С иллюстрациями статью можно посмотреть на моем авторском сайте
Эта женщина из числа тех людей, о ком англичане говорят сэлфмейдмэн (человек, сам себя сделавший).
Надежда Ламанова появилась на свет в год отмены крепостного права — 1861-й. День её рождения (14 декабря) отсылает к другой знаменательной дате — восстанию декабристов на Сенатской площади, случившемся тридцатью шестью годами ранее.
Освободительная символика отразилась в судьбе маленькой Нади весьма своеобразно — в будущем ей предстояло освободить женщин от корсета.
Родиной её была поволжская глушь — деревня Шутилово Нижегородской губернии, рядом с которой находилось родовое имение Ламановых. Отец Надежды, Пётр Михайлович, был офицером; он вышел в отставку в чине полковника. О супруге его ничего неизвестно, кроме имени — Надежда Александровна. Род Ламановых, к которому принадлежала Надежда Петровна, восходит к помещикам Великолужского уезда 17 века.
Надя была первенцем в семье. Впоследствии у нее появилось еще три (по другим сведениям, четыре) сестры.
Обряд крещения Ламановой Надежды Петровны был совершён в церкви «Покрова Пресвятой Богородицы», Лукояновского уезда, села Шутилово. Сохранилась запись о её крещении за № 31 «Рождена 14 декабря, крещена 18 декабря».
Имение Ламановых постигла общая судьба пореформенных дворянских гнёзд, чьи владельцы увязли в долгах и разорились. Родители ещё смогли оплатить обучение Надежды в Мариинской гимназии в Нижнем Новгороде, но дальше она должна была сама заботиться о хлебе насущном.
В 1878 году Надежда окончила Мариинскую гимназию со званием учительницы географии.
Чтобы помочь семье, шестнадцатилетней девицей она переезжает в Москву, где поступает в Московскую школу кройки и шитья Ольги Александровны Суворовой. В 1884 году она уже работает закройщицей в известной мастерской Татьяны Степановны Войткевич.
В это время из дома приходит печальная весть о кончине отца. Имение Ламановых не приносит дохода, и овдовевшая Надежда Александровна, оставшаяся с тремя несовершеннолетними дочерями на руках (младшей едва исполнилось шесть лет), возлагает все надежды только на старшую дочь, которая становится главой и единственным кормильцем семьи.
К счастью, Надежде Петровне сопутствует быстрый успех. Талант у неё был от бога: любую фигуру она могла представить в лучшем свете. Мастерски убирая лишние объёмы, легко изменяя пропорции, Ламанова скоро стала самой популярной среди мастериц.
Упорная, упрямая, она умела трудиться. Она перерисовывала выкройки, переносила их потом на ткань: часами, день за днём, неделя за неделей. Приходила в мастерскую ни свет, ни заря, уходила затемно. И стала старшей среди закройщиц.
Её талант закройщицы был оценён столичными модницами невероятно высоко. Молва твердит: «Шить теперь надо только у мадам Войткевич — там есть одна новенькая закройщица мадемуазель Ламанова, которая истиранит вас примеркой, но зато платье получится, как из Парижа».
Надежда Петровна в 1885 году открывает собственную мастерскую на Большой Дмитровке — в престижном районе, где торговые центры и доходные дома перемежаются с особняками знати.
В штате мастерской — младшие сестры Надежды Петровны и множество работниц, ассистенток и портних. Всего за четыре года штат мастерской увеличился с 11 до 38 мастериц! Все они называют хозяйку «мама Надя». Других детей у Ламановой, увы, нет, и никогда не появится.
Растущей славе Ламановой немало способствовал её творческий метод. Она работала с заказчиком не как ремесленник — как художник. Прежде чем приступить к работе, пристально изучала «натуру», тщательно подбирала ткань. «Ведь ткани, — говорила она, — это как музыка или как песня. У каждой свой тон, своя гармония». В вопросах моды и художественного вкуса она была диктатором. Все попытки клиенток высказать свои мысли и желания относительно фасона, цвета и отделки платья безжалостно пресекались.
Надежда Ламанова практически не делала эскизов, так как не умела рисовать. Выкроек Надежда Петровна не признавала, предпочитая метод «наколки», дающий простор её фантазии. Выбрав ткань, она драпировала фигуру модели (причем не любила пользоваться ножницами и рвала ткань на куски), после чего закалывала булавками силуэт, складки и вытачки будущего платья. Сделав очередной «штрих», отходила в сторону и внимательно смотрела на контур силуэта, на линии складок. Находясь в поиске и раздумьях, могла опуститься на колени, прямо на полу. Это походило на сеанс в мастерской ваятеля. Одна из современниц Ламановой вспоминала: «Её руки хочется сравнить с руками хирурга и скрипача, скульптора и графика. Эти руки из ткани лепили складки, рисовали светотень, проводили графические линии, создавали объём. Она была великолепным живописцем».
Примерка могла длиться часами, доводя «обколотую» сотнями булавок клиентку до предобморочного состояния, пока наконец не раздавались заветные слова: «Снимайте всё это осторожно, эскиз готов!».
Шить Ламанова не любила и в своей мастерской никогда не брала в руки иголку с ниткой. «К чему мне это? — писала она впоследствии. — Архитектор же не станет таскать на своем горбу кирпичи или вставлять стекла в оконные рамы. Для этого есть подмастерья. Также и я. Мое дело — придумать вещь. А иголку с ниткой я всю жизнь ненавидела».
Через несколько лет Ламанова была уже непререкаемым авторитетом в мире моды. Светские львицы — аристократки, театральные знаменитости и жены миллионеров — покорно терпели бесконечные примерки и ее тиранство. Все знали: в платье от Ламановой они будут безраздельно царить на любом светском рауте — как в Москве, так и в Париже. «Богиня — мраморная, Нарядить — от Ламановой», — однажды срифмовала Марина Цветаева («Полотерская»). В её платьях позировали лучшим портретистам России (как, например, Е.Носова — на известном портрете кисти К.Сомова).
На хорошенькую закройщицу обращает внимание отставной поручик Андруцкий. В самом начале 1890-х они сочетаются браком. Но, увы, счастье было недолгим, вскоре Надежда Петровна овдовела. Как пишет в своих воспоминаниях друг семьи, Георгий Леман, любимый умер у неё на руках. Но эта трагедия не сломила её. Возможно, даже наоборот, она с головой ушла в работу, чтобы заглушить сердечную боль, и добилась признания на высшем уровне.
С 1898 года на вывеске её мастерской уже красовались двуглавый орёл и надпись: «Поставщик двора Его Императорского Величества» — как Высочайшее признание её таланта. Это почётное звание давалось Министерством императорского двора (подчинявшимся лично государю) для поощрения тех отечественных производителей, которые присутствовали на рынке не менее десяти лет, неизменно показывая высокое качество товаров или услуг.
Тогда же она второй раз выходит замуж. Её избранником становится юрист Андрей Павлович Каютов, красавец и щёголь, ведущий богемную жизнь (он выступал в любительских спектаклях под псевдонимом Вронский).
Ламанова отвечает ему взаимностью и принимает его предложение руки и сердца.
Вскоре Андрея Павловича выбирают управляющим московского отделения знаменитого страхового общества «Россия». Теперь молодожёны открывают свой салон, который посещают знаменитая актриса Малого театра Гликерия Федотова, начинающий актёр Константин Алексеев (позднее взявший сценическое имя Станиславский) и другие театральные знакомые Каютова.
Как человек состоятельный, А.П.Каютов был спонсором выхода пьес Антона Павловича Чехова на сцене МХАТа. На свои средства содержал церковный хор. Хор Каютова считался одним из лучших частных духовных хоров Москвы.
На рубеже столетий Ламанова приумножает великолепие российского двора целой серией блистательных дамских нарядов. Некоторые из них сегодня можно увидеть в фондах Государственного Эрмитажа.
Марка ателье Ламановой удостоверена её автографом, напечатанным золотой краской на белой шелковой ленте корсажа.
Не нужно быть специалистом, чтобы с первого взгляда оценить эти шедевры модельерного искусства, отдав дань восхищения высочайшему профессионализму и оригинальному почерку их творца.
Документальных свидетельств общения Надежды Петровны непосредственно с императорской четой не сохранилось. Однако современные историки моды считают, что «последняя российская императрица одевалась у трех мэтров модельного бизнеса: в парижском ателье Чарльза Фредерика Ворта, заслужившего репутацию отца высокой моды, у Августа Бризака, чей Дом моды был расположен в Санкт-Петербурге (он считался любимым модельером царицы), и у Ламановой».
Зато достоверно известно, что платья от Ламановой носили члены императорской фамилии: сестра императрицы великая княгиня Елизавета Федоровна, морганатическая супруга великого князя Михаила Александровича Наталья Брасова (урожденная Шереметьевская), великая княгиня Мария Павловна (будущая владелица парижского модного дома «Китмир», чьи идеи порой заимствовала Коко Шанель), а также придворные фрейлины.
13 (26) февраля 1903 года в Гостином дворе состоялся блистательный костюмированный бал маскарад в честь 290-летия дома Романовых. Его предшественником был бал в стиле ; la russe, устроенный двадцатью годами ранее, в январе 1883 года, Великим князем Владимиром Александровичем и его супругой в их собственном дворце в Санкт-Петербурге. Это было время правления Императора Александра III, который был ярым русофилом.
Александра Фёдоровна и Николай II рассматривали бал не как обычный маскарад, но как первый шаг к восстановлению обрядов и костюмов московского двора, продолжая традиции, завещанные славными предками рода Романовых далёкого допетровского времени. И несмотря на все сомнения, споры и пересуды, бал состоялся на славу. Обычно сдерживающий свои эмоции Николай II, был впечатлён балом и записал в своём дневнике: «Очень красиво выглядела зала, наполненная древними русскими людьми».
Все участники явились в костюмах эпохи царя Алексея Михайловича (1629–1676). «Впечатление получилось сказочное, от массы старинных национальных костюмов, богато украшенных редкими мехами, великолепными бриллиантами, жемчугами и самоцветными камнями, по большей части в старинных оправах», — писал очевидец.
Все костюмы «Русского бала» запечатлены на серии фотографий, сделанных сразу после торжества.
В создании этих нарядов принимала участие и Ламанова.
Одно из воспоминаний о бале 1903, принадлежащее Княгине Варваре Александровне Долгоруковой, представляет для нас огромный интерес, ведь костюмы для неё и её сестры были созданы в ателье Надежды Петровны Ламановой:
«Одни из самых красивых костюмов были сшиты Ламановой на заказ. Они до мельчайших подробностей повторяли старинные наряды. Среди заказчиц Ламановой была и моя сестра, графиня Софья Ферзен. Она была очаровательна в своём платье и украшениях. Талант, вкус и стиль знаменитой московской портнихи Надежды Петровны Ламановой были исключительны. Это был русский гений элегантности. Мы гордились ею. Никто не мог сравниться с ней, даже лучшие дома французской моды».
Для Варвары Александровны, как незамужней на момент бала, Надеждой Петровной был выбран праздничный девичий костюм характерный для Нижегородской губернии, откуда была родом сама Ламанова.
К сожалению, ни одна деталь этого наряда не сохранилась, но насколько точно он был воссоздан, мы можем оценить благодаря подобному костюму, сохранившемуся в коллекции Российского этнографического музея в Санкт-Петербурге.
Её успех при дворе был подкреплён призами Первой международной выставки исторических и современных костюмов в Таврическом дворце в Петербурге (1902–1903).
В 1901 году друг семьи, К.С. Станиславский, пригласил Надежду Петровну в Московский Художественный театр для создания костюмов к спектаклям «В мечтах» и «Вишневый сад». Начинается сотрудничество Надежды Петровны с Московским Художественным театром, которое продлится 40 лет — до последнего дня жизни великого модельера. Под руководством Ламановой были созданы костюмы для всех спектаклей театра. Многие великие актрисы запечатлены на фотографиях и полотнах в костюмах Ламановой.
Вершиной ее театральной работы считаются восхитительные уборы для «Анны Карениной» (1937).
Многие знатные дамы Серебряного века красуются на полотнах в платьях от Ламановой.
Ламанова создаёт серию платьев по эскизам известного театрального художника Леона Бакста, который тайно от своей жены попросил сшить для неё платья. Ламанова также создает по эскизам Бакста целую коллекцию костюмов к балетным постановкам, которым позже будет рукоплескать Париж. Также она создаст коллекцию платьев для жены Михаила Врубеля. Так родилась целая серия платьев по эскизам великих русских художников. Её авторские платья в кратчайшие сроки раскупаются столичными модницами.
В 1908 году мастерская Ламановой переезжает на Тверской бульвар, в здание, построенное специально для нее архитектором Н. Г. Лазаревым.
Дело Надежды Петровны сильно разрасталось. Со временем у неё стало работать около 300 мастериц. Огромен был и доход: мастерская давала до 300 тысяч рублей в год, то есть по 1000 руб. в день. В начале века средняя зарплата была 37,5 руб. в месяц.
Она не экономит на отделке и убранстве своего дома или, лучше казать, дворца моды. Вся роскошь модерна призвана поразить и ослепить заказчика: огромные закроечные столы из липы, зеркала в пол, электрическое освещение. Материалы и украшения — прямо из Парижа.
В этом доме к ней пришло международное признание.
Уже будучи не только владелицей собственного ателье и директором преуспевающей школы, сама Ламанова продолжает обучаться искусству дизайна одежды. Она ездит в Париж знакомиться с последними коллекциями признанных мастеров и читает книги по истории, живописи и этнографии.
Идея раскрепощения женщины, что называется, витала в воздухе, и мода едва ли не первой из искусств явила ее зримое воплощение. На исходе 1900-х годов Ламанова создает модели платья без корсета и вороха нижних юбок. Вскоре оказывается, что она не одинока в своем стремлении нарушить строгость женского силуэта — на другом конце Европы, в Париже, похожие эксперименты создают имя молодому модельеру Полю Пуаре.
Сын торговца сукном, он с детских лет рисует женские платья. Его ранние работы привлекли внимание главы модной фирмы «Дусе», который купил многие из них, и с 1895 г. Пуаре работал в этом модном доме. Первая его модель была продана четыреста раз. Затем несколько лет он работает у Ворта (1900—1904), а в 1904 г. открывает свою мастерскую на ул. Обер, капиталом в 50 000 франков и восьмью служащими, изделия которой становятся особенно популярными в 1910-х гг. Пуаре привлекал для работы в своей фирме молодых талантливых художников, таких, как Рауль Дюффи, создававший для него ткани, Пьер Бориссо, Жорж Лепап и других.
В 1911 г. в Париже основал художественную школу и магазин «Мартина», где наряду с моделированием костюмов большое внимание уделяли тканям и интерьеру. Перед первой мировой войной предпринял гастроли с девятью манекенщицами по столицам мира, в том числе демонстрировал свои модели в Москве и в Петербурге.
Очарованный «Русскими сезонами», мэтр в 1910 году везет в Россию свою коллекцию костюмов в восточном стиле.
Наделавший шуму показ парижской моды проходил в доме Ламановой. «Шесть прелестных француженок дефилировали перед присутствующими в туалетах самых разнообразных стилей, — сообщал читателям корреспондент «Московской газеты» 21 октября (3 ноября) 1911 г. — Мы, т. е. Россия, несомненно, оказали значительное влияние на творчество г-на Поля Пуаре. И фасоны платьев, и рисунки многих материй были целиком заимствованы у нас».
Пуаре был искренне восхищён — и Москвой, и царившей в ней законодательницей моды. «Ламанова, — писал он впоследствии, — была выдающейся портнихой в то время и стала моей дорогой подругой. Это она мне открыла очарование Москвы — этих драгоценных ворот в Азию. Она и сейчас мне видится на фоне икон Кремля, куполов собора Василия Блаженного, прекрасной коллекции современной живописи господина Щукина».
Дефиле французских красавиц привлекло в особняк Ламановой весь художественный бомонд. Игорь Грабарь, пришедший на показ вместе с Валентином Серовым, извещал Александра Бенуа о том «огромном наслаждении», которое они оба получили от красочного зрелища. Видимо, под впечатлением от увиденного, Серов в 1911 году принялся за портрет Надежды Петровны, однако последовавшая вскоре смерть художника прервала эту работу. Подготовительный набросок, выполненный цветными карандашами, остался едва ли не единственным художественным изображением Ламановой.
Экскурсионную программу французскому гостю составляют сама Надежда Петровна и её муж. Осётр с икрой, шампанское рекой и цыгане в «Яре» на следующий день сменялись пешими прогулками по старообрядческим древним церквам.
Заметив, что гость не пропускает ни одного извозчика, чтоб не сделать зарисовку его армяка, и впивается глазами в телогрейки московских торговок, Ламанова решает подарить другу Москву — в прямом смысле этого слова. Ранним утром они отправляются на Сухаревский рынок. Там Пуаре скупает целый ворох старинной одежды. Здесь и кокошники, и сарафаны, и сапожки, и приличные платья европейского образца. Все это богатство Поль бережно пакует и увозит в Париж, где вскоре и выпускает первую в истории французской моды славянскую коллекцию. Своих детей он одевает в рубашки-косоворотки, жене шьёт костюм, по декору напоминающий армяк, вводит в Париже моду на украинские вышивки и казачьи сапожки. Через пару лет мода на все русское буквально захлёстывает Париж, а к тому моменту, как там появляются многочисленные русские эмигранты, эта тенденция перерастает в повальное увлечение. Вот так: поразвлекались два модельера на московском блошином рынке — а потом вся Европа облачается в сарафаны и рушники.
Несмотря на то, что П. Пуаре сделал её имя популярным во Франции, Надежда Петровна неизменно отклоняла все предложения о работе за границей. В годы Первой мировой войны она предоставила свое нижегородское имение под военный госпиталь.
Октябрьская революция, казалось, подвела черту под всей её жизнью. Роскошный особняк на Тверской был реквизирован новой властью. Когда её ателье ликвидировали, Надежда Петровна продала дом на Тверском бульваре, чтобы расплатиться с поставщиками и персоналом, остальную часть денег вложила в Народный банк. Семья Ламановых-Каютовых из роскошного особняка вынуждена была перебраться сначала в особняк Чижовых (Еропкинский пер., 2, кв. 3), а потом в квартиру № 4 в доме № 4 по Еропкинскому переулку, которую впоследствии уплотнили, оставив Надежде Петровне лишь комнату.
Сама бывшая «поставщица двора Его Императорского Величества» вместе с мужем в 1919 году подверглась аресту. Никаких обвинений ей предъявлено не было, однако она провела в Бутырках два с половиной месяца и вышла на свободу только по ходатайству гражданской жены Максима Горького — актрисы Марии Андреевой, её давней клиентки.
Ей шел 58-й год. Казалось, будущего нет… Оставалось только выживать, обслуживая запросы жен наркомов и партийных вождей, которые, вопреки коммунистической идеологии и всеобщей разрухе, хотели выглядеть как можно более буржуазно.
Но пожилая, ограбленная женщина, полная творческих идей, не пожелала стать никому не нужным «осколком старого мира». После освобождения неутомимая художница продолжает свою творческую деятельность. Каютов поступил на службу в ВСНХ, а потом в Госстрах СССР (1923), где проработал до самой смерти.
В Петрограде питались кониной и хлебом из глины и опилок. Из бархатных портьер и скатертей с успехом шили выходные платья. У Тэффи есть потрясающий фельетон «Наша весна», в котором писательница подробно описывает, как выглядят демисезонные наряды петербуржцев под весенним солнышком: «идите и смотрите, какие у всех сделались воротники. То, что зимой было бобром, котиком, скунсом, теперь стало мокрой собакой, ошпаренной кошкой, зайцем, затравленным сворой борзых. Мокрые грязные звери, зверьки и просто домашние животные с общипленными боками и обтёртой шерстью разгуливают по улицам».
Так же описывает 1918 год ученица Гумилёва, Ирина Одоевцева. Она не позволяла себе выйти из дома без перчаток и шляпки в тон к платью. А на новогодний бал в Дом искусств является в бальном платье матери, перешитом собственноручно, в перчатках до плеча и со страусовым веером — и при этом совершенно голодная, грязная и замёрзшая, так как добираться ей пришлось по темным улицам, а казённый обед по талонам из-за приготовлений она пропустила.
Носили то, что осталось от лучших времён. Лучшие времена закончились этак году в 1914—1915-м, с началом Первой мировой войны.
Редколлегии женских журналов создавали видимость не только существования пролетарской моды, но и призывали читательниц к творчеству. В 1918 году петроградский журнал «Жизнь искусства» объявил конкурс на эскизы лучших моделей одежды «нового типа», напечатав для затравки несколько «буржуйских» рисунков и несколько советских. Редактор посоветовал внимательней присмотреться к западным образцам, чтобы понять, что модно в мире, но никак не следовать им. Европейская мода считалась вычурной и полной излишеств; да и само слово «мода» было под запретом и классово чуждым. Советская одежда, по мнению экспертов, должна была стать красивым и практичным синтезом прозодежды и народного костюма. Но массовое производство одежды разлажено настолько, что одежду либо перелицовывают сами, либо при помощи портних. Покупательницы побогаче обращаются в дорогие ателье на Кузнецком Мосту, где всегда можно достать парижское или лондонское платье за безумные деньги.
Так что обнаружившаяся в Бутырке Ламанова, жаждущая работать и жить в советской стране, стала настоящей находкой для партии. На пятьдесят восьмом году жизни Надежда Петровна стала советским модельером. С 1919-го она начала работать при отделе художественной промышленности Наркомпроса РСФСР Главнауки, возглавила учебно-производственную мастерскую Современного костюма и одновременно работала инструктором по художественному моделированию при секции «Игла», организовала 3 выставки. С 1922 года Ламанова — член Академии Художественных наук.
Оживление экономики после окончания Гражданской войны позволило ей открыть в своей скромной квартирке в Еропкинском переулке частную мастерскую. Из помощниц при ней остались только две сестры. Работать приходилось с тем, что было под рукой — холстиной, солдатским сукном, льняными полотенцами, занавесками и даже стёгаными одеялами…
Грубые дешёвые ткани диктовали новый стиль — конструктивизм (предельная простота линий) и обращение к теме фольклора и народного костюма. Модели Ламановой удостоились специального диплома на I Всероссийской художественно-промышленной выставке в 1923 году. Диплом Государственной Академии Художественных Наук был присуждён за: «а) Оригинальный творческий замысел, 2) использование материала, указывающее на высокое мастерство, в) за тонкую и гармоническую красочность; г) за логически упрощённое построение костюма, дающее возможность массового производства, д) за обстоятельное и точное исследование по распределению труда, ведущее к сокращению часов работы исполнителя».
К изумлению организаторов, в зале оказался Луначарский, актёры кино и театра, художники и писатели. Демонстрировать модели мастерской Наркомпроса согласились самые стильные и красивые женщины из творческой элиты: актрисы Александра Хохлова, Лиля Брик, её сестра Эльза Триоле. Всех связывал один небольшой секрет: их обшивала сама Ламанова. Дефиле прошло с оглушительным успехом. Модели демонстрировали платья для работы, отдыха, для дома и торжественных вечеров...
Когда же показ завершился, актрисы подошли к окнам, приняли заранее придуманные позы, и по сигналу портьеры раздвинулись, яркий свет из окон залил всю улицу Петровку, а изумлённые прохожие увидели в окнах застывших красавиц в невиданных костюмах. Говорят, тут же прибежали журналисты, а толпа заполнила всю проезжую часть и ближайший переулок.
Но несмотря на оглушительный успех мероприятия, ни один из этих костюмов так и не поступил в массовое производство.
В 1925 году Надежда Петровна Ламанова и Вера Игнатьевна Мухина совместно издают альбом «Искусство в быту», где представлены простые модели, которые без труда могла сшить себе любая женщина.
А затем неожиданно оказалось, что её экспериментальные разработки находятся на самом пике тенденций мировой моды.
Советские деятели искусства вовсю готовились к Парижской выставке 1925 года, на которой новое государство должно было показать старой Европе свои способности в области культуры. Ламановой поручили руководство секцией моделирования одежды и попросили организовать настоящий показ советской моды в Париже — это при полном отсутствии каких бы то ни было наработок и остром дефиците тканей.
Настоящим помощником, готовым поддерживать все начинания любимой тётки, стала племянница — Надежда Макарова, одарённый модельер и впоследствии первый руководитель Московского дома моделей.
На международной выставке декоративных искусств и художественной промышленности 1925 года в Париже коллекция, созданная под руководством Надежды Ламановой, была удостоена 3-х наград, в том числе Гран-При «за национальную самобытность в сочетании с современным модным направлением». Костюмы Ламановой из русских полотенец произвели настоящий фурор.
Ламанова обогнала, с одной стороны, основоположницу свободной моды Коко Шанель; с другой — старинного друга Пуаре; а с третьей — своих бывших клиенток, русских эмигранток, открывших свои Дома мод в Париже. И эта победа была своеобразным символом: дело в том, что к славянским вышивкам и льну француженки обращались исключительно из культурологических исканий, а Ламанова шила из мешковины, потому что другой ткани просто не было!
Успех молодит, окрыляет. Надежда Петровна открывает Студию художественного производственного костюма, в надежде создать школу моды в Советской России. В 1926-27 годах художник создаёт ряд моделей по мотивам творчества народов Севера, за что на юбилейной Выставке искусств народов СССР 1927 г. получает отзыв признательности за инициативу выявления художественного творчества народов Севера и Дальнего Востока.
В эти годы она выступает на страницах журналов со статьями о теоретических основах искусства моделирования. «Париж, — напишет она, — даёт нам только фасон, но этого ещё мало, чтобы человек был красив, а фасон – лишь придаток моды. Однако люди-то все разные, и что идёт одному, то на другом сидит как на корове седло… Нет уж! Людей надобно одевать каждого по-разному, соответственно их привычкам, их характеру, их фигуре… Особенно – женщину, которая самой природой назначена украшать человеческое общество!»
Знаменитая формула Ламановой «для чего создаётся костюм, для кого, из чего», которую она выдвинула как девиз творчества художников костюма, впервые была опубликована в Женском Журнале №1 1926 года. Она полагала: «Мода нивелирует людей, не считаясь с особенностями и недостатками их телосложения... Но всякий человек, несмотря на все недостатки его тела, от природы или от образа жизни, имеет право быть гармоничным…».
Она предлагает отказаться от излишней вычурности, не злоупотреблять декором, драпировками на талии, избавиться от длинных юбок, от широких лент-поясов, от асимметричных «хвостов». В целях экономии она предлагала максимально укорачивать юбки — чуть ниже колена: в Париже такая длина стала нормой лишь года четыре спустя. Нужно было сделать «новые платья» понятными для простых женщин, украшать костюмы народными вышивками.
Интересно описывает метод Ламановой Ниссон Абрамович Шифрин:
«Превосходный мастер костюма Н. Ламанова обычно исходила из того, что материю нельзя насиловать. Чтобы получить нужную форму, она не мельчила и не дробила ткань. Она так искусно укладывала, драпировала, что, распоров швы самого сложного костюма, можно было увидеть, что он сделан из цельного неразрезанного куска материи».
Однако попытка сделать советскую моду частью европейской культуры была обречена на провал.
В 1928 году началось свёртывание НЭПа и генеральное наступление на «частника» во всех сферах экономики. Мастерскую Ламановой закрыли, а саму её лишили избирательных прав «как кустаря, имеющего двух наёмных мастериц». Но прекраснейшие характеристики, данные ей театром, руководством Академии художественных наук и другими организациями, спасают её от унизительного клейма лишенки, в 1930-м её восстановили в избирательных правах, и она смогла продолжить работу. Так, например, в 1930 году Ламановой по заказу был выполнен бесплатный проект по созданию пионерских костюмов.
1930 год. Международная выставка пушнины в Лейпциге. Надежда Петровна делала часть выставки мехов для Лейпцига совместно с Верой Игнатьевной Мухиной.
Зато в 1931 году (предположительно) умирает муж Надежды Петровны — Андрей Павлович Каютов. Обстоятельства смерти неизвестны. Есть предположение, что его арестовали и расстреляли.
Она нашла в себе силы жить дальше, но с новаторскими идеями больше не выступала. Охотно работала только в театре, где по-прежнему могла творить, работая в разных стилях и с разнообразными фактурами. Станиславский называл ее «почти единственным специалистом в области знания и создания театрального костюма», «Шаляпиным в своём деле».
Софья Станиславовна Пилявская (1911—2000) — советская и российская актриса театра и кино, вспоминает о том, как Ламанова шила платья актрисам МХАТ:
«В начале 1935 года стало известно, что летом, во время отпуска, предполагается послать из Москвы первую актёрскую шефскую бригаду для обслуживания Дальневосточной армии командарма Блюхера. Когда мне предложили участвовать в этой бригаде, я с радостью согласилась. <...>
Перед отъездом Надежда Петровна Ламанова сшила всем женщинам вечерние туалеты из крепдешина, выкрашенного в разные цвета: у Лабзиной розовый, у меня лимонный и т. д. (Всё это шилось в мастерских театра за казённый счёт, а по приезде мы выплачивали в рассрочку очень незначительными суммами.)».
Ламанова вернулась в МХАТ в качестве консультанта по костюму и конструктора и работала для спектаклей «Женитьба Фигаро», «Пиквикский клуб», «Гроза», «Анна Каренина», «Борис Годунов» и др.
Под её руководством или при ее участии были также выполнены костюмы для первых советских фильмов: «Аэлита» (1924), Цирк» (1936), «Александр Невский» (1938).
Методы работы у Надежды Петровны не изменились — все те же многочасовые «натурные» сеансы, непререкаемый диктат... Как-то раз перед ней, уже почти 80-летней женщиной, на третьем часу примерки лишилась чувств молоденькая актриса, будущая Народная артистка России Кира Николаевна Головко. Очнувшись, она с изумлением увидела, что все костюмеры суетятся не вокруг неё, а возле Ламановой. Та же презрительно морщилась и заявляла: «В жизни больше никогда и ни за что... Да что за мода такая — сознание терять, чай не в корсете стоит!» Девушка поняла, что ей надо подняться и попросить прощения — иначе примерка будет с треском провалена, а играть ей придётся абы в чём. Через полчаса уговоров и извинений Надежда Петровна смилостивилась.
Несмотря на возраст, Надежда Петровна оставалась элегантной, стильной дамой, не позволявшей себе ни малейшей небрежности в туалете.
Однажды, перед самой войной, она с улыбкой сказала своей подруге, скульптору Вере Мухиной, что, наверное, скоро умрет, потому что у нее остались всего две капли «Коти» (марка духов). Грустная шутка сбылась.
События последних дней жизни и обстоятельства кончины Надежды Ламановой долгое время оставались невыясненными. Вокруг её смерти ходило немало легенд.
По одной из наиболее популярных версий, Ламанова опоздала к пункту сбора артистов и сотрудников МХАТ, которые должны были 14 октября 1941 года отправиться прямиком из Камергерского переулка в эвакуацию. Коллеги не дождались Ламанову и уехали без неё. Надежда Петровна, добравшись до места сбора, увидела только запертые на замок двери. Она бросилась в Большой театр, с которым также сотрудничала, но по дороге, в сквере перед театром, скончалась от сердечного приступа.
По другой версии Ламанова скончалась прямо на ступеньках Художественного Театра.
Ещё по одной версии Ламанова опоздала из-за того, что шла вместе со своей младшей сестрой Марией Петровной, которая медленно ходила. Журналистам в этой связи очень полюбилось сравнение Ламановой с «забытым» Фирсом из «Вишнёвого сада». Забыли великого модельера.
Свет на обстоятельства смерти Ламановой проливают телеграмма и письмо её младшей сестры Марии Петровны Терейковской, отправленные Вере Мухиной.
По свидетельству Марии Петровны, у Надежды Петровны накануне смерти часто случались недомогания. В понедельник 13 октября Ламанова, очевидно, ждала решения об эвакуации (каждое такое решение выносилось индивидуально).
Отправившись утром 14-го числа в театр вместе с Марией Петровной, они обнаружили, что артистов уже эвакуировали, а им даже не сообщили.
Не сложно понять, каким ударом для Ламановой стал поступок театра, работе в котором она посвятила 40 лет своей жизни. Приступ, приведший к смерти, случился с Надеждой Петровной на следующий день, когда она вместе с Марией Петровной шла к Дмитровскому метро, чтобы ехать на дачу:
«Спускаемся вниз по Дмитровке. И как раз против амбулатории большого театра она просит у меня нашатырь, я даю пузырёк, а она поднесла его, понюхала и упала мне в ноги. Я старалась поднять, повернула на спину, зову её, а она уже не отвечает».
В телеграмме Мухиной Мария Петровна сообщила:
«Пятнадцатого Надюша внезапно скончалась моих руках».
Это были три дня (14—16 октября 1941 года) знаменитой московской паники. Из города бежало всё, что могло двигаться, в городе царил хаос. Тело Надежды Петровны пришлось кремировать. Урна была захоронена рядом с мужем на 3-м участке Ваганьковского кладбища.
На сегодняшний день состояние захоронения — запущенное. Его обнаружили только в 2010 году. В могиле покоится шесть человек.
8 ноября 2015 года в социальной сети Facebook была инициирована акция по объединению людей, неравнодушных к судьбе Ламановой и историческому наследию российской моды. Целью объединения стало не только приведение захоронения в надлежащий вид, но и проведение мемориальных мероприятий, которые бы помогли познакомить широкую публику с именем великого русского модельера.
Но воз и ныне там. Правда, памятные мероприятия проводятся. Благоустройству могилы препятствуют некие юридические сложности.
В дневнике Надежды Петровны есть такая запись: «Я верю, что талант не пропадает никогда, и душа, наработав что-то в очередной жизни, отправляется в свое новое приключение, в свою новую жизнь».
Большое количество работ Надежды Ламановой представлено в Государственном Эрмитаже, в коллекции Александра Васильева, в музее Метрополитен в Нью-Йорке, музее МХАТ и частных коллекциях.
В наши дни новаторские идеи Ламановой стали обыденностью — миллионы женщин носят свободные платья, уже не вспоминая, что свою свободу они получили из рук Надежды.
«Костюм есть одно из самых чутких проявлений общественного быта и психологии. Одежда является как бы логическим продолжением нашего тела, у неё своё служебное назначение, связанное с нашим образом жизни и с нашей работой. Костюм должен не только не мешать человеку, но даже и помогать ему жить, радоваться, горевать и трудиться…».