Кто рано встает, тому Бог подает. Что подаст, в каком объеме, тут уж кому как выпадет. Но то, что день у ранней птахи будет длинным – это догма.
Друзья, переделав с раннего утра уйму дел, встретились только после обеда на дороге. Притормозили, вышли из машин, поговорили о работе, о том о сем, и собрались уже разъезжаться, как вдруг, Владимир Петрович спросил:
- Ты чем заниматься будешь?
- Да вроде, ничего такого. С утра с делами разгребся, – ответил Иван Антонович.
- Айда, ко мне! Пообедаем! Да и праздник сегодня, день радио. Замахнем по капле! Идем, идем! – настоял на своем Петрович, заметив признаки сомнения у старого друга: - Твоей позвоним, чтобы не волновалась. Не впервой! А еще я тебе презентацию организую!
- Это какую, такую - презентацию? – заинтересовался Антонович.
- Сам увидишь. Постоялец у нас с Любашей появился! Интере-е-сный тип, закачаешься! – друг загадочно улыбался, усаживаясь за руль своей машины.
…Хозяйку они нашли на кухне, на «рабочем» месте, как водится у плиты. Шкворчала, пыхала аппетитным парком сковородка. На плече хозяйки, Антонович, с удивлением увидел обыкновенного цыпленка. Птенец цепко держался острыми коготками за ткань летнего халата, ловко балансировал коротенькими крылышками при движениях своего ходячего насеста.
- Встречай гостей, Любаша! – сказал хозяин, и весело добавил: - А вот и «презентация!» - указывал он на цыпленка.
Люба приветливо поздоровалась с Иваном Антоновичем.
- Что-то, редко заходишь, куманек! - и уже обращаясь к мужу, проговорила, тепло улыбаясь: - Сыми квартиранта, мешает!
- Дела, кума! Все в работе! – отвечал ей Антонович, с любопытством разглядывая птенца.
Владимир Петрович, посмеиваясь, положил руку на плечо жены. Цыпленок недоверчиво глянул на появившийся в его поле зрения новый предмет, клюнул прокуренный желтый ноготь и шустро побежал по локтю, перебегая на другое место. Хозяин, подмигнув гостю, ловко вывернулся, держал плечи прямо, нагнув при этом свою бычью шею, вытянул обе руки коромыслом.
Птенчик целился взбежать на голову, но промахнувшись мимо шеи мужика, резво перебежал на другую, приподнятую вверх, руку, до самого указательного пальца.
- Ну и цирк! – восхитился Антонович: - На гастроли готовитесь?
- Рекомендую! Василиск! – смеялся хозяин, меняя положение тела. Цыпленок послушно посеменил в другую сторону, но в этот раз не поддался на уловку. Уселся на плечо человека, поглядывал светлыми бусинками глаз по сторонам. Огляделся и деловито начал выклевывать что-то понравившееся ему на ухе хозяина. Бойкий нахал, необычно черного окраса с бордовым отливом едва наметившихся перышек маленьких крылышек.
- Странный он у вас! – отметил гость, поглаживая головку птенца, с интересом оттянул крыло: - Черный как уголек, а подкрылки багровые, как старый жар. И глазки… Вообще удивительно: смотришь – светлые, а на солнышке блеснут, тоже, красным отливают. Что это вы, генетики доморощенные, вывели?
- Заметил! – довольный хозяин посадил птенца в нагрудный карман: - Поэтому и назвали его – Василиск… Нет, нет. Ты глянь, от него прямо разит магией…аспид, а не цыпленок.
…Пообедавшие, слегка хмельные, мужчины сидели на мягких креслах в зале, отдыхали. Василиск крутился рядом, старался запрыгнуть на колени Петровича. Тот, засмеявшись, вытянул ногу. Василиск замахал крылышками и резво вбежал на коленки своего друга. Хозяин подхватил верткого шалуна, посадил в карман рубахи. Птенец повертелся немного в кармашке и затих, натянул на глазки сонные пленки, угрелся и заснул.
- Иначе не угомонишь его! - рассказывал Петрович, - Пригреется вот так, и спит! Ходишь по разным делам, а он спит в кармане. Или проще, проснется и ездит, одна головенка торчит, смотрит по сторонам. Надоест сидеть – вылезет на плечи. Ну, сущее дитя!
- Никогда не подумал бы, что курица в доме жить будет! – улыбался Иван Антонович: - Всякое видел, но такое впервые! И долго ты его обучал?
- Не-е! Сразу научился! Представляешь, целая история с ним вышла. Осенью, под самый снег приблудился ко двору старый петух. Поспрашивали соседе, те молчат, не наш, говорят. Куда его девать? Оставили…не объест. На суп он старый, день варить год жевать такого. И ведь прижился: черный, худющий. Только странно было: мои петухи бойкие, чужака не примут, а на этого ноль эмоций. Почему? Летом стало ясно: застала его Любаша на гнезде, а под ним махонькое яйцо, еще не обсохло.
- Знаю: это редко, но бывает. Моя мать, таких курей, называла по украинскому, «петухопир». Курица с петушиным оперением…
- Вот, вот! Снесся, этот «петухопир». А Любаша взяла и подложила яичко под наседку. И ведь дела то, вывелся цыпленок. Мелкий, черный как уголек, но живучий. Курица его не приняла, пришлось самим заниматься. Ночью на грелке, днем у Любани.
- Как это?
- Просто! Любаш, покажи, как ты аспида выносила.
Люба женщина статная, настоящая русская. Идет – плывет, глядеть приятно. Засмущалась, но взяла у мужа Василиска, подышала на него и положила под халат, в ложбинку между грудей.
- Так и носила его! – виновато улыбнулась куму.
- Да! – протянул тот: - Повезло ему!
Ванька, не забывайся! – пошутил хозяин и указал на цыпленка: - А куда деваться? Выгрели и пустили по дому. А теперь и сами рады. Много веселья с ним. До того забавный – спасу нет!
- А кошки твои? Не съедят?
- Не трогают! Я их сразу познакомил, теперь он у них, бывает по самым головам ходит, терпят! Только одно хлопотно, не любит Василиск одиночество! Пищит, ищет кого-нибудь! Особенно когда в огороде работаем, заблудится в зелени и подпрыгивает, и пищит! Где вы, где вы? А увидит, обрадуется и бежит со всех лапок, крылышками машет! Вот тебе и «куриные мозги!» Умный, паршивец…
Друзья долго посмеивались, вспоминая самые разные случаи с птицами и другими домашними животными.
… Прошло года два. Как-то, во время ужина в гостях у Петровича и Любаши, Иван Антонович вкусно прихлебывая горячую куриную лапшу, вдруг, вспомнил об их «постояльце».
- Поди уж, совсем вырос! Гарем содержит! – смеялся он, припоминая шустрого птенца: - Я рассказывал тебе как-то, об их «постояльце!» – пояснил он сидевшей рядом с ним жене Елене.
- Беда, брат, вышла! – горестно вздохнул хозяин, заботливо поглядывая на своих гостей, подкладывая им лучшие куски: - Съел я его!
- Ты чего? Оголодал что ли? Сам съел, и жене не оставил? – поперхнулся от неожиданности Антонович.
- Сам и съел! – подтвердил свои слова хозяин: - Вырос Василиск, гаремом обзавелся. Хороший петух, голосистый! Злой на кур и чужаков, но нас, наверное с год признавал, шел на голос….Позовешь, бывало, Васька-а… А он клохчет, отзывается! Только, стала потом, Любаша жаловаться! Кидается, говорит… Проходу по двору нет, все с хворостиной хожу. Ну а я - в смех! На то, мол, он и петух, что бы на баб прыгать! Только зря я так шутил! С петухами, брат, иной раз лучше не церемониться! Особенно с такими… аспидами…
- Это точно! - подтвердил Иван Антонович: - Я как-то, тоже, над детишками подсмеивался, на петуха жаловались! А как, тварь пернатая при мне мальца с ног сбила да клевать стала – мигом в котел, петух тот полетел! А шпоры я вызолотил, да на веревочку надел! Носите, говорю, детки – вот он, обидчик ваш! Опасная птица, дурной петух для детей! Так, с Василиском, как вышло?
- Так и вышло! Сижу я в зале, слышу – Любаша вошла и затихла чего то. Вышел, обомлел! – Владимир Петрович с жалостью поглядел на жену: - Сидит, милая и плачет! А по ноге, от колена до пяты, все в крови… И кровь – алая, алая! Васька, говорит, напал! Не смогла отбиться! Тут не до шуток, брат...
- Да уж! – встряла в разговор хозяйка: - Неделю на ногу не наступала, и еще две хромала! Жуть! Налетел, черный, страшный. Гребень кровью налился, глаза красные, когти желтые. Демон, а не петух.
- И полетела, аспидова голова, буйная! На бульон, больную лечить! Только, Любаша наотрез отказалась врага есть. Пришлось самому. Вот так, получилось. Взыграла в нем василискова натура. Короткая память, выходит у курицы… Да…неважная презентация вышла тогда… Привык он к людям, страх – уважение к человеку, природой во всякого зверя заложенное, потерял… Змей, на не петух, был…
- Я тебе, давно говорю! – захмелевший Антонович повернулся к своей жене: - Нельзя с большой лаской к животным и птице… Обижать зазря - нельзя, а порядок во дворе должен быть! Всех в строгости держать надо! - Антонович назидательно воздел к потолку палец, горделиво поглядывая на женщин: - И знать, кого в свой двор тащишь! Мутный он был, Василиск ваш. Я это еще тогда заметил.