1
Мы разворачивались в цепь
И сквозь поруганную степь,
Свинцом побитыми телами,
В атаку шли на чёрный вал,
Где нас японец поджидал,
И расстояние между нами
Изничтожалась с каждым стуком.
Всё моё сердце в страшных муках
Стенало сжатое в груди.
И был я Богом позабытый,
едва живой, почти убитый
На обреченном том пути.
Уже была слышна их речь,
О, как же мне хотелось лечь!
Земля тянула и Манила.
Но вот настал свинцовый ад,
И я к земле, как младший брат
К сестре, припал и обнял с силой.
Но и земля тряслась от страха,
Как будто бы её на плаху
Вели, чтоб голову срубить.
Лежали все , лишь наш поручик
Меня толкал : «Давай голубчик,
Нам надобно японца сбить.»
И Я сумел перебороть
Свою трясущуюся плоть,
Перекрестясь крестным знаменьем,
На вал взошел , всадил мой штык,
Ужасен азиата лик
В его предсмертные мгновенья.
Со мной навал взбегали наши,
Чтобы с японцом в Рукопашной
Сойтись в такую круговерть,
Когда выходишь из себя ты,
Стреляешь, колешь азиатов
И падаешь потом на твердь
Земную, проткнутый шты ком.
А бой кипит и на твоем
Уже Бездушном жалком теле
Другой ,от схватки одурев,
Японца душит сверху сев,
И оба дышат еле-еле.
В моём сознании шум был жуткий,
На окровавленные руки,
Не веря, что мы взяли вал,
Смотрел Я Долго отрешённый.
Поручик, Саблей рассеченный,
Напротив умерший лежал.
Я так устал, я головой
К земле склонился, и покой
Одолевал меня туманом.
И сон покрыл моё чело,
я увидал свое село,
Отца и любящую маму.
Обнял жену, Прошёл в избушку,
Там хлопотливая старушка
Накрыла уж для сына стол.
Мы пили, ели ,всё как раньше,
пришел сынишка средний - Ваньша
И говорит мне: «Тятя, мол,
Там гость какой-то у ворот,
я звал его, да он не йдёт.»
И вышел я и видел диво:
Светлейший Ангел Гавриил,
Сверкая опереньем крыл,
Возле ограды у крапивы.
Стоял и ждал меня смиренно,
Я раньше думал непременно,
Что ангел грозным должен быть,
Но Гавриил мне улыбался,
Он мне сказал, чтоб я держался,
Сейчас нас снова будут бить.
И все исчезло - дом, семья,
На том валу очнулся я,
Забитом мёртвыми телами.
Живых осталось слишком мало,
Я выполз на вершину вала,
Теперь японцы шли за нами.
О ,как их много, легионы!
Покрыли всё, как скорпионы.
Но на душе моей покой,
Вложился в сердце мир нездешный.
Я зарядил ружьё не спешно.
«Григорий , ты ещё живой?», -
Кричал мне бодро кто-то рядом,
А землю уж рвало снарядом.
Как славно то , что я не зря
Прожил на свете, что сумею,
Сейчас погибнуть за Рассею,
За нашу Веру, за Царя...
2
Мы разворачивались в цепь
И сквозь поруганную степь,
Свинцом побитыми телами,
В атаку шли на чёрный вал,
Где нас японец поджидал,
И расстояние между нами
Изничтожалась с каждым стуком.
Всё моё сердце в страшных муках
Стенало сжатое в груди.
И был я Богом позабытый,
едва живой, почти убитый
На обреченном том пути.
И я на землю в страхе пал.
Снаряды рвались, черный вал
Мне чудился Как холм могильный.
Зачем я здесь? За чьи идеи?
Пускай вон те, они лакеи.
Я жить хочу и очень сильно!
Лежали все, но вот Григорий
Поднялся первым, очень скоро
Настала бойня на валу.
И слышал я, они кричали,
Но мне от этого не стало
Ни сколько легче, и хулу
Я извергал на мой удел.
Зачем лежу средь мёртвых тел?
И почему погибнуть должен?
Сражение начало стихать,
И чья взяла не разобрать.
Я чуял всей своею кожей,
Что даже если наши взяли,
Их смогут поддержать едва ли,
Они обречены не жить.
Не ведомо лежал я сколько:
Часы, недели, годы только,
Я знаю, Мне нельзя остыть
И стать холодным мертвецом
С гнилым разложенным лицом.
Кружилось всё в ужасном смерче,
То приходило забытьё,
То вновь сознание моё
взгоралось, и я в землю крепче
Вжимался. Снова били взрывы,
И полное забвение мира
На дух истерзанный нашло.
Вдруг санитар открыл окошко,
На койке справа крик истошный,
Я всё же выжил всем назло!
Я в лазарете, где-то тут,
Где не взрывают и не рвут
Тупым штыком тебя на части.
Я В страшной схватке победил
И хоть и слаб, но полон сил
И лишь слегка туманит счастье,
Как бы узнать бы осторожно:
Герой я или трус ничтожный,
Кто я для этих всех людей?
Дня через три полковник строгий
Вручил солдатский мне Георгий,
Он нёс обыденный елей
И даже прослезился чуть,
Но главное я понял суть,
Что я герой и скоро еду
Домой. Чугунный паровоз,
Блаженный стук из-под колёс,
Конец бессмысленному бреду!
Все Вроде правильно и славно,
Семью создал с Попововой Клавой,
Но вот Откуда то тоска.
Тесть надоедный, дети эти,
Жене ударом глаз пометил,
Пропился, в доме ни куска.
И в скопидомную химеру
С тоски нырнул совсем без меры:
Три лавки, Деньги в рост,конюшня.
Как обречённый я тянул,
Удила закусивший Мул,
Но чуял я, что мне не нужно,
Все это пропивалось прахом.
Опять холщовая рубаха,
Опять не мил мне белый свет,
Опять Работал без устали,
А тут как эти замелькали -
Года, потом десятки лет.
Жена покинула потом,
А в животе какой-то ком,
Раздулся прямо меж кишками.
Страдаю , и в Ростове вот
Профессор резал мне живот,
Лежу в избе как будто в яме.
Кто пристрелил бы как собаку,
А то все мучаюсь со страху,
И страх сильнее чем тогда,
Когда мы были под Мугденом,
И я не захотел стать тленом.
Сейчас мне мнится иногда,
Что где-то рядом черный вал,
И я всего-лишь задремал,
И видел сон, пора в атаку,
Ура со всеми Закричать,
Тогда не страшно умирать,
Но не вот так, не как собака...