Быт деревенских жителей Немойты 50-70-х годов.
Все мои детские и школьные годы мы прожили в Немойте – на нашей малой Родине. Здесь, после нескольких лет скитаний по чужим квартирам, папа купил небольшую хатку – еще довоенной постройки. В этой, своей хате родились мои сестры – Таня и Люда. Сначала это была деревянная, старая избушка, покрытая гнилой соломой. Крыша в дождь протекала, но до поры до времени, мы жили, как приходилось – рады были, что есть хоть какое, но свое жилье. Затем папа нанял людей, которые покрыли крышу, так называемой – дранкой. Дранка – это осиновая щепа, которая долго не стояла. Но лет 10, наверное, крыша не текла. Затем перекрыли крышу еще раз, но уже пиленой осиновой дощечкой. Поставили новые стропила – еловые. В это время, семья была уже из пяти человек. Отец решил пристроить к дому, так называемый трехстенок. Вместо окна, которое выходило на улицу, была проделана дверь в новый трехстенок. Мы получили еще дну комнату – 5 на 6 метров. В старом доме вся большая комната (тоже 5 на 6 метров) была разделена переборками на закутки – размерами по 5 -7 квадратных метров, да еще русская печь и щит, занимали большое место. Но без печки в деревне не проживешь. Тогда еще не было в Немойте электричества и газа. Электричество появилось у нас только после 1961 года, а газ – намного позже.
А сегодня, стремясь к нашему дому по карте, впиваясь взглядом в крышу родного дома, Я тешу себя несбыточной мечтой еще раз увидеть родное место. Далекое. Утраченное. Но, по-прежнему близкое сердцу. Памятное.
Я не знаю, в каком году пролетал спутник и сфотографировал и дом моего детства? А память жива. Хранит и бережет сокровенные воспоминания. Это мой Отчий дом.
Печь – это главное «явление» в деревенском доме. В ней и еду готовили для семьи и для скотины, она и дом обогревала, на ней в зимнее время все спали и согревались, когда в доме было очень холодно. Я позже, когда стал взрослым, удивлялся, как это мы могли всей семьей умещаться на этой печи: папа, мама и еще трое детей. Там еще стоял и мешок с тыквенными семечками, которые мы щелкали, слушая сказки, которые нам читали родители. Счастливое было время…
Для себя я нарисовал план нашего дома, огорода, также снял вид деревни Немойты с космоса. Имеется и более детальная карта Сенненского района, по которой можно представить, где находится наша Немойта, так называемая, моя малая Родина, т.е. округа, где мы бывали в детстве. Я помню хорошо наш палисадник с цветами, и этот полусгнивший забор из молодого олешника, которым в послевоенные годы городили огороды и дворы. Это уже потом, появился у нас забор из штакетника – пиленой доски, которой, мы с отцом огородили свой двор и огород, а также, и полисадник с цветами - перед домом. Вид стал совсем уже другой…
Возможно, посторонним лицам это все не очень интересно, но мне и моим родным сестрам, а также тем, кому наша малая Родина, действительно была родной – это все должно быть дорого. Где-то что-то уже подзабыто и, возможно, искажено моей памятью, но все это было написано от души и от чистого сердца. Несмотря на то, что с возрастом и по состоянию здоровья, не каждый год я стал бывать в родных местах, но душа все равно тянет меня туда. Уже, по большей части, моих друзей и знакомых, с кем было связано мое детство и юность, нет на этом свете. Все меньше я встречаю в Немойте знакомых лиц. Каждый год узнаю, что ушел из жизни тот или иной житель Немойты, - ушел на наше небольшое деревенское кладбище. Там лежит и наш папа… Поэтому, пока есть силы и возможности, я буду стремиться побывать на его могиле и на могилах моих родных в Сапегах, Витебске и в Ивне, где жила последние годы наша мама. Сейчас уже конец июля 2010 года, а в начале августа мы с женой собираемся поехать на машине в мои родные края.
Дом колхозника представлял собой деревянную избу, состоящую из передней, задней избы и сеней. В передней избе находился деревянный прямоугольный массивный стол, длинные широкие лавки. Комнаты были отделены друг от друга перегородками. В комнате находилась деревянная кровать, но были также и металлические кровати с подзором, что указывает на сходство с городским интерьером. На кровати мама выкладывали друг на друга подушки: от самой большой до самой маленькой, и все это накрывалось красивой скатертью с различной вышивкой – это было актуально для того времени, и не только в деревне, но и в городе. Главная часть каждой деревенской избы – сундук или шифонер-шкаф, а в задней избе находился буфет, вдоль стен стояли шкафы и этажерки с книгами, посреди комнаты стоял круглый раздвижной стол со стульями. У многих крестьян ковры, половики и наволочки были домотканые с различными узорами. Стены хаты периодически (к праздникам) мыли, скоблили. У нас в первой хате стены были оштукатурены и покрашены побелкой,полы были некрашенные, а в новой пристройке-трёхстенке - стены были поклеены обоями, а полы покрашены.
Одежда, изделия ткачества у многих колхозников обычно хранились в каморе, сенях, в клети или в сундуке ("скрыня"). У нас скрыни не было, а были только покупные шкафы, где мама хранила одежду. Традиционными элементами интерьера являлись различные, прикрепленные к балкам потолка жердь ("шостак"), шестки. Такой шостак был у печи и у нас, чтобы было удобно детям забираться с щирокой лавки на печь. Обычно эти шестки располагались перед печью, над полатями (лавкой) и служили для развешивания полотенец, одежды, пучков трав и др. Другие шестки были закреплены в холодной кладовой. На них висели раши колбасы и окорока, тушки кроликов и птицы после забоя их в холодное время.
Пространство сеней или коридора занимали бондарные и плетеные емкости, (ступа, жернова - были у нашей соседки тёти Лиды), корыто для хранения клюквы и для приготовления мяса на домашнюю колбасу, после забоя свиней. и др. По стенам в один или в два яруса располагались полки для хранения посуды, инструментов. На вбитых в стену деревянных крюках висели сбруя, старые тулупы ("кажухi"), на деревянной жерди - мешки. Сени часто использовались, как летнее жилище, поэтому здесь могли стоять кровать, стол, скамеечки. Освещались сени одним-двумя окошками на одно-два стекла. После 1962 года стало жить легче, так как у нас провели электричество и везде горели электрические лампочки - даже в хлеву. Жить стало лучше, жить стало веселее...
Непременной частью любого дома в деревне была печь. Печи устанавливались на мощных колодах или на подрубе из дубового бруса. Пространство между печью и фасадной стенкой занимал настил для отдыха, над которым к потолку прикреплялись полати, на которых обычно спали старики. Вдоль стен стояли лавы, в кухонном углу - полки, настенный буфет или угловой шкафчик для посуды, ведро с водой стояло на табуретке около печи, что было удобно для хозяйки. Другие вёдра и баки с водой обычно стояли в холодном коридоре. Освещалась хата в послевоенные годы керосинками - лампами и фонарями. Печь в белорусской хате традиционно размещается в углу хаты у двери. Окошки в хатах украшались переплетами и наличниками. Жилище строилось на высоком подрубе, состоящем из 2-6 бревен и имеющем проемы для вентиляции. Здесь же устраивались и подпольные погреба для корнеплодов и картофеля. Такие подполы были у нас тоже. В первой хате - для бульбы и качанов капусты, а во втором подполе - для свёклы, моркови, редьки, репы и т.п. Часть бульбы мы закапывали на зиму в огороде в "копец", так как своего погреба у нас не было. Этот метод используют еще с тех времен, когда картошка только появилась в Европе и на территории России. Он наиболее простой, дешевый, эффективный и не требует много сил на его реализацию. В данном случае обычно я рыл в огороде, рядом с двором яму с полметра глубиной, устилал её слоем соломы, затем эту засыпал туда бульбу на высоту в 1-1.5 метра земляную бульбу (тоже делали и с яблоком-антоновкой). Покрывал сверху слоем соломы и засыпал сверху слоем земли. И так "копец" лежит до самой весны, пока не появится необходимость сажать бульбу или употреблять её в пищу. Думаете, нет разницы, при какой температуре хранить картофель? Это не так, ведь продукт сразу теряет все свои вкусовые качества, если немного перемерзает или подвергается атаке вредителей при высоких температурах. Оптимальная температура – +5-7 гр. С. Именно при такой температуре удастся сохранить форму, все вкусовые качества, полезные витамины. Если хранить нужно не более 3 месяцев и продукт будет использоваться для жарки, температуру лучше поднять до +10 С.
Лук и чеснок хранили в связанных плетёнках (косах) на глухой стене вдали от печки. Помещение для хранения лука не должно быть и слишком теплым, иначе лук и чеснок высохнет. Хранить косы можно в комнате. Оптимальная температура 20 °С.
На скамейке у печи хранились в мешках орехи, а на печи в углу - тыквенные семечки, которых также набирался большой мешок. Зимой, когда на улице трещал мороз, мы все забирались на печку, доставали миски с орехами и семечками и при керосиновой лампе щёлкали их, слушая сказки, которые нам рассказывали мама и папа. Это были лучшие времена нашего детства, которые я не могу забыть и по сей день...
Печка в доме – мать родная. Без неё – хоть помирай… Кто в деревне жил, тот знает, что без печки рай – не рай. Печка вам не просто место, где горит охапка дров: на печи подходит тесто, что для завтрашних хлебов. Много я ходил по свету! Но, что б ни пробовал и где б … Ничего вкуснее нету, чем простой домашний хлеб! Здесь же, - в дальнем уголочке, на кирпичный тёплый под, лёг свернувшийся клубочком, главный житель дома - кот.
Даже там, внизу, под печкой, где во тьме не разглядишь, ничегошеньки без свечки, есть душа живая – мышь. Всех-то печка обогреет, приласкает, даст покой. Это вам не батарея радиаторов с трубой. Всех, как мамка приголубит. С ней и пища, и ночлег. Потому её так любит всякий русский человек. Пусть размер избы не слишком, но зато стоит в ней печь: хватит места ребятишкам, хватит всем с морозу лечь.
На её спине горячей исцелилось много тел - от докучливых болячек! Только тем народ и цел. А ещё: всегда томятся в чугунке большом в печи - из капусты кислой с мясцом, нам наваристые щи. Печь – кормилица народа. В ней умеют мастера - каши в годы недорода, - наварить из топора. Протопить её не сложно… А уж если протопили, прокалили кирпичи – будут молока варёнки или даже - калачи.
Печь - не мебель из салона вроде шкафа и скамьи. Печь - предмет одушевлённый, равноправный член семьи. Всех как мамка приголубит, с ней и пища, и ночлег… Потому её так любит всякий русский человек.
Печь в любом доме в нашей деревне всегда занимала центральное место, хотя и стояла обычно в правом углу от входа с улицы. Это место было оптимально для обогрева дома.
Но печку надо было топить, чтобы в хате было тепло и сухо. Белорусская деревня в 50-70е и даже 80-е годы, это вам не Европа с Америкой. Это там жили и живут-то совсем в ином мире… Там вы можете написать письмо: и к вам тут же приедут, предложат, проложат, подключат и спасибо скажут, если вы захотели электричество, воду или газ в свой дом для отопления провести, и за него платить. А в нашей в деревне пока все с этим было очень глухо… Вот потому тема заготовки дров для деревенских печей была и думаю, останется еще долгое время актуальной, несмотря на все ныне существующие нанотехнологии и пропахивание космических просторов Вселенной кораблями-спутниками.
Я до 15 лет жил в белорусской деревне Немойта, что была расположена в 10 километрах от районного центра под названием - Сенно, а позже, до смерти папы в 1985 году, я бывал в Немойте почти ежегодно, приезжая с семьёй в отпуск, чтобы помочь родителям в заготовке дров для печи и сена для коровы. Дрова для печного отопления у нас обычно заготавливались зимой, а сено - летом. Вот и приходилось брать свои отпуска и летом, и зимой... Для целей заготовки дров лучше всего подходила древесина лиственных пород, то есть тех, у которых в отличии от хвойных содержание смол было минимальное. (Смолы засоряют печные каналы и быстро выводят печи из строя).
В наших Сенненских лесах – Котово, Тимирязевском и Морозовском, «на дрова» обычно заготавливали: березу, осину и ольху. Ольху, за её оранжевый окрас, иногда называли русским красным деревом, или «царскими дровами». В свое время именно ею топили печи и камины во дворцах. Ольха сгорает быстро, и практически без выделения угарного газа. Но, чтобы ольхой или осиной протопить дом, дров надо было вдвое больше, чем если топить печи березой. А осина к тому же часто в своей сердцевине бывает гнилая и трухлявая, так что основным топочным материалом у нас всегда была берёза.
Так что лучше всего заготавливать и топить печку было березовыми дровами, а для очистки от нагара каналов печи периодически её надо было протапливать сухой ольхой или осиной. Использовали мы ещё для топки грубки или щита сухую иву или лозу. Ива – однозначно низкосортная древесина, но её мы часто использовали, для протопки грубок или щитов в нашем доме.
О печке — особый разговор. Нигде так русский человек не любил побыть, как на печке. И поспать здесь воля, и думается здесь по-особому, и всё-то кругом тёплое — и тихо, и пахуче, и покойно. Такого покойного состояния, такого удовлетворения всех мышц нигде не получишь, как на русской печи. Век не слезал бы... А зимой-то и подавно. Странно подумать, что в двух метрах, за стеной - и холодно, и ветрено, и неуютно. А тут кирпичики тёплые, в связках на стене висят лук да чеснок, рядом сушёные грибы, а в углу у печи стоят кули (мешки) с крупой, сахаром да с чёрными сухарями. На печи стоят валенки, а на загнетке или на полу - сухие дрова, смоляные лучины для розжигу - все тёплое и приятное. И нет тебе дела ни до воющей во дворе вьюги, ни до сильного мороза. Поёт себе печная труба за заслонкой, уносит твои мечты за высокие горы, за далекие долы, и так-то сладко, так-то безотчетно прекрасно, что и слов нет выразить, а уж если рядом кошка гостей намывает, то и вообще полное блаженство и удовлетворение.
Отопление в те далёкие годы было преимущественно печное, поэтому окна на зиму задраивали наглухо, а щели мы промазывали специальной оконной замазкой или пластилином, а между двойными окнами понизу для утепления клали вату. Иногда, на вату клали новогодние игрушки, что выглядело особенно симпатично: будто игрушки лежат на белом снегу. Морозы, особенно в пятидесятые годы, были довольно сильными или, лучше сказать, крепкими, как тогда у нас говорили. Окна, а точнее форточки, зимой очень редко открывали. Откроешь форточку - выстудишь комнату, а с дровами
у многих жителей Немойты всегда была проблема.
В некоторых жилищах в Немойте 50-х годов полы были глинобитные, а не деревянные. Я помню такие полы у двух сестёр Варочек - Варвары и Татьяны, а ещё и у Петьки Юрычихина. Возможно, у Варочек была самая бедная семья в Немойте. Их жилище трудно было назвать подобием хаты, а тем более, дома. Помню, что я пару раз по каким-то надобностям, заходил в их полуразвалившуюся хатку. Деревянного пола в хатке не было. Пол был глинобитным, в левом углу застлан соломой и там находились козы. Коз у Варочек всегда было много – пять-семь с козлятами. Их хатка служила им и кухней, и спальней, и хлевом. В сильные морозы они запускали в хату ещё и с десяток кур. Земляной пол убирался видимо пару раз в год. … В их хатке стоял постоянно такой специфический запах, который любого свежего человека мог легко довести до тошноты и вперед не позволит зайти к ним еще раз. Этот запах я помню даже сейчас, спустя 55 лет. Но сами бабки Варочки были весьма непритязательными в домашнем обиходе. Жили ничего не замечая – привыкли, видимо.
Зимой, в свободное время, мы проводили на лыжах и санках. Снега еще до конца шестидесятых годов выпадало много, и держался он всю зиму. Оттепели бывали не чаще двух–трех раз за зиму, были они непродолжительны и до полного стаивания снега не доходило. У нашей речки было много самодельных горок из снега, которые, дабы придать им прочность, мы поливали сверху водой. Поливали их поздно вечером, когда мороз начинал крепчать. К утру лед был как камень. Снежные горки были очень демократичны. Они не требовали никакого особого снаряжения, и кататься с них могли и маленькие дети и большие. Катались как кому нравилось: на санках, на куске фанеры или даже сидя в тазу. Часто просто на мягком месте или стоя на ногах (для особого шика) или лежа пластом. Особенно весело было катиться «паровозиком», когда за санки с пассажирами цеплялись еще два-три человека, которые ехали присев на четвереньки.
Было очень здорово извозиться в снегу так, что и штаны и рукава пальтишек были мокрыми насквозь, да еще облепленными затвердевшим снегом, который уже невозможно было ни сбить руками ни соскоблить варежкой. Спина тоже была облеплена снегом, потому что ну как же можно кататься с горки и не падать при этом на спину.
И вот после катанья мы медленно тащились домой, уставшие, мокрые и голодные, но все это перекрывала сладость удовольствия, заполнявшая все внутри. Дома все одежды сбрасывались у порога, и мы устремлялись к обеденному столу.
Недалеко от детского дома протекала наша речка, которая делила деревню на две части. На нашей стороне у речки была большая горка, которая называлась «У груши». С этой горки в сторону речки был уклон и по тем временам нам казался он был очень большим. Там, до самой темноты, мы катались на лыжах, санках и «козлах».
«Козел» - это высокая скамейка, снизу сделанная изо льда, т.е. нижнюю, широкую доску в мороз поливали постоянно водой, которая намерзала. Ее снова и снова поливали водой и замораживали. И так до десятка раз, пока толщина льда не доходила до 5-7 сантиметров. Эти «козлы» были очень скользкими и развивали бешеную скорость. Обычно на «козла» садилось 2-3 человека и сверху, с горы неслись вниз так, что ветер в ушах свистел. Не дай бог попасть под «козла» - можно было убиться насмерть или что-либо сломать. Такие случаи были. На «козлах» съезжали только самые отчаянные ребята. Но «козлов» было мало – один или два. Родители не делали их своим детям, зная, чем все может закончиться. Их делали для себя только более взрослые ребята и иногда давали нам скатиться на «козле» с горы. Было страшно, но я несколько раз съезжал и довольно успешно.
Лыжи у нас были широкие с ремешком-лямочкой, в которые просовывались мыски тех же валенок. Лучшим вариантом было прикрепить к ремешкам резинки, которые охватывали валенки сзади и не давали лыжам сваливаться. Но резинки были далеко не у всех, а только у тех, кому их могли приладить заботливый отец или старший брат.
Но отцы в семьях пятидесятых были далеко не в каждой, и катались мы, постоянно теряя лыжи, что было здорово, особенно, когда ты мчишься с горки, подпрыгиваешь на снежном трамплинчике, и лыжи разлетаются в разные стороны, и всем весело, а ты герой.
Второй зимней забавой были коньки и хоккей. Скажу по порядку: сначала о коньках. Коньки были нескольких основных видов: самые ранние, на которых катался я, были снегурочки. Носы их были загнуты дугой, на манер зимних саней. Они продавались без ботинок, и мы их привязывали к валенкам веревочками. Чтобы веревочка не ослабевала и не сваливалась, под нее просовывалась коротенькая палочка и закручивалась, как вертушка. Таким образом удавалось добиться относительно прочного крепления к валенку. Ну конечно, веревочки эти часто развязывались, и тогда приходилось возвращаться домой и просить отца или старшего брата прикрутить их снова, потому что сделать это самому на морозе было непросто.
Другие коньки, о которых мы только мечтали, были так называемые ножи, для скоростного бега. И все же самыми желанными были для нас «канадки». Эти коньки продавались уже в сборе с ботинками. Их не нужно было прикручивать веревочками, и они не сваливались постоянно с ног. Помимо этого у них были заостренные носы с насечкой, которыми было удобно отталкиваться. При этом можно было делать всякие крутые повороты и резкие остановки.
Как только замерзала речка или болотце, недалеко от нас расположенное, мы уже были там. Пробовали сначала ходить по тонкому льду. Бегали по нему, а он под тобой потрескивал и прогибался волной. На речке, через молодой лед, часто было видно рыбу. Мы делали из деревьев так называемые колотушки, бегали по льду и глушили рыбу ударом о лед. Рыба стоит подо льдом и ее хороша видно. Подбираешься потихоньку к ней и со всей силы - «Бах»!!! И рыба тут же кверху пузом переворачивается и течением ее несет. Тут надо вовремя забежать наперед, куда рыбу несет течение и пробить лед, чтобы ее достать из воды. Иногда попадались неплохие экземпляры щук - все было какое-то подспорье для семьи. В те времена в магазинах рыбу было не достать. Иногда привозили мороженую треску – радость для всей деревни, но не всем ее хватало. Помню, отец приносил домой треску весом килограмм по 15, наверное. Ели целый месяц. Когда лед становился толще, делали клюшки из лозы кривой и гоняли весь вечер в хоккей. Домой приходили мокрые с ног до головы от пота, но счастливые и радостные. Не могли дождаться следующего вечера, чтобы снова пойти играть в хоккей. Коньки были в основном «снегурочки» - с загнутыми носами и редко у кого – настоящие «хокейки». Привязывали коньки шпагатом прямо на валенки. Вода на валенках замерзала и через какое-то время - это был настоящий монолит. Дома валенки так и оставляли в холодной прихожей, не развязывая их и не снимая с них коньки. Зато, назавтра, ноги засунул в валенки - и готово, можно бежать на речку.
Обязательным атрибутом любой деревенской семьи были супы разные, борщ или щи. В отличие от каши и тушенки, которые зачастую находились в употреблении по 2-3 дня и постоянно содержались в печи, они готовились ежедневно. Вечером оставшееся содержимое огромного десятилитрового чугуна становилось любимым лакомством для поросенка или коровы. На нашем подворье содержалось от двух до трёх десятков кур, 15-20 уток, 5-10 гусей и столько же индюков, поэтому свежие и разные яйца были каждый день. А кроликов я разводил множество. Один год, кажется 1962-й, их меня было аж 116 штук.
Вспоминая свое деревенское детство буду откровенен - большинство деревенских жителей никогда не голодали… И если прилавок нашего сельмага в это время поражали своим убогим ассортиментом, то приусадебные огороды деревенских жителей изобиловали экологически чистыми и вкусными продуктами своего производства. Да, нам не были доступны всевозможные деликатесы (лишь по большим праздникам), но вот огороды своего детства почему-то мне вспоминаются до сих пор…
Каждый новый день в нашей многочисленной семье начинался с утренней дойки, после которой нам, троим детям, доставалась от матери кринка парного молока на столе, блины пшеничные и драники с яешшней на сале с домашней колбасой. В печке в обед нас всегда ожидал огромный чугунок с тушеной картошкой, где мяса, наверное было больше, чем самой картошки. С нами долгие годы жила и наша няня - Улюта Гарнак. Она тоже была членом нашей семьи больше десяти лет... Картошка для деревенских жителей всегда считалась главным продуктом в доме, являясь не только основным компонентом для большинства приготовляемых блюд, но и основным кормом для многочисленной домашней живности. Во время завтрака за столом одновременно собиралась вся семья, а вот обедали и ужинали уже каждый, когда захочет… Родители возвращались со школы только к пяти часам вечера. Горячая пища всегда стояла в печи, ухватом и поварешкой пользоваться все умели, так что особого контроля за нами со стороны родителей в этом вопросе не было…
Зимой, когда имелась потребность в двойном протапливании деревенского дома, мама всегда готовила любимый всеми нами суп со свининой, щи или борщ. Что удивительно, всевозможные каши (манная, гречневая, пшенная) у наших родителей не очень-то котировались. Но мы, дети, употребляли их в охотку лишь по настроению. Тем не менее, ежедневно какой-нибудь каше непременно посвящался в печи небольшой чугунок. И лишь в выходной и праздничные дни, когда у мамы появлялось немного свободного времени, на столе появлялись пельмени, вареники, холодцы и пироги…
Изредка (обычно по праздникам) в доме в небольшом количестве появлялись диковинные апельсины с мандаринами: по одному мы тотчас съедали, а второй прятался в потаенное место, где хранился в ожидании своего часа.
В нашей семье (как, впрочем, и у всех деревенских) никогда не было проблем с мясом. Свиней откармливали зелеными сочными кормами, корнеплодами, а забой проводили обычно в начале зимы в целях лучшего сохранения сала и мясных продуктов. День свежевания убитого животного отмечался в семье, как праздник, "свежиной" угощали и одаривали близких соседей. С первыми заморозками под нож пускали откормленных за лето поросенка или теленка, набивали мясом и салом огромные бачки и кастрюли, перерабатывали его в тушенку. Обычно свиней резали первый раз к октябрьским праздникам, тогда уже были морозы до десяти градусов и оттепелей всю зиму не было, обходились без холодильников. Второй раз свинью забивали к Новому году. Сейчас что-то с погодой стало, под новый год дожди идут. Приходится морозильники покупать... Так что, жареное мясо и котлеты с раннего детства неизменно входили в наш рацион. По мере необходимости и по настроению (зависело от кулинарных пристрастий членов семьи) забивали в течение года многочисленную более мелкую живность - кроликов и кур. В холодной кладовой на полках по их периметру были расставлены многочисленные банки с соленьями и вареньями, на полу стояли кадки с квашеной капустой и грибами, в деревянных ящиках находились запасы свеклы, моркови и брюквы, а в огромных чугунах и металлических баках хранились засоленное мясо и сало…
Уже летом начиналась основная пора заготовок, в которой мы, дети, также были действующими лицами. На нас лежала ответственность за своевременный сбор огородного урожая (огурцов, помидоров, смородины, крыжовника, слив и пр.), а также поднос даров леса- грибов и ягод. Если для нас все это было в охотку, то вот мать работала вечерами и в единственный выходной день на кухне, не покладая рук. Но зато без солений и варений семья никогда не оставалась. И вот что интересно, толстых людей то у нас не было, кроме Дарьи, хотя кушали дай Бог, - картошку, хлеб, сало, масло. А почему? Да потому что все было без сои, пальмового масла и всяких вкусовых добавок и Ешек. Да эта эпоха того советского времени почти ушла... И вместе с ней и вкусная еда из печки, и парное молоко по утрам с пирогам... Да и деревень почти не осталось. Грустно думать, а что будет дальше?
Полагаю, что прочитав это моё воспоминание, некоторые современные блогеры напишут, что это все вранье! А вот мол в мордоре, замордованные комуняками крестьяне едва с голоду не падали... А я то жил в то время и всё прекрасно это помню... Не было такого! СССР был большой и везде люди жили по разному. И у нас в деревне не у всех всё было распрекрасно... Большинство жителей жили нормально, а с каждыи годом всё становилось лучше и лучше. Кто за последние 30 лет помнит, чтобы у нас цены снижали? Никто не вспомнит, потому что они всегда только повышались! А в СССР цены всегда снижались прилично - до 20-50%. Обычно это снижение проводилосьв марте месяце, а было и по два снижения цен за год.
Созревшие яблоки осенью аккуратно собирались нами в деревянные ящики, перекладывались соломой и концентрировались на сеновале на чердаке рядом с печным дымоходом. А поскольку печь зимой протапливалась дважды в сутки, яблоки никогда не замерзали и оставались свеженькими аж до апреля!
Хлев (овчарня, хлеб для коров, свиней, кур, уток, индюков и др.) у некоторых жителей соединялся с основной частью усадьбы с помощью вспомогательных помещений (поветей, сенников и др.). Облик деревни дополняли изгороди (плетеные или парканик или дощатые.
Простейшим типом источника водоснабжения у белорусов был родник (иногда обустроенный, со скамеечкой, и, выложенной камнями тропинкой). Ведро из колодца поднимали при помощи журавля или коловорота (в колодцах с большой глубиной). Жители Немойты обычно брали воду из колодцев, которых в деревне было не более десятка, а кое-кто брал воду из речки или из придомовой сажалки, но это только для полива овощей в огороде.
Колхозники пользовались деревянными и алюминиевыми ложками и половниками, которых было два вида: для первых блюд и для молока. Уже в это время были чайники и самовары – медные или металлические. Также использовались кочерга, различные по величине ухваты. Все люди, и деревенские, и городские, имели тогда либо алюминиевые, либо деревянные бочки, в которых засаливали огурцы, замачивали яблоки и т.п. Кроме этого, в сельской местности использовались оцинкованные ведра, но были ведра и из алюминия. Утюги все время являлись главной домашней утварью. Из вышесказанного я вижу, что глиняная и деревянная посуда выходила постепенно из употребления, и ее использовали только лишь в деревнях. На смену же приходила новая прочная алюминиевая, керамическая, фаянсовая или фарфоровая посуда.
Если говорить об одежде деревенских жителей, то необходимо знать, из каких тканей шили платья, костюмы и юбки. Ткани были натуральные. В основном, это был крепдешин, креп-жоржет, фетр, штапель, ситец и т.п. Зимой шили и носили платья из шерсти, которая тоже была натуральной, в моде был также драп, из которого шили пальто. Таким образом, рабочие, колхозники и служащие шили изделия, используя примерно идентичные ткани, так как большого выбора в этом деле не было.
Мужская одежда у колхозных крестьян была обыкновенной: рубаха, штаны с большим клином – все было также сшито из натуральных тканей. В колхозах зимой носили валенки, когда наступала весна, то на них надевали галоши. Летом женской обувью были туфли на венском каблуке, а мужчины носили сапоги или сандали. Женщины в деревне не делали завивки, а заплетали косы, которые аккуратно укладывали на голове, либо в пучок, либо колоском. Были и модницы в деревнях (типа моей классной учительницы Аникиной Анны Андреевны), которые накручивали волосы на бигуди или веревочки в домашних условиях, когда шли на танцы в клуб. В деревнях женщины зимой носил шерстяные платки, а летом и весной надевали легкие платки. Украшения и бижутерию женщины носили мало, а косметикой в то время пользовались только отдельные личности, в особых случаях, духами практически не пользовались – только одеколоном. Помню такой случай, когда моя первая учительница Анна Григорьевна Дубовец, будучи в Сенно, купила себе туфли на высоком каблуке, да ещё, и похвасталась в них перед мужем. Василий Иванович (муж) снял их с её ног, взял топор и вышел во двор, где и обрубил эти каблуки на чурбаке... Было такое понятие, что учительница не имеет права надевать туфли с каблуками перед учениками...
Колхозные крестьяне проводили свое свободное время за рукоделием, чтением книг, журналов. Женщины вышивали на наволочках, рушниках, межкомнатных шторах, скатертях – крестиком или русской гладью, вязали кружева, ткали для семьи полотно. Праздники 50-х годов отличались своей яркостью и массовостью. Колхозники в основном отмечали церковные праздники, такие как Масленица, Пасха, Троица. Также отмечали женский день - 8 Марта, Новый год, 1 Мая и 7 ноября. На Масленицу колхозники пекли блины, катались на санках. Очень красочным праздником для деревенского населения были выборы. В деревнях они отмечались с большим размахом, чем в городе. На выборы приходили все, кто мог голосовать, а после все шли в буфет, где было спиртное и продавался большой выбор продуктов по сравнению с магазинным выбором.
В послевоенное время (с 50-х годов 20 века) в деревнях сильно повысилась рождаемость. В основном, в семьях было не менее 3-4 детей (в Немойте были семьи и с 6 детьми - Корневы и Тёркины). В конце 60-х годов в Немойте было построено несколько новых домов. Строили дома с двумя комнатами (передней и задней). Пристраивали к старым своим домам, так называемые 3-х стенки, как это сделали и мои родители. Первую половину дома называли передней, а вторую - задней, или светлой. В передней комнате готовили, спали, повседневно принимали гостей и соседей. Здесь стояла русская печь с лежанкой, отгороженная загородкой. С боку у лежанки было несколько печурок (отверстий), куда клали сушить варежки и носки. Задняя комната использовалась как чистая зала и спальня. В залу приглашали только особо почетных гостей, гостящих родственников, там же обычно накрывали стол в праздники.
Основные традиционные орудия уборки урожая - серпы, косы, вилы, грабли, цепы. Сжатые серпом хлеба сушили в снопах, расставляя их на поле в "бабки", затем свозили к гумнам, сушили в срубных помещениях, а затем обмолачивали на току. Для обмолота использовали цеп, валек, специально приспособленную решетку (абiвалка) и др. Обмолоченное и провеянное зерно сортировали, ссыпали в закрома амбаров и клетей (клець, кладовка). Отдельные виды зерна или муки на текущий расход хранили в бочках. Как я уже писал, часть овощей также хранили зимой в "копцах": картофель или свеклу собирали в большую кучу, обкладывали тут же в поле толстым слоем соломы и присыпали сверху землей.
Первый выход на пашню ("заворыванне") расценивался как праздник и сопровождался обрядовыми действиями. В первый раз крестьянин отправлялся пахать рано утром в новой одежде, взяв с собой завернутые в чистый рушник хлеб и соль. Хлеб и соль не только служили символом достатка, но и выполняли функции оберегов. В этот день крестьянин пахал недолго и, пройдя 2-4 борозды, возвращался домой, где его ждал накрытый праздничный стол. В этот же день хозяйка пекла обрядовое печенье в форме сохи, бороны, серпа. В некоторых регионах в состав ритуального обеда, помимо хлеба и соли, входили пасхальное мясо и вареные яйца. иногда первой запашке предшествовали "провидки": за несколько дней до запашки крестьянин шел в поле, взяв с собой хлеб, соль и освященные в церкви ветки верб, которые втыкал на меже, обходя поле.
Весенний сев приурочивали к полнолунию: полная луна ассоциировалась с полным колосом. Наиболее благополучными для весеннего сева днями считались вторник и суббота - в некоторых регионах предпочтение отдавалось пятнице. Однако для этого нужны были и благоприятные погодные условия - оптимальными считались пасмурные безветренные дни. В день весеннего сева крестьяне старались ничего не давать в долг (по поверью, вместе с одолженными вещами к соседям могла перейти и часть урожая). В этот день в доме должны были поддерживаться чистота и порядок. Первый засев производили отборными семенами, смешанными с зерном из "зажинного" снопа, сжатого в прошлом году или же взятого из венка, завитого по окончании жатвы ("дажынак"). По окончании сева крестьянина ждал накрытый праздничный стол. На званый обед или ужин приглашали родственников и соседей, считалось, что чем богаче праздничный ужин, тем богаче будет и урожай. Животноводство Основное место в животноводстве занимал крупный рогатый скот. Крупного рогатого скота на душу населения здесь было в 1,5 раза больше, чем в средней полосе России. Здесь использовалась так называемая литовская (литовско-белорусская) порода скота. Этот скот, потомок европейского тура, был неприхотлив в пище и приспособлен к суровым условиям содержания. Тягловой рабочей силой в Немойте в середине 50-х годов нередко служили также волы. Волы использовались при перевозке грузов, приводили в движение механические мельницы, молотилки, лесопилки... Однако при бороновании поля, перевозке легких грузов и пассажирской езде чаще всего использовалась лошадь. Со временем волы как-то внезапно пропали - их сдали в Сенно на мясо.
Весна приносила нам, детям, много радости и новых впечатлений. Тает снег, бегут ручьи, травка зеленеет, птички с юга прилетают, коров, коз и овец в поле начинают выгонять. Весной мы делали и вывешивали везде в саду скворечники. На березе, которая росла перед домом, я повесил семиэтажную квартиру для скворцов – все семь квартир были заселены и скворцы прилетали в эту семиэтажку много лет подряд. Отверстия в таком скворечнике я делал в разные стороны, чтобы скворушки не мешали жить друг другу. Под крышей нашего дома несколько ласточек делают одновременно свои гнезда – интересно наблюдать, как ласточки куда-то улетают, затем в клювике приносят глину и начинают ее приделывать (приклеивать) к фронтону крыши под самым козырьком. И так день за днем появляются все новые гнезда – иногда штук 7-8. А потом наблюдаешь, как птенцы появляются на свет, как их кормят родители, и, наконец, как они впервые вылетают из своего гнезда. Интересна и наблюдательна жизнь в деревне. Мы, дети, все впитывали в себя, как губка – и хорошее и плохое. Да весна очень хорошее время года, но лето – лучше.
Летом рано поутру безмолвие... Под облачным небом долго сохраняется тонко-темное освещение воздуха, но видно всё хорошо. Улицы в деревне пустынные, окна в домах темные – всё неестественно для тебя: рождение дня ты подсматриваешь.
Поздним утром ветрено и ярко от солнца. После полудня всюду тепло, шум и звуки деревни оканчиваются близко от тебя. К вечеру общий шум, стоящий над теплом, и все слышно; повсюду в воздухе рождаются струйки прохлады.
Скоро ночь, а сейчас на западе открылось небо картиной заката - явление..
Рано утром пруд – светлое с неровными краями зеркало. Повсюду от берегов – зелень, ещё сизая от росы … Ещё не так ярко, как поздним утром, свет солнечный уходит на преодоление звучности воздуха, а звуки всюду в деревне с прудами и оврагами имеют цвет и запах …
Прохладно... над дальним лесом стоит низкий туман. Близкая тень серая и мертвенно застылая от однообразно рассеянного света. Под солнцем тень скрыта блистающим воздухом – хрустальным пузырём... а далее, воздух до горизонта пронизан тончайшими также блистающими линиями... Лучи солнца, касаясь каждой, словно рождали утренний звук и запах. Скоро-скоро и незаметно искрящееся свежестью утро сменится мягкостью шёлковых тонов настоящего дня, растворится звучность...
Начало ветреного дня предстаёт свободой в смене резкости близких и отдалённых предметов. Пруд – замкнут в себе волнами... После полудня зной: волнистыми движениями смывается горизонт, яркое небо принижает взгляд…
К вечеру – тепло ещё висит над землёй, но даль уже резкая. Вечер до сумерек – долгий. Тепло дня на освещённых местах, на пыльной дороге, но более сохраняет тепло пруд. В его недвижной воде – отраженье зелёных берегов и последних лучей солнца, отраженье тёплого неба... Долгие летние сумерки незаметно переходят в ночь, и тонко мчится прохлада над темнеющейся землёй, и утверждается тишина, мгновенно доставляющая нам любой случай... Великое время – день и ночь на земле.
Я вспоминаю июль – пора сенокоса. Сколько раз я помогал родителям в заготовке сена для своей коровки – Лысени. Горячее время – нужно успеть заготовить на зиму любимое лакомство для кормилицы. Деревенские жители с раннего утра и стар, и млад – все на покосе. Только-только солнышко выпило луговую росу, а уже «стрекочут» деревенские косилки. Под их косами зелеными пластами будут ложиться душистые травы. Летят срезанные под самый корень тимофеевка, мятлик, лисохвост, колокольчики. Скоро сгребут их граблями в маленькие стожки, а потом сольют в один большой стог.
По окрайкам полей, на опушках и межах остаются места, где тракторам работать тесно. Несподручно. Такие места неудобьями зовут. Там косят травы конными косилками или вручную. Выйдут раньше наряда, по утренней росе, бабы да мужики и литовками косят. Коса-Литовка – инструмент самый безотказный. От правого плеча к левому ходят руки косарей и так же проворно, в гуще травы снует лезвие косы. И разом с новым взмахом доносится до слуха протяжный хруст многих срезаемых стеблей: Ш- ш-ш-ш-а-а-х-х-х, ш-ш-ш-а-а-х-х-х, ш-ш-ш-а-а-х-х-х…
Как сейчас помню - звон над лугами стоит, когда косари инструмент точат. Кремневый оселок с двух сторон на деревянной дощечке вылит, словно глазурь на прянике. Остановится косарь-детинушка. Упрет косовище заостренным концом в землю и захватив горсть кошенины и охватив ею стальное полотно с обратной стороны, чтобы не порезать руку, протрет сочной травой лезвие. Вороненым отливом заиграет на солнце сталь инструмента. Белой полоской просверкнет утомленное лезвие. Острый хищный носок косы послушно клонится долу. На покосах и сталь устает…
Охватив косу левой рукой, надежно прижав косьевище под мышку и удерживая инструмент за носок, косарь оселком коснется лезвия. Вздрогнет и подернется мелкой невидимой дрожью каленая сталь. Как необъезженная кобылица вздрогнет от неловкого прикосновения. И эта невидимая дрожь отзовется звонким трепетным звуком. Оселок скользит по лезвию все увереннее и напористей. Лезвие податливо слегка прогибается под ним и полнит простор луга неповторимой зазывной мелодией, которая каждое начало сенокоса оглашает.
А которая коса из хорошей стали сделана и хорошо настроена, снует неслышно. Никакого щебета от нее не услышишь. Пройдет по стеблям молча, в плотный укос соберет и только несколько случайных лепестков на вороненом крыле ее останутся, да узкой светлой полоской по кромке блеснет отточенное до остроты лазерного луча лезвие.
Со спины глянешь на любого косаря, покажется что не трудится человек, а балуется. С малым дитем балуется, в качалки играет. Да нет. Не качалки. За утро так наиграется, что в обед ложка окрошку по столу нет-нет да и сплеснет. Особенно в первые дни сенокоса. У неокрепших парнишек, таких кая Я, в начале сенокоса животы болят. Не от глупостей, а от надсады. Косу целым днями от одного плеча к другому тягать на каждом взмахе. А путь этот у любого человека как раз через пуповину проложен.
По лугу косари идут, словно журавли в небе летят. Клином. Следующий человек справа и позади переднего встает. А остальные к нему строятся. Первым идет самый проворный, за ним в порядке ловкости другие разбираются так, чтобы тихоходы скороходам не мешали.
Податлива косьба, когда много людей на лугу собрано. А если внимательно посмотреть, огрехи увидишь. Вот встали косцы на полосу и пошли. Передние косят хватко и податливо. Средина идет на отменной скорости. Хвост начинает отставать. Крутой клин все больше по лугу растягивается. А потом и совсем в пологую нитку вытянется. Когда передние косари полосу окончат, средние от них на четверть отстали, а задние, бывает, и до половины полосы не достигли.
Новый заход начинать не с руки. На втором круге задних настигнешь и топтаться все равно будешь. Обождать приходится отстающих. А то работа колхозная и зарплата несправедливой будет, начислят-то всем одинаково. Сидят. Курят. Ожидают. Иной человек больше сидит, чем работает. Так нельзя в колхозе работать.
Сушеное сено всегда в копны собирают. Гроза ли нагрянет, на ночь ли сено на лугу останется, в копне сохранится. А оставь в растревоженном валке – при любом дождике пропадет. А если готовое сено под два дождика попало – это уже не сено. Гной. И весу в нем нет и заработка, и животина сытости не найдет…
А как сено в копны собрали, зови трактор с телегой. На телегу тонна сена поместится, а это уже шестьдесят пудов. И вот вся сенокосная бригада вооружившись вилами грузит копны.
На верх ставят самого проворного человека, какой умеет правильный воз свершить. Пласты принимает сначала на средину тележки. Набивает туго, утаптывает плотно, чтобы она всему возу хребтом была. А потом, навесив края и зажав их пластами, снова средину трамбует.
Так весь воз и ведет до самого завершения. Такой вези хоть куда, не растрясется, не опрокинется. Мужики льняными веревками туго затягивают поклажу и – с Богом.
А по лугам аромат сушеного сена плывет густо и пьяно. Кузнечики его стригут, торопятся на кусочки распилить да на всю зиму запастись. Да где там…
Такого целебного воздуха больше нигде и никогда не встретишь, не найдешь. И кажется, принеси на сенокосный луг больного человека – оживет он тут. Вдохнет целебного воздуха, наполнит им тело и все недуги свои потеряет.
Сегодня на обед бабы домой пораньше пойдут. Накрепко запомнили поговорку: роса долой и мы – домой. Да не только это. Коров пригонят. Встретить, напоить да подоить надо. А с обеда опять на сено поспешай. Хорошо, что мужиков в поле обедом кормят. А то бы еще и эти заботы бабью долю неволили. А так минута-другая передыха выкроится.
Да, какой летом у бабы передых? В огороде трава по грядкам ползет. Мокрица с прошлых дождей одолевает. И хотя несколько вечеров уже с той поры минуло, а лук еще не весь прополот. В вечеру бы припоздниться… да в погожие дни на сенокосе так бабоньки наломаются, что вечером не знают куда руки от ломоты спрятать.
В пору сенокоса - одурманивающий запах свежескошенной травы. Никакими словами не передать то очарование и колдовство, которое вдруг окрыляют моё сердце! Солнце поднимается все выше и выше. Становится жарко, появляются назойливые мухи, и мои прекращают работу. Тогда я ухожу с нашим песиком Пиратом в лес. В лесу нет того раздолья, как на поле, но хорошо в нем в жаркий полдень. И чего только не насмотришься в лесу! Белая кудрявая березка с душистыми листочками, дрожит серая осина, вот коренной дуб с вырезными листьями. Из травы глядит беленький глазок земляники, а рядом краснеет душистая ягодка. Где-то отсчитывает года кукушка. Мы, усталые, но веселые и довольные возвращаемся вечером домой. Мама разводит костерчик у летней печки, и вся семья дружно ужинает на летней веранде.
С началом сенокоса в колхозе школьники опять на переднем крае – кто на лошадях, кто с вилами и с граблями – работы хватало всем… Приехав на место, сразу включаешься в работу – нужно ворошить сено, чтоб оно лучше просыхало, потом загребать его в валки – подбирать, подчищать за конными граблями. Подсохшее сено начинают сгребать обычно после обеда, а иногда, если погода позволяет, то и раньше – кто сгребает, кто намётывает вилами на телеги, а потом ребята на лошадях отвозят к копне, кто подгребает, кто носит на вилах или в охапках на граблях. Мётальщик с «топтальщиком» довершают процесс, складывая аккуратно сено в стог. Народу тогда на сенокос в конно-ручное звено выходило много – школьники, пенсионеры, отпускники, учителя, – все дружно помогали колхозу. Доярки, отдоив утреннюю дойку, тоже шли на сенокос. Работали дружно, с шутками, смехом с утра до позднего вечера. Надоедали только овода и слепни, особенно в жару и безветрие от них не было никакого спасения…
Жить было в деревне тяжело, знаю это по своей маме, как ей было тяжело. Подъём в 4:30 -5 утра, кормёжка всей армии живности, что находилась в хлеву. Свиньям надо мелкий картофель нарубить. Ботву от свеклы приготовить, комбикорма запарить. А ещё приготовить завтрак и поставить еду в печь - на обед себе и животине... Кролям (а это самое прожорливое племя среди живности) травы свежей, корнеплодов на два десятка вечно жующих голов приготовить и кинуть. Поменять у всей живности воду на свежую. Зимой корове дать сено и пойло, летам выгнать в поле... Курам не забыть зерна насыпать, да и многое другое...
В деревне ребенок быстро учится быть самостоятельным, не теряя своей детской наивности. Он чувствует себя полноправным членом семьи. С малых лет дети в деревне видят, как живут взрослые, как трудятся. И постепенно сами начинают делать все взрослые дела. Ну, где в городе ребенок в 7 лет узнает, как удить рыбу, как ухаживать за коровой, как подкопать картошку и испечь её в костре. Да и сам костер! Мы могли жечь костер в любое время, собираясь с друзьями где-нибудь в лесу Котово, куда часто делали вылазки с ранней весны и до глубокой осени. Никто из взрослых не боялся, что мы спалим что-то или обожжемся. В 10 лет я уже умел варить уху и печь в костре картошку на обед, работать в огороде, ходить на рыбалку, кормить кур, свиней, мог даже доить корову и топить печку. И я не считал, что это слишком трудно для меня. Конечно, не всегда мне хотелось полоть грядки или выкидывать из хлева навоз, не очень я любил и таскать воду из колодца в баню, но я знал, что я это должен был сделать, а после работы меня всегда ждут на улице мои друзья с любимыми играми. Мы играли целыми улицами: «Чижик», «Штандер», «Лапта». А наши соревнования по футболу и волейболу! Это было что-то! Ребята играют, а за них вся улица болеет…
Важную роль в хозяйстве играли козы и овцы. Баранина использовалась в пищу чаще, чем говядина. Вместе с тем овцы давали необходимое сырье для домашних промыслов: овчина - на кожухи и шапки, шерсть - на ткани, вязаные и валеные изделия. Овец стригли два раза в год - поздней весной и осенью в теплые солнечные дни. Конец стрижки расценивали как праздник "урожая шерсти" и отмечали торжественным ужином. В среднем, кто разводил овец, в своём крестьянском хозяйстве оставляли на зиму 4-6 овец.
Малоземельные крестьяне и женщины без мужей, разводили обычно коз, которых держали главным образом для молока. Почти в каждом крестьянском хозяйстве имелось также до двух десятков кур, а близ рек и водоемов - Немойтяне держали гусей и уток.
Преобладала выгонно-пастбищная система животноводства со стойловым содержанием скота в зимнее время. Скот пасли на протяжении 6-8 месяцев, летом - на общинных пастбищах, паровых полях, лесных урочищах, в конце лета и осенью - также по жнивью и сенокосам. Крупный рогатый скот и овец на ночь загоняли в хлев, колхозные лошади паслись круглые сутки. В июне-июле коров выгоняли "на ранки", т.е. до восхода солнца, а в полдень их загоняли в хлева, выпуская вновь в поле после того, как спадала жара.
Ремесла и народные промыслы.
Наибольшее развитие получила деревообработка. В деревнях существовали разные ремесленные профессии, связанные с обработкой дерева, в том числе плотницкое дело, столярное дело, бондарное ремесло, плетение и др. Плотничество было повсеместным занятием. Некоторые взрослые крестьяне могли самостоятельно срубить хату и хозяйственные постройки. В этой трудоемкой работе ему помогали родственники и другие односельчане. Столяры делали двери, оконные рамы, декоративно-прикладные изделия; другие специализировались на изготовлении мебели, домашней утвари, ткацких станков, сельскохозяйственного инвентаря, различных транспортных средств. Из липы, ольхи, осины изготавливалась разнообразная долбленая посуда и утварь.
Бондарное ремесло преобладало в форме кустарного промысла. Бондари работали преимущественно на заказ и на местный рынок; изготавливали бочки и посуду из дубовой, сосновой, еловой, осиновой клепки; емкости для воды, соков, напитков (транспортная бочка, кадка - для хранения продуктов и различных вещей ("кубел" - для хранения одежды, лохань - "балея" для стирки белья, квашня - "дзяжа" и др.).
Особым видом ремесла - было производство транспортных гужевых средств (колес, телег, бричек, саней и др.) При этом изготовление телег и саней в качестве домашнего ремесла существовало в каждой деревне, а изготовление колес (катков), как требующее специальных навыков и опыта, чаще всего осуществлялось специальными мастерами-колесниками, работавшими на продажу на более широкой территории. Особым видом деревообрабатывающих ремесел было изготовление полозьев, дуг, оглобель, колесных ободьев. Из различных пород дерева народные умельцы изготовляли музыкальные инструменты (свистульки, дудки, жалейки и др.)
Народное ткачество - одно из наиболее распространенных и древних ремесел. Основным сырьем для ткачества в домашних условиях являлся лен, в меньшей степени - овечья шерсть и волокно конопли. На каждом этапе обработки льна использовались соответствующие орудия. Для обивания льняных головок служил валёк (пранiк). В процессе дальнейшей обработки льна его мяли ("цёрлi") с помощью мялки (цёрнiцы). Для очищения волокна его трепали с помощью специального орудия - трепала ("трапло"). Чесали волокно гребнем (изначально деревянным с вырезанными на нем зубьями, позднее появился гребень с металлическими зубьями). Такими же способами и орудиями обрабатывалась и конопля. В отличие от льна и конопли обработка овечьей шерсти не требует такого количества орудий, здесь существенны три момента: стрижка овец, мытье и чесание шерсти. Прядение осуществлялось вручную с помощью лопатообразной прялки (праснiца). Готовую пряжу сматывали на специальное приспособление - вилкообразное мотовило для свивания пряжи в мотки. Изготовление тканей в домашних условиях выполнялось на горизонтальном ткацком стане. Наиболее характерен для белорусской деревни рамный стан, основу его составляла четырехугольная рама, на которой располагались навои для пряжи и полотна; нити крепились в верхней части рамы на понебнике. Оригинальностью и красотой отличались ткани для женской поясной одежды. Изготавливались два типа тканей - полихромные и однотонные; среди узорных преобладали ткани с вертикальными и горизонтальными полосами, в основном двухнитевые. Повсеместное распространение имели также клетчатые ткани. Я знаю, что ткали у нас в Немойте с нашего конца деревни несколько женщин - баба Акулёнчиха, Матеиха, Анна Петрачиха и Анна Контиха. У всех из были свои деревянные большие ткацкие станки, и я часто наблюдал за их работой, когда заходил в гости к их детям или внукам. Потом ткачество перестало существовать в деревне, так как всё можно было купить в нашем сельмаге. Дольше всех станок был у бабы Матеихи... Часть ткацких станков скупили музеи, другие станки пропали бесследно после смерти хозяев.
Изделия из шерстяных тканей назывались "андарак", "суконниiк", из полотняных - "спаднiца", "палатнянiк". Изготавливались также разнообразные ткани для хозяйственных и других бытовых нужд, а также декоративные ткани: полотенца (ручнiкi), скатерни, покрывала. Полотенца украшались как тканым, так и вышитым орнаментом. В тканых полотенцах преобладал геометрический узор, который создавался с помощью браной техники и располагался в виду поперечных полос. На некоторых полотенцах узор создавался с помощью многонитового тканья. Скатерти ткали из льняной пряжи преимущественно в четыре и восемь нитов. Рисунок создавался серым утком на отбеленной основе; обычный узор - геометрический в клетку. Изготовляли также ажурные скатерти - тканые и плетеные.
Одним из массовых домашних ремесел было плетение. В Немойте плетением корзин занимались Пятрок Миронок, Мацей, Федя Контя и некоторые другие сельчане. Из лозовых прутьев плели корзины, кошелки, коробы, рыболовные снасти, мебель, детские колыбели, кузова саней и телег, изгороди, даже печные трубы. Из корней сосны, ели, можжевельника изготовляли утварь и посуду; из бересты делали солонки, табакерки, сумки, берестой оплетали глиняную посуду ("берасцянiкi"). Повсеместно употреблялось липовое лыко; из него плели лапти, кошели ("варэнькi"), вили веревки.
Распространено было также мочальное ремесло, то есть заготовка из липовой коры луба, мочала и изготовление из них различных хозяйственных вещей. Бабушка Марья, когда мне было лет 8-8 сплела мне лапти и я в них ходил всё лето, пока они не износились вконец. Более удобной летней обуви я и не помню... Липовую кору заготовляли весной. Для заготовки сухого луба с коры соскребали топором верхний слой, потом его распаривали над костром и клали под груз, после просушки использовали. Из луба делали в основном короба для хранения зерна и крупы. Для получения мочала луб замачивали в водоемах, сдирали с него волокнистую часть и после просушки разрывали на узкие полоски (ленты), из которых плели или ткали на ручных станках рогожи и циновки, различные сетки, канаты, вили веревки для лаптей. Для плетения использовалась также солома. Из соломенных жгутов плели разнообразные короба, посуду для хранения продуктов, шкатулки, игрушки и др. Соломенные шляпы ("капелюшы") были летним головным убором мужчин-белорусов.
Важное значение в хозяйстве имел валяльный промысел. Валял валенки у нас в деревне Миша Корнев. Он делал очень красивые и удобные валенки. Всё детство и в школьные времена я носил зимой Мишины валенки. Он Валял валенки для всей нашей семьи - и маме, и Тане с Людой. А вот отец ходил в основном в магазинных валенках на резиновой подошве. Сколько часов нужно, чтобы свалять одну пару? — При хорошем навыке — рабочий день. «В зиму, бывало, что ни день, то пару валяли, — говорил мне Михаил. — Днём то дела по дому, то скотину кормить, так в ночь и заканчивали. А утром рано снова за работу. Валенки всем нужны были. Это в старину было. Сейчас так не работают, как раньше…» Сушили валенки в русских печах. Топили, выгребали угли и, положив на дощечки, оставляли часов на 6–8… И вот они уже и готовы.
Валенки да валенки,
Ой, да не подшиты, стареньки.
Нельзя валенки носить,
Не в чем к миленькой ходить.
Ой ты, Коля — Коля-Николай,
Сиди дома, не гуляй.
Не ходи на тот конец,
Ох, не носи девкам колец.
Чем подарочки носить,
Лучше валенки подшить.
Суди люди, суди Бог,
Как же я любила:
По морозу босиком
К милому ходила.
Припев:
Валенки, валенки,
Эх, не подшиты, стареньки.
Кожевенные промыслы и ремесла - одно из древнейших занятий. В зависимости от вида сырья и назначения изделий издавна существовали различные способы обработки кож. Соответственно сложилась специализация ремесленников. Выделкой овчин и мехов занимались скорняки ("кушняры", "чэмбары"), выделкой сыромятной кожи - шорники ("рымары"), обувную кожу выделывали кожевники ("гарбары"). Наиболее древний способ обработки кож - выделка сыромятной кожи. Шкуру крупного рогатого скота размачивали в воде, золили в растворе гашеной извести для лучшего снятия шерсти, затем на наклонной колоде соскребали шерсть и мездру, мяли с помощью специального мяла. Из сыромятной кожи шорники шили сбрую: гужи, вожжи, шлеи, постромки, уздечки и проч. Сыромять шла и на пошив крестьянской обуви - кожаных лаптей ("поршнi", "пасталы"), и на изготовление различных хозяйственных и бытовых принадлежностей - поясов, кожаных мешков для продуктов в дорогу и др. В народном скорнячестве главное место занимала обработка овчин для пошива зимней одежды. Основной технологической операцией в скорняжном деле было хлебное квашение. Разминали овчину крюком; выделка овчин производилась "набело", без дубления.
Наличие залежей глины способствовало развитию гончарства. Наш дом находился в месте, которое звали в деревне - "Глинище". Это место было как раз напротив нашего дома. Когда Миша Корнев перекладывал нашу печку, я занимался вместе с ним изготовлением и обжигом кирпича для печки.
Когда отец купил нашу хатку в Немойте, ещё довоенной постройки, то печка в ней была плохая – она дымила и не очень хорошо держала тепло. Несколько лет мы помучились и потом родители решили, что печку надо было целиком перекладывать… За это дело взялся Миша Корнев - специалист на все руки, который в конце 50-х годов нашу печку переложил по-новому. Я хорошо помню, как мы добывали красную глину в Глинище – месте недалеко от нашей хаты. Часть кирпича мы делали сами, а часть кирпича, в том числе и огнеупорного, отец купил в Поповке, где был небольшой кирпичный завод. По сути, кирпич – это искусственный камень, имеющий прямоугольную форму. Эта форма гораздо более удобна для строительства русской печи, чем форма натурального камня. Формование кирпича производили вручную укладкой глины в специальные деревянные формы и последующим его утрамбованием. Потом кирпич сушили и обжигали. Помогали нам в этом школьный учитель Петровский Александр Карпович и Федя Контя. Ну и я, конечно, был на подхвате всегда… К июлю месяцу всё было готово, и Миша Корнев принялся за работу. Помогали ему я и мама. Печку Миша Корнев сложил довольно быстро.
Сложить хорошую белую печь было делом непростым. Сначала прямо на земле в подполье на отдельном фундаменте было установлено опечье – небольшой деревянный сруб, служивший основанием для печи. На опечье настелили доски, на которых затем выкладывалось днище печи – под. Над подом из кирпича сооружался полукруглый свод печи. Под имел небольшой наклон в сторону устья. В топке такой русской печи взрослый дюжий мужик мог даже сидеть, и над его головой до свода оставалось еще около 10 см, а от его плеч до стенок печи было расстояние не менее 30 см. В тёплом опечье, или, как у нас называли, – подпечье, в холодное время мы держали домашнюю птицу или кроликов, которых приносили из хлева, чтобы они не замёрзли.
Наша новая русская печь – это удивительное сооружение. Когда на улице был мороз ниже –40°C, то мы слышали только треск мороза в брёвнах избы, а внутри было тепло. Печь занимала почти пятую часть хаты. Она долго, несколько часов, протапливалась, но нагревшись, держала тепло и обогревала всю хату в течение целых суток.
От Миши Корнева потребовалось немалое умение, чтобы наша печь была: во-первых, не угарной; во-вторых, достаточно большой, чтобы было, где полежать и нам - детям и родителям; в-третьих – жаркой, но не жадной на дрова; в-четвёртых – чтобы дым не выкидывало во время ветра в избу; в-пятых – чтобы печка была красива, миловидна.
Каждый мастер-печник вносил в конструкцию русской печки что-то свое. Внес новшество в нашу новую печку и Миша – он сделал две небольшие печурки из замурованных в печке небольших глиняных молочных горлачей (жбанов). Горлач – это узкогорлый горшок для молока или кринка. Эти печурки оказались очень удобными в последующей жизни - использовались для сушки рукавиц и хранения спичек. Обычно печку мама или я белили известью раз в году.
Кузнечное ремесло в городах к середине девятнадцатого века пришло в упадок, однако возросла роль сельского "ковальства". Обычно сельские кузнецы были потомственными профессионалами из местных крестьян. В Немойте много лет на деревенской кузнице работал кузнецом поляк Микля. О нём я уже написал целую главу в своих мемуарах.
Много раз в своём повествовании я использовал белорусские слова. Вспомнил, что по окончанию восьмилетки в 1963 году, только у меня одного была оценка "5".
Уходят в прошлое деревни,
к закату клонится их день...
Как нету леса без деревьев,
России нет без деревень!
Мы сами бросили деревни,
мы сами вырубили лес,
и на Земле святой и древней
такая тишь стоит окрест!
Ничьё не празднуют рожденье,
покосы некому косить.
Как больно слово "вырожденье"
сегодня мне произносить!
Уйдут последние старухи
(какая грусть,какая мгла!)
Помчит гуляка-ветер слухи,
что здесь деревенка была,
что здесь вставали до рассвета
и хлопотали дотемна.
А сколько песен было спето!
Их помнит разве что луна...
Пусть мы во многом преуспели,
но где,когда и как смогли,
с преступной лёгкостью успели
мы отучиться от Земли?!
В любом из нас крестьянин дремлет.
О,разбуди нас вещий глас!
За то,что бросили мы Землю,
Земля откажется от нас!
Нельзя,немыслимо,не дело
нам оставлять её во мгле.
Как душу жжёт,как наболело:
"О,человек!Вернись к Земле!"