Медный всадник 442

Леонид Дубаков
Некоторое время назад вышел десятый студийный альбом Андрея Лысикова (Дельфина) под названием «442». Почему он так называется и почему трёхзначные цифровые обозначения имеют песни, из которых он состоит, неизвестно. Сам Дельфин по этому поводу хранит молчание. Что ж, пусть эта загадка остаётся неразгаданной.
Мир, который рисуется во всех семи песнях «442», производит впечатление реальности, что переживает глобальную катастрофу. Не столько, видимо, в действительности, сколько внутри самого автора, в его предчувствии о возможном развитии событий. Это что-то вроде психологического апокалипсиса или постапокалипсиса. Мир перенёс войну, или революцию, или просто состарился и устал, в любом случае выглядит он плохо и жить в нём трудно: «Каждый из нас мертвец. / Тянутся вверх красные стебли» («520»), «Мама, найди меня в этой кромешной тьме» («660»), «Усталость яркой агрессии макияжа / Прячет временем выжженные глаза» («925»). Это мир сужающегося и замыкающегося городского пространства, в котором человеку тесно и душно, пространства в буквальном смысле: «Пространство, замкнутое в безнадёжность железа / Набито мякотью ненужных их обладателям тел» («925») - и пространства в смысле духовной зажатости человека: «Радуга, заключённая в тюрьму прямоугольника флага» («387»).
Люди, живущие в пространстве города, по ощущению Дельфина, погибают. И причин этой физической и духовной гибели - две: они сами и государство. Сами - потому что меняют энергичную индивидуальную ответственность на толпную безликость и бессознательность: «…Через город, полностью отданный курицам, / Всё ещё бегающим без головы» («612»), «…Трепещет над головами, в которых теперь темно» («387»). Что же касается государства, то по альбому разбросаны строки, которые при желании можно истолковать как намёки на актуальные политические события (типа «Имена сожжём на ветрах крымского юга» (520»)), но, кажется, Дельфин шире привязки к конкретной ситуации. Государство бывает разным. И без него никак. Автору, скорее, не нравится комплекс неблагой государственности. Причём этот комплекс может быть выражен и в государстве, которое посылает на смерть лишь в своих интересах, и в революции, которая свергает строй и возводит на его месте другой, что, как показывает история, оказывается ничуть не лучше предыдущего, и, главное, опять же - в самих людях, что бездумно и бесчувственно заражаются этим комплексом.
Альбом «442» - про переживание конфликта: «Люди, расколотые на куски, / Люди, распоротые на части, / Друг другу проламывают виски / И разрывают друг другу пасти» (612»), «Небо кричит голосами мальчишек, / На выжженном небе танцует война» (744»). Выбор Дельфина в этом конфликте - эмоциональный отпор, отповедь его участникам: «А вы воюйте, воюйте только где-то далеко и отдельно, / Сражайтесь отчаянно за своё горе» (744»). Такой выбор нельзя принять, потому что если по-серьезному, то нельзя отделить себя от других и переложить на других, в том числе на Бога («713»), ответственность за общее тяжёлое состояние, но понять этот выбор можно.
Песни альбома «442» - это песни раздражённого, растерянного и отчаивающегося человека, который не хочет войны, а хочет мира, не хочет сражаться с чужими, а хочет любить близких, не хочет снега и смерти, а хочет весны и жизни. Это вообще тенденция. Лучшие альбомы последнего времени так или иначе говорят или проговариваются о том же самом. Например, и «Горгород» Оксимирона, и «Время N» Гребенщикова - про частную жизнь и про сдвигающиеся пласты истории, между которыми человека разрывает. Причём в этих альбомах смешиваются индивидуализм и сдержанность перед нарастающей вокруг агрессией. Но если задуматься, то причина этой агрессии и заключается в этом самом индивидуализме.
Дельфин по-прежнему в поэтическом отношении напоминает «варварский перевод с чудесного подлинника», как пошутил Пушкин по поводу Державина. Кажется, его неудачные инверсии, очень сомнительный синтаксис, длинный ряд родительных падежей и образная нестройность только усугубились. Но с другой стороны, он порой находит точные и оригинальные образы: «Старость в наручниках кольцевых станций / Ожидает выхода на бесконечной» («925») - и фразы, превращающиеся в афоризмы: «Государство, приказывающее умирать детворе, / Всегда назовёт себя Родиной» (744»). И, конечно, захватывает его искренний напряжённый речитатив и свободный ритм, то расширяющий, то сужающий строку.
В общем, можно сказать, что альбом у Дельфина получился. По крайней мере, на фоне предыдущего, маловыразительного альбома «Она», он получился точно. Дельфин зацепился за острые углы сегодняшнего времени и рассказал о своих страхах и о своей боли. Это рассказ Евгения из пушкинского «Медного всадника» о наводнении в большом городе: цели частного человека и государства расходятся, и оба правы, и оба неправы. Но как-то нужно найти баланс, чтобы люди и государство были не противниками, но сотрудниками, чтобы в сознании и в действительности «радуга не смешалась в коричневое пятно» («387»).