Я сдержал свое слово, приехал к дяде на все лето. Улицу, на которой стоял его дом, называлась забавно – Одинарка. Собственно, какая тут улица. В поселке были то ли две улицы, то ли одна выгнулась, обходя бугор. Дома стоят по одному, далеко друг от друга. Но в этом имени было все: и одиночество, и характер, и сам стиль жизни. Даже дорога на улице вся заросла травой, будто пользоваться ею не приходилось. Это была не дорога, а скорее тропинка, от которой к домам шли малозаметные проплешины. Природа брала свое, узкая тропочка к домам зарастала быстро луговой травой. Никому в голову не приходило гулять по ней, она имела чисто утилитарное предназначение: иногда здесь проезжали машины – то дров привезти, то сено. Дрова поленницей складывались во дворе. Вода из колодца. У многих сено было сметано в стога сзади огорода, и по зиме, по снегу его перетаскивали во двор, кормить скот.
Я вставал рано. Солнце только что взошло, и мне захотелось встретить утро в лесу, благо был лес близко, сосняк начинался сразу же за огородами.
Мои родные были уже на ногах, дядя уже придумал для меня заделье.
- Я около бани сучья оставил, вчера нарубил. Сегодня, как с работы вернусь, баньку истопим. Воды в баню наноси.
Я обрадовался. Баня в деревне – одно из самых приятных развлечений
- Ты, Семушка, сам ее затопи. Летом это дело опасное, спалит он ее по неопытности. – вступила в разговор тетя Глаша.
- Ну, ты что говоришь, чего это спалит...
- А как Андрей спалил?
- Какой Андрей? –спросил я
- Сосед наш. Посмотри, у них в огороде баня новая. Прежняя сгорела, дай Бог вспомнить, кажется на Богоявление. Как свечка вспыхнула. Ему удалось наполовину спасти, снегом закидали, да мало толку. Новую пришлось ставить.
- Так ведь вроде тетка Дарья одна жила.
- Давно же ты у нас не был. Вот и про Андрея не знаешь. Последний раз ты у нас был еще шпингалетом. Года четыре Андрей в доме у Дарьи живет.
- Вон, слышишь, он уже на дворе тюкает. Конюшню затеял, мужик деловой- улыбнулся дядька.
- Конюшню? Какую конюшню? С чего?
Дядька хмыкнул: - Мы здесь все старорежимные. Здесь ведь до революции сплошь староверы жили. Все коней держали. Андрей из такой семьи. У его родителей всегда лучшие кони были. Вот он и хочет старую жизнь возродить.
Мы сели за завтрак. Поход в лес откладывался. Дядька ушел на работу, а я, взяв ведра, пошел к колодцу за водой. Тетка Глаша уже ждала моего возвращения. Ей не терпелось поговорить со мной.
- Расскажу тебе все. Семен теперь не помешает. Он вечно в разговоры встревает. Меня вышучивает.
Садись, слушай. Мимо соседского дома я без молитвы не прохожу. Темное это место. Там раньше чернокнижник был. Богобоязненный старичок, а в Бога не верил. Все про темные силы говорил, какие-то книжки читал. Дарья тоже что-то знает, приворот какой-то.
В молодости были мы все люди верующие. Про чернокнижника того я слыхала, что он в огороде книгу свою со страшной тайной перед смертью закопал. Видно, где баня стояла. Вот она и сгорела. Теперешняя на другом месте стоит.
Я старался, слушая ее рассказ, не улыбаться.
- А как Андрей к Дарье пришел? –продолжила она, - тоже не без нечистой силы. Он года два без жены жил. Дарья тоже одинокая. Жена у Андрея лет шесть как померла, царство ей небесное. Не помнишь ты-то тут никого, Ушел он от детей, выросли они. У Дарьи поселился. И теперь он все одно талдычит: Дарья, да Дарья, Дашенька, моя голубушка. Околдовала она его, приворожила. Шутка ли дело, они и по деревне за ручку ходят, как будто им по восемнадцать обоим.
-Да что ж тут плохого?
- Плохого тут нет, да и хорошего мало. Не стоит друг друга напоказ выставлять. Она сама его к себе позвала. Будто бы что ей в доме сделать приспичило. А в доме даже иконы нет. Нечистое дело, думаю. А ты как рассудишь?
- Не мое дело, людей судить.
- Вот он один раз, другой пришел. Бутылочка на столе. Устал ты, Андрей, полежи, отдохни. Ну, так и остался у нее жить. Любовь у них вспыхнула, Без колдовства не обошлось. Какая уж там любовь?
- Смешная ты, тетка Глаша. Столько лет живешь, а то, что поменялась жизнь, не видишь. Другой ведь век.
- Век-то другой, а Бог прежний
Я посмотрел на тетку Глашу ошарашено: - А ты что, дядю Семена не любишь?
- Семен, он мой. Я с ним всю жизнь мучаюсь. А тут взяла себе Дарья мужика неведомо как. Без Божьего благословления.
- Да ведь не старая она. И Андрей, говоришь, ее любит.
- Да Бог с ним, было бы все по-христиански. Мы же с Семеном в церкви венчаные. А без божьего благословления какая это любовь?
И следом она сказала свое, накипевшее:
- Вот вы молодые. Мы не могли до венчания друг к дружке и пальцем касаться. А у вас в городе парни с девками прямо при людях целуются. Стыд-то где?
Тетка Глаша ушла на кухню удовлетворенная. Спасла она меня от греха.
- Теть Глаш, а как вот с этим: если не согрешишь, то не покаешься, а если не покаешься, то не попадешь в царство небесное? – стал наступать я
- Охальники так говорят. Не греши, без греха будешь и попадешь.
- Лучше уж согрешить да покаяться.
- Да ну тебя, прости Господи! .Откель ты знаешь, что бог тебя простит, коль согрешил? И ты туда же, городской. Небось, не зря здесь люди про тебя говорят
- А что говорят?
- Слушай, что говорят. Неправды не скажут.
- Ну и хорошо, плохого не скажут. Нет в любви ничего плохого.
Вечером дядя Семен пришел с бутылкой и спрятал ее неприметно в предбаннике.
Жара спала, воздух был совершенно особенный, наполненный ароматом меда и неведомых трав. Мы собрали быстро вещи и нырнули в баню.
- Стакашки я давно здесь припас. Сядем, посидим после купания в предбаннике. Летом я часто на речку хожу, но какая сладость летом баня, на белом свете ничего слаще нет.
Баня была устроена чистой и парной. Дым уходил вверх через трубу. Возле сваренного из толстой стали чана глыбились крупные камни. Вода из ковшика, попадая на них, взрывалась струями обжигающего пара. Дядя то и дело соскакивал с полка и плескал на каменку. Я выскакивал отдышаться и вновь залезал вверх. Жгучий пар быстро выедал все плохое в душе, мы разнежились, дядька с огромным наслаждением глядел, как с меня вода лилась. Как с гуся вода, удовлетворенно говорил он. Как с гуся вода.
- Чего во мне гусиного? С гуся... У кошки боли, у собачки боли, а у Коленьки заживи?.. Ну ты даешь...
Уже прошло первое неудобство, я преодолел скованность, мы были свои, родные люди. И в мысли не приходило ничего лишнего, было радостно видеть своего дядьку такого близкого, такого родного. Это было ранее неведомое мне чувство глубинного родства, которое можно понять не в каких-то особых обстоятельствах - в горе и в радости- а вот здесь, друг перед другом. Так бывает наверно еще на речке, подумал с улыбкой я, когда рядом с тобой бултыхается в чем мать родила дорогой тебе человек.
Дядька тоже весело улыбался. Разглядывая меня со всех сторон, сказал:
- А у деда нашего родимое пятно тоже с левого боку было. Побольше, чем на тебе. Это нашенское. Хорошее клеймо, знак качества. Ты, поди-ка уже все испытал? К девкам-то ластишься?
- Ну, дядя, давай не об этом. Ты же не поп, чтоб тебе исповедываться.
- Да уж. Да ведь и я молодой-то был, колобродил. Кровь-то кипела огнем. Не то теперь.
- А ты и сейчас не старый.
- Ну, теперь хвост-то я поджал. Глафире моей ведь не расскажешь,что в сердце гнездится. Не поймет.
Вечер не гас долго. В предбаннике мы продолжили разговор про Андрея:
- Хороший он мужик. Умный. Есть у него одна мысль: хорошего коня завести. Раньше кони были ездовые. Запрягут в сани, а он на иноходь перейдет. Вот, есть у него такая мечта завести иноходца. Конюшню поставил и жеребенка купил. Я ему ставить конюшню помогал. Завидую я ему. Моложе он меня. На вас, молодых вся надежда. Былого всего не воротишь, да старое бы вам не потерять.
Я молчал. а дядя не переставал, он напал на вечную тему.
- А любовь-то штука самая главная. Как дерево, сохнет человек без любви. Пропали бы мы все в тартарары, если бы не любовь. Не было бы на земле человеков. Вот ты за меня троих сыновей роди. Нас Господь детками не наградил. Чтобы не было нашим переводу.
Мы оба были друг перед другом как на сцене. Дядя сидел на аккуратном самодельном диванчике, я на табурете, бутылка и стопки стояли на столе между нами. Мы долго не одевались. Приятный теплый ветер обвевал нас. Дядька добавлял раз за разом в стограммовые стаканчики, еще несколько полезных хрусталей виднелось в шкафчике на стене. Все говорило об обстоятельности в характере хозяина. И потихоньку мы перешли к песням. Уж я, никакой не певец, но я тоже тянул про Волгу, которая течет долго, про то, как ямщик замерзал в степи, про Байкал. Пели мы самозабвенно, и нас не пугало, что слышали все, как со стороны бани несутся пьяные голоса. Разухабисто, забористо мы поем! Русские мы люди!