Последний день Бетельгейзе

Дарья Корытько
«Жизнь очень странная и необъяснимая штука. И все-таки это похоже на шанс»

    От города несло запахом гниющего моря. Никто по правде его не ощущал, но каждый чувствовал, что он бродит у них под кожей. Сирены охрипли от многочасового воя и уже жалобно фонили, пуская шелест над крышами многоэтажек. Люди перестали кричать и просто стояли посреди улиц, повернув лица на северо-восток. Рядом с луной разгоралось красное пятно размером с пятирублевую монету на вытянутой руке. Посреди монотонного шелеста динамиков иногда было слышно, как падали из рук ненужные рюкзаки.

    И запах подгнившего заплесневелого моря мерещился всем в молчаливой толпе. Кроме одного человека.

    Чужие запахи на одежде преследовали ее с самого утра. Будто решили накрыть заранее, на всю жизнь вперед. Которой уже не будет.

    Духи женщины. Наивно-неприятный детский запах чьего-то дома. Запах эвкалипта. Бывает, что даже не прикасаешься к человеку, а его запах все равно цепляется за ладони на ближайшие пару дней. Она недовольно перебирала этот клубок, понимая, что свой запах между ними как-то затерялся. У каждого дома есть запах. У кого-то пахнет яблочной шарлоткой и вещами из старого шифоньера. У кого-то одеколоном и немного цементом. Запах дома каждый человек носит с собой разрешая окружающим понять, кто перед ними стоит.

    Но свой между ними так и не находился. Она прикрыла глаза и с трудом распутала тонкий кофейный аромат. Ухватилась за него и вздохнула с облегчением.

    - Что в этот раз?

    Она приподняла веки и повернулась. Голубые глаза с красной паутинкой на белках от постоянного недосыпа. Бледно-рыжие рваные волосы. И запах кофе.

    - Знаешь, я не понимаю, как ты их различаешь, - он сел рядом, протягивая ей бумажный стаканчик, - но живи мы чуть дольше, я бы предложил тебе стать моим путеводителем в мире запахов.

    - Может, проводником? – она поправила непослушную белую прядь волос и взяла стаканчик, - Пахнет морем.

    - До моря тут далеко, но я тебе верю.

    Он сел поближе и положил ладонь ей на запястье.

    - А я помню, как вообще с тобой общаться не хотела, - вдруг засмеялась она, - думала, ты ветреный какой-нибудь.

    - Кто бы говорил, ты вообще сидела динозавриков из бумаги сворачивала! – он поднял глаза к пятну, ставшему больше Луны, - И отвечала невпопад. Решил, что ты так внимание привлекаешь.

    Она засмеялась и толкнула его локтем:

    - Если и так, то что?

    - Я рад, что ты и правда оказалась дурой. Иначе бы в свой последний день сидел бы тут один.

    - Нашел бы еще кого-нибудь.

    - Не нашел бы, - он снова тревожно посмотрел на режуще-белое небо, - я просто знал, что мы будем вместе. С первой секунды.

    Он нырнул во внутренний карман куртки и достал голубого бумажного динозаврика. В висках что-то покалывало, перетекая к уголкам глаз. Или это просто от слишком яркого света.

    - Ты когда-нибудь думал, что доживешь до того времени, когда взорвется Бетельгейзе?

    - С детства мечтал увидеть сверхновую, - он улыбнулся и убрал белую прядь за ухо, - но не думал, что это будет последнее, что я увижу. Скажешь что-нибудь как итог своей жизни?

    Она задумалась и расстегнула куртку:

    - Я всегда хотела след оставить. Ну, знаешь, чтобы обо мне осталась какая-нибудь память или хотя бы статья в Википедии. Нам ведь всем так страшно, что через сотню лет уже никто не будет знать, что мы жили. А теперь я понимаю, что если во вселенной кто-то и есть, то они никогда о нас не узнают. Мы исчезнем. И у вселенной о нас не останется никакой памяти. Это страшно, понимать, что все, что делал ты, миллионы людей тысячелетиями – это все впустую. Ведь от нас не останется ничего, кроме атомов.

    - Разве есть разница, останется память или нет, если ты вот-вот умрешь? – он нахмурился и посмотрел на нее.

    Она отпила кофе и опустила глаза:

    - Тогда к чему нам вообще стоит стремиться? Или, стоило, лучше сказать…

    - Сложно сказать, - он откинулся назад, - знаешь, что я всегда хотел у тебя узнать… а почему тогда ты так меня ненавидела?

    - Тоже сложно сказать, - она скинула куртку и подергала свитер за ворот, - может, мне нужно было довести тебя до предела, чтобы понять, что ты меня не бросишь.

    - Серьезно?

    - Вполне, - она обняла колени и наклонила голову, - если бы ты продолжил обращать на меня внимание, это бы значило, что ты не выбросишь меня, когда я стану неудобной…

    Он громко засмеялся:

    - А помнишь, как все пошло не по плану?

    Она закатила глаза, но не сдержала улыбку.

    - Может, дело не в памяти вовсе, - он снова отпил кофе и улыбнулся, но теперь лишь глазами, - ты столько времени боялась пойти навстречу. Как много времени мы потеряли просто от того, что боялись довериться. А, знаешь, я все понял. Дело в кактусах.

    - Каких кактусах?

    - Смотри, - он сбросил куртку и встряхнул руками, - лютую часть жизни мы обнимаем кактусы и орем от того, как сильно их любим. А шипы все глубже. Орем все громче. И потом в один день осознаем, что кактусу вообще-то ни горячо, ни холодно. И наплевать ему, что мы так крепко его обнимали. И мы начинаем ненавидеть все растения. Обклеиваемся пластырями и ждем новой ботанической атаки. Тебе будто бы нужно, чтобы тот, кого ты любишь, сам испытал твою боль. А это издевательство, а не любовь… короче, ты перестаешь доверять всем растениям думая, что у всех есть колючки. И ты даже не узнаешь, что вообще-то бывают еще фиалки. А маргаритки ты видела? Нет. Потому что ищешь одни кактусы… это ведь так глупо, думать, что все в этом мире одинаковы. Я бы на месте продавцов тебя из цветочных выгонял за такое неуважение к растениям…

    Она усмехнулась и бесшумно положила голову ему на плечо.

    - Люблю твои метафоры. Жаль, только что они такие запоздалые…

    - Может, и запоздалые, - он покраснел и поцеловал ее в макушку, - но думаю, ты это все до меня поняла. Ты знаешь, какие запахи принадлежат людям. В мире миллиарды людей, кому также хотелось быть с близкими. Может, не запахи ты чувствовала, а то, что у этих людей внутри.

    - Может… их ведь так много. Поэтому я и писала рассказы. Чтобы оставить в них людей, которых никогда не встречу. А знаешь, ведь когда я была маленькой, то думала, что когда мы говорим по телефону, то на том конце провода слышны все наши мысли!

    - Будь так, не было бы никакой ненависти друг к другу… мы бы просто знали, что у каждого внутри творится. Мы бы понимал…

    Он прервался и окинул взглядом улицу. Люди стояли близко друг к другу. Кто-то обнявшись, держась за руки или просто рядом. Изредка слышался шепот.

    Первая в истории минута, когда на планете не прозвучало ни одного проклятия.

    - Я точно знаю, что мне было ради чего жить, - крикнул он, - чтобы любить бумажных динозавриков и искать маргаритки. И тебя... Чтобы под конец можно было крикнуть: ну, где ты там, долбаная сверхновая, я готов!!

   Воздух нагревался, будто услышав его. Небо заполнило раскалено-белым цветом так, что глаза прожигало сквозь веки. Запах гнилого моря стал шумным океаном, бегущим по венам.

    Он взял ее за руку и поднял закрытые глаза к небу.

    - Солнце?

    - Что?

    - Ты этого не видишь, но я улыбаюсь...

    Она сдержала судорогу, но слеза бесконтрольно скатилась по щеке на его куртку.

    Тонкие коготки впились в руку. Он покрепче сжал ее и замер.


    Излучение раскаленной звезды стремительно прожигало небо.