Харбин.
«В нас существует нечто более мудрое, нежели голова. Именно, в важные моменты, в главных шагах своей жизни мы руководствуемся не столько ясным пониманием того, что надо делать, сколько внутренним импульсом, который исходит из самой глубины нашего существа».
Артур Шопенгауэр
В кoнце XIX векa, западные деpжавы стали проявлять повышеннyю активность в Дальневосточном регионе, что не могло не беспокоить Россию.
Чтобы защитить восточные рубежи, а главное, быстро перебросить войска, в 1891 году было принято решение о строительстве Транссибирской железной дороги.
Составной частью этой магистрали стала Транс-маньчжурская железная дорога, которая должна была пройти вдоль Амура по территории Манчжурии.
На таком варианте настоял министр путей сообщения Сергей Юльевич Витте. Строительство дороги началось в августе 1897 года, а в 1898 году была выстроена железнодорожная станция Харбин.
Одним из основателей города стал выдающийся российский инженер-путеец, исследователь Сибири и Дальнего Востока, руководитель строительством КВЖД Николай Сергеевич Свиягин. Именно от него зависело то, где и как будет построена железная дорога. Он занимал высшие должности во многих сферах деятельности.
Но во время революции ему пришлось покинуть Родину. Сначала он отправился в Крым, оттуда уехал в Италию, позже переехал в Хорватию.
А в 1924 году, Советское правительство пригласило его вернуться в Харбин, где он продолжил работу на КВЖД и работал до конца жизни.
В Харбине начало действовать множество торговых предприятий, в том числе знаменитая российская торговая фирма «Чуркин и Ко».
Специально для неё выстроили великолепный дом в центре города.
В 1900 году китайцы попытались захватить город, с целью контроля всего участка строящейся железнодорожной магистрали.
Повредив 27 июня телеграфное сообщение, китайские войска начали подготовку к штурму. Предвидя такое развитие событий, начальник харбинской Охранной стражи генерал-майор А. Гернгросс выслал из города часть мирного населения, и взял на себя командование обороной.
На тот момент в Харбине было сосредоточено около трёх с половиной тысяч человек, мужественно приготовившихся к отражению атак китайских войск, общей численностью более 8 тысяч человек.
Всего было предпринято три атаки и все они были успешно отражены защитниками города.
16 июля 1900 года предприняв последний штурм, китайские войска с большими потерями были вынуждены отступить.
В 1901 году Харбин стал штаб-квартирой Заамурского пограничного округа.
В городе, кроме китайской администрации, начала действовать русская администрация и полиция.
Харбин быстро расстраивался, появлялись новые кварталы, началось строительство православных храмов.
Тяжёлый период «харбинцы» пережили в 1910-1911 годах, когда город был охвачен эпидемией чумы.
Борьба с эпидемией затруднялась тем,что две администрации,российская и китайская, не могли согласовать свои действия, а также несовершенством китайских законов.
Население города после чумы значительно сократилось, но край быстро развивался, и в годы первой мировой войны сюда приехало много переселенцев.
К 1917 году численность жителей превысила отметку в 100 тысяч человек, из которых около 40 тысяч были русскими. Но что интересно, кроме китайцев и русских, согласно переписи, проживали представители 53 стран, и только одиннадцать процентов жителей были коренными уроженцами Харбина.
Многие представители русского дворянства не приняли Октябрьскую революцию, и были вынуждены эмигрировать из России.
Остался жить с семьёй в Харбине и Владимир Измайлов, категорически отказавшись работать на большевиков, пришедших к власти в России.
Он продолжал работать переводчиком в управлении КВЖД, приехав в этот город ещё в начале 1917 года по указанию генерал-квартирмейстера ГУГШ из Токио, где служил переводчиком полномочного представителя России в Японии, и одновременно заместителем резидента российской разведки.
Он переехал в Харбин, а Сора остался в Токио.
Летом 1920 года, в Харбин, из города Кульджа, окружным путём, через Оренбург и Джаркент, перебралась и его жена Анна, сыном Андреем.
В 19 лет, Андрей вольноопределяющимся отправился на фронт, был ранен, вернулся домой, где мать быстро поставила его на ноги.
В октябре 1917 года в России пришло к власти правительство большевиков, и они с Анной, ничего не зная об отце, ждали от него весточки.
Письмо от Владимира, Анна получила в марте 1918 года, там была просьба, не мешкая добираться до Харбина.
Однако выехать им удалось только через год, а потом ещё полгода добираться до Харбина. Здесь им очень помогли сослуживцы Андрея по службе в армии.
К 1924 году русских жителей Харбина было уже более 100 тысяч человек. Это было уникальное явление в истории северокитайского города.
Жить в Харбине русским было относительно легко, так в начале 1920-х годов возвели большое количество православных храмов, функционировала целая сеть школ с русским языком обучения, в том числе и Высшие учебные заведения, принимавшие в студенты только выходцев из России.
После первой мировой войны город стал островком дореволюционной российской жизни, где пытались сохранить старые дворянские традиции в условиях заграницы.
В 1925 году при установлении с Японией дипломатических отношений Советское правительство признало Портсмутский мирный договор, но с оговоркой, что не несёт за него политической ответственности, при этом добросовестно выполняло его.
Япония же нарушила договор, оккупировав в 1931 году Маньчжурию, лишила СССР возможности нормально эксплуатировать КВЖД, построила укрепления на Южном Сахалине и на корейской границе.
В 1931 году Маньчжурия была оккупирована японскими войсками, и на её территории начался жестокий террор, из-за чего русские стали покидать Харбин.
Отношения между Советским Союзом и Японией начали обостряться, и в этой ситуации СССР продает часть акций КВЖД японскому правительству.
После 1932 года население Харбина стало быстро расти за счёт японских гражданских лиц с семьями. Стали открываться японские магазины, экономика края оказалась в зависимости от японского капитала.
Независимый «остров» каким долгие годы оставалась КВЖД, стал резко меняться, и её права стали постепенно ущемляться.
Захватывалось имущество дороги, насильственно закрывались её коммерческие службы, велись аресты советских граждан.
Японцы, оккупировавшие северо-восточный Китай в 1931 году, решили максимально использовать жителей Харбина для разведывательных и диверсионных целей.
Все белоэмигрантские организации были взяты под контроль, а среди населения началась активная пропаганда. Японские оккупационные власти издавали русскую ежедневную газету «Харбинское время», через которую агитировали эмигрантов поступать на службу к японцам.
Особое внимание в этот период уделялось работе с подросшими детьми белогвардейцев.
Созданная в 1939 году молодежная организация Кио-Ва-Кай занималась антикоммунистической пропагандой среди второго поколения русских «харбинцев».
Основатель Русской фашистской партии Константин Родзаевский активно сотрудничал с японскими властями. Он был одним из руководителей Бюро по делам российских эмигрантов администрации марионеточного государства Маньчжоу-го, созданного оккупантами в северо-восточном Китае.
Деньги на пропаганду не жалелись, и помимо традиционных листовок и общественных мероприятий сторонники Родзаевского организовали профашистскую пропаганду с помощью радиовещания.
Эти передачи транслировались и на приграничные районы СССР. Численность Русской фашистской партии составляла около 3 тысяч человек.
В Харбине работала так называемая «Академия имени Столыпина» – здесь готовили шпионов и диверсантов. Многие белоэмигрантские организации также участвовали в подобной работе. Такие как «Союз мушкетеров», «Союз казаков на Дальнем Востоке» и некоторые монархические объединения.
Среди их членов были убежденные антикоммунисты, готовые сотрудничать с кем угодно, лишь бы против ненавистной им Советской России.
Несмотря на идеологическое несогласие с коммунистами, далеко не все молодые «харбинцы» горели желанием взрывать железные дороги на далекой родине их отцов.
Порой, японским властям приходилось серьёзно давить на потенциальных русских шпионов, вынуждая их к сотрудничеству. Да и набор в диверсионные школы часто проводился в принудительном порядке.
Но оккупационная администрация понимала, что идейные противники СССР будут работать гораздо эффективнее, чем завербованные угрозами и запуганные диверсанты.
Поэтому в Маньчжоу-го происходило настоящее «зомбирование» населения: газеты, радиостанции, общественные организации постоянно прославляли японскую: мудрую власть; древнюю культуру; медицину и образование; работу по просвещению других народов, менее цивилизованных.
Жителям Харбина внушалась мысль, что единственно верная дорога – это служба на благо страны восходящего солнца.
Ещё одним мощным фактором пропаганды необходимых идей был кинематограф.
Руководители страны восходящего солнца быстро поняли, как фильмы способны влиять на массовое сознание.
И если в первой половине 1930-х годов во всей Маньчжурии насчитывалось лишь 80 кинотеатров, то с каждым годом оно всё росло и росло.
Но во всех кинотеатрах жители Харбина могли смотреть лишь японские, японо-китайские или немецкие фильмы, которые имели пропагандистское значение.
Документальные короткометражки рассказывали о том, насколько лучше стала жизнь в Маньчжурии после её оккупации японцами: построены новые здания, мосты, дороги и магазины.
Киножурналы выставляли солдат и офицеров армии императора настоящими героями, прославляли их фронтовые подвиги.
В художественных фильмах представителей Страны восходящего солнца показывали в идеализированном ключе, противопоставляя их коррумпированным или простоватым китайцам.
Попадая на такие киносеансы в добровольно-принудительном порядке, молодые русские «харбинцы» проникались «правильными» идеями и вскоре оказывались в японских разведшколах.
В 1933 году начались переговоры о переуступке прав СССР на дорогу правительству Маньчжоу-Го.
Под влиянием политических событий того времени СССР был вынужден продать свои права. Железная дорога получила название Северо-Маньчжурской.
Культурная жизнь Харбина развивалась в крайне тяжёлых общественно-политических условиях. Японские колонизаторы держали под строгим контролем печать, запрещали ввоз в Маньчжурию советских и китайских газет.
1 марта 1934 года японские оккупанты провозгласили в Маньчжурии монархию. Государство стало именоваться Маньчжоу-Ди-Го, что в переводе означает Маньчжурская империя.
Это было марионеточное правительство «императора» без власти Пу-и.
Харбин, заложенный русскими строителями Китайско-Восточной железной дороги, стал наводняться японцами.
Начались массовые аресты не только советских граждан, бывших под защитой Генерального консульства СССР, но и эмигрантов.
В марте 1935 года началась репатриация из Маньчжурии советских граждан, работавших на КВЖД.
В Советский Союз выехали десятки тысяч человек. Органы госбезопасности СССР активно «вели разработку» прибывших реэмигрантов, которых называли в оперативной отчётности «харбинцами».
Владимир не считал себя гражданином Советской России, поэтому посоветовавшись с женой и сыном, решил остаться в Харбине.
Ему недавно исполнилось 65 лет, и он решил, что менять жизнь не будет.
Он продолжал служить в управлении КВЖД переводчиком с японского и корейского языков, а Андрей стал его помощником.
Уже потом, Владимир узнал, что репрессии в отношении «харбинцев», бывших служащих КВЖД и реэмигрантов из Маньчжоу-Го, начались с 20 сентября 1937 года, когда вышел оперативный приказ народного комиссара внутренних дел Союза ССР Н. И. Ежова за № 00593.
Он был направлен против «террористической диверсионной и шпионской деятельности японской агентуры из так называемых харбинцев».
В приказе сообщалось, что органами НКВД учтено до 25 тысяч человек, делались ссылки на Учётные агентурно-оперативные материалы.
В них утверждалось, что «выехавшие в СССР «харбинцы» в подавляющем большинстве состоят из бывших белых офицеров, полицейских, жандармов, участников различных эмигрантских шпионско-фашистских организаций и т. п.».
Они якобы являются агентурой японской разведки, которая на протяжении ряда лет направляла их в Советский Союз для террористической, диверсионной и шпионской деятельности. В приказе перечислялись категории «харбинцев», которые подвергались ликвидации или аресту.
Но это произошло уже после того, как в марте 1935 года, к нему снова обратился сотрудник Советской разведки, бывший мичман Павел Павлович Распопов, который до этого однажды ещё в 1925 году встречался с ним, и показывая ему фото Соры, интересовался не знает ли он, кто это. Владимир подумал и назвал его японское имя, которое знал по Токио-Такаши Мацумото.
Они с Распоповым когда-то вместе служили на крейсере «Варяг», и тот знал, что Владимир когда-то служил в военной разведке. Вот Павел и обратился к нему с просьбой, оказать помощь Советской разведке, в сборе сведений о военном потенциале Японии, на территории Маньчжурии.
И после долгих уговоров, Владимир согласился, а потом привлёк к этой работе и сына.
Он же передал Распопову, фотокопию меморандума, составленного генерал-премьером ещё в 1927 году.
Документ был адресован императору – «сыну неба». И, естественно, форма обращения к нему была самой почтительной:
«Премьер-министр Танака Гиити от имени Ваших многочисленных подданных нижайше вручает Вашему Величеству меморандум об основах позитивной политики в Маньчжурии и Монголии». Но это было только обращение – дань верноподданной почтительности божественному микадо. Дальше шёл деловой текст без каких-либо лирических отступлений.
Планы этапов экспансии в борьбе за передел мира излагались в документе с военной четкостью и предельно откровенно. Никакого камуфляжа, никаких завуалированных форм изложения. Конечная цель – мировое господство! Меморандум писался в 1927 году, за несколько лет до прихода Гитлера к власти, так что первенство в составлении подобных планов принадлежало японским милитаристам и их хозяевам, сидевшим в офисах корпораций и банков.
Первый раздел меморандума был озаглавлен: «Позитивная политика в Маньчжурии и Монголии». Захват Маньчжурии и использование её в качестве плацдарма агрессии позволило бы ударным группировкам японской армии наносить удары по любым дальне-восточным районам. В случае успеха можно было бы перерезать Амурскую и Уссурийскую железные дороги и захватить Приморье.
Захват Монголии, а под этим названием подразумевались районы Внутренней Монголии Китая и территория Монгольской Народной Республики, также сулил агрессору заманчивые перспективы.
Оккупация Внутренней Монголии позволяла выйти к Великой Ки-тайской стене, крупнейшим городам и густонаселенным районам Китая. И именно с этого плацдарма в 1937 году началась необъявленная война Японии против Китая.
Японский премьер-министр при составлении меморандума не страдал отсутствием воображения. Планы его были грандиозными – огромная азиатская континентальная империя, а затем и мировое господство. «…Для того, чтобы завоевать Китай, мы должны сначала завоевать Маньчжурию и Монголию. Для того чтобы завоевать мир, мы должны сначала завоевать Китай», – уверял он в меморандуме.
Отставному генералу казалось, что захвата Китая будет достаточно, чтобы обеспечить господство на всем Азиатском материке: «Если мы сумеем завоевать Китай, все остальные малые страны, Индия, а также страны Южных морей будут нас бояться и капитулируют перед нами. Мир тогда поймет, что Восточная Азия наша, и не осмелится оспаривать наши права».
Были в меморандуме расписаны и все этапы агрессии, определена последовательность захвата стран и континентов. «Овладев всеми ресурсами Китая, мы перейдем к завоеванию Индии, стран Южных морей, а затем к завоеванию Малой Азии, Центральной Азии и, наконец, Европы». Барон мыслил с солдатской прямолинейностью, когда в одном из разделов меморандума писал: «Под предлогом того, что Красная Россия готовится к продвижению на юг, мы прежде всего должны усилить наше продвижение в районы Северной Маньчжурии и захватить таким путем богатейшие ресурсы этого района страны».
Под меморандумом стояла дата – 7 июля 1927 года.
25 июля он был представлен императору Хирохито. Ознакомившись с планом завоевания мирового господства, император одобрил документ.
Генеральный штаб в Токио и штаб Квантунской армии в Порт-Артуре, получив меморандум, взяли его положения за основу при разработке планов будущей войн
Распопов тогда не знал, что получение копии этого меморандума премьер-министра Танака, была одна из наиболее успешной и эффективной операцией ИНО на Дальнем Востоке во второй половине 1920-х годов. И получила фотокопию этого важнейшего секретного документа Харбинская резидентура.
После того как меморандум был вручён императору и одобрен им, его размножили в нескольких экземплярах и разослали в разные города для ознакомления и внесения «конструктивных» дополнений.
Один из экземпляров меморандума с сопроводительным письмом генштаба был получен Харбинской военной миссией летом 1927 года.
В сопроводительном письме говорилось об абсолютной секретности документа и необходимости срочно вернуть его в генштаб с замечаниями и дополнениями. Именно этот документ попал в руки агентуры ИНО и был сфотографирован.
Советским разведчикам и раньше приходилось иметь дело с совершенно секретными японскими документами. Перехватывали они и различные варианты планов агрессии в Маньчжурии, МНР, Северном Китае.
Но даже они, привыкшие ничему не удивляться, были поражены тем масштабом захватов огромных территорий, которые планировались в этом меморандуме.
В его подлинности сомнений не было. И не только потому, что в сопроводительном письме генштаба подчеркивалось серьёзное значение, которое придавало японское правительство этому документу.
Как оказалась фотокопия этого документа в руках у Владимира, Павел рас-спрашивать не стал, а понимая важность документа, тут же организовал его отправку в Москву.