Когда Кидан вернулся в комнату, Марта уже была одета. Всю встречу она была молчаливая и неласковая – больше, чем обычно, и он был настороже. Теперь подошёл к ней, изобразив на лице недоумение, и тут услышал:
– Послушай… мы сегодня виделись с тобой последний раз. Больше с тобой встречаться я не буду.
Вот оно! Недаром у меня так защемило сердце, когда я увидел тебя – твой чёрный плащ и белое лицо.
Он обнял её за плечи и прижал к себе, к самому сердцу, которое снова тревожно и гулко забилось.
Ну, как ты не понимаешь!
И всё ещё не находил слов. Только минуту спустя – она стояла, не шевелясь, опустив руки, – справившись с волнением, произнёс:
– Ти совершаешь ошибку.
Она ждала чего угодно, только не этих непонятных – и таких весомых – слов. Но лицо её не выражало удивления – вообще ничего не выражало. Она посмотрела ему прямо в глаза огромными пустыми глазами, затем молча развела его руки и направилась к двери.
Кидан пошёл следом. Он выглядел подавленным и растерянным. Подошёл автобус – Кидан вошёл вместе с ней и сел рядом. Это было уже что-то новенькое, обычно он провожал её только до остановки. Что-то поискал в карманах и спросил:
– У тебя нет ручки?
– Нет.
Он привалился к ней тёплым плечом, и мельком взглянув в его близкое лицо, Марта заметила, что глаза его мутны, как в минуты страсти.
– Марта, если твои родственники неплохо относятся, ми могли би…
– Мои родственники прекрасно ко мне относятся! – резко оборвала она, не дослушав, и вдруг между ними повисла странная тишина.
Впервые за всё время – на миг! – мысли её приняли иной оборот, и ей показалось, что он хотел сказать что-то совсем другое, что-то важное, а она в пылу негодования и обиды решила, что он снова пытается её поучать.
Он так и не закончил своей фразы.
Она так и не узнала, что именно он хотел сказать.
Но дело было сделано: слова, опять слова, что-то изменили в ней, в её настроении. Решимость её была поколеблена…
Но кто-то свыше вёл свою игру и этот кто-то сделал так, что, домыслив эту фразу до логического конца, она не придала ей большого значения.
Возможно, сказалась её неопытность и чрезмерное увлечение литературой. У неё почти не было собственного опыта, но над ней тяготел опыт чужих жизней, почерпнутый из огромного количества прочитанных ею книг, книг, где слово Бог писалось с маленькой буквы, а понятия гордый и добрый ставились на одну доску и считались равно положительными.
В её душе не было светлого идеала супружеской любви. Один из последних любимых героев – Марк Волохов. В двенадцать лет она перечитала почти всего Бальзака и отравилась им.
Чему научили её эти книги?
Демонический Печорин, утонувший в разврате Блок, запутавшийся в ереси Толстой с его пронизанной кокетством Наташей. Ничего чистого, светлого, верного, ничего высокого, на что можно было бы опереться…
Разве что герои Грина, но они живут где-то там, не на земле… Из всех этих книг Марта сделала вывод, что любовь и брак – понятия несовместные, что мужчины ужасно страшатся «связывать» себя, а также страшатся женщин, пытающихся это с ними проделать.
Марта не хотела становиться для Кидана такой женщиной, но ей было приятно убедиться в том, что он настолько не хочет с ней расставаться, что готов даже на какие-то далеко идущие обещания…
Но в голове её твёрдо засела его давняя фраза: «Родители не разрешают мне жениться, как я хочу» и связанная с нею непоколебимая уверенность, что об этом не может быть и речи.
Увы, Кидан об этом не знал.
Для него девушка их первых встреч и эта малютка, доставшаяся ему невинной, были как будто двумя разными женщинами, и хотя он прекрасно помнил и ту, и эту, но относился он к ним по-разному: слова, сказанные той, не подходили для этой.
Увы, об этом не знала она.
Она тоже хотела быть с ним честной и ни в коем случае ему не навязываться на том только основании, что ему выпал жребий быть первым…
Ещё в четырнадцать лет она говорила подруге: «Не хочу семейной жизни в обычном её понимании».
Она ждала любви и всем сердцем стремилась к ней, а вот семейная жизнь – это было нечто, связанное с большим риском и с большими хлопотами, способными задушить её творчество ещё в зародыше.
В её собственных планах это выглядело так: сначала институт, хотя бы минимум из написанного – на плёнке, тогда… ну, тогда можно подумать о кастрюлях и пелёнках.
Увы, Кидан этого не знал.
Ему шёл двадцать седьмой год. Мысли о том недалёком уже будущем, когда он закончит академию, вернётся на родину, получит хорошую работу и сможет завести семью, уже не раз приходили ему в голову.
В последнее время он начал всё чаще мечтать об этом, и виной тому – она, девушка, сидящая рядом, стремительно ворвавшаяся в его жизнь.
Часто он думал, что и она мечтает о том же, но (из хитрости? Из вредности?) действует более изощрённо. Или он опять ошибается? И тогда приходили сомнения, но они несли с собой такую боль, что он предпочитал не сомневаться.
Вместе они вышли из автобуса. Вместе спустились в подземный переход. Его мысли и чувства отчасти пришли в порядок, и Кидан наконец-то отважился спросить:
– Марта, почему ти хочешь расстаться?
Именно этого вопроса она ждала с самого начала, и теперь её точно прорвало. Маска равнодушия слетела, даже бледность исчезла с лица – щёки заалели, глаза сверкали, руки быстро жестикулировали.
– Потому что я больше не могу так! Меня не устраивают такие отношения! Да, я ни с кем не была… так, но у меня были друзья. Меня любили – и я любила.
– Да, тебя любили, – подтвердил он тихо, точно сам себе.
– Я знаю, что это такое! Я не могу просто так! Меня всё это мучает! Я хочу тебя чаще видеть – ты не согласен. Тебя вполне бы устроило только раз в неделю. Тебе от меня ничего не надо, кроме…
На них оборачивались, но Кидан её не останавливал. Он всё понял. Ему достаточно было этих её истеричных обвинений, нелепых взмахов тонких рук, чтобы понять: она любит. Боже, как она его любит! И никуда от него не денется.
Он воспрял духом. Заулыбался. И, провожая её на 17 автобус, произнёс, бравируя:
– Ти сказала: последний раз. Давай, я провожаю тебя, если «последний раз».
Она молча, через плечо взглянула на него и улыбнулась одними глазами. В эти минуты они понимали друг друга без слов. Как странно: всё, что ей было нужно, – просто сказать ему о наболевшем, и чтобы он её выслушал, не возражая. Теперь её сияющие глаза говорили одно: «Я тебя обожаю!»
роман "Пришелец", 1 книга, отрывок.