Мои женщины. Ноябрь 1963. Мой «сашок-дружок».
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
Иллюстрация: Современное фото из сети Интернет. Вот точно также динамично и циклично менялся мой облик, рост и форма тела по годам возраста с 3-х лет (1956 г.) до 13-ти лет (1966 г.). Точно такой же резкий скачок в росте с 10 по 11 год жизни, потом с 11 по 12, и с 12 по 13 годы. С 1963 года я каждый год вырастал ровно на «полголовы», становился выше ростом, «ширше» в плечах и мощнее в жилистых мышцах. При этом ноги удлинялись, но продолжали оставаться худыми, жилистыми и почти одного размера стопы.
Приключение со смегмой начисто отвратило меня от всяких ночных эротических сновидений и поллюций потому, что сильно напугало. Дело в том, что, живя в семье, в которой главный человек – это медик, пусть не врач, а военный фельдшер, но по опыту работы, особенно в послевоенный период 1956-1957 годов, когда моя мама была одна фельдшер на три шахтёрских посёлка и девять деревень, она была больше чем врач, она была настоящим Доктором. Моя мама не только была врачом общей практики, она была одновременно детским врачом, врачом ухо, горло, нос, глазным врачом, хирургом, акушером, психиатром и психологом, лаборантом, медсестрой и сестрой милосердия. Я сам не раз помогал маме делать мелкие операции по зашиванию рваных и резаных ран на голове, руках и теле человека. Я даже однажды помогал маме, когда она вырезала из груди (сиськи) одной из женщин что-то инородное, тяжело плюхнувшееся в тазик, который держал я обеими руками…
Немудрено, что в нашей семье царил культ чистоты и санитарии, чистого нательного и постельного белья, мытья рук после посещения туалета, перед едой и после прихода с улицы. Наша мама была одарена сверхчувствительным обонянием и могла по запаху «раскрыть» любое наше «преступление», совершённое дома, в школе или на улице. Наша мама знала по медицинским делам практически всё, что было нужно для спасения жизни человеку, попавшему в беду или заболевшему чем-либо. Вот почему я изначально, с детства, знал, что такое «венерические заболевания» и как они «подцепляются».
Я, мой старший брат Юра и наш папа очень боялись и полностью отвергали от себя эти самые «венерические заболевания». На улице про «венеру» (заболевания, передающиеся половым путём - автор) говорили всегда шутливо, небрежно, грубо, со смехом, но тоже с тайной неприязнью и боязнью. У нас в доме, в семье Суворовых, мы особо на эту тему не распространялись, но наша мама всегда строго и неуклонно, по случаю, напоминала нам о необходимости беречься и избегать «недостойных настоящего мужчины приключений».
Дело в том, что наша мама работала старшей медицинской сестрой инфекционного отделения Суворовской центральной районной и городской больницы №1, которая в мирное время обслуживала город Суворов и все пригородные сёла, посёлки и деревни, а также была для остальных сёл, посёлков и деревень Суворовского района Тульской области центральной, как сейчас, например, ту же роль имеют областные больницы и поликлиники. Кроме этого в военное время или в период эпидемий и ЧП наша городская больница должна была быть госпиталем и центром борьбы с эпидемиями.
Вот почему наша мама, военный фельдшер, с опытом непрерывной работы с Финской войны 1939-1940 года и Великой Отечественной войны 1941-1945 годов так организовала сестринскую работу в инфекционном отделении, что она больше походила на военную медицинскую службу. За это нашу маму не только уважали, но и ценили, как незаменимого высококлассного универсального специалиста-медика. У нашей мамы не было только одного – формального медицинского высшего образования, а во всём остальном она была медиком высшего класса.
Таким образом, моё отношение к той смегме, которая у меня образовалась, было крайне и резко отрицательным. После этого «приключения» я на всю оставшуюся жизнь выработал свои правила личной гигиены и заботы о моём «сашке-дружке», вообще о своём теле и организме. Куда бы меня не помещала моя жизнь и судьба, везде я применял эти правила личной гигиены и не расставался с пузырьком марганцовки, пузырьком йода, набором самых необходимых лекарств «от простуды», «от живота», «от газов», «от головы», «от недомогания», а также с бинтами, лейкопластырем, ватой, кремом для заживления ранок, царапин и порезов и другими медицинскими средствами самозащиты. С 1963 года я не только начал интересоваться и узнавать значение разных медицинских лекарств и средств, но и почти самостоятельно применять их.
Мой старший брат Юра тоже имел свою личную тайную аптечку, но она у него была не общая, а конкретная – для заживления синяков, ранок, порезов, ссадин, ушибов. Например, у него были кремы, которыми он маскировал свои синяки на скулах и под глазами, ап также кремы и мази, которыми он смазывал свои непослушные вихры, приучая их к красивой причёске наверх и назад. У меня же мои волосы на голове росли так, что мне можно было только носить причёску с прямым чубчиком или с чубом на бок и с пробором над левым ухом. Эх, если бы мне такую причёску, как Юре!
Весь остаток ноября и весь декабрь 1963 года я даже не помышлял и не хотел ночных встреч с моими книжными или кинематографическими феями красоты и страсти. Эти призрачные феи теперь казались мне фуриями, которые обязательно принесут мне зло, несчастье и болезненное страдание, потому что им очень трудно сопротивляться во сне. Я заметил, что мой «сашок-дружок» вдруг начал потихоньку расти, увеличиваться в размерах, а вместе с ним и начали расти мои «кокушки». Теперь я уже не удивлялся, что они всё время шевелились в своих кожаных мешочках, то поднимались, то опускались, перекатывались и даже «играли» друг с другом – кто кого перегонит в своём движении вверх-вниз.
Теперь я иногда становился перед зеркальной дверцей маленького шифоньера в моей комнате-спальне, задирал рубашку и майку под подбородок, выпячивал свой худой живот и рассматривал в отражении своего «сашка-дружка», который из заострённой письки, похожей на огрызок карандаша, вдруг стал превращаться в аккуратный столбик с округлой головкой, очень похожий на перевёрнутый гриб подосиновик. При этом он тоже «не стоял на месте», а играл, как мои «кокушки».
Однажды я заметил, что мой «сашок-дружок» подрагивает, оживает, потихоньку набухает, увеличивается в размерах и «поднимает голову». Я замер, глядя на своё отражение, и не стал ему мешать продолжать напрягаться. «Сашок-дружок» как будто ждал этого моего разрешения и рывком «приподнял голову», а затем начал пульсирующе всё напрягаться и напрягаться, увеличиваться и увеличиваться, выпрямляться и выпрямляться.
Вскоре мой «сашок-дружок» окончательно выпрямился и встал торчком прямо перпендикулярно моему животу. Он полностью набух, трепетно дрожал от напряжения, его головка напряглась и даже кожица крайней плоти стала из морщинистой гладкой и обнажила вершинку головки. Я увидел гладкую блестящую кожицу головки моего «сашка-дружка» и маленькие розовые губки с прорезью, из которой, я это уже знал, я писаю.
Я смотрел на это чудо, отражающееся в зеркале, как бы со стороны, не воспринимая моего «сашка-дружка» как моё создание и продолжение, а как бы его самого, самостоятельного, отдельного от меня. Сердце учащённо билось, но большего, чего-то волнующего и жгучего, кроме любопытства, я не чувствовал. Я видел его отдельно от самого себя…
Это ощущение меня заинтересовало. Я даже немного обиделся. Как это так?! Это мой собственный «сашок-дружок», а он действует без моего участия и без моей воли? Непорядок…
В следующее мгновение мой «сашок-дружок» ответно и вероятно, обиделся и чуть-чуть «поник» головой. Он качнул головкой и двинулся вниз, на что я немедленно среагировал и мысленно начал с ним разговаривать.
- Постой! – сказала я своему «сашку-дружку» в зеркальном отражении. – Погоди! Не спеши. Дай на себя посмотреть, какой ты.
- Ого, да ты реагируешь! – мысленно воскликнул я, увидев, как мой «сашок-дружок» рывком вернул своё положение торчащего вперёд грибка.
- Посмотрим, как ты ещё можешь реагировать, - сказал я самому себе и представил, что мой «сашок-дружок» гордый и независимый.
Мой «сашок-дружок» в ответ на моё мысленное представление вдруг ещё сильнее поднял свою головку. Потом, в ответ на другие мои представления о герое-победителе, вообще вдруг напрягся ещё сильнее и встал не просто торчком, перпендикулярно животу, а немного вверх, как бы «в гору».
- Вот это да! – восхитился мысленно я. – Ну ты даёшь! А что ты ещё умеешь?
Мой «сашок-дружок» вдруг начал покачивать головкой, как бы в такт музыке, потом вообще всем своим телом-столбиком начал делать колебательные движения вверх-вниз. К этим движениям я добавил движения влево-вправо и мой «сашок-дружок» затанцевал! Мысленно я подобрал к этим его движениям ритмичную рок-н-рольную мелодию и мы так несколько минут с ним танцевали перед зеркалом.
Ни разу и никогда ещё я не видел и не испытывал ничего подобного и я в этот момент был страшно горд и счастлив, что открыл в себе и в моём «сашке-дружке» такие уникальные способности. Мы были с ним едины, в союзе, в дружбе, во взаимопонимании и он слушался меня, а я мог управлять им…
После того, как мы с моим «сашком-дружком» так поиграли и потанцевали, я решил ещё больше «поуправлять» им, заставить его то подниматься, то опускаться, то напрягаться, то ослабевать. Сначала он чутко реагировал на мои мысленные команды, а потом, когда я властно и, вероятно, грубо скомандовал ему: «Встать!», он вдруг обидчиво поник, и начал стремительно опускаться, уменьшаться, сникать. Через несколько секунд он превратился опять в мою заострённую письку, очень похожую на огрызок карандаша.
- Всё, дружбе конец! – сказал во мне внутренний голос моего друга из деревни Дальнее Русаново – деда «Календаря».
От его присутствия и голоса я невольно вздрогнул, как человек, застигнутый при каком-то тайном непотребстве, сильно смутился и подумал, что и моя Фея красоты и страсти могла тоже видеть и присутствовать с моими играми с моим «сашком-дружком». Фея молчала…
Я облегчённо перевёл дух и подумал, ощутил, что моя дружба с моим «сашком-дружком» не закончилась, а только начинается. Он подрагивал, шевелился, пульсировал, наверно, обижался на меня и сердился, но жил и был со мной. Мы с ним были едины в одном организме. Я был уверен, что мы поймём друг друга и научимся не только дружить, но и действовать совместно, вместе, в единстве и целостности. Это ощущение, видимо, передалось и ему, потому что я опять увидел, как он из сморщенного состояния вновь превратился в толстенький грибок с красивой головкой, только без особого напряжения.
Вот так, к моим «внутренним голосам» - деду «Календарю», Фее красоты и страсти, к голосу моего отца, моей мамы и моего брата, добавился немой и молчаливый, но такой красноречивый «голос-поведение» моего «сашка-дружка», моего «писюна», «писюнца», моей «письки» или «писки» (в зависимости от нашего с ним настроения). Долго, ещё очень долго, почти до 1974-1975 годов (11-12 лет), мой «сашок-дружок» был в таком статусе, изредка пробуя становиться «Сашкой» или даже «Александром Сергеевичем». Нынешний его статус моего «сашка-дружка» меня полностью устраивал и я был невыразимо рад и горд тем, что установил с ним контакт и дружеские отношения.
Из моих грёз и моего мира интимной дружбы с самим собой, а также из позы обнажённого отрока, застывшего на целый час перед зеркалом шифоньера в недвусмысленной позе, меня вывел шум в прихожей и приход с работы моих родителей и возвращение к ужину моего шумного и энергичного старшего брата. Я лихорадочно оправился, комом заправил в штаны майку и рубашку, покрылся пунцовым окрасом с ног до головы, немедленно взволновался учащённым сердцебиением и ничего не мог придумать, кроме того, чтобы кинуться на свой диванчик, уткнуться «лобом» в диванный валик и сделать «сонное выражение лица».
В мою комнату в тот же миг зашла моя мама меня проведать. Она прошла ко мне, молча потрогала мне лоб, поправила мне рубашку на спине, которая предательски торчала из-за пояса штанов, и вышла из комнаты. Что меня выдало?! Наверно, запах…
Мне было ужасно стыдно, но я уже ничего не мог с собой поделать. Во мне всё и все ликовали! Дед «Календарь», моя Фея красоты и страсти, мой «сашок-дружок». Они откровенно смеялись и радостно насмехались надо мной и вскоре я сам, поборов стыд и смущение, возликовал вместе с ними.
- Я становлюсь мужчиной! – шепотом вслух сказал я самому себе, а в это время во мне всё пело, ликовало, кричало, бесновалось…