Трава может быть желтая, и трава может быть серая. Она может принимать цвет проходящих автомобилей или пролетающих самолетов, пробегающих зверей, освещенных солнцем или намоченных дождем. Она может прятаться под деревьями, пригибаться под ветром или стараться выбраться из-под асфальта. Она может пробивать асфальт тонкими стебельками. Она может впадать в детство или вести взрослую жизнь. Молодость травы прошла в коричневых оттенках и только перед глубокой осенью стебли ее посеребрила пыль. Пыль легла на ее стебли, укутала ее память туманной пылью. Она тихо стояла, пока над ней шел шелестящий дождь.
Страха не было. Не было ни дуновения ветерка. Снег не ждал, пока она засохнет окончательно. Как только наступало потепление, она старалась сбросить с себя холодное покрывало снега. Она приободрилась и снова зазеленела под свежими брызгами тающей воды. Она стала переливаться брильянтами. Молодая поросль стала требовать своего места под солнцем, поползла вверх по склону, где солнца было больше, а снега меньше. Солнце щедро выкрасило ее в бирюзовый цвет. Травинки гордо вышагивали вверх по склону, перешагивая второпях и сбрасывая оставшиеся кристаллики льда вниз. Нечего им делать среди нас, холодные они. Все холодное должно умереть, а теплое должно жить, все закостенелое должно сломаться, открыв дорогу вверх гибкому и свежему.
Строение показало свои не заштукатуренные стены. Пятна отвалившейся штукатурки не спрятались даже под снегом. Они как будто говорили – не все так радужно, как вам кажется, кроме здоровья и здорового румянца существуют язвы и раны, старость и разрушение. Слизанные за многие годы каменные ступени как будто предупреждали о бренности бытия. Бренность бытия, пыль и тлен, все было под властью века и все, что останется от любого величия. Пустые глазницы, посыпанные порохом, и пригожие лица превратившиеся в обтянутые желтой кожей черепа.
Почему в пустых глазницах можно увидеть только вопрос и никогда нельзя увидеть ответ?
Почему нигде нельзя увидеть ответ? Ни в смеющихся глазах ребенка, которые просто несут утверждение, ни мудрых глазах старика, которые излучают только понимание.
Понимание. А что они понимают, и почему они понимают это?
Как они отвечают на тот вопрос, который не задан, но ответ на который так пытаются найти все?
Почему преодоление непреодолимого составляет суть жизни, и почему прекращение движения означает смерть?
Почему самое смешное одновременно и самое трагичное?
Лист падая с дерева не знает куда он падает. Он планирует, и его охватывает гордыня. Он чувствует свое величие. Ему кажется, что он преодолел рутину этого мира. Ему кажется, что он не зря живет. Так и человек, попадая в это мир младенцем превращается в лист, падающий с ветки. Его жизнь уже закончена, и это ему точно известно. Человек, попадая в жизнь, привыкает, что он победил смерть, но не понимает, что он уже мертв. Когда он был в потенции, он был еще жив, он питался из лона Вселенной, он был с ней единым целым, он был живей любой из живых галактик. Когда он выпал из лона, то начал падать, как оторвавшийся от дерева лист. Каждый порыв ветра он воспринимает, как своеобразное умение планировать, как умение жить, по сути оставаясь мертвым. Он уже не воспроизводит энергию, он ее только теряет. Обламывая ногти, еще цепляется, поет дифирамбы тому миру, который сер и тлен, пытаясь изо всех сил раскрасить его давно мертвыми касками.
Другие меркантильно собирают пылинки, которые встречаются им на пути. Прячут и думают, что эти пылинки принесут им бессмертие, думают, что никогда не долетят, не упадут на землю, не превратятся в прах, в тлен, в перегной. Они думают, что вечный ветер вечно будет держать их на лету.
Даже если бы они летали десять тысячелетий, это был бы полет пепла с погребального костра, на котором сожгли их души, когда они выпали в этот мир. Их изгнали из рая, потому что там нет места смерти, там должна быть только жизнь, которая искриться огнями, которая переливается живыми красками. Не жизнь раскрашенная красками из перетертых останков, из перетертой мертвой пыли, затвердевшей в течение веков.
Стоит ли отрываться? Все или большинство скажет, что стоит. Что только это жизнь, а вернуться туда нам все равно надо. Не мы выбрасывали нас сюда, и не в наших силах повернуть время вспять.
Время – это последовательность событий, и, когда нет последовательности событий, тогда нет и времени. Это и значит бессмертие. Нет того воздуха, от которого можно оттолкнуться. А топливо все равно рано или поздно закончится, и снова не важно, что ты будешь есть, корешки дикорастущих трав или котлеты по-киевски. Все кончится, и снова ты будешь заталкивать в себя чужую плоть в надежде продлить свою агонию. В надежде еще несколько лет или несколько минут слышать агонизирующий стук своего сердца. Слышать свист своего дыхания и тишину нагих книжных мертвецов в залах занавешенных договорными знаниями, такими же мертвыми как ты сам.
Нажми же стоп-кран пока не поздно, вернись туда в надежде, что твои атомы помогут отразить собой те мертвые лучи мертвого солнца, в надежде, что им удастся вернуться в жизнь, распавшись в ни во что.