Злой октябрьский ветер рвал в клочья клубы густого белого дыма от горящей по всей степи травы. Их степь давно не горела, но недавняя поздняя гроза подожгла ее, и вот уже неделю он перегоняет отару к дальней стоянке. Казыр обеспокоенно водит псов вокруг отары, время от времени принюхиваясь к несущему дым ветру и порыкивая. Чует угрозу.
Я и сам чувствую разлитое в воздухе недоброе предзнаменование. Странно. Дым от горящей травы поднимается белоснежный, но тусклое позднее солнце почему-то окрашивает сквозь него все вокруг в кроваво-красный цвет. Это моя первая самостоятельная тебеневка, и мне немного страшно. Мир вокруг вдруг стал совсем не таким, как обычно. Ах, ада, зачем ты дал мне два имени… Теперь нет мне покоя в родных горах, ветер гонит меня по степи, прибивая от костра к костру, заставляя обогреваться крохами тепла. Хорошо, что можно улечься среди баранов, закрываясь их пышущими ровным теплом боками от ночного ветра и идущего от звезд ледяного дыхания ночи.
Когда я только родился, отец как раз только вернулся с гор, он не ждал меня и, подержав на руках, нарек именем «айылчы», что значит «гость». Две недели жил я гостем в своем аиле, пока дед не сказал, что быть гостем у своего огня неправильно. Отец пожал плечами и дал мне имя «джайым», то есть «свобода». Это имя мне нравилось, с самого начала я тянулся к отцовскому стремени, бегая за его конем. Я помню, как отец внимательно наблюдал за мной, чем бы я ни занимался, словно пытался разгадать, зачем я появился у его очага. Едва научившись говорить, я принялся изводить деда вопросами обо всем на свете. Садился напротив него и спрашивал, спрашивал, спрашивал. Мне было интересно все: откуда на небе звезды и почему степь – степь, какая гора самая высокая и откуда в реке рыбы, почему кони помогают людям и зачем нужны волки. Дед отвечал обстоятельно, едва заметно усмехаясь и пуская к небу кольца ароматного дыма из старинной трубки.
Когда к нашему огню приходили люди других костров, я спрашивал и их. Кто-то говорил охотно, удивляясь мой любознательности, а кому-то хотелось только выпить арачки и забыться тяжелым сном. Однажды у входа в наш аил появился необычный старик. Он был высоким и широкоплечим, ветер развевал огромную седую бороду, а синие глаза смотрели очень строго и в то же время тепло.
- Ада, кто он? – спросил я тогда у отца.
- Странник – пожал плечами отец и больше ничего не сказал. Старик прожил у нас целую зиму, помогая по хозяйству и обучая меня языку белых людей, орусов.
- Придет время, и мы придем к вашим кострам как добрые соседи. В наших сердцах не будет зла, но будет большой интерес к вашим обычаям. И хорошо бы к этому времени уметь говорить друг с другом.
Я учился старательно, мне было интересно понять, как возникают новые слова и почему одно и то же явление может называться так по-разному. В один из дней, когда с заснеженных склонов потянуло теплым влажным ветром, старик ушел. Он ничего не сказал на прощанье, просто закинул на плечо туго набитый мешок и растворился в степи. Куда он ушел и зачем? Не знаю. Но мне показалось, что и у него два имени, не дающих ему покоя.
Ветер становился все злее и злее, пронизывая меня насквозь и разрывая пламя костра на мелкие клочки. Псы, пробежавшись кругом, вернулись к огню и улеглись кругом, сторожко глядя вокруг. Степь, перемежаемая редкими пологими холмами и рублеными, острыми скальными выходами, тянулась и тянулась вдаль, постепенно сливаясь с вечером. Красиво здесь, хотя кому-то покажется пусто. Низкая жесткая травка, желтая, бурая, зеленая, багряная, редкие темно-синие блюдца небольших озерков, стремительная речушка с поэтичным названием Девичья шея. И ветер. Бесконечный, поющий свои заунывные песни ветер. Мне чудилась в них тоска по уходящему лету и злая радость идущей зимы. Ветер был главным кайчи наших мест, он один знал все и обо всем, и говорил, говорил, говорил, нимало не заботясь о том, чтобы хоть кто-то его слушал. Но я слушал, мне было интересно.
Ветер принес мне песнь большой охоты, волки нашли себе добычу и теперь гнали ее по склонам. Жуткая эта песнь, заставляет волосы на затылке подниматься дыбом и губы щериться в нехорошей усмешке. Потому что страшно, а у нас на страх принято отвечать злостью. Или покоем. Но до покоя в такие моменты мне было очень далеко. Отец на моем месте просто кинул бы взгляд на винтовку и продолжил варить чай.
Ветер… Он гнет к земле короткую травку, зло и тонко воет в острых скальных гранях, наотмашь бьет по спине и ворует дыхание. От него пахнет снегом, ближние вершины уже все сплошь укрыты белым саваном. А еще от него пахнет живым костром, моим костром, и это дарит хоть какое-то спокойствие. Запах костра от запаха пожара всегда отличить можно. В запахе пожара есть что-то дикое, сильное, а костер всегда пахнет едой. Когда порыв закружит ветер особенно сильно, меня накрывает теплым запахом отары. Бараны беспокойно возятся в темноте, шумно вздыхают, стараясь спрятаться друг за друга от ужаса подкрадывающейся на волчьих лапах ночи. Всем страшно по ночам, ночь в степи – время сильных и отчаянных. Отара большая, поутру точно кого-то недосчитаюсь. Но такова плата за жизнь, ее не отменить и не изменить. Да и ни к чему пытаться, все в степи подчинено раз заведенному кругу, не нам это менять. Жизнь здесь идет посолонь, вслед за солнцем.
Я поднял голову к начинающему чернеть небу и подумал о том, что только у нас может рождаться такая музыка, летящая и грустная, словно крик коршуна в вышине. Она пронизывает все твое существо насквозь, выметая напрочь все тревоги и отпуская душу в небо, вслед за собой. Если ты умеешь распахнуть грудь и отдать сердце, большая сила проникает в тебя, теснится в груди, заполняя каждую клеточку. А если нет, то просто занимает место внутри тебя, тесня все то, что в тебе есть, не давая дышать.
Всю свою недолгую жизнь я шагаю от костра к костру, ищу чего-то, на что-то надеюсь. А что ищу, и сам не знаю, но это что-то тянет меня вперед, заставляя делать шаг за шагом в зной, и в кружевную метель, и в трескучий мороз. Прошлой зимой я шел вдоль Чуя, изо всех сил кутаясь в полушубок от крепкого мороза, и никак не мог согреться. Мороз был таким, что ярко-зеленый лед на реке лопался с оглушительным треском, заставляя оцепеневшую тишину испуганно жаться к самым склонам гор. Я шел и думал о том, что могу и не пережить предстоящую ночь, но страшно мне не было. Мне стало как-то очень спокойно. Я совсем не удивился, когда ближе к темноте набрел на большой костер, возле которого грелся незнакомый мне человек рода Лебедя. Откуда он здесь, их земли на берегах Алтын Кёль? Впрочем, какая разница? Я молча ссыпал принесенные дрова к огню и уселся напротив, вытянув к огню продрогшие руки.
Человек молча протянул мне котелок с горячим мясным бульоном, и я с благодарностью его принял. Это не было угощением, это был дар жизни. Мы так и не сказали друг другу ни слова. Да и к чему слова, если все понятно? Мы просто пережили вместе холодную ночь и разошлись каждый своей дорогой. В этом и есть великая мудрость степи.
Сегодня я жду, что он придет. Он приходит каждую осень и кочует со мной до весны. Иногда мы ведем долгие ночные разговоры под перемигивание колких звонких звезд, иногда молча ложимся к огню и пережидаем волчье время. Он никогда не остается праздным, все время что-то делает. Он – это я, Свобода.