2 Старик. Белый шатер

      
Друзья помолчали.  Каждый думал о своем, наслаждался  видами гор и хмелел от  свежего воздуха.
Через полчаса магистр  Мишаня тяжело поднялся  с бревна, зевнул от души, потянулся.
-Эхх! …  Ладно, двинемся, что ли?
- Пожалуй  – согласился Николай Николаевич.  Тоже поднялся с бревна и стал надевать рюкзак. 
Тропа по  хребту плавно поднималась вверх,  пока не уперлась в крутой, почти отвесный склон основного массива Углеводной горы.  Здесь было еще круче, чем на подъеме к хребту.   Кое-где лес сменяли скалы, светло белевшие на солнце.   
Странное дело, лезть  на эту крутизну оказалось легче, чем подниматься там, внизу. «Видимо, - подумал Николай – здесь нагрузка распределяется на все группы мышц  более равномерно».   Вскоре справа открылись скалы,  пропастью  обрывавшиеся от самой вершины, с   тремя  вертикальными  выступами, точно  меха гармошки,  двумя почти одинаковыми и одним поменьше.  Орел беркут со стороны моря подлетел к скалам  и скрылся за вершиной.  Вид этих гордых утесоа невозмутимых, устремленных ввысь и глядящих вдаль, напомнил магистру Мишане и Николаю  такую же гордую, торжественную невозмутимость индейских вождей в головных уборах из орлиных перьев.   
Друзья упорно карабкались  вверх, пыхтели, но оба ощутили в себе, работу какого-то двигателя,    какую-то силу. И  эта сила давала им уверенность, что они обязательно вылезут к вершине.  Более того,  лезть,  снова цепляясь за коренья,   ища глазами и рукой подходящие зацепки в скалах,  стало даже весело.  Должно быть,  и мореходы, - что аргонавты, что викинги, что испанские моряки Христофора  Колумба, и наши, конечно,  Крузенштерна, Беллинсгаузена,  - также, взбираясь на мачту,  испытывали такую   вот, бодрящую веселость,  средь волнующегося океана,   с белыми гребнями-барашками, под порывами плотного ветра.   
Наконец  лес о остался позади.  Началось приволье альпийских  лугов, путешественники достигли вершины, косой  поляной уходящей  вниз  по открывшемуся путникам противоположному склону , к лесу,  в лиловую  котловину,  огражденную скалистыми  хребтами. А  дальше еще хребты,  сизо-синие, а еще дальше бледно-голубые, а севернее   - горы, последние большие вершины Западного Кавказа, огромными скалистыми  стенами обращенные на юг. На восток тянулись  пики, пирамиды и клыки  Главного Кавказского Хребта, уже белевшие первым октябрьским снегом .   Подойдя к самой вершине, друзья  как по команде заорали  «Ура!», вскинув  к небу свои палки-посохи из фундука.
- Вершина покорена! 
- А какой вид!
- Божественно!
 Снова долго сидели на траве. Съели цыпленка табака с лавашом,  по  огурцу с помидором. Пили «Кубай» и баловались турецким горьким табачком, беседовали о высотной поясности в горах,  о том,  что здесь, на той  высоте, на какую они поднялись,  вполне могут расти кривые березы и пихты, как в тайге.
- Нет.  Углеводная слишком близка к морю,  – заметил Николай его дыхание – и его дыхание согревает гору сильней, чем   пики Главного Хребта.   
- Ну, значит,  мы шли уссурийской тайгой. Там сочетаются субтропические и тропические виды растений или, как назвать? Э-э… Дендрологические виды.
- Формы флоры –  важно подсказал Николай.
- Хорошо. Формы Флоры. Постой, мы же на альпийских лугах! Это же своего рода горная тундра.
-Тундра, действительно тундра.  Кстати!  О Владимире Ильиче. Точнее, об анти-лениниане, которую пережила  большая часть  народонаселения  нашего Отечества в конце восьмидесятых прошлого века.  Помнишь, тогда гремел бубен гласности, и  всё разоблачали Ильича.  Солоухин выпустил свое:  «Читая Ленина». Гроссмана изо всех щелей  рекламировали.   Опять же «Комсомольская правда» преподнесла рассказ Крупской о том, как Ильич в наводнение плыл на лодке и обнаружил островок со спасавшимися от стихии зайцами и всех их, несчастных, беспощадно перебил.  Такой анти – дед Мазай.
- Да-да-да… - засмеялся Мишаня - Тогда еще на эстраде была популярна группа «Комбинация».
- Так вот, для меня анти-лениниана  началась намного раньше, в начале семидесятых годов, на уроке чтения.  Тогда я учился классе во втором. Читали природоведческий очерк «Весна в тундре».  Там описывается, так сказать, звуковой фон весенней тундры: кричат чайки, гагары,  посвистывают птицы поменьше, комары запели и, главное, «злобно попискивает лемминг».   
- Погоди, лемминг – это такая тундряная мышь, семейство грызунов.   
- Грызун, да.  Тут веселый хулиган, мой приятель  Колька Власов, - сидел впереди, - ко мне оборачивается и так это шкодно, знаешь, блестя глазами, полушепотом мне:  «Злобно попискивает Ленин».     Так шутить о Ленине, чей образ был священ!… 
Тем не менее,  мне стало дико смешно – невыносимо смешно. Кольке тоже.  Мы оба уткнулись  в парты и смеялись – остановиться не могли.          
Магистр Мишаня хохотнул и, вспомнив о цели путешествия, принялся развязывать  рюкзак  с машинкой, которой в узком кругу  посвященных в открытую инженером Корявцевым тайну мнимой энергии, по настоянию Николая,  дали название «многопространственный  тарантас».   
Именно могопространственный, а не полипространственный или поликонтиниумный.  Ибо, не смотря на то что Николай был латинистом, он самым решительным  образом  ратовал за чистоту русского языка. 
Вдруг  все дрогнуло.  В пропасть  с грохотом полетели камни, а через мгновение их окутанные гулким  эхом твердые удары об уступы  скал, заглушило непонятное и оглушительное «тры-ры-ры…»,  как из динамика взбесившегося  телевизора. И тут все пропало, причем,  в буквальном смысле.
Казалось, окружающий мир получил удар током.  В то время как Мишаня и Николай чувствовали себя вполне комфортно, без шока, без потери сознания,  а мир вокруг  затрясся и исчез.   А еще через секунду появился снова, но совершенно в новом виде. 
Обзор на десятки и даже сотни километров уменьшился. Огромная лесная котловина впереди исчезла. Вместо ее лиловой глуби простиралась степь, за ней скалистые  обрывы неведомых гор.   
На востоке пропала панорама Главного Кавказского Хребта.  Многокилометровый  покрытый лесом откос внизу скалистой пропасти  тоже исчез.  Река, скрытая этим лесным склоном, и бежавшая в нескольких километрах  внизу, теперь оказалась намного ближе, а пропасть не такой глубокой.
Там внизу,  под обрывом, лежал  широкий пойменный луг. Луг сменяла  тополиная  роща, за ней - река. И  снова леса, луга, горы, - одна необычная, конусом  вытянутая вверх.     На северо-востоке сияло серебром озеро.
- Ты что? – возмущенно вскричал Николай  - Не предупредив, свою шарманку включаешь!…  Тарантас!...  Где мы?
Мишаня с недоумением глядел на свой аппарат и молчал.  Щелкнул тумблером, нажал пару кнопок.
- Что! Что случилось? Тарантас поломался? – в ужасе вскричал Николай.  – Мы в этих краях навеки, что ли…  пребудем? Да ты что молчишь, в конце концов?
- Сейчас, сейчас… – Мишаня  продолжал нажимать кнопки  - Блин!  А-а  понял!...  Трансформатор! Слава богу! Все в порядке - Мишаня радостно выдохнул  - мы в Монтане.
- А там, что белеет во степу? Вигвам? Шатер?