В одном глубоком и темном лесном пруду жила-была русалка. Как она в том пруду оказалась, уже и сама не помнила, давненько это случилось. Лизой ее, кажется, звали, но это не точно. Была она девушка видом не страшная, даже, скорее симпатичная, а никакого рыбьего хвоста у нее вовсе не было. В общем, девушка, как девушка, только зеленая. Ну еще, правда, волосы пахли рыбными консервами в томате, но хвоста не было. Это все кикиморы про русалок сплетни распускают из зависти.
Дел у нее было немного — по ночам плясать с другими русалками на берегу в лунном свете, а днем — заманивать в пруд прохожих мужского пола. Чем она и занималась долгие годы. И накопилось этих бывших прохожих на дне пруда — не протолкнуться. Стоят, бубнят, на жизнь жалуются. Теснота страшная.
Вообще-то, в прежнее время утопленника могли в другой водоем перевести на усиление, но, то ли забыло высшее водное руководство про их захолустный пруд, то ли после «Титаника» необходимости в усилении уже и не было.
Могли даже назначить водяным, если прежний на пенсию просился или уж совсем мозгами плыл от старости. В новейшие же времена после некоторых волнений завелись у них выборы — чтоб все прудовые обитатели свою волю изъявляли. Тут уж утопленники встрепенулись, перспективу увидели. Но старый прудовой водяной тоже не промах был, хотя и сидел многие годы безвылазно в самой глубокой курчажине под мореной корягой. Сговорился он с цаплей, и та за пару карасей нанесла на лапах в пруд ротаньей икры. Ротаны, как подросли да еще расплодились, всю прочую живность в пруду подъели, цапля сама ели лапы унесла. А водяной им в этом не препятствовал, зато и они за него голосовали — куда нежити утопленной с ними тягаться. Потом уж ротаны, как совсем пруд опустошили, приспособились друг друга да тину с ряской жрать, но по привычке выбирали раз за разом старого водяного. Короче, продолжались на дне тоска и бормотание.
И стала русалка, вместо того, чтоб таскать мужчин на дно, их от пруда отваживать — куда еще-то ставить! Бывало, устроит компания шашлыки на пруду, мужики, как положено, перепьются и скорей купаться, свежести ради. А русалка тут как тут — бдит, из воды сомлевших выпихивает…
Раньше у нее хоть поплясать радость была, сплетнями с другими девушками поделиться, но за столько-то лет все разговоры переговорились — и про злую мачеху, и про неверного жениха, и про ворона здешних мест… А новых-то русалок нет. Это раньше девушки, чуть какая неприятность — на пруд топиться бежали, а теперь все больше к коучам по самосовершенствованию да на курсы йоги.
В общем, наскучило нашей русалке такое существование до зелени в глазах. Утопилась бы с тоски, кабы уже не была утопленницей. И вот, одной безлунной ночью, когда на танцы являться не нужно было, вылезла она из пруда и эмигрировала в село Непролазное, километрах в трех от леса. Смотрит — просторы-то какие, вокруг каждой избы соток по шесть простора, и в коровнике простор — ветер гуляет, и на бывшей станции моторной... Не то, что в пруду.
Поутру устроилась она работать буфетчицей в сельскую рыгаловку и стала посредством натренированных чар завлекать туда мужчин. И местные мужчины очень ее полюбили, потому что могли экономить на закуске. Выпивку они заказывали, а вместо закуски занюхивали ее волосами. А что она зеленая, их вовсе не смущало, они и сами все были синие.