Сирота - 7

       
                РАСКУЛАЧИВАНИЕ

Прошло время, и в семье потихоньку стала возвращаться к прежнему  укладу. Мать Наталья опять стала жить в доме, в своей комнате, Настя и Николай в новом доме, вот только Дорофей метался по избе, не находил себе места. Он и с женой спать не хотел, и на печке жёстко спать. Пытался на скотном дворе себе место устроить, чтобы никого не видеть, но сильно боялся нечистой силы, и недоумевал, как Наталья столько лет жила среди овец. И решил, что лучше спать на печке, чем с чертями на скотном дворе.               
Обязанности были строго распределены, но дела в хозяйстве шли всё хуже и хуже. Работники отказывались пахать и сеять, уж не говоря, что за скотиной ухаживать было некому. Кончилось ваше время, - говорили бедняки и даже долги отказывались отдавать, и управы на них не было.
                Дворяне Калино давно покинули свою усадьбу, уехали за границу, осталась в Гурово одна Софья Ивановна. Она категорически отказалась оставлять здесь  свою дочь, замужнюю Веру и перешла жить в семью зятя, помогая Вере воспитывать троих маленьких детей.                Николай точно знал, что после гражданской войны начнётся повсеместная коллективизация, начнут кулачить зажиточных крестьян, а у Дорофея Петровича есть что отбирать. Пока Николай воевал, отчим сумел приумножить свой капитал, и как не зол он был на отчима, но предупреждал его:
               
- Батя, продавай коров, лошадей, освободись от лишней земли. Всё отберут! Революция победила!
                - Не может такого быть! У меня на всё есть документы. Честным трудом нажито! – не верил Дорофей, - ты хочешь меня по миру пустить. Какой смысл продавать? Деньги обесценились!
               
- Я помотался по миру, своими глазами видел, где что происходит. Повторяю тебе,  к старому укладу возврата не будет. А так хоть какие-то деньги в кармане заведутся, будет, на что хлеба купить.
                – Подождём! – твёрдо сказал батя.

Но ждать, долго не пришлось. В селе появились какие-то уполномоченные в кожаных куртках и с ними знакомый всем старший сын Ануровых из соседнего села. Они ходили по дворам и описывали содержимое хозяйства вплоть до сохи. Никого они не стращали, говорили, что это делается для порядка, чтобы знать как живут люди в деревнях и в чём они нуждаются.
                Дорофей Петрович успокоился, а те, кто по умнее, кое-что прятали, тайно резали скот или угоняли в лес в Монахов овраг. Но таких отчаянных было мало, большинство крестьян жили своей непоколебимой  верой в Советскую власть.                С приездом в село, по направлению ЧК, Марьи Ивановны появились партийные и комсомольские ячейки. Бедняки были рады такому повороту в сельской политике и первыми начали записываться туда, куда можно было записаться. Даже дед Марей хотел записаться в комсомол, чем был сильно раздосадован, когда ему сказали, что таких старых в комсомол не принимают.
                В доме у Дорофея начались скандалы. Николай приветствовал новую жизнь, а отчим категорически отрицал революцию и не представлял жизнь без царя, он всех призывал не поддаваться этой анархии. Настя слушала только Николая, и новая жизнь в её воображении представлялась сказочно счастливой, где все равны, где нет бедных и богатых, и крестьяне сообща будут работать на родной колхозной земле.   

В деревнях начались аресты, не обошли и гуровских мужиков, тоже четверых арестовали. В деревне Яшевка всю семью Юдиных арестовали, с малыми детьми отправили куда-то за Урал. Дорофей Петрович заболел, слёг от непонимания новой не понятной ему жизни. Пока он валялся на печке, многие крестьяне уже подали заявления о вступлении в колхоз. Некоторые вступали целыми семьями. Ничего не говоря отчиму, Николай тоже подал заявление о добровольном вступлении колхоз, жена его и мать поддержали его решение.
 
Началась повсеместная коллективизация. Пришло время и гуровским крестьянам объединиться в одно коллективное хозяйство. Решением правительства каждый колхозник обязан  весь скот и сельскохозяйственный инвентарь сдать в колхоз.                Всю живность стали выгонять со двора и загонять в колхозное стойло, которое соорудили мужики на скорую руку. У Ивана Солного кривого старого мерина брать не хотели. Говорили, от него в хозяйстве одни убытки будут. Иван был рад, что хоть мерин останется, всё помощь и дрова из леса привезти, и землю вспахать, и на базар по осени съездить...
                - Хотя какой базар?- опомнится Иван, - всё отобрали, даже с петухом не расстались.
                Так нет! Не хотели брать, но взяли. Таков приказ - у всех и всё! Для кривого мерина это был шок, не мог он перенести «предательства», как ему казалось, от любимого хозяина. Говорят, что лошади не люди, но думают они примерно так же. Сгинул в колхозе Солнов мерин, сдали на «солодовню» (так в округе называли районную мыловарню), а память о нём в народе осталась. Даже спустя годы, если ячмень на глазу вскочит, обязательно кто-нибудь скажет: «Ты кривой, как Солнов мерин!» - и захохочет.
                Подошла очередь открывать ворота своих владений и Дорофею Петровичу. Но не хотел он слезать с печи и открыть свои хитрые запоры. Ануров грозно предупредил:
                - Дед, мы пришли у тебя скотину забрать. Закон такой, понимаешь?

- Закон, что паутина: шмель проскочит, а комар увязнет. Недолго той земле стоять, где начнут уставы ломать. Припомните моё слово!
                - Если ты, Дорофей Петрович, по-доброму не откроешь ворота, я тебя арестую, и пойдёшь по этапу на каторгу. Разговорился! Слезай с кирпичей! Пора понять, что власть переменилась!
                - Будьте вы прокляты! Нечистая сила, а не люди! Чужое добро поперёк горла станет!
                Ругался Дорофей, не в его силах было сдержать  свою ярость. Слезая с печи, он продолжал выплёскивать из себя непристойные проклятия. Каторга пугала его, и ничего не оставалось, как открыть ворота. Выгнали коров, овец, позже забрали кур и гусей, но когда, на следующий день, пришли забирать лошадей, -  разразилась трагедия. Дрюня с самого вечера стоял возле конюшни с ружьём, и когда увидел идущих к конюшне людей, начал кричать истошным голосом, переходящим на хрип:

- Не подходи! Убью!
                Активисты остановились, стали решать, что с ним делать. Если арестовать, он до пункта назначения не доживёт. У деда уже и руки тряслись и ноги подкашивались, голова отказывалась соображать, он прислонился к воротам, чтобы устойчивей стоять на ногах. Один из парней сзади подошёл к нему и тихонечко взял у него ружьё и отвёл старика, к стоявшей рядом, телеге. Он открыл ворота, лошади заржали, мужики стали их по одной выводить на улицу. Дорофей Петрович, уже молча, глядел на своих породистых лошадей, на то, что делали мужики, вытаскивая на улицу хомуты, упряжку, сёдла и всё, что попадалось им под руки. Запрягли одну из лошадей, загрузили в телегу всё, что вынесли и только хотели тронуться с места, как увидели, что Дорофей повалился на землю, а в открытых безжизненных глазах остались стоять его любимые лошади.

                ПОСЛЕСЛОВИЕ

Жена Дорофея Петровича ещё долго жила после смерти мужа. У Насти ребёнок от свекра был болезненный и вскоре после ухода Дорофея Петровича умер.  При Николае у неё родилось двое детей – мальчик Ваня, которого Николай не хотел признавать, и дочка Зина – это было его любимое дитя. После смерти матери Натальи, они поделили дом. Анастасия осталась жить с сыном, а Николай с дочкой, так и не простив жену до конца жизни.