (ах, это «Принцесса Грёза»!) с плавающими рыбками (их вылавливал официант специальным сачком по желанию клиента и нёс на сковородку), — всё это оставило её равнодушной. В другое время и (с другом спутником!) Сонечкина артистическая натура непременно бы уделила созерцанию этого великолепия немалое время. Но не сейчас.
Борис заказал сборную солянку и пожарские котлеты, Сонечка попросила холодного лимонаду и крем-брюле, - в помещении становилось душно.
Заказ принесли довольно быстро, что порадовало сникшую именинницу, ей уже хотелось домой, где на террасе к вечеру накроют большой круглый стол и соберутся многочисленные гости, уж лучше она проведет время с ними, чем с этим невозмутимым букой-Борисом.
Соня, погрузившись в свои мысли и не отрывая взгляда от тарелки, нехотя лакомилась десертом, когда раздался истерический крик Бориса:
-Официант, скорее сюда!
Посетители заведения разом посмотрели в их сторону, Соня тоже подняла глаза и увидела в руках Бориса обрывок какой-то веревочки, которая при более детальном рассмотрении оказалась мышиным хвостом.
Зрелище, конечно, не могущее доставить эстетического удовлетворения, а скорее наоборот, и нежная Сонечка, по своей природе и по логике вещей, должна была немедленно упасть в законный обморок, ну или завизжать от страха и отвращения, не говоря уж о желудочных последствиях после десерта.
Но вышло совсем наоборот, - она рассмеялась.
-Сударыня, жестко сказал Борис, - что вы нашли здесь смешного, не понимаю.
Не подумайте, что Сонечка сошла с ума, просто в начале повествования совсем забыли поведать, что милейшая барышня перед самым днём рождения завершила первый год обучения на медицинском факультете высших женских курсов, что располагались в Хамовниках на Малой Царицынской.
И не только не боялась мышей в целом виде и по частям, а даже была несколько раз, согласно учебной программе, в анатомическом театре на вскрытии трупов. (Маменьке про это не говорила, дабы лишний раз не тревожить её тонкую душевную организацию).
И вообще, в последнее время начитанная курсистка стала придерживаться суфражистских взглядов и изучать соответствующую литературу на английском языке. Так что слабонервной барышней, способной лишиться чувств от вида мышиного хвоста, она не была. А вот посмеяться очень любила, и выловленный из супа угрюмым Борисом (так ему и надо!) отдел сегментированного мышиного тела, вызвал у Сони не отвращение, а смех.
Официант с метрдотелем с одинаково подобострастными выражениями лиц уже спешили к их столику.
Борис, всё ещё держащий в руках хвост, с которого на кипенно-белую скатерть капали золотисто-рыжие жирные капли солянки, громко орал на подоспевших сотрудников, уже совершенно не контролируя себя.
- Вы, вижу не имели еще дел с жандармским корпусом, - не переставал кричать Борис, тряся перед носами работников ресторана пресловутым хвостом, брызги с которого попадали уже на их лица и одежду.
Вы даже не представляете какую должность я там занимаю! А, может, знаете и сделали это специально, чтобы насолить мне, признавайтесь, кто велел вам это сделать, – багроволицый Борис захлёбывался гневом и судорожно дышал. - Я вас арестую, посажу в тюрьму, отправлю по этапу в Сибирь на каторгу…
Насколько Соня знала, никакой большой должности Борис не занимал, а если бы даже и занимал, наблюдать за этим неприятным эксцессом проявления хлестаковщины было выше её сил.
Положив на стол серебряный рубль (с лихвой хватит на десерт и чаевые),девушка тихонечко выскользнула из-за стола, — это не составило особого труда, - всем было не до неё.
Почти вылетев из душного ресторана, Сонечка с лёгкостью выдохнула и невольно залюбовалась панорамой уютной летней Москвы, пением птиц, запахом цветов.
Неторопливо прогуливалась расфранчённая публика, мило улыбаясь друг другу, фланировали влюблённые парочки, бегали шустрые ребятишки под строгим призором нянь и гувернанток. Стайка миловидных девиц (похоже, гимназистки на каникулах), весело болтала между собой, обсуждая кавалеров.
И вся эта разномастная публика с интересом и любопытством смотрела на нарядную хорошенькую барышню, которая в полном одиночестве шла по Рождественскому бульвару и весело смеялась, абсолютно не обращая внимания на прохожих.
Борис более не появлялся у Крестовских, чему Сонечка была чрезвычайно рада.
Огорчало и озадачивало её то, что куда-то исчез и Володя, и что в данном случае предпринять ей, - идти к нему домой для прояснения ситуации или обижаться на него, Сонечка не знала.
Она решила ничего не делать и доверится фортуне, к тому же через несколько дней Крестовские уезжали на свою крымскую дачу в Ореанду.
Пьянящий, волнующий, совершенно особенный крымский воздух, насыщенный флюидами безмятежности, проникал внутрь Сонечкиного естества и постепенно отвлекал её от грустных мыслей и насущных проблем.
Дурманящие запахи цветущих растений, звуки духового оркестра, доносящиеся из приморского парка, затягивали её в омут блаженства и невероятного ощущения полноты жизни, которое бывает только в юности.
Она не вылезала из моря, в невероятных количествах уплетала свежайшие фрукты и ягоды, лазала по горам, как заправский альпинист, а по вечерам ходила слушать начинающего, но уже очень модного Александра Вертинского, весьма симпатичного молодого человека.
Много читала, сидя в увитой диким виноградом беседке старого дачного сада, или спустившись по выщербленным, поросшим мхом ступенькам лестницы, к морю часами наблюдала за взлетами и падениями волн, за маячившими на горизонте бригами под трепещущими на ветру белоснежными парусами, слушала шум прибоя.
Вернувшись в Москву, Сонечка продолжила учёбу на медицинском факультете, посещала практические занятия в больницах и терзалась от нехватки свободного времени.
Перед Рождеством решила, всё-таки, зайти к Володе и, не вдаваясь в никакие подробности, поздравить его с праздником как друга детства.
Володя жил неподалёку, на Трубной, вдвоем с матушкой.
Соня заранее купила у Елисеева очаровательную коробку конфет-ассорти и отправилась по знакомому адресу.
Дверь открыла уже пожилая горничная Анфиса, давно проживающая у Оболенских и бывшая единственной помощницей Володиной матери Ольги Павловны.
В доме было холодно и мрачно, Анфиса провела девушку в чисто убранную небольшую комнату, обставленную старенькой, очень простой мебелью (ей стало неловко за свои роскошные хоромы), в которой на железной кровати под толстым стеганным одеялом лежала исхудавшая, бледная Ольга Павловна.
Соня положила конфеты на прикроватную тумбу и поинтересовалась её самочувствием, понимая как будущий доктор, что случай серьёзный.
Больная натужно зашлась тяжелым захлебывающимся кашлем, почти прозрачной рукой поднесла ко рту платок, на котором тут же расплылось кровавое пятно.
- Я сейчас вернусь, - выпалила Соня, - и стремглав выскочила из дома.
Она остановила так кстати оказавшегося рядом извозчика и велела, как можно быстрее ехать на Долгоруковскую, где была станция скорой помощи и работали знакомые ей опытные врачи.
К Оболенским она вернулась часа через полтора в сопровождении профессора Дубравина, настоящего светила медицины, и специалиста в области лёгочных заболеваний.
Он тщательно осмотрел больную, выписал рецепт и попросил Сонечку выйти с ним и проводить до дверей.
- К сожалению, очень поздно, душа моя, сделать что-либо не представляется возможным, лекарства, выписанные мною, облегчат страдания, не более, - простите сердечно, к сожалению, больше ничем помочь не могу. Через недельку зайду ещё проведать болезную.
- Спасибо, Пётр Аркадьевич, что не отказали, - грустно вторила Соня, - я так и думала…
-Вам откажешь, душенька! Вашему напору можно только завидовать, из постели буквально вытащили старика, - добродушно сетовал доктор. Штудируйте курс фтизиатрии, на экзамене буду спрашивать вас с особым пристрастием.
Проводив профессора, девушка зашла в аптеку и приобрела все необходимые лекарства, с которыми вернулась в дом Оболенских.
Попросила Анфису вскипятить воду, сделала Ольге Павловне инъекцию обезболивающего и наконец решилась справиться о Володе.
Глаза матери наполнились слезами:
-Сонечка, он как ушел поздравлять вас с днем рождения, так и не вернулся. Сколько не узнавала, сколько порогов полицейских участков и больниц не обивала, - ничего не добилась. И к вам домой несколько раз заходила, - все в отъезде были. - С трудом произносила каждое слово Ольга Павловна.
-Ко мне он так и не пришел, - только и смогла прошептать Соня.
Ольга Павловна хотела что-то ответить, но лекарство уже подействовало, и она крепко заснула.
Сонечка объяснила Анфисе, какие и когда давать больной лекарства, наказала почаще давать чай с лимоном и клюквенный морс.
Она приходила навещать больную, как только выдавалась свободная минутка, при необходимости делала уколы, беседовала с ней. В отношении Володи ничем порадовать её не могла. Соня прошла тем же путём, что и его матушка и тоже ничего не добилась.
Пропавшим без вести студентом Владимиром Оболенским никто не занимался. Соня попросила своего влиятельного отца Илью Владимировича помочь ей в прояснении ситуации и открытии по этому факту уголовного дела.
Папенька по мере своих сил и возможностей обещал посодействовать в этом вопросе, тем более сам хорошо знал Володю и был встревожен его таинственным исчезновением.
Ольга Павловна умерла на пасху в апреле 1914, цвела верба, светило солнце, журчали ручьи…
Соня занималась похоронами, ибо никаких родственников у Оболенских не было. Надо отдать должное, родители во всём ей помогали и материально, и организационно.
А потом…Потом весь этот мир рухнул, как карточный домик, полетел в тартарары, превратился в ад… Началась катастрофа.
С началом войны Сонечка, успевшая закончить второй курс, поступила сестрой милосердия в военный госпиталь, делала уколы, промывала тяжёлые раны, делала перевязки, не гнушалась никакой грязной работы и даже ассистировала при хирургических операциях.
Доктора очень хвалили усердную барышню, говорили, что у неё большое будущее в медицине. Она грустно вздыхала, - очень хотелось в это верить. Но разве кто-нибудь знал, есть ли вообще будущее у неё да и у всей этой страны.
Гостиницу «Берлин» с пресловутым рестораном с началом войны экстренно переименовали в «Савой», то ли в честь древнего британского рода, то ли в честь французской провинции у подножия Альп.
Через два года Соня с отличием закончила медицинский факультет и мечтала скорее отправиться на фронт хирургом Красного Креста, но ей отказали, мотивируя тем, что там и без неё вполне хватает хирурга Веры Гедройц.
Соне хотелось совершенствоваться в своей специальности, углублять полученные знания, но в России это было невозможно не только из-за войны. Выпускницы медицинских факультетов могли работать только в женских отделениях больниц, не допускались к судмедэкспертизе и соисканию степени доктора медицины.
Преодолев множество трудностей и препонов,Соня добилась приглашения из Лозаннского университета.
На семейном совете было решено, что Наталья Николаевна будет сопровождать дочь, что в условиях военных действий было очень разумно и здраво. Приглашение университета, находящегося в нейтральной Швейцарии, было серьезной индульгенцией от всякого рода перипетий, могущих возникнуть в охваченной войной Европе.
Соня, помимо самых необходимых вещей и учебников, решила, что непременно возьмёт с собой куклу Софи. Никакие уговоры родителей, сетующих на то, что кукла большая и тяжёлая, и тащить её будет неудобно на дипломированного врача абсолютно не действовали.
Решили, что куклу, завернутую в пуховое одеяло, дабы не повредить, холя и лелея будет нести горничная Феня.
Наталье Николаевне накануне отъезда приснился нехороший сон, она встала разбитая и утомленная, после чего почему-то решила взять с собой все свои драгоценности, хотя первоначально не предполагалось брать и половины.
Дорога до швейцарской границы заслуживает отдельной истории, но в конечном итоге фортуна оказалась благосклонной к трем милым путницам.
По приезде была снята просторная квартира в центре города недалеко от университета, встретившего россиянку с распростёртыми объятьями и предоставившего ей право не только углублять обучение, но и заниматься хирургической практикой в университетской клинике.
Кукла Софи заняла свое законное место в гостиной у окна, как будто всегда там и стояла.
Наталья Николаевна проводила свободное время в походах по музеям, театрам, ресторанам, ей нашлась тут интересная компания, с которой она постоянно выезжала в частные пансионы, которых в предгорьях Альп было предостаточно.
Сонечка набиралась новых знаний, закрепляла полученные навыки практикой, у нее появились новые друзья и новые обожатели, все вернулась на круги своя. Через некоторое время она защитила докторскую диссертацию и могла выбирать любую клинику по своему желанию.
А в России между тем отгремели две революции, и пути возвращения туда были отрезаны, что, конечно же, огорчало новоиспеченного доктора медицины.
Каким-то чудом через пол-Европы к ним добрался Илья Владимирович, чему Сонечка с Натальей Николаевной были несказанно рады. Квартира была выкуплена семейством в собственность, так несомненно было надежнее и удобнее.
Теперь Сонечка, получая немалое жалованье, была главной кормилицей семьи, хотя надо отдать должное предусмотрительности Натальи Николаевны, они и так не бедствовали, в отличие от других российских беженцев, вынужденно покинувших родные места.
По настоянию Сонечки, Наталья Николаевна и Илья Владимирович основали благотворительную организацию, помогающую эмигрантам материально, поиском работы, изучением языков, музыки.
Жарким июньским днём 1923 года, когда город утопал в цветущей сирени и каштанах, в дверь Крестовских позвонили.
На пороге с букетом чайных роз стоял худощавый бородатый человек с усталым, измождённым лицом в видавшей виды старой шинели без погон и нескольких пуговиц.
Отворившая дверь Феня, не знала, что делать со странным гостем, который в нерешительности стоял на пороге.
- Здравствуйте, Фенечка! Дома ли Софья Ильинична, — наконец решился спросить незнакомец неожиданно низким и глубоким для его комплекции голосом.
Именинница в легком платье от «мадмуазель Шанель» выскочила из гостиной, оставив открытой дверь, в которую просматривался накрытый для гостей стол.
Человек стоящий за порогом, долго всматривался в милое Сонино лицо, затем его взгляд будто споткнулся обо что-то за открытой дверью комнаты:
- Сонечка, вы её сохранили? Неужели…быть не может…
Ничего не понимая, она внимательно смотрела в лицо незнакомца и постепенно, не веря себе самой, узнавала знакомые черты:
- Кого сохранила? Володя?! Жив!!! -Соня больше не могла говорить, к горлу подступил ком, мешая дышать.
Она буквально втащила Володю в коридор, помогла снять потрёпанную шинель, повела в комнату, усадила за стол.
-Теперь рассказывайте всё! По порядку и подробно. Нет, не сейчас, сначала накормить вас надо, что-то я совсем растерялась. Феня, принеси пожалуйста горячее. Нет, я сама тоже пойду, помогу.-Соня суетилась, терялась, не могла сосредоточиться.
Володя, с жадностью очень голодного человека, ел приготовленный Фенечкой борщ, виновато поглядывая на Соню.
Соня с какой-то тихой нежностью, неведомой ей ранее, смотрела на него и чувствовала, что по коже бегут тоненькие и немного колючие мурашки счастья.
Володя рассказал, что ровно десять лет назад в такой же солнечный июньский день он вышел из дома в прекрасном настроении и нёс в подарок Сонечке очаровательную синеглазую куклу в лёгком шифоновом платье по последней парижской моде, так похожую на именинницу.
Он долго её искал, наконец нашёл в магазине «Мюр и Мерилиз», просил продавца, чтобы немного подождал и никому её не продавал (естественно, подобная была в единственном экземпляре), пока он не наберёт нужную сумму. Продавец, услужливый молодой человек, с пониманием согласился и обещал несколько дней подержать товар в кладовой, - шотландские владельцы магазина всегда шли навстречу покупателю.
-Надеюсь, для этого не пришлось убивать старушку? – Соня в последнее время стала замечать за собой проявления чёрного юмора.
Володя, ничуть не обидевшись, с лёгкой улыбкой продолжил свою историю:
- Нет, я заложил отцовский золотой брегет, оставшийся с лучших времен, но это не важно. Главное, что кукла дождалась меня и накануне знаменательного дня торжественно шествовала у меня на руках в гости к имениннице.
По пути мне встретился Борис Нефёдов, сидящий в пролётке, и очень странно смотревший на куклу.
- Я понимаю почему, - тихо произнесла Соня.
- Выйдя из пролетки, Борис жестом приказал вознице подождать, а мне издалека показал какую-то бумажку с печатью, и сказал, что я должен проследовать с ним в дивизион жандармерии.
Там Нефёдов заявил, что меня подозревают в членстве тайной студенческой организации, созданной с целью свержения императора. С этого момента я был арестован- ну, вы сами понимаете, Сонечка, что жандармам очень несложно было сфабриковать подобное дело, а мне почти невозможно было оправдаться в том, в чём не был замешан.
Дело это держалось в тайне, сведения по нему не разглашались, кроме как по высочайшему распоряжению.
— Вот почему, даже отец ничего не мог разузнать, - тихо промолвила Соня.
- Конечно, многие мои сокурсники были участниками подобных обществ, но у меня не было ни времени, ни желания к подобному.
Далее последовали нескончаемые допросы, очные ставки, опознания, завершившиеся лишь с началом войны.
Я пошел на фронт, служил под командованием генерала Деникина на Юго-западном фронте, был ранен, получил двух Георгиев, ну, а в восемнадцатом отплыл из Одессы в Константинополь, оттуда уж прямиком к вам, Софья Ильинична. Вот, кратко рассказал, теперь можете задавать вопросы, госпожа следователь, поведаю все подробности! - Хитро улыбаясь закончил рассказ Владимир.
- Откуда у этого человека, пережившего столько невзгод и потерь, находятся силы шутить, - с восхищением подумала Соня.
Когда-то в другой жизни всё это уже было: замечательный летний день, светлая комната, утонувшая в цветах, нарядная именинница и её счастливые родители, красавица-кукла,- не было только Володи.
Жизнь, совершив очередной виток, расставила всё по своим местам и не важно, в какой стране это произошло, главное, что вся семья наконец-то собралась вместе.