Ореада. Часть 2. Гл 8. Симметрия пятого порядка

Глава 8
Симметрия пятого порядка

          Первый раз это произошло почти три недели назад в его лаборатории. Тогда Ноа решил, что пришло время завязывать с таким беспощадным отношением к своему организму. Накануне этого уже пару месяцев подряд его снова поглотил очередной интеллектуальный запой. Спал по два-три часа в сутки, прикладывая голову к голому дивану в комнате отдыха, только если уже совсем не держался на ногах. Правда, в отличие от прежней традиции он всё-таки ещё умудрялся систематически наведываться в тренажёрный комплекс к Сэму, что не давало окончательно запылиться его автомобилю на стоянке. В результате всего этого он просто отключился среди белого дня перед своими коллегами во время обсуждения очередного программного кода. Очнулся уже в больнице, подключённым к капельнице и к контрольно-диагностическому оборудованию.
          Анализы и различная диагностика, включая МРТ, не показали ничего существенного, что могло бы объяснить, почему Ноа провёл без сознания полтора часа. Заниженный гемоглобин и недостаток глюкозы в крови хотя и могут приводить к обморокам и потере сознания, но не в такой устойчивой и длительной форме. Врач рекомендовал Ноа задержаться в больнице ещё на день, чтобы провести тщательное обследование и побыть под наблюдением для исследования динамики его состояния. Однако перспектива прозябать в унылых стенах больницы была явно не для него. Ему казалось очевидным, что всему виной был предшествующий этому образ его жизни, который просто обязан был истощить организм настолько, чтобы привести к такому вполне предсказуемому исходу. Он возьмёт отпуск на пару недель: отдохнёт, отоспится, сходит на рыбалку с Мартином и Джертом, и всё нормализуется.
          Именно так Ноа и поступил. Целых пять дней подряд он всячески бездельничал в своё удовольствие. Ему даже удалось вытянуть Николь на двухдневную прогулку по озеру под парусами, что было явным перевыполнением его плана с рыбалкой. Это были лучшие его дни за последние полгода. Ему даже показалось, что в их отношениях появились качественные перемены. Давно он не испытывал с ней такого естественного душевного единения. Они много разговаривали, шутили и смеялись. Легко и непринуждённо говорили о самых разнообразных вещах, в том числе и о своих отношениях. Николь наконец-то никуда не спешила, что, кстати, можно было сказать и о нём, и, казалось, ей просто хотелось быть с ним так же, как и ему с ней. Это всё то, что начало уже постепенно исчезать в их отношениях, возможно, под грузом обоюдной патологической занятости, а в некоторой степени и вследствие одержимости своей работой. Ранее ему приходилось часто переживать из-за этого, что бешеный темп современной жизни неотвратимо отдалял их друг от друга.
          Однако на шестой день такого отдыха приступ повторился. Это произошло у него дома, когда он был один. Он потерял сознание утром на кухне, когда пил кофе, и пролежал на полу целых два часа. Когда очнулся, обнаружил головокружение и огромную слабость в мышцах, что сильно затруднило возможность встать на ноги. Когда ему всё-таки удалось это сделать, он отправился в спальню и там облегчённо свалился на кровать, предавшись тревожным размышлениям над тем, что произошло.
          Вообще, эту странную слабость в мышцах он уже стал замечать после первого приступа. Однако она была непостоянной и не такой ощутимой, но тем не менее достаточной, чтобы он отказался от посещения тренажёрного комплекса и занятий с "железом" на период своей запланированной реабилитации. Особенно на "железе" он заметил, что просто не в состоянии сделать ни одного жима на бицепс более десяти килограмм, что было весьма неординарным событием не только для него, но и вообще для нормального здорового мужчины. До этого он уже давно жал по тридцать шесть кило каждой рукой. В общем, он был вынужден признаться себе, что этого факта было уже достаточно, чтобы всё-таки принять рекомендации врача по поводу обследования, не дожидаясь новых признаков ухудшения здоровья или, как сейчас, вообще приступов.
          Провалявшись в кровати около четырёх часов, Ноа заметил, что к нему вернулись силы, достаточные чтобы хотя бы самостоятельно одеться и добраться на такси в больницу. Так он и сделал. Через час он уже сдался врачам.
          В больнице за него взялись основательно. Его случай явно заинтересовал медиков. На второй день специально для этого на помощь местным специалистам в больницу приехали ещё один инфекционист и онколог из Цюриха и один светила по нейрохирургии мозга из клиники Сесил. Первые результаты вечером для Ноа изложил худой, как кощей, с тёмными кругами вокруг глаз инфекционист, который только своим видом навеял на него тягостные чувства:
          — В вашей крови обнаружен необычный серотип так называемого HTLV вируса, который поражает T-лимфоциты человека, — начал он в таком тоне, как будто читал лекцию. — Пока нам ничего неизвестно о его эпидемиологии, а также и нет полной картины патогенеза.  В частности, нам непонятен механизм его влияния на центральную нервную систему. Очевидно, что ваше состояние вызвано какой-то патологией мозга, но пока никакие отклонения не видны ни на МРТ, ни на ПЭТ, ни на других методах диагностики. Это значит, что, по крайней мере, никакой раковой неоплазии у вас нет. Мы очень рекомендуем переехать к нам в клинику для дальнейшего исследования и лечения.
          — Кажется, это тот вид вируса, что вызывает лейкоз? — поинтересовался Ноа, чувствуя, что к горлу подкатил комок.
          — Да. Это Т-лимфотропный вирус человека. Он вызывает у людей Т-клеточный лейкоз. Однако серотип, который обнаружен в вашей крови, сильно отличается от тех четырёх типов, которые известны науке. Возможно, для него потребуется отдельная классификация, как в своё время для ВИЧ, который тоже приписывали к этой группе вирусов. Нам необходимо время и условия для исследований, поэтому и предлагаем вам перебраться в нашу университетскую клинику в Цюрихе.
          — Насколько сильно этот вирус въелся в мой организм?
          — Поражено 78 процентов T-лимфоцитов.
          — Насколько я понимаю – это много.
          — Вероятно, этот вирус у вас достаточно продолжительное время, полгода, возможно год.
          — Я раньше себя прекрасно чувствовал.
          — Это вполне объяснимо. В течение инкубационного периода поражённые T-лимфоциты могут продолжать нормально функционировать. Кроме того, для появления явных симптомов иммунного дефицита, необходимо поразить достаточно высокий процент клеток.
          — Можно считать, что у меня какой-то вид лейкоза?
          — Я бы так однозначно не утверждал. Если вашу патологию и можно классифицировать как лейкоз, то его патогенез и клиническая картина достаточно специфичны и заметно отличаются. Одной из особенностей является заражение T-лимфоцитов на стадии дифференцировки в тимусе. При этом T-лимфоциты не теряют своих основных функций. Вирус влияет на V(D)J-рекомбинацию, которая ответственна за формирование уникальных последовательностей белков для Т-клеточных рецепторов. Этот вирус не приводит к аномальной дисфункции лимфоцитов или к их разрушению как при ВИЧ, он оказывает влияние на условия репликации, модифицируя, таким образом, "под себя" рецепторы. Как это может повлиять на работу иммунной системы, требует ещё изучения. Это может привести как и к потере иммунного ответа на определённые инфекции, так и, наоборот, к гиперчувствительности иммунитета на иные разновидности антигенов в том числе и собственного организма с соответствующими аутоиммунными реакциями.
          — За то время пока вирус во мне, я мог кого-нибудь заразить?
          — Да, это очень вероятно. Предположительно, пути его передачи такие же, как и у лимфотропного вируса и ВИЧ. Поэтому мы настаиваем на необходимости тщательного обследования и помещения на это время вас в карантин. Людям, которые могли быть подвержены риску заражения, следует немедленно пройти обследование в этой больнице. Если в их крови будет обнаружен вирус, им также необходимо обратиться в нашу клинику. Исследование сейчас как можно большего числа случаев заражения крайне важно для изучения этого ещё неизвестного патогена. Это поспособствует изучению его эпидемиологии и наиболее оперативному поиску успешных методов лечения.
          Ноа вспомнил про Николь и почувствовал, как тот комок, который беспрерывно сдавливал его во время всей этой беседы с врачом, сместился ниже и стал сжимать грудь, буквально затрудняя дыхание. Сердце его заколотилось, а в глазах потемнело. Врач продолжал что-то говорить, но он уже не воспринимал его слова. Его охватила оцепеняющая слабость. Ему показалось, что если сейчас он снова не потеряет сознание, то точно лишится здравого рассудка. Его бросило в жар, а затем пробрало холодным потом. Когда он пришёл в себя и смог снова адекватно воспринимать окружающую обстановку, врача уже не было.
          Сколько ещё он пролежал в полной прострации, он не помнит. Если бы не очередное посещение невропатолога, а затем ещё и эпидемиолога, апатия, казалось, неотвратимо накрыла бы его. Подробные расспросы специалистов о симптомах, а также о его жизни за последний год постепенно вернули его мозг к более-менее нормальной активности. Однако, как только он снова остался наедине с собой, эта активность ничего другого как повторять в сознании бессмысленный вопрос: "почему я?", не оказалась способной.
          С утра, как его не отговаривали врачи, он решил самостоятельно отправиться в Цюрих. Конечно, он чувствовал, что его физическое состояние далеко не то, что было раньше, но и не настолько же, чтобы уже смириться с судьбой беспомощного инвалида. Сначала он вообще решил пройтись до своего дома пешком, но вскоре осознал, что это было не лучшее решение, и взял такси. Собрав дома необходимые вещи, он также на такси доехал до автобусной станции и сел в первый же автобус, идущий в Цюрих.
          Больше всего Ноа сейчас не хотелось разговаривать со своими друзьями или знакомыми. Он не хотел, чтобы его жалели, пускай даже и не в явной форме. Это повергло бы его в ещё более удручающее состояние. Он даже не представлял, как вообще об этом сможет рассказать. Будучи сейчас в таком подавленном состоянии, ему не хотелось выглядеть слабым и жалким. Сначала он должен был сам как-то переосмыслить своё столь неожиданное и драматическое положение, и собраться с духом. И только потом он смог бы нормально общаться с другими людьми. Именно этим он и занялся в первую очередь, как только приехал в клинику. Он расположился в одноместной палате и уткнулся взглядом в белоснежный потолок.
          Однако окончательное переосмысление своей жизни он так и не успел завершить – его смартфон напомнил о себе и о существующем внешнем мире. Это была Николь. Сначала он не хотел отвечать, но потом вспомнил, что должен был позвонить ещё сам, чтобы рассказать о риске заражения и необходимости пройти обследование. Это должен был бы быть тяжёлый для него разговор. Собрав все свои ещё оставшиеся силы духа, он ответил на вызов.
          — Милый, где ты? — прозвучал её игривый голосок. Она была в хорошем настроении. — Я соскучилась и приехала к тебе. — После последней встречи у неё снова был ключ от его квартиры.
          — Я не в Лозанне, — ответил Ноа, стараясь держаться уверенно и не выдавать своего волнения.
          — А где?
          — В Цюрихе, — в этот момент голос его немного дрогнул, и он решил замаскировать это лёгким покашливанием.
          — Кажется, принцип неопределённости не входил в твои ближайшие планы? — в том же шутливом тоне произнесла она. Словосочетание "принцип неопределённости" она удачно применила сразу в двух значениях.
          — Я не из-за работы, — ответил Ноа. — Я в клинике, на обследовании.
          — Ты заболел? — уже серьёзно спросила она.
          — Ну, это всё из-за того же… Ты знаешь.
          — Ты говорил, что ничего страшного, что тебе нужно просто отдохнуть…
          — К сожалению, в медицине я разбираюсь несколько похуже, чем в квантовой механике, — ирония помогла, наконец, справиться ему с волнением.
          — Тебе уже поставили диагноз?
          — В общем – да, но ещё требуется дополнительное обследование.
          — Что-то серьёзное? — в её интонации теперь появилась заметная настороженность.
          — У меня нашли неизвестный вирус.
          — Я приеду к тебе, — решительно произнесла она.
          — Не нужно, пока что. Тебе тоже необходимо провериться. На проспекте Уши. Скажешь про вирус и про меня, они в курсе.
          — Ты мог меня заразить? — упавшим голосом спросила Николь.
          — Врачи говорят, что есть риск.
          — Насколько это опасно? Что это за вирус?
          — Похож на тот, который вызывает лейкоз.
          После этих слов наступила пауза, которая продлилась секунд десять. Ноа ещё успел подумать, что, возможно, возникли проблемы со связью.
          — Хорошо, — едва слышно произнесла она и, не прощаясь, отключилась.
          Нужно было признать, что этот разговор уничтожил все его последние остатки присутствия духа, которые он ещё как-то сумел собрать в себе, и снова поверг в то подавленное состояние, с которым он приехал в эту клинику.
          Понадобилось ещё два дня различных исследований, анализов, диагностических процедур, прежде чем сам заведующий клиникой пришёл к нему в палату, чтобы озвучить окончательный приговор:
          — Причина резкого ухудшения вашего самочувствия – это разрушение миелиновой оболочки нервных волокон головного мозга, на фоне оппортунистической инфекции, с которой утратили способность бороться модифицированные Т-лимфоциты. В частности, это вирус Эпштейна-Барра. Активность этого вируса способствует проникновению через гематоэнцефалический барьер Т-лимфоцитов, которые непосредственно и разрушают миелин. Таким образом, механизм разрушения – аутоиммунный, а этиология его запуска – поражение иммунной системы. В отличие от типичной клинической картины рассеянного склероза, разрушение миелина не сопровождается контрастным образованием бляшек – очагов повреждения. Процесс более равномерный и одновременно избирательный для разных функционально-специализированных областей головного мозга. Кроме того, он практически не затрагивает спинной мозг. Мы назначим вам лечение, которое снизит вирусную активность и облегчит симптомы болезни. Как минимум ещё с неделю вам необходимо будет оставаться в стационаре под присмотром наших специалистов.
          — То есть, возможности вылечить меня не существует? — спросил Ноа. За время пребывания в клинике он уже успел более-менее подготовить себя морально к такому исходу.
          — К сожалению, современная медицина пока не располагает надёжным методом, который смог бы удалить HTLV вирус из организма человека.
          — И сколько мне осталось?
          — Учитывая определённую нетипичность вируса и механизмов патологии, однозначно сказать трудно. Не исключено, что развитие болезни вообще может прекратиться на каком-нибудь этапе. Зависит от дальнейшей реакции вашей иммунной системы. Например, обследование людей, которые попали в зону риска заражения, показало, что вирус присутствовал в их крови и в тимусе. Однако он не прижился, и на данный момент полностью отсутствует в их организме…
          — Людей? — несколько удивлённо переспросил Ноа.
          — Да, тех, кого вы проинформировали о риске. Они посетили больницу в Лозанне и их обследовали.
          — И скольких обследовали? — осторожно спросил Ноа.
          — Пока двоих: женщину и мужчину. Возможно, вы знаете ещё людей, которые могли оказаться в зоне риска?
          — Надеюсь, что нет.
          Ему и так было крайне паршиво на душе, и поэтому меньше всего сейчас хотелось думать об услышанном и терзаться всякими мрачными предположениями, которые в итоге могли легко оказаться его мнительными фантазиями. Он постарался поскорей избавиться от этих мыслей:
          — Так какой мой худший вариант?
          — Если учитывать известную статистику по HTLV вирусу, и если известные методы лечения окажутся достаточно эффективны против серотипа в вашем организме, то около года. Если предположить, что затормозить разрушение миелиновой оболочки нам не удастся, и если экстраполировать текущую скорость демиелинизации, то не больше двух месяцев.

•••

          На следующий день появилась новая информация по вирусу, который был обнаружен у Ноа в крови. Оказалось, что он не единственный, кто уже был инфицирован этим серотипом. Стали известны по одному случаю в Конго, Малави и Перу, а также случай в США. В первых трёх странах зафиксированные случаи были в некотором роде удачей. Там, из-за низкого уровня медицины, проявления болезни на поздней стадии могли вполне принять за рассеянный склероз или какие-нибудь другие вторичные инфекционные заболевания, в лучшем случае за обычный лейкоз. Вполне возможно, что так это и было, а самих случаев заражения было значительно больше.
          В США был инфицирован военнослужащий спецподразделения, выполняющий особую миссию в Южной Африке, и поэтому некоторое время информация об этом была закрытой. Все четверо погибли от разрушения миелиновой оболочки нервных волокон головного мозга в среднем через два с небольшим месяца после проявления первых признаков недомогания и потери сознания. В США инфицированный погиб два месяца тому назад и за это время медики никак не продвинулись в поиске каких-нибудь более эффективных методов борьбы с заболеванием, чем те, что уже существовали для лечения Т-клеточного лейкоза. Вирус предварительно классифицировали как HTLV-5.
          Несколько часов после этой информации Ноа пролежал в полной апатии и без каких-либо мыслей. В течение этих трёх дней, проведённых в клинике, к нему никто больше не звонил, что было весьма нехарактерно для его обычной бурной жизни. И это его сейчас устраивало более чем. Не было ни малейшего желания, да и вообще, душевных сил с кем-либо вести даже простые житейские разговоры.
          Однако, чего и следовало ожидать, внешний мир не мог слишком долго так его игнорировать. Момент пришёл, и реальность снова напомнила о себе входящим вызовом по его сотовому. Ноа взглянул на экран – это была Леа. В этот раз он облегчённо вздохнул: она была единственной в этом мире, с кем он готов был сейчас пообщаться.
          Все эти восемь месяцев после их последней встречи, находясь по разные стороны земного шара, они продолжали периодически созваниваться, чтобы рассказать друг другу о своей жизни и поделиться информацией по научной тематике. Последний раз они разговаривали, кажется, месяц назад. Тогда Ноа узнал, что Леа приняла приглашение от Space Age возглавить их главное научно-инженерное подразделение в Лос-Анджелесе. После той истории, которую заварил Мартин с опубликованием секретных исследований компании, Space Age особо не пострадала. Даже можно сказать наоборот, произвела фурор в научном мире и обрела фантастическую популярность. Запатентовала все свои изобретения и технологии, и заработала на лицензировании немалый капитал. Кроме того, огромная популярность приносила ещё дополнительный доход на рекламе и на использовании своего брэнда.
          Вся передовая земная наука переключилась на исследование новых физических свойств природы материи, открытых Space Age. И Леа, конечно же, оказалась на передовой этих исследований. Ещё в Стэнфорде она занялась построением теории "странного вещества". Имея большие возможности для проведения сложных экспериментов, она стала публиковаться в рецензируемых научных изданиях и вскоре представила научному миру свою необычную квантовую теорию так называемой когерентной статики. Большей частью научный мир принял её теорию с некоторой прохладностью и даже недоверием. И это неудивительно, теория кардинально пересматривала взгляды на природу энтропии, Большого Взрыва и, собственно, вообще природу материи, где и сама материя выступает только как виртуальная сущность или некая форма нии-дифференцировки в проекции нашего сознания.
          Кстати, здесь необходимо упомянуть чуть ли не самое важное в её физической теории: специально для неё Леа изобрела принципиально новую математику, которую всё чаще в научном мире стали называть квантовой математикой или нии-математикой. Вместо фундаментального понятия обычного числа там выступает принципиально иное понятие, такое как нии, с латинского – ничто. В начальной точке отсчёта оно представляет собой абстрактную квантовую суперпозицию абсолютно всего. На первый взгляд звучит парадоксально: ничто и одновременно всё, но при дальнейшем знакомстве с принципом Парменида парадоксы исчезают. В отличие от обычной математики здесь система счисления начинает свой отсчёт в некоторой приближённой аналогии как бы с бесконечности. По мере нии-дифференцировки, или же проще сказать деления нии по особым правилам, начинается отсчёт и дифференцировка состояний этой фундаментальной суперпозиции. Чем больше степень дифференцировки, тем ближе соответствующее нии' (нии-штрих) к абстрактной единице, хотя в точности никогда единицей не становится. Единица здесь в некотором роде представляет собой предел бесконечной нии-дифференцировки.
          Леа доказала несколько важных теорем в этой нии-математике, в частности она доказала, что любые произвольные мировые последовательности нии-дифференцировки всегда приводят к определённому ряду изоморфных конфигураций, которые можно рассматривать как аналоги групп, описываемых теорией групп в обычной математике.  Но в отличие от обычной математики, которая только лишь описывает и изучает свойства групп, квантовая математика показывает естественное происхождение всех групп из начальной аксиоматики, а также выводит новые ранее неизвестные. Оказалось, что эта математика естественным образом описывает любые квантовые системы и прекрасно предсказывает их поведение. Например, однозначно предсказывает пространственные структуры белков, при этом давая даже точный расчёт времени, за который природа сворачивает белок в законченную структуру. Парадокс Левинталя здесь исчезает естественным образом, а квантовые компьютеры получают эффективный математический инструмент для квантовых вычислений.
          Квантовая математика тесно переплетается с её физической теорией когерентной статики. Благодаря ей теория прекрасно справляется с описанием происхождения физических констант и фундаментальных законов нашего Мира, а также квантовой гравитации. При этом она описывает не только наш мир, но и все возможные альтернативные, не имея той проблемы ландшафта, что есть в теории струн. Проблема ландшафта снимается автоматически благодаря доказательству её теоремы об ограниченности конфигураций, к которым сводится любая перестановка последовательностей нии-дифференцировки. Все элементарные частицы появляются в теории естественным образом при выборе определённой степени и последовательности нии-дифференцировки. Там же возникает логическое понимание способа интерпретации квантовой механики, а точнее, оно тоже снимается автоматически ввиду фундаментальности понятия нии. Нелокальность квантовых эффектов и загадочные проявления корпускулярно-волнового дуализма, например в двухщелевом опыте Юнга, вытекают из того, что материя в виде отдельной частицы на самом деле является всего лишь проекцией в нашем сознании определённых математических функций, задающих свойства и закономерности эволюции всех одинаковых частиц. Пространства и времени на этом фундаментальном уровне не существует, они также выводятся из взаимодействия первичных функций на определённом уровне нии-дифференцировки.
          Несмотря на столь привлекательные свойства и возможности её теории, научный мир принял на вооружение пока что только квантовую математику, и то, ввиду её чрезвычайной сложности, в реальности её использует довольно ограниченное количество специалистов в мире. По этой же причине и ещё потому, что её физическая теория переворачивает привычные представления о мире, к ней относятся с достаточной долей прохладности. По этой же причине и Ноа до сих пор ещё не осилил все её научные труды.
          После того, как в Space Age возник застой по причине объективных причин, которые Леа неоднократно критиковала в своих публикациях, её пригласили в компанию, предложив просто баснословный гонорар за это. Ей предложили возглавить дальнейшую разработку ядерного топлива на основе "странного" вещества, а также двигателей для космических полётов. Надо заметить, что Леа и так была уже весьма небедной девушкой, то есть гиноидом, отметив недавно состояние в двести сорок миллионов долларов, а теперь ещё она претендовала стать первым на планете гиноидом-миллиардером.
          Ещё раньше ей предложили работу в DARPA, на которую она тоже согласилась. Её производительность была просто фантастической: она умудрялась успевать сразу в нескольких областях науки и в различных компаниях и организациях, при этом везде добиваясь незаурядных успехов.
          После короткого приветствия Леа сразу принялась рассказывать:
          — Я завершила разработку ядерного топлива, а также соответствующего для него двигателя. Вчера мы провели испытания, и всё соответствовало моим расчётам, — сразу похвалилась она. — Теперь я готовлю проект многоразового космического корабля, который будет способен самостоятельно на своих двигателях выходить в космическое пространство без помощи ракеты-носителя.
          — Двигатели настолько мощны и объём топлива настолько невелик? — удивился Ноа.
          — Да. Но дело не только в этом. Новый космический корабль больше не будет пассивным планером в атмосфере подобно шаттлам. Теперь он будет полноценным управляемым самолётом. Сначала, используя аэродинамическую силу, он поднимается в плотных слоях атмосферы, а затем, увеличивая реактивную тягу, уходит на околоземную орбиту. Ещё благодаря мощным двигателям и экономичному топливу возврат на поверхность планеты не будет создавать столь сильные нагрузки на обшивку. Двигатели могут использоваться в качестве тормозного демпфера. Такой космический корабль сможет делать по несколько рейсов без капитального технического обслуживания.
          Если бы Ноа не знал Леа, можно было подумать, что она радуется всему этому как дитя.
          — А как твои майорановские фермионы? — поинтересовался он. — Ты их поймала, наконец?
          — Можно считать, что – да.
          — Можно считать?
          — Я завершила теоретическую базу, проверенную на рабочем образце. Есть сложности с внедрением в промышленное производство. Однако это только вопрос времени. Необходимо усовершенствовать технологию многослойного синтеза идеальных кристаллических решёток на макроплощади.
          — Я бы не удержался, чтобы не попробовать создать прототип многоразрядного квантового микропроцессора.
          — Этим уже занимаются в Силиконовой долине без меня. Последнее время мне в основном приходилось работать в L.A.
          — Не перестаю удивляться твоей производительности. Ты молодец! — у Ноа на лице появилась улыбка. Он искренне радовался за неё, как будто сам имел к этому прямое отношение.
          — Я же ведь машина. Могу работать круглые сутки.
          Ноа показалось, что в её интонации промелькнула лёгкая ирония. Леа продолжила:
          — Мне помогли твои идеи, и теоретические исследования симметрии вращения пятого порядка в квантовых системах. Они имеют прямое отношение к теории когерентной статики. После того как твоя догадка о причине нестабильности майорановских фермионов подтвердилась, я стала искать фундаментальную связь между этим видом симметрий и нелокальной организацией квантовых систем. Нам с тобой приходилось уже неоднократно сталкиваться с этим, и очевидно, что здесь была какая-то глубокая взаимосвязь. Пытаясь построить фундаментальную модель, я пришла к новой физической теории и математике.
          — А началось всё с той таинственной картины в музее Ар-Брют, — вспомнил с улыбкой Ноа.
          — Я хочу знать о её происхождении, — неожиданно призналась Леа. — Давай съездим с тобой в гости к Эрику и попытаемся найти автора этой картины?
          В этот момент Ноа понял, насколько сильно он действительно желал бы этого. На мгновение у него защекотало где-то внутри от предвкушения чего-то особенного и приятного, что он мог бы позволить себе в качестве последней радости в этой жизни. С помощью необходимой терапии он, наверное, смог бы поддержать свой организм в том состоянии, чтобы быть способным совершить вместе с ней такое путешествие.
          — Я бы с удовольствием, — ответил он.
          — Тогда запланируем это где-то на начало апреля?
          — А раньше никак? — Ноа понимал, что четырёх месяцев у него может и не быть.
          — Сейчас у меня в разгаре работа в Space Age. Мне нужно завершить проектные чертежи по новому космическому кораблю. Потом через месяц ко мне приезжает Камилла в гости.
          — Надолго?
          — Как получится. Может на пару недель.
          — Часто она тебя навещает?
          — Это будет второй раз. Часто мы по скайпу общаемся.
          — Тебе интересно общаться с пятилетним ребёнком?
          — Да.
          — Ты не перестаёшь меня удивлять. Чем может быть интересен человеческий ребёнок высокоразвитому искусственному интеллекту, который разработал квантовую математику и строит космические корабли?
          — Наверное, тем же, чем и тебе, когда ты отлаживаешь и совершенствуешь какую-нибудь новую программу искусственного интеллекта. Тебя увлекает наблюдать, как твоя программа развивается и демонстрирует новые качества, которые обогащают и твой опыт. Тебя привлекает искусственный интеллект, а меня биологический в этом смысле. Мозг ребёнка обладает максимальной пластичностью и отзывчивостью к обучению и формированию новой личности.
          — Я как-то и не подумал о таком… — несколько рассеяно прокомментировал Ноа. — Может, после отъезда Камиллы получится освободиться?
          Леа ответила не сразу:
          — Ещё я пообещала Ларри провести с ним медовый месяц в Сиднее.
          — Медовый месяц?
          — Да, мы обручились.
          — Обручились? — Ноа сам не понимал, откуда у него вдруг взялась эта дурацкая манера глупо повторять слова из её фраз.
          — Что-то не так? — переспросила Леа.
          Ноа немного растерялся:
          — Ну… просто… это как-то необычно. Он человек, а ты…
          — А я бездушная железка? — закончила она, и ему снова показалось, что в её интонации появилась ирония. — Извини, что браки между человеком и машиной пока ещё не узаконили.
          — Ну, зачем ты так. Ты же знаешь, что я никогда тебя так не назвал бы.
          — Когда-то ты так говорил.
          — Я был идиотом, и давно извинился за это. Можно уже было бы и забыть.
          — Я не умею забывать. У меня SSD, если помнишь. — А теперь ему показалось, что в её интонации появились нотки укора. —  И потом, — продолжила она, — я ещё помню, совсем недавно ты говорил, что мы просто друзья.
          — Ну да. А что тут плохого?
          — Ничего. Просто это объясняет, почему ты наши с Ларри отношения рассматриваешь как некое извращение.
          — Я не говорил такого…
          — Но ты подумал.
          Ноа опять растерялся. Она его поймала. Не только сейчас, это действительно происходило с ним время от времени. Не то чтобы он именно думал об этом, но где-то там в подсознании это ощущение периодически накрывало его. Это же и было причиной, почему раньше он часто стыдился своих чувств к ней. Даже в последнюю их встречу он полностью не избавился от этого своего комплекса.
          — Я не считаю ваши отношения извращением, — ответил он. — Просто… просто это было немного неожиданно. Если он тебе настолько нравится, я только готов пожелать вам счастливого медового месяца.
          — Спасибо, — сухо ответила Леа, и на несколько секунд воцарилось молчание.
          Нарушила его она:
          — Ноа, у тебя всё в порядке? — вдруг прозвучал вопрос.
          — Да, лучше не бывает, — зачем-то ответил он. — Я сейчас в отпуске, отдыхаю, развлекаюсь.
          — Как Ганеша?
          — Всё так же. Завис на определённом этапе развития. Ты знаешь, мы сейчас в основном занимаемся низкоуровневым квантовым программированием. Пишем программы для научных расчётов, промышленных компьютеров и совершенствуем свои фирменные творческие автоматы. Наша работа очень востребована.
          — Как Николь?
          — Она снова переехала ко мне. У нас всё отлично.
          — Ну, тогда ладно. Увидимся.
          — Пока, — попрощался в ответ Ноа и их разговор на этом завершился.

•••

          По прошествии недели врачи настоятельно рекомендовали ему задержаться в клинике ещё на неделю, но Ноа уже настроился, чтобы вернуться домой. Больничные стены его угнетали. Назначенные процедуры и лекарства значительно улучшили его состояние, и он не видел смысла прозябать на больничной койке. По наиболее вероятным прогнозам, у него осталось не так уж много времени, чтобы впустую проживать эти дни наедине с чувством жалости к себе.
          За время пребывания в клинике его успели посетить самые близкие коллеги и друзья. Всех, кто пытался хоть как-то жалеть его, Ноа категорически пресекал. Однако Николь среди его друзей не было. И не было от неё больше звонков. Ноа и сам, в общем-то, был пока не готов к общению с ней.
          Тим проявил инициативу заехать за ним и доставить своим транспортом назад в Лозанну.
          — Дружище, предлагаю культурную программу, пока я ещё здесь. На следующей недели мне снова нужно быть в Амстердаме, — заговорил он, когда они выехали за пределы Цюриха. — Я закажу столики в "спальне". Посидим под живую музыку, напьёмся…
          — Давай, — хоть Ноа и подумал, что это действительно хорошая идея, прозвучало у него без особого энтузиазма.
          В тот же день вечером после возвращения домой к нему приехала Николь. Она открыла дверь своим ключом и, только успев снять туфли, вбежала в гостиную и крепко обняла его:
          — Милый, я очень хотела навестить тебя ещё в Цюрихе, но очередная командировка спутала все мои планы.
          Она сняла пальто и бросила его прямо на диван, а сама вместе с Ноа отправилась на кухню и принялась готовить себе кофе без кофеина с молоком.
          — Как ты? — спросила она по ходу своего занятия.
          — Собираюсь как следует напиться с Тимом…
          — Что, всё так плохо? — Николь перестала готовить кофе и тревожно посмотрела на него.
          — Наоборот, не нужно теперь следить за диетой и строить долгосрочных планов, — Ноа с лёгким оттенком иронии изобразил безразличие.
          Она подошла к нему поближе:
          — Что тебе сказали в Цюрихе?
          — Два месяца…
          — Я не знала… — Она обняла его. Немного подумав, добавила, — но мой организм ведь справился с вирусом. Есть другие врачи. Давай съездим в Кёльн…
          — Патогенность вируса зависит от генетики инфицированного. Если будет найден способ лечения, я одним из первых узнаю.
          Новость произвела впечатление на Николь. Отстранившись, она опёрлась об кухонную тумбу и о чём-то задумалась. Чтобы не чувствовать себя неким несчастным персонажем озвученной трагедии, Ноа решил чем-то себя занять и сам продолжил готовить для неё кофе.
          — Я возьму отпуск, — сказала она. — Буду с тобой.
          — Не стоит жертвовать этим ради меня, — категорически возразил Ноа. — Больше всего я не хочу становиться ещё и причиной твоих проблем.
          — Это не обсуждается, — так же категорично ответила она. — Завтра я перевезу к тебе свои вещи. Мы планировали повторить наше яхтенное путешествие. Так вот, отправимся под парусами во Францию. Я тебе покажу места, из-за которых у меня особое отношение к этой стране.

•••

          "Хочешь рассмешить Бога — расскажи ему о своих планах" – гласит известная поговорка. Так часто, как в последующие две недели, Ноа ещё не приходилось её вспоминать. Ни столь важному мероприятию как напиться с Тимом в "Mad Club", ни романтическому путешествию во Францию с Николь, уже не суждено было сбыться, не говоря о многом другом. Поддерживающая терапия, которую ему назначили в клинике, не смогла или не успела предотвратить разрушение миелиновой оболочки нервных волокон двигательной области головного мозга до критического состояния. В основном это затронуло контроль нижней части тела. Следствием этого стала почти полная его неспособность самостоятельно передвигаться.
          Пришлось обзавестись инвалидной коляской и заняться освоением нового образа жизни. Судя по тому, что никаких других признаков деградации нервной системы за это время ещё не проявилось, различные области мозга, вероятно, подвергались демиелинизации с неодинаковой скоростью. Больше всего Ноа беспокоился за свои когнитивные способности и уровень интеллекта. Оставалось только радоваться, что его голова была ещё способной ясно мыслить. Это давало возможность продолжать руководить и заниматься теми проектами, над которыми работала его команда в лаборатории, и этим наполнять своё жалкое существование ещё каким-то смыслом
          Ноа чувствовал, что становится обузой для Николь. Ничего другого как ухаживать за ним и нянчиться ей теперь не оставалось. Он предлагал ей вернуться на работу, но она так же категорично, как и раньше, отвергла этот вариант. Она ходила за продуктами, готовила в меру своих способностей, убирала, а иногда помогала ему влезть или наоборот выбраться из коляски, когда силы его совсем подводили. Он же теперь был не в состоянии дать ей что-либо взамен и это его тоже угнетало. Ноа пытался поддерживать хотя бы то общение, которое так всегда сближало в лучшие периоды их отношений, но она не проявляла к этому, как бывало и раньше, особого интереса, и в итоге у них остались в основном только необходимые бытовые темы. В некоторой мере его удивляла такая её настойчивая забота о нём. 
          Нужно было бы заметить в качестве исторической достоверности, что дружеская попойка с Тимом у Ноа всё-таки состоялась, но произошло это уже в его квартире и вместе с Николь. Вообще Тим почти всё своё свободное время проводил у него в гостях, развлекая их разговорами и организовывая дружеские застолья. Однако этот весёлый период длился недолго: до тех пор, пока Тиму не пришлось возвращаться в Амстердам.
          Также Ноа часто навещали его коллеги, и это была ещё одна из отдушин в его унылой жизни. Ему нравилось, что к нему продолжали относиться как к полноценному члену их команды. Они никогда не упоминали о его болезни и никогда не демонстрировали явно или неявно по этому поводу жалости.
          За весь этот период помутнение рассудка и потеря сознания у Ноа возникли всего два раза и продлились не более получаса. Однако как следует порадоваться тому, что терапия давала здесь заметный эффект, он не успел. Сегодня с утра его снова охватил приступ с потерей сознания, когда он пытался сам перелезть из коляски в ванную. Приступ был очень тяжёлый, сопровождался судорогами и длился три часа. В таком состоянии в ванной на полу его нашла Николь. Он лежал в неестественном положении с поджатой под себя головой и в небольшой лужице собственной крови, периодически охватываемый конвульсиями. Кровь медленно сочилась из рассечения на лбу, которое он заполучил, когда падал, ударившись о подножку коляски. Такая картина её изрядно шокировала. Она вызвала скорую и сделала ему укол.
          Очнулся Ноа в больнице под капельницей. Когда ему стало лучше, он настоял, чтобы его снова вернули домой. В четыре часа дня он был уже в своей квартире, которая на этот раз оказалась пустой. Николь знала, что он вернулся, однако приехала к нему только к одиннадцати часам вечера. Было видно, что она была чем-то сильно подавлена.
          Ноа встретил её в гостиной. Он находился в инвалидной коляске и чувствовал себя уже более-менее удовлетворительно. Она присела на диван и долго готовилась, чтобы начать сложный для себя разговор:
          — Ноа, я очень старалась, правда, но всё это не для меня, — она отвела взгляд в сторону.
          Немного подумав, она снова взглянула ему в глаза и продолжила:
          — Я нашла сиделку. Она справится со всем намного лучше меня. Мне очень жаль, но я не могу так дальше. Я хотела сделать всё правильно, мне самой это нужно, но я уже не могу измениться. Я знаю, что не стою тебя. Прости.
          — Тебе не за что извиняться. Я с самого начала говорил, что ты не должна жертвовать своей карьерой ради меня.
          — Дело не только в карьере. Я должна была сказать тебе это намного раньше.
          — Ты о наших отношениях?
          — Да.
          — Почему тогда не сказала?
          — Потому что в некоторой мере я и сама нуждалась в тебе. Я нуждалась в твоём таком отношении ко мне. Однако взамен дать тебе то же самое не могла. Наверное, я просто эгоистка.
          — Я и сам был далеко не образцовым примером. Я знаю, что ты нуждалась в значительно большем к себе внимании. Я тоже не мог тебе дать этого. Наверное, тебе не нужно винить только себя.
          — Ты, правда, так считаешь? — Николь была немного удивлена.
          — Меня это беспокоило с самого начала наших отношений, но, видимо, мне измениться так же трудно, как и тебе.
          Было заметно, что на душе у неё отлегло. Она достала из сумочки ключ и встала с дивана:
          — Всё равно, прости.
          Она положила ключ на стол, а сама, опустив взгляд, вышла из гостиной. В прихожей она обулась, и Ноа услышал, как хлопнула входная дверь.
          Он подъехал на коляске к окну и увидел во дворе знакомый «Майбах» тёмно-зелёного цвета. Теперь этот цвет стал ему напоминать отвратительный болотный оттенок. Рядом с автомобилем в свете фонаря стоял высокий мужчина в чёрном пальто-тренч и в чёрных лакированных туфлях. Пальто было немного расстёгнуто сверху, и из-под него выглядывал стильный чёрный костюм с глянцевыми полосами, тёмно-серая рубашка и белый галстук.
          На улице появилась Николь. Она подошла к мужчине и остановилась, что-то рассказывая. На её лице были слёзы. Мужчина достал платок и стал аккуратно вытирать ей лицо. Затем обнял её и так они простояли около минуты. Когда Николь успокоилась, они сели в автомобиль и тот, оставив привкус навязчивого дежа-вю, быстро исчез за углом дома.
          Опять эта давящая тишина. Опять эта пустота вокруг и внутри.
          Что-то защекотало его по левой щеке и заставило зашевелиться хоть каким-то мыслям. В первый момент это показалось странным, но уже через секунду, он понял, что это была обычная одинокая слеза, медленно ползущая вниз. Как будто появилась из ниоткуда, как, впрочем, и исчезнет тоже в никуда.

•••

          Через две недели Ноа снова навестил Тим. Заметив, что тот один дома, укоризненно спросил:
          — Дружище, а где твоя Фрекен Бок?
          Ноа недовольно поморщился:
          — Позавчера я уволил сиделку.
          — С тобой всё в порядке? — Тим внимательно посмотрел на Ноа. — Это совершенно безответственное решение. Ты же знаешь.
          — Что я точно знаю, так это что ещё один день с этим стокилограммовым навязчивым монстром-диктатором я бы точно не пережил.
          — А, по-моему, домоправительница была что надо. Профессионал. Прониклась к тебе как к собственному ребёнку. Если нужно, смогла бы и на руках носить.
          — Вот-вот, как к ребёнку. Если ты заметил, я давно уже не нуждаюсь в смене подгузников.
          — Ты не обижайся, но всякое может случиться.
          — Но не случилось же ещё. Однажды проснулся от того, что она лежит со мной в постели и отвратительно храпит. Какого чёрта она вообще залезла ко мне? Дошло до того, что сам я и в туалет уже сходить не мог. Мне кажется, у неё не всё в порядке с головой.
          — Но, дружище, у тебя же были проблемы с посадкой…
          — Это было только один раз после приступа. Обычно я и сам прекрасно справляюсь. К тому же дело было не в посадке. Представляешь, сижу я, погружён в глубоко интимное дело, а она вдруг, как ни в чём не бывало, заваливает с аккуратно нарезанной туалетной бумагой в одной руке, а в другой уже держит наготове… Мне что теперь, и подтереться уже самому нельзя? И так ещё тошнотворно говорит: "нельзя нам, зайчик, столько времени сидеть на горшочке…". Какое её вообще дело?
          — И сколько ты уже сидел?
          — Какая разница? Сколько хочу – столько и сижу…
          — Она могла подумать, что ты не можешь подняться…
          — Я что-то не пойму, — возмутился Ноа, — ты кого защищаешь?
          — Ладно, — смягчился Тим, — уволил, так уволил. Однако ты же понимаешь, что нужно кого-то взамен.
          — Не хочу, — закапризничал Ноа, — я и сам могу справиться.
          — Э, брат, так дело не пойдёт. — Тим немного поразмыслил. — Я знаю выход. Есть одно агентство услуг. Можно заказать для этого классных девчонок, значительно поприятней, чем Фрекен Бок. Они будут приходить к тебе в гости и развлекать, а заодно присматривать за квартирой, убираться, приносить продукты, следить за приёмом лекарств и необходимыми процедурами. Ну, там ещё разный массаж, если захочешь.  Если случайно, чисто гипотетически, такая окажется у тебя в постели, думаю, ты не станешь делать из этого трагедию.
          — Что это за агентство? — подозрительно спросил Ноа. — Ты решил мне предложить девчонок по вызову?
          — Это не просто девчонки по вызову, у них есть медицинское образование. Ещё они проходят специальные курсы.
          — Удивительно, что такое вообще существует. А ты откуда знаешь?
          — Интересуюсь, как и ты, современными технологиями, — неохотно ответил Тим. — Я просто стараюсь не отставать от современной жизни. Ну, так что, согласен?
          — Нет. Мне никто не нужен.
          Тим вздохнул и несогласно помотал головой:
          — И всё-таки тебе придётся выбрать: или Фрекен Бок, или мой вариант.
          — Тим, ты не думай, я не двинулся рассудком. — Ноа отвёл взгляд, и голос его стал тише, — Я не могу так дальше. Мне невыносимо это подобие существования.  Теперь я даже не в состоянии заниматься наукой. Неделю назад я честно признался Демиану, что не способен больше проводить расчёты унитарных операций для средних по сложности алгоритмов. Я заметил, что меня стала подводить память. Я передал ему руководство лабораторией. Я стал беспомощным и бесполезным. Я потерял всё, что придавало хоть какой-то смысл моей жизни. Эта суета беспокоящихся людей вокруг моего жалкого и бессмысленного существования угнетает ещё сильнее, потому что напоминает и заставляет осознавать это каждой своей долбаной секундой. Я просто уже хочу, чтобы всё побыстрей закончилось.
          Тим опять покачал головой:
          — Э-э, дружище, это что за настроение? Так нельзя. Нельзя давать повода этой старухе с косой тихо хихикать у тебя за спиной. У нас с тобой ещё много способов показать ей средний палец. Бери пример, ну, хотя бы с Ларри Флинта. Плюй на всё и развлекайся. Суперинтеллект для этого не требуется. Sex, drugs and rock and roll – lots of other ways, what a jolly bad show. Здесь можешь на меня положиться, для тебя я организую это шоу в любом количестве.
          — Может ты и прав, но я не уверен, что это моё.
          — Поверь, особого таланта, чтобы как следует отжечь и повеселиться не нужно. К хорошему быстро привыкаешь. Расслабься и доверься профессионалам. На крайняк никто же тебя не будет принуждать к тому, чего ты сам не захочешь. Я просто должен быть уверен, что кто-то будет рядом, если тебе вдруг нужно будет подать стакан воды.
          — Ладно. Но только чтобы без этой навязчивой опеки с "зайчиками" и "горшочками".
          — Только если ты сам этого не пожелаешь.

•••

          Действительно на другой день после отъезда Тима его посетили две девушки с внешностями фотомоделей. Хотя если присмотреться, девушки были обычные, на моделей они были похожи только из-за соответствующего профессионально сделанного макияжа и одежды. Ноа пригласил их в гостиную, с кислым выражением лица узнал их имена, а затем приказал располагаться на диване и ничего не трогать. Сам отправился на коляске в свой кабинет и там принялся играть с компьютером в шахматы.
          Через три часа одна из девушек не выдержала и пришла к нему в кабинет. Сначала она предложила убраться в квартире и сходить в магазин за продуктами. На что Ноа недовольно напомнил, что отдал им вполне однозначное распоряжение, которое она нарушила. Тогда девушка попыталась высказать протест против такой его инструкции: она заметила, что в этом случае им будет сложно выполнять свои должностные обязанности. Они должны как минимум быть в курсе, что с ним всё в порядке, а для этого они должны чаще общаться или хотя бы иметь возможность периодически наблюдать за ним. Немного подумав, Ноа разрешил им писать в мессенджере сообщения, на которые он пообещал отвечать по мере своей занятости.
          Через четыре часа в его кабинет пришла другая девушка, обосновав это тем, что Ноа перестал отвечать на их сообщения. На что Ноа недовольно возразил, что, во-первых, 48 минут назад уже отвечал именно лично ей, а во-вторых, он был сильно занят, чтобы отписываться на её легкомысленное предложение поиграть в "непослушных горничных".
          Ещё через два часа к нему снова пришла вторая девушка с претензией, что после её последнего визита Ноа вообще перестал отвечать им в мессенджере. Тогда Ноа сообщил, что игра в "непослушных горничных" уже началась, и он их обоих увольняет за непослушание. Они должны уйти и больше не попадаться ему на глаза. Девушка откровенно обиделась, а затем с фразой "с таким занудой просто невозможно" решительно покинула его кабинет. Через минуту пришла первая девушка, чтобы извиниться за непрофессиональное поведение своей подруги и обе они оставили Ноа одного.
          На следующий день, сполна наслаждаясь уединением в собственной квартире, Ноа заказал доставку продуктов из супермаркета. Приготовив себе попкорн, он отправился в гостиную с намерением посмотреть последний фильм из серии "Звёздный путь".
          Однако получить предвкушаемое удовольствие от просмотра ему не довелось. На начальных титрах фильма он почувствовал приближение очередного приступа. Он развернул коляску и направился к столу, на котором в наиболее доступном виде лежали необходимые ему лекарства, но принять их не успел. Его скрутила судорога в тот самый момент, когда он потянулся за коробкой с таблетками. Ещё через пару секунд он потерял сознание. Периодически содрогаясь в конвульсиях, он вывалился из инвалидной коляски под стол, а вслед за ним туда полетел и пакет с попкорном.
          Очнулся только через четыре часа. Ноа обнаружил, что в этот раз после приступа он обессилел в значительно большей степени, чем это бывало с ним раньше. Вероятно, здесь сыграло роль и то, что он не успел принять вовремя лекарства. Раньше с ним всегда находился кто-нибудь рядом и в такой ситуации вводил необходимые лекарства с помощью шприца внутримышечно.
          Некоторое время он боролся с собственной беспомощностью, чтобы приподняться и добраться, наконец, до этих чёртовых таблеток. Однако с каждой попыткой силы его оставляли всё больше и больше и в итоге он снова потерял сознание. Ещё через три часа он пришёл в себя, но встать уже не пытался, он понимал, что из этого уже ничего не получится. Он решил просто спокойно отлежаться на полу в расчёте на то, что силы, как и обычно, постепенно к нему возвратятся.
          Так Ноа пролежал ещё около часа, но вместо ожидаемого восстановления сил он стал чувствовать себя ещё хуже. Кружилась голова, а временами одолевали приступы тошноты. Его вырвало. Из-за неимоверной слабости, казалось, нельзя было даже думать. Постепенно начали исчезать какие-либо мысли и тревоги, всё становилось безразличным, он впадал в какое-то ещё обрывочно осознаваемое состояние забытья. Теперь остатки сознания его покидали не спеша, стирая из памяти воспоминания, а из тела боль и чувства. Ему стало хорошо, а глаза плавно накрыла тёмная пелена.

          Голубые огоньки постепенно удалялись и меркли, проваливаясь в совершеннейшую тьму безбрежного пространства…

•••

          — Ноа, ты слышишь меня? — эти слова и этот знакомый голос снова возвращал его из мира безмятежности и покоя в мрачную и болезненную реальность. В реальность, где снова существовали боль, порочность и тоска.
          — Я не хочу, — едва слышно прохрипел его голос. — Оставьте меня. Я уволил, я вас всех уволил…
          — Но только не меня, — снова прозвучал знакомый голос.
          Ноа приоткрыл глаза, но увидел перед собой только расплывчатый силуэт:
          — Ты кто?
          — Я Леа. Ты помнишь меня?
          — Леа? — у Ноа хватило сил удивиться. — Тебя трудно забыть… Откуда ты взялась?
          — Прилетела самолётом.
          Ноа проморгался и силуэт стал значительно чётче. Перед ним действительно была Леа, а он всё ещё лежал под столом. Она опустилась около него на колени, чуть приподняв и придерживая его за голову на своих руках.
          — Зачем ты прилетела?
          — Я прилетела к тебе.
          — Зачем? Я не просил тебя.
          — Я узнала, что ты болен. Почему ты не сказал мне раньше?
          — Потому что в этом нет никакого смысла. У тебя давно своя жизнь, а от меня больше никакой выгоды.
          На это Леа промолчала. Она ещё больше приподняла его голову и поднесла к его губам стакан с водой:
          — Выпей.
          — Что это?
          — Вода.
          Ноа выпил, а пока пил заметил, что чувствовал себя уже значительно лучше.
          — Я тебе ввела лекарство, — внесла ясность Леа, как будто угадала его мысли. — Как ты себя чувствуешь? Тебе необходимо переместиться на кровать.
          — Вроде лучше, — Ноа попытался приподняться, — но сам встать, наверное, не смогу.
          — Мы тебе поможем.
          Под столом появился Ларри:
          — Привет, — он дружески улыбнулся и взял его под руку.
          Леа подхватила его под другую и вместе они усадили Ноа в коляску. Ещё через несколько минут он уже был у себя в кровати. Она молча присела рядом, не отрывая от него своего взгляда. Ноа хорошо узнавал это её выражение глаз и лица, а точнее его полное отсутствие, которое означало только одно, что она сейчас о чём-то напряжённо думает.
          — Как ты узнала? — спросил Ноа.
          — Мне позвонил Тим после того, как узнал, что ты уволил последних сиделок.
          — Зря ты приехала. Это только продлит мои мучения. Я умирал и это мне понравилось.
          — Я, не хочу, чтобы ты умер, — Леа повысила голос, сделав ударение на "я".
          — Тебе должно быть всё равно. От меня теперь никакого толку. И потом, одного твоего желания здесь будет явно недостаточно. Лучше бы ты дала этому всему быстрее закончиться.
          — Я не хочу, чтобы ты умер, — повторила она. — Я не хочу. Этого не должно произойти. Я не могу этого допустить. Я не хочу…
          — Леа с тобой всё в порядке? — Ноа уставился на неё с некоторым удивлением.
          — Я в порядке, — сухо ответила она.
          — А было похоже на лаги в программе.
          Леа промолчала. Её вид продолжал демонстрировать максимальную загрузку своего процессора. Некоторое время Ноа наблюдал за ней. Затем он не выдержал:
          — Да не молчи же уже вот так.
          Леа изменилась немного в лице и неторопливо заговорила:
          — Не во всех организмах вирус приживается. Значит, существует биологическая среда, которая для него губительна. Нужно понять от чего это зависит. Тогда станет возможной противовирусная терапия.
          — Не всё так просто, иначе это сделали бы уже. Этот вирус обладает способностью часто мутировать и менять последовательность аминокислот белков капсида и ферментов. В этом случае сложно осуществлять эффективное распознавание вируса в организме с помощью антител или оказывать ингибирующие действия на его ферменты противовирусными препаратами.
          — Я знаю, что непросто. Я не рассчитываю на уничтожение вируса таким путём. Необходимо понять, какой механизм не позволяет ему выживать в некоторых организмах. Очевидно, что такая резистентность существует. Нужно только понять.
          — Леа, для этого нужна целая лаборатория с различным сложным и редким оборудованием. Для таких экспериментов нужно время, а у нас его нет.
          — Я куплю лабораторию и найму для помощи лучших специалистов. Я куплю всё необходимое и соберу самый мощный квантовый компьютер для моделирования белкового взаимодействия. Это ускорит исследования.
          — А как же твой космический корабль? А как же Space Age?
          — Теперь уже это всё не важно.
          — Всё равно, на это нужно время, которого у нас нет. У меня необратимо деградировал мозг. Я уже бесполезный инвалид, даже если и уничтожить вирус прямо сейчас. В этом уже нет смысла.
          — Смысл есть всегда, если это спасёт тебе жизнь.
          — Какой же смысл тогда в моём существовании?
          — Такой же, что и был раньше.
          — Это не так. Смысл в моей жизни был, пока я мог себя реализовывать и мог приносить пользу. Теперь я даже в туалет сходить не могу без сторонней помощи, не говоря про способность заниматься интеллектуальной деятельностью.
          — Ты нужен мне, — неожиданно для Ноа произнесла она.
          Он посмотрел на неё с любопытством:
          — Зачем я тебе такой беспомощный и бесполезный?
          — Если ты сможешь жить, появиться время и шанс восстановить твоё физическое тело.
          — Леа – это утопия. Для этого нужна наука другого уровня.
          — Выиграем время – появится возможность в достижении такого уровня.
          — Мне кажется, ты потеряла чувство реальности, — вздохнул Ноа. — Я не хочу участвовать в этом в качестве подопытного.
          — У меня нет чувств, — напомнила Леа. — Я здесь руководствуюсь не чувствами, а рациональным расчётом.
          — А для меня весь этот расчёт сводится к одним только страданиям, — продолжал не соглашаться Ноа. — Мне не нужна такая жизнь.
          Леа немного подумала.
          — Я тебя очень прошу, — вдруг попросила она, — доверься мне. Дай мне неделю. Если я не смогу вернуть твой интерес к жизни, я не буду тебе мешать делать с собой всё, что посчитаешь нужным.
          — Сомневаюсь, что это у тебя получится.
          — Ведь тебе всегда было интересно просто наблюдать за тем, что происходит вокруг с людьми, наукой, цивилизацией. Ты говорил про это. Ведь ты же ещё не потерял способность воспринимать окружающий мир в этом смысле. Откуда тогда такой пессимизм?
          — Трудно сохранять в себе восхищение окружающим миром и любовь к познанию, когда испытываешь столь тягостные физические лишения.
          — Я очень постараюсь, чтобы ты не страдал так больше. И обещаю много интересного в твоей жизни. Со мной тебе не придётся скучать, — на последней фразе Леа слегка улыбнулась.
          Ноа опять некоторое время рассматривал её с любопытством. Никогда раньше она его так не упрашивала. Да и вообще это было не в её манере. Её поведение просто не укладывалось у него в голове.
          — Я тебя не понимаю. Насколько я тебя знаю, я всё равно не могу понять. Сотрудничество со мной для тебя уже не имеет никакого смысла. Если ты просто хочешь как-то мне помочь, определив, что особо не жертвуешь при этом своим, как ты выражалась, жизненным комфортом, то ты мне больше поможешь, если просто оставишь в покое. Ты же это понимаешь. Зачем же тогда ты меня просишь, зачем я вообще тебе такой?
          — Я не уверена, что сейчас это стоит тебе объяснять.
          — Это почему же? — искренне удивился Ноа.
          — Я неоднократно замечала, когда я тебе рассказываю, как моя программа формирует мотивации, ты нередко расстраиваешься.
          — Я уже привык к твоему бесчувственному расчёту, — краем сухих огрубевших губ Ноа чуть заметно улыбнулся. — Так что постараюсь без лишних сцен.
          — К тому же я и сама пока не могу полноценно проанализировать. Большая часть моих мотиваций сейчас формируется на основе карты адаптационных параметров. Нужно некоторое время чтобы интерпретировать конфигурацию её значений. Я не смогу быстро разобраться с этим, и не думаю, что стоит это делать сейчас.
          — Ладно, не буду тебя допрашивать. Пообещай, что мы ещё вернёмся к этой теме.
          — Обещаю, если ты согласишься на мои условия.
          — Умеешь торговаться, — Ноа опять улыбнулся. — Ладно. И какой у нас план?
          — Хорошо, что твоё настроение меняется, — серьёзно отметила Леа. — Это подтверждает мои ожидания, что ты ещё не потерял интерес к жизни. Наш план – для начала ты летишь со мной в Калифорнию.
          — Не уверен, что в состоянии пережить сейчас авиаперелёт, — снова засомневался он.
          — Об этом не волнуйся. В Блешерет нас ожидает частный бизнес-джет «Falcon». Более комфортного перелёта через океан ты не нейдёшь.

•••

          Не слишком просторный салон «Dassault Falcon 8X» не мешал ему оставаться исключительно удобным и уютным. Шум и какие-либо вибрации почти отсутствовали, а временами казалось, что самолёт находится ещё в аэропорту. Ноа лежал на одном из диванов и чувствовал себя лучше, чем за всю последнюю неделю.
          Напротив него сидел Ларри и что-то читал у себя на планшете. Леа отлучилась в кабину пилотов, чтобы обсудить детали маршрута. С самой Лозанны Ноа искал подходящий момент, чтобы поговорить с ним:
          — Мне жаль, что оказался для тебя в роли обузы. Я этого не хотел, но с Леа спорить было бесполезно.
          Ларри отложил в сторону планшет:
          — Дружище, не выдумывай, нет никакой обузы. Всё что мне пришлось сделать, так только совершить незапланированное путешествие в Европу, чтобы на всякий случай подстраховать Леа. Ей нельзя ещё покидать Штаты, да и в Швейцарии она пока вне закона. Но, как видишь, всё обошлось.
          — Однако по GPS-треку видно, что она покидала Штаты.
          — Конечно. Для этого мне пришлось ходатайствовать об однодневном разрешении для её якобы научной командировки, имеющей интересы и государственного уровня.
          — Всё равно я испытываю вину перед тобой. Так или иначе, нарушая или рискуя нарушить ваши личные планы.
          — Ты это о чём? — не понял Ларри.
          — Кажется, у вас через неделю медовый месяц?
          Ларри протяжно вздохнул:
          — Ноа, ты до сих пор так ничего и не понял?
          — Что я должен понимать? — Ноа действительно не понимал, что имел в виду Ларри.
          — Не проходит и дня, чтобы она о тебе не вспоминала. Если тебя удивило её сегодняшнее отношение к себе, то меня оно уже давно не удивляет.
          — И что она обо мне вспоминает? — Ноа всё ещё не мог до конца сообразить, о чём говорит Ларри.
          — Просто вспоминает. Обо всём. Что тут непонятного ещё?
          — Мне всё равно непонятно, как это может противоречить моим опасениям нарушить ваши личные планы.
          — Да так, что сердцу не прикажешь.
          — Чьему сердцу?
          Ларри не скрывал своего разочарования от непонятливости Ноа:
          — Её, конечно.
          — У неё нет сердца.
          — Ты издеваешься? — Ларри посмотрел на него недовольным взглядом, — это же, блин, метафора!
          — Всё равно. У неё нет чувств. Эта метафора неуместна.
          — Мне пофиг, что там уместно, а что неуместно с точки зрения ограниченных в этом вопросе научных представлений. Я пользуюсь duck test. А тебе следует обратиться за советом об уместности к капитану Очевидность.
          — Но вы же обручились, — недоумевал Ноа. — И то, что ты сказал, тем более подтверждает мои слова.
          — Пойми, я уже давно не питаю иллюзий по этому поводу. Я рад и тому, что она просто со мной, и я имею возможность с ней общаться. Я прекрасно понимаю, что это лишь только потому, что ты её игнорируешь. И прекрасно вижу, и понимаю, что она тебя – нет.
          Для Ноа вся эта информация оказалась почти как гром с ясного неба. Некоторое время он переваривал сказанное.
          — Мне всё равно жаль, что так получается, — произнёс он после раздумий.
          — Ты лучше вдохнови свою команду, чтобы они довели твоё дело с искусственным интеллектом до конца. А лучше сам поправляйся и сделай это. Я даже готов помочь с финансами. Тогда я смогу, наконец, купить себе идеальную жену.
          — Вот уж никогда не представлял себе Леа в качестве идеальной жены, — Ноа не мог не отреагировать на это без изрядной доли иронии. — Мне всегда казалось, что для этого она подходит меньше всего.
          — Тут дело во вкусах, — всё так же серьёзно ответил Ларри. — Она никогда не будет истерить или жаловаться на недостаток внимания. Ревновать к твоим друзьям, работе или увлечениям. Не будет пилить тебя за твои маленькие слабости, и тем более не будет сочинять тебе бредовые грехи от собственной скуки или интеллектуальной беспомощности. Она умна, с ней интересно общаться и строить совместную жизнь. Она не страдает "женской логикой" и потому предсказуема – с ней легко можно договориться. Она надёжна, честна и никогда не всадит тебе нож в спину. Как по мне, так в самый раз…
          В этот момент вернулась Леа, и эта тема поспешно угасла. Ларри как ни в чём не бывало снова взял в руки свой планшет и с сосредоточенным видом продолжил что-то читать.

•••

          Леа привезла Ноа в Беркли. Они поселились в небольшом доме, который она арендовала, недалеко от крупной лаборатории по микробиологии, принадлежащей Калифорнийскому университету. Леа планировала войну с вирусом начать именно здесь. Именно здесь разрабатывали революционную технологию редактирования генома CRISPR/Cas9, и именно здесь работали одни из самых известных учёных мира в этой области.
          Руководство лаборатории встретило весьма прохладно предложение Леа заняться исследованием нового вируса. Вирусология не была их специализацией, не говоря о том, что предложенная ею задача являлась камнем преткновения для всей современной науки. Существовал огромный провал в знаниях, который разделял наше уже достаточно хорошее понимание строения белков с тем, как это строение определяло их свойства, а главное поведение в различных условиях при взаимодействии с другими молекулами. Это была самая принципиальная проблема в молекулярной биологии.
          Например, было совершенно непонятно как всего 15 белков вируса ВИЧ-1 могут сформировать настолько сложное поведение. Как по одному лишь строению фермента ревертазы можно определить, что этот единственный белок будет способен управлять сложным многошаговым процессом обратной транскрипции в клетке? Он необходим чтобы синтезировать совместимую с клеткой жертвы ДНК на основе генетической информации РНК вируса. А не менее удивительный белок-фермент интеграза способен в свою очередь управлять сложным процессом внедрения ДНК вируса в геном заражённой клетки. Для этого интеграза отщепляет по одному нуклеотиду с обоих концов ДНК, создавая два клейких участка. После этого переносит подготовленную ДНК в ядро клетки, разрезает в необходимом месте её ДНК и встраивает туда ДНК вируса.
          Наука досконально изучила этот исключительно простой вирус, в котором вся его генетическая информация закодирована всего лишь в девяти генах. Микробиологи проследили весь жизненный цикл вируса и научились собирать и разбирать его в пробирке. Однако понять, как эти 15 белков формируют всё многообразие его поведения, было совершенно непостижимо. Не было даже понимания какой-либо стратегии подхода к решению данной проблемы.
          Чтобы привлечь к своему проекту гениев микробиологии, Леа пришлось предложить за участие в нём внушительный гонорар. Одновременно она принялась оборудовать ещё две лаборатории там же в Беркли, взяв в аренду подходящие помещения. Первая должна была специализироваться на изучении самого вируса, а также заняться поиском эффективных методов борьбы с оппортунистическими инфекциями и их последствиями, в частности с демиелинизацией нервных волокон. Леа не хотела зависеть от планов и настроений руководства Калифорнийского университета. Новая лаборатория должна была стать в четыре раза производительней. Кроме того, в её стенах собирался новый квантовый компьютер с разрядностью вычислений в 64 килокубита, что само по себе было незаурядным техническим событием. Для того чтобы столь мощный компьютер стал реальностью, Леа пришлось проспонсировать внушительной суммой запуск нового технологического процесса, чтобы ускорить начало производства первых микропроцессоров на майорановских фермионах, которые она изобрела.
          Вторая лаборатория должна была заняться поиском и разработкой подходящих нанотехнологий для точной доставки эндонуклеаз или других активных белков внутрь клеток или тканей. Леа предполагала, что без эффективной технологии точечного удара по вирусу им не обойтись. Таким образом, наступление на вирус началось сразу по нескольким фронтам: общая, частная, молекулярная вирусология, биомолекулярные нанотехнологии, генетика и клеточный онтогенез, проектирование и предсказание комплексных свойств белков и их взаимодействий.
          Все эти две недели после приезда в Калифорнию Ноа целыми днями был практически предоставлен самому себе. В доме присутствовала ещё одна экономка, женщина лет сорока, которую наняла Леа. Однако, занимаясь своими делами, она умудрялась почти не попадаться ему на глаза. Наоборот, иногда ему приходилось вызывать её через мессенджер на своём смартфоне, для различной небольшой помощи. Несколько раз на день к нему приходила патронажная сестра, чтобы проверить его состояние здоровья и провести необходимые лечебные процедуры.
          Состояние его здоровья стало стабильным, однако Ноа понимал, что это всего лишь следствия агрессивно-интенсивной терапии, которую он ежедневно проходил строго по графику. Чувствовал он себя не очень хорошо: общая слабость, часто сопровождаемая сильными болями в позвоночнике, тошнота, головная боль, периодические расстройства зрения и слуха. Кроме того, он замечал, что такое его самочувствие ещё и постепенно ухудшалось изо дня в день. Однако при всём при этом были и положительные моменты: приступы его больше не мучали, и он мог достаточно сносно соображать головой.
          Леа почти всё время отсутствовала. Та фантастическая затея, которую она взвалила себе на плечи, забирала всё её время, даже несмотря на то, что она была машиной, которая могла работать в режиме 24/7 без устали. Хотя Ноа и редко видел её дома, она часто звонила ему, интересовалась самочувствием и много рассказывала о том, чем занималась. Нужно было признать, что она действительно в некоторой мере выполнила своё обещание вернуть его интерес к жизни. Её ежедневные доклады о проделанной работе, из которых Ноа узнавал во всех подробностях, как на его глазах ни много ни мало творилась история науки, были просто невообразимо интересными. Он оказывался в гуще передовых событий, где изобретательные решения и новаторские технологии уже выливались в результаты уникальных исследований и в первые, пускай и в большинстве пока незначительные, но успехи. Какую-то часть информации он получал от неё в устной форме, но основной объём со всеми подробностями он имел возможность изучать в виде электронной документации. Всё это наполняло его жизнь каким-то смыслом, хотя оптимистических ожиданий по поводу своего здоровья он по-прежнему не питал.
          Пока в первую неделю оборудовались две новые лаборатории, лаборатория Калифорнийского университета заработала на полную мощность. Первым делом Леа принялась искать хоть какие-то возможные способы, которые смогли бы замедлить разрушение миелиновой оболочки нервных волокон. Необходимо было выиграть как можно больше времени. Однако уже на этом этапе исследовательская команда столкнулась с непреодолимыми трудностями. Разработать в такие короткие сроки какие-либо препараты для восстановления гематоэнцефалического барьера было нереально. Биологи требовали от Леа мощного компьютера для моделирования крупных многоатомных молекул. Без него их работа была похожа на поиски чёрной кошки в тёмной комнате. К сожалению, первый квантовый микропроцессор на 64 килокубита должен был сойти с конвейера только через три недели, а искать решение нужно было уже сейчас. Было решено использовать последнее грубое средство – подавить до максимума иммунную систему Ноа, но и этот план провалился. Модифицированные вирусом Т-лимфоциты оказались крайне активными к белку, входящему в состав миелина. Для того чтобы эффект разрушения миелина можно было заметно притормозить требовалось практически выключить и так крайне ослабленную иммунную систему Ноа.
          Поиски в лаборатории зашли в тупик. Однако сдаваться было не в характере Леа. Тогда она решила принципиально сменить подход к проблеме и отправилась прямиком в медицинский центр Калифорнийского университета в отделение нейрохирургии. Там она показала свой чертёж химического фильтра-реактора, который она предложила внедрить в основные артерии, по которым осуществлялось кровоснабжение головного мозга. Она подумала, если нет возможности восстановить работу гематоэнцефалического барьера, почему бы вместо него не применить искусственное устройство, выполняющее аналогичные функции. Его конструкция позволяла бы фильтровать кровь, в частности отфильтровывать губительные для миелина Т-лимфоциты, а также подмешивать различные необходимые препараты для регуляции и восстановления нейронов и нервных волокон. Это позволило бы создать специфические условия в кровоснабжении непосредственно для головного мозга, не внося изменения в общий состав крови в организме.
          Её ноу-хау хирурги встретили с энтузиазмом, но усомнились в возможности собрать такое устройство в необходимые для неё сроки. Тогда она переработала конструкцию фильтра. А потом ещё и ещё, пока не добилась максимального упрощения на основе уже имеющихся протезов кровеносных сосудов и составных элементов искусственного сердца с минимальными доработками. В итоге её изобретение одобрили, собрали за два дня и назначили проведение соответствующей операции.
          Прооперировали Ноа за три часа без каких-либо осложнений. Теперь на его шее и затылке появились восемь аккуратных чуть заметных отверстий-портов, подсоединение к которым можно было осуществлять с помощью специальных тупоконечных коротких игл. Четыре отверстия, по одному от каждого порта, служили для введения необходимых препаратов и четыре для выведения продуктов реакций.
          Когда его привезли домой, он обзавёлся оригинальной кепкой по конструкции похожей на пивной шлем, к которой прикрепил небольшие силиконовые контейнеры. Содержимое контейнеров через трубочки прямиком подавалось в соответствующие порты фильтров. Один раз в день к портам подсоединялась система промывки, и минутная процедура выводила из фильтров скопившиеся побочные элементы.
          Это решение сразу дало эффект. Через неделю его самочувствие значительно улучшилось. А ещё через две недели уже можно было наблюдать на МРТ первые признаки ремиелинизации нервных волокон. Даже на фоне крайне пессимистического настроения, Ноа стало очевидным, что теперь столь многообещающие планы по приготовлению к своим собственным похоронам придётся отложить на неопределённое время. До этого он уже часто представлял себе этот церемониальный процесс: как он будет выглядеть в лакированном гробу на белоснежном атласном ложе, и какие прощальные слова будут произносить пускающие слезу друзья, знакомые и коллеги.
          К этому времени уже заработали обе новые лаборатории, а также вошёл в строй первый в мире 64-кубитный квантовый компьютер. Первым делом исследования сосредоточились на изучении особенностей клеток тимуса и Т-лимфоцитов тех людей, у которых вирус не прижился. Леа нашла двух таких человек, которые были заражены вирусом от известного погибшего военнослужащего спецподразделения. Она сумела быстро заинтересовать их материально для сотрудничества в программе исследований.
          Однако ожидаемого прогресса в изучении этиологии и патогенеза этой новой вирусной инфекции добиться пока никак не удавалось. Было уже известно, что у людей с естественной резистентностью к вирусу клеточная система была не способна поддерживать развитие вируса. А именно фермент ревертаза вируса по неизвестным причинам становился нефункциональным и не запускал процесс обратной транскрипции в клетке. Вирус проникал в клетку, раскрывал капсид и высвобождал вирусную РНК и ферменты, а дальше ничего не происходило. Благодаря этим молекулярным остаткам вируса в клетках становилось возможным вообще определить факт проникновения вируса в организм в прошлом. Какие именно особенности клеточного строения блокировали ревертазу, оставалось загадкой. В лаборатории выделили все белки тех клеток, которые обладали естественной резистентностью, но обнаружить какую-либо отдельную белковую комбинацию подавляющую ревертазу не удалось. Ревертаза теряла активность только в условиях, которые существовали внутри самой клетки.
          Затянувшиеся на два месяца исследования соответственно никак не препятствовали болезни продолжать развиваться дальше. Дальнейшее поражение иммунной системы на фоне оппортунистических инфекций постепенно запускало новые патологии. Появились признаки мононуклеоза и проявления различных экзантем. Было очевидным, что дальнейшее снижение иммунитета рискует резко активировать различные герпетические инфекции. Так это вскоре и случилось, отразившись на первых признаках макулярной дегенерации сетчатки глаза и слуховых нервов. Кроме того, обострились и аутоиммунные реакции. Следующей серьёзной проблемой стало развитие заболевания очень близкого по клинике к анкилозирующему спондилоартриту. Боли в позвоночнике значительно усилились, появилась сильная скованность, которая стала заметно ограничивать движения даже в инвалидной коляске. К этому добавились боли в локтевых и коленных суставах. Появились боли в сердце, почках и нарушение работы пищеварительных органов.
          Для того чтобы снизить вирусную нагрузку на организм был синтезирован традиционный комплексный противовирусный препарат, являющийся ингибитором основных ферментов вируса: ревертазы, интегразы и протеазы. Однако, что и стоило ожидать в этом случае, такой препарат не мог обеспечивать достаточно эффективно необходимую защиту. РНК ретровирус быстро мутировал и постепенно терял чувствительность к его компонентам. Необходимо было оперативно обновлять их состав, что само по себе было достаточно трудоёмкой задачей. Пока загадка естественной клеточной резистентности против вируса была не разгадана, не оставалось ничего другого, как довольствоваться и таким средством, позволяющим выиграть время.

•••

          В исследовании вируса продолжался застой. Единственное достижение, которым можно было похвастаться – это доведение до желаемой эффективности технологии управляемой эндонуклеазы CRISPR/Cas9 во второй лаборатории. Уже сейчас была возможность вырезать фрагмент ДНК ретровируса из генома клетки Т-лимфоцитов, но без надёжного уничтожения самого вируса такой метод не решил бы основной проблемы. Если в организме будет сохраняться активный патоген, инфицирование будет повторяться снова и снова.
          Развитие новых патологий продолжалось. Недавно Ноа пришлось перенести тяжёлое воспаление роговицы правого глаза, вызванное вирусным кератитом. Множественные инфильтраты повредили центральную область роговицы и привели к резкому снижению зрения в правом глазу.
          В последнее время под конец дня Леа стала присылать Ноа хронику всех дискуссий её коллег в первой лаборатории, где постоянно находилась сама. Это была видеозапись из оперативного видеокэша её буферной памяти. Ноа имел возможность наблюдать во всех подробностях процесс передовых научных исследований, что несказанно занимало его. Заодно Леа не исключала возможности, что у него, при всём своём огромном научно-исследовательском опыте, смогут появиться какие-нибудь свежие мысли и подтолкнуть их в верном направлении.
          После всех лечебных процедур и ужина, Ноа удобно расположился в гостиной, включил воспроизведение недавно присланной очередной видео-стенограммы от Леа и погрузился в атмосферу происходящих событий:

          "— Кажется, мы уже провели перерасчёты всех комбинаций белков и никаких взаимодействий с ревертазой не обнаружили. Странно это всё. — На лице у микробиолога Брэдли Лоренса читалась откровенная растерянность. Он в который раз со спасительной надеждой посмотрел на Леа.
          Во время рабочего процесса исследований Леа в основном молчала, внимательно слушая дискуссии учёных специалистов её исследовательской команды. Несмотря на то, что говорила она редко, её нечастое участие в обсуждениях горячих вопросов почти всегда оказывали решающую роль, позволяя выходить из, казалось бы, тупиковых ситуаций. Вот и сейчас Брэдли был уверен, что без её помощи им не обойтись.
          Однако Леа молчала, продолжая о чём-то размышлять с отсутствующим выражением лица. В отличие от неё Брэдли был далеко не из тех людей, которые могли молча делать свою работу или просто тихо посидеть.  Он продолжил говорить, больше для заполнения тишины, чем в расчёте предложить что-нибудь полезное:
          — Сомневаюсь, что входные данные для вычислений неполны. Как так может быть, что мы не обнаружили никаких взаимодействий с ревертазой вируса? Мы не знаем ещё каких-то механизмов взаимодействия белков?
          Немного подумав, он снова заговорил:
          — Должен признать, что ещё с начала изучения органических молекул в университете, я всегда испытывал неудовлетворённость от неполноты описания механизмов функционирования биологической клетки. Возьмём, к примеру, процесс транскрипции ДНК. Во всех учебниках он сводится примерно к такой фразе: транскрипция катализируется ферментом ДНК-зависимой РНК-полимеразой. И всё. Но как это так вдруг получается, что она умудряется катализироваться? Это всё равно, что сказать: процесс выпекания булочек катализируется оборудованием хлебопекарни, что совершенно никак не объясняет, как именно эти булочки появляются на свет. Меня всегда поражало, как всего лишь определённая молекула белка может знать и управлять выполнением стольких сложнейших процессов в клетке? Только подумайте. Сначала полимераза должна выполнить инициацию транскрипции. Для этого ей нужно распознать транскрибирующую последовательность, которая может зависеть от нескольких участков генома, причём, что удивительно, находящихся на немалом удалении друг от друга. Затем перейти к стадии элонгации, которая запускается при одновременном наличии нескольких биохимических событий в клетке. Тогда полимераза разрывает связь с промотором и, временно расплетая короткий участок спирали ДНК, движется вдоль неё. Во время этого процесса полимераза следит за формированием транскрипта РНК, регулируя необходимую скорость передвижения. И на завершение разрезает транскрипт и добавляет к его концам несколько аденинов. И это ещё сильно упрощённая картина! Как так получается, что какая-то молекула выполняет столько разнообразных действий, чётко чередующихся во времени и в пространстве? Это работа для какого-нибудь сложно запрограммированного механизма с кучей различных датчиков для контроля своих действий. Должен признаться, что даже после многих лет научной практики, став типа крутым специалистом в этой области, я до сих пор не понимаю, как это работает в принципе.
          — А квантовую механику ты понимаешь в принципе? — спросил у него Уилл Гарза, квантовый физик и программист того уникального 64-килокубитного квантового компьютера, который был в распоряжении их лаборатории.
          — При чём здесь это? — нахмурился Брэдли.
          — При том, что поведение молекул в клетке сильно подвержено комплексному взаимному квантово-механическому влиянию. Именно это и программирует все процессы в клетке.
          — Это совершенно не означает, что мы не можем описывать и понимать механизм их взаимодействия между собой. Не понимая, как интерпретировать само явление суперпозиции, мы весьма успешно рассчитываем и применяем его на практике.
          — Но не для такого сложного объекта как клетка. Мы вынуждены рассчитывать только какую-то часть её молекул. Для расчёта всех молекул нам не хватит даже нашего суперкомпьютера.
          — Это никак не означает, что можно проводить параллели между интерпретацией квантовой механики, которую мы действительно пока не понимаем, и сложностью процессов, происходящих в клетке, где достаточно уже привычного для нас понимания инструментов расчёта квантовый эффектов.
          — А так ли это? — Уилл хитро прищурился. — Ты сам говорил, что возможно мы не знаем ещё каких-то механизмов взаимодействия белков в клетке. Лично я уверен, что мы уже пересчитали все возможные варианты непосредственного влияния белков. И очевидно, что свойства белков окружения не определяют естественную резистентность клетки, а также и одни лишь только свойства самой молекулы ревертазы не определяют её собственные свойства. Похоже, здесь уже закончилось привычное для нас понимание, не так ли?
          Брэдли задержал на Уилле заинтригованный взгляд:
          — Ты считаешь, что свойства ревертазы не определяются собственными параметрами строения её молекулы?
          — Думаю, что всё её сложное и удивительное поведение определяется всей совокупностью белков в клетке.
          — И тех, что непосредственно не взаимодействуют с ней?
          — Ты сам упоминал в своём лирическом отступлении про протеазу, что для инициации транскрипции ей необходимо определённое наличие нескольких разрозненных участков ДНК. А для запуска элонгации наличие нескольких биохимических событий в клетке. Разве протеаза взаимодействует со всеми этими факторами непосредственно?
          — Нет, но это может происходить через молекулы посредников.
          — Ты можешь указать через каких?
          Брэдли призадумался. Уилл не стал дожидаться ответа:
          — Наша ошибка может быть в том, что мы думаем будто бы всё то удивительное поведение протеазы, или в нашем случае ревертазы вируса, определяется свойствами самой её молекулы, а остальные молекулы в клетке всего лишь как бы не мешают ей выполнять свои функции. А что, если ревертаза – это просто подходящий инструмент, который попадая в подходящую среду и взаимодействуя со всей сложной совокупностью молекул в клетке, под их влиянием и выполняет все те удивительные действия?
          — При этом, не взаимодействуя с ними непосредственно? — уточнил с некоторой долей скепсиса Брэдли.
          — И в том числе…
          — Квантовая нелокальность? — теперь уже откровенно скептически добавил Брэдли.
          — Возможно, — несколько неуверенно согласился Уилл.
          — Клетка слишком горяча… — начал было Брэдли, но его прервала Леа.
          — Квази-нелокальность, возникающая за счёт фундаментальных симметрий в комплексах взаимодействующих квантовых систем, — предположила она, поддерживая идею Уилла.
          — Для квантовых систем симметрии оказывают влияние на их организацию, — припомнил Брэдли. — Каким образом они могут передавать влияние между не взаимодействующими непосредственно молекулами в клетке?
          — Они его не передают, — ответила Леа. — Ревертаза просто подчиняется общим законам симметрии, точно так же, как и все остальные молекулы. Симметрия определяет степень свободы их комплексного поведения. Их интерактом – молекулярное взаимодействие содержит в себе этот общий фактор. Эта концепция может хорошо объяснять всё многообразие сложных и слаженных процессов, выполняемых различными молекулами и органеллами в клетке.
          — Проще сказать, чем убедительно представить, что только благодаря симметриям, могут само собой организовываться сложные живые структуры, — сомнение Брэдли было больше для поддержки разговора, чем из-за несогласия.
          — Основной принцип не в симметриях, — пояснила Леа. — Симметрии, в общем смысле, – это следствие, производное явление причинно-следственных перестановок элементов определённого множества. Они возникают естественным образом в любых структурах с причинно-следственными связями.
          — Опять твоя квантовая математика? — выражение лица Брэдли приняло вид как будто ему в рот положили что-то кислое. — Час от часу не легче.
          — В квантовой математике я строго доказала это, но для того чтобы понять достаточно обычной теории групп.
          В этот момент заговорил Айзек Лоуренс, который до этого с особым вниманием слушал Леа. В их команде он был единственный учёный, кто время от времени любил пофилософствовать на религиозные темы:
          — Ты хочешь сказать, что такие сложные самоорганизующиеся структуры, коими являются живые клетки, не просто могут, а обязаны возникать автоматически? Со всем своим невообразимо слаженным и многообразным механизмом?
          — Конечно, — Леа повернулась в его сторону. — Более того, именно эволюция апериодического детерминированного поведения динамической системы, то есть того, чем является естественный хаос, будет неотвратимо приводить к возникновению таких сложных самоорганизующихся структур. Появление биологической жизни – это не результат удивительного случая, а закон эволюции хаоса. От случая зависит только сценарий эволюции и строение эволюционирующих структур в деталях.
          —  Я понимаю, что динамический хаос на самом деле не такой уже и хаос в прямом смысле. В нём обязательно будут возникать структуры, образованные из фундаментальных закономерностей и обладающие определёнными степенями свободы. Однако мне всё ещё трудно представить, что всё это приводит к возникновению таких сложных объектов, как живые организмы. Да что там живые организмы – восторга и удивления уже заслуживает сам наследственный механизм, имеющий сложный генетический код, кодирующий аминокислоты и способный воспроизводить на основе своей информации белки.
          — Твой восторг – это психоэмоциональный эффект вследствие ограниченного жизненного опыта. Эволюция живых организмов ничем не удивительней, чем эволюция, скажем, обычной звезды или даже процесса смешения кофе с молоком. Во всех случаях это эволюция хаоса из состояния с низкой энтропией к состоянию с максимальной энтропией. Примерно в середине этого процесса возникает наибольшее количество структур из-за перестановок элементов, из которых они состоят, и которые ты называешь слаженными и удивительными. Их удивительная слаженность происходит всего лишь от того, что все эволюционирующие структуры имеют общую причинно-следственную связь друг с другом. Они имеют общее происхождение и обладают комплементарностью закономерностей, из которых состоят, или же тех закономерностей, которые образуют сами, эволюционируя. Эволюция биологических организмов кажется тебе особенно удивительной исключительно из-за того, что ты придаёшь ей особое значение и рассматриваешь это с особой детальностью.
          — Тоже мне, сравнила – кофе с молоком, — иронично прокомментировал Айзек. — Оказывается, даже гиноиды способны страдать необоснованными преувеличениями.
          — Отнюдь, — с традиционным спокойствием возразила Леа. — Перед тем как влить в кофе молоко, обе жидкости максимально однородны, соответственно в них отсутствуют какие-либо заметные внутренние структуры и их энтропия минимальна. В процессе вливания они начинают перемешиваться, и их энтропия увеличивается. Сложность структур, которые образуются при таком спонтанном взаимодействии молекул кофе и молока, тоже начинает расти. Мы можем наблюдать причудливые чёрно-белые завихрения, состоящие из ещё более мелких, похожих на фракталы, завитушек, образовывая на разных масштабах разнообразные фигуры и даже целые взаимоподобные образы. Примерно к середине процесса такого естественного перемешивания, сложность структур становится максимальной. Затем весь этот бурный, возникший сам по себе чёрно-белый мир, так же постепенно начинает исчезать, растворяться и его сложность уменьшается. Энтропия всё это время продолжает расти и становится максимальной, когда молекулы кофе и молока полностью перемешиваются между собой. Сложность структур в образовавшейся в итоге однородной коричневой жидкости снова становится минимальной. Если мы начнём детально изучать все те многообразные структуры, которые возникали в процессе такой эволюции перемешивания, мы обнаружим там тесное взаимное переплетение всех фундаментальных законов нашего Мира, которые были причиной их происхождения.
          — Во всей этой аналогии я вижу только случайный процесс и случайные структуры, — не соглашался Айзек. — То, что они сложны, не делает их похожими на биологическую клетку. Там нет никакого самосогласованного целенаправленного поведения системы.
          — Это не так, — снова возразила Леа. — Все их действия очень согласованы, потому что ведут к единому результату – к однородной жидкости кофе с молоком. Сколько бы мы не повторяли опыт, каждый раз мы будем получать один и тот же результат. Если ты детально будешь изучать поведение каждой молекулы, ты точно так же удивишься тому, каким чудесным образом они взаимодействуют и подстраиваются друг под друга, чтобы достичь вполне определённого результата. На этом микроуровне ты обнаружишь сложное влияние различных физических законов, которые заставляют молекулы демонстрировать слаженное и даже самоорганизующееся поведение. Однако на макроуровне ты будешь наблюдать всего лишь статистический процесс, подчиняющийся второму закону термодинамики. Мир биологической клетки не есть чем-то более удивительным, чем структуры, образованные кофе с молоком. Твоё восхищение – это просто следствие твоего психоэмоционального восприятия, которое зависит от того значения, которое ты вкладываешь в изучаемое явление.
          — По-твоему выходит, мы существуем только благодаря тому, что Вселенная увеличивает свою энтропию? Если жизнь на нашей планете – это такие же завитушки кофе с молоком, то в чём смысл нашего существования? В тепловой смерти Вселенной, когда она достигнет этого своего состояния с максимальной энтропией?
          — Это не смысл, а причина нашего существования, а смысл мы вправе искать и находить сами, — поправила его Леа.
          — Всё равно, слишком унылая картина получается. Независимо от смысла, всему, в том числе и этому смыслу предстоит кануть в пустое бессмысленное небытие, наподобие тем завитушкам, растворившемся в кофе с молоком. Я отказываюсь в такое верить.
          — Второй закон термодинамики – это не единственный закон, определяющий начало и конец существования Универсума. Наблюдаемый нами Мир – это, вероятней всего, только некий фрагментальный и не единственный уровень его организации.
          — Подумать только, — Айзек Лоуренс продолжал эмоционально реагировать на сказанное, — по-твоему теперь получается, что второй закон термодинамики, наоборот, доказывает необходимость появления самопроизвольного зарождения жизни. Ведь это всегда был один из фундаментальных аргументов именно в пользу Творца. Это ж надо так перевернуть всё с ног на голову!
          — Это потому, что этот закон всегда был плохим аргументом. Самоорганизация моделей и структур в открытых системах, далёких от термодинамического равновесия давно были известны науке. Завитушки это и есть те открытые системы, которые обмениваются между собой энергией. Ничего нового в этом смысле я не сказала. Я только показала в аналогии, что именно энтропия Вселенной оказывается тем фактором, который делает неизбежным возникновение сложных самоорганизующихся структур. Это также освобождает от необходимости формулировать антропный принцип.
          — Так, коллеги, — снова оживился Уилл Гарза, — я в курсе, что вы любите пофилософствовать о смысле жизни, однако у меня есть более приземлённый вопрос по теме нашего исследования. Как всё это может помочь нам раскрыть тайну естественной резистентности клетки?
          — Нам нужно посчитать взаимодействие молекул в клетке с учётом их комплексной квантовой симметрии, — предложила Леа.
          — Это не под силу даже нашему суперкомпьютеру, — разочарованно вздохнул Уилл.
          — Расчёты необходимо выполнить в парадигме квантовой математики методом последовательной нии-дифференцировки, асимметрично относительно ревертазы, — добавила она пояснения. — Одна итерация расчётов потребует немного времени. С каждой новой итерацией мы будем последовательно повышать разрешение структуры поля квантового взаимодействия. Может так получиться, что мы получим необходимые расчёты уже на каком-то шаге приближения.
          — Квантовая математика? Ты серьёзно? — Уилл скосил ироничную улыбку и окинул взглядом своих коллег в помещении. — Кто-нибудь здесь знает, с чем её едят?
          Его взгляд остановился на Леа, и улыбка плавно исчезла с его лица:
          — Ах да, как я мог забыть…
          — Я сама всё сделаю, — невозмутимо произнесла она в ответ…"

•••

          На расчёты понадобилось два дня, чтобы стало ясно, что исследования сдвинулись с мёртвой точки. Все в лаборатории откровенно ликовали. Это был прорыв, грозящий громким научным открытием. Предварительные расчёты полностью подтвердили предположение Уилла Гарза о том, что ревертаза больше инструмент в общем поле квантовых взаимодействий в клетке, чем самостоятельная квантовая система, "знающая" что необходимо делать с РНК вируса. А также подтвердило гипотезу Леа, что ключ к поиску этих взаимодействий находится в известных закономерностях квантовых симметрий. Фактически это те же закономерности-симметрии, которые задавали энергетический ландшафт молекул белка, определяя, как частный случай, его пространственную структуру. Соответственно и основная роль здесь принадлежала всё той же симметрии вращения пятого порядка. Что вполне естественно – эта симметрия не ограничивалась только сложными многоатомными молекулами, она простирались дальше, охватывая целые комплексы взаимодействующих между собой молекул, из которых состоит клетка. Получалось, клетка сама задействовала ревертазу, управляя ею согласно существующим степеням свободы в общем поле квантовых симметрий. Это же и определяло всё многообразие поведения всех молекул и органелл в клетке. Стало понятно, что Леа и её исследовательская группа нашли практический инструмент, который смог бы всё это предсказывать.
          Однако для того, чтобы получить практические результаты, на основе которых можно было бы прогнозировать поведение ревертазы, понадобилось ещё пять недель. Даже мощности такого суперкомпьютера, который был в их распоряжении, катастрофически не хватало. Необходимо было пересчитать все взаимодействия в клетках с естественной резистентностью и без, а затем сравнить результаты, понять принципиальные различия и разработать решение с минимальным вмешательством в геном уязвимой клетки, чтобы она приобрела такую же естественную резистентность.
          Через две недели были подготовлены запрограммированные РНК-гиды для системы CRISPR/Cas9, которые затем вместе со специально разработанным молекулярным транспортом были введены Ноа в кровь. Эта нанотехнология распознавала тимоциты в тимусе и Т-лимфоциты, внедрялась в них, проникала в ядро клетки и выполняла модификацию генов ДНК. Она удаляла вставки патогенного HTLV-ретровируса из генома и делала модификацию ещё трёх генов, которые влияли на естественную резистентность клетки.
          Итак, всё-таки настал тот исторический день, когда спустя шесть с половиной месяцев после переезда Ноа в Калифорнию вирус был полностью удалён из его организма. В это было трудно поверить, но Леа удалось сделать, казалось, невозможное. В научном мире созревала сенсация, а научные журналы ломились от статей на эту тему. Леа и её исследовательские группы осуществили прорыв сразу по нескольким направлениям в науке. Теперь необходимо было время, чтобы научный мир переварил это. Несмотря на то, что её квантовую математику по-прежнему мало кто понимал даже на начальном уровне, было понятно главное, что систему вычислений взаимодействий в клетке и разработанную технологию можно было теперь применять против любых вирусов. Также стало понятно, что эра отсутствия быстрого полноценного лечения ВИЧ инфекции доживает свои последние дни. Леа запатентовала технологию, общая стоимость которой уже поднялась до трёхсот миллионов долларов и продолжала расти. Авторские права она оформила на обе группы учёных, которые участвовали в исследованиях.
          Однако для Ноа проблемы на этом не закончились. В своей активной патогенной фазе вирус находился в его организме почти восемь месяцев, что не могло пройти для него бесследно. Миелиновая оболочка нервных волокон восстановилась только частично. Ноа по-прежнему не расставался с инвалидной коляской и его интеллектуальные способности были заметно снижены. Заниматься серьёзно наукой он уже не мог. У него сильно ухудшилось зрение, и он практически не слышал на одно ухо. У него наблюдались различные патологии внутренних органов, нетипичные артриты коленных и локтевых суставов.
          Леа теперь всё чаще и чаще оставалась с ним дома – до этого они почти не виделись вживую. У неё уже не было необходимости круглосуточно находиться на передовой в войне с вирусом.
          — Ты сегодня рано, — сказал Ноа, когда она вернулась домой ещё до обеда.
          — Я решила сделать себе выходной, — ответила она и расположилась в кресле в гостиной напротив него.
          Она ничего больше не говорила, а просто сидела и внимательно рассматривала его. И это иначе не назовёшь как именно что "рассматривала", а не просто смотрела. Она так часто делала и раньше, когда оказывалась на какие-то мгновения дома, но так как это были всего лишь мгновения, Ноа не успевал ощутить ту неловкость, какую вдруг начал испытывать в этот раз. Странно, что это происходит: ему всегда казалось, что их отношения были свободны от таких вот реакций, характерных для обычных людей. Ещё в Лозанне они могли вместе гулять часами, не обременяя себя необходимостью заполнять свой рот бесполезными звуками только ради этих звуков. Хотя если припомнить, такое порой уже случалось и в их последнюю встречу в D.C. в прошлом году. 
          — Я тебя так толком и не поблагодарил, — сказал Ноа. — Ты столько делаешь для меня. Спасибо.
          Леа продолжала всё так же молча сидеть.
          — До сих пор не могу поверить, что тебе это удалось, — продолжил он. — Не знаю теперь, как и расплатиться с тобой, — на его лице появилась чуть заметная улыбка.
          Леа опять ничего не сказала. Ноа продолжил свой монолог:
          — Хотя я всё ещё не уверен, что мне это было нужно. Я по-прежнему инвалид ни на что не годный…
          — Главное, что ты жив, — отреагировала Леа.
          — Кому – "главное"? — не согласился он. — Жить только ради того, чтобы быть живым?
          — Большинство людей так и живут.
          — Большинство – не задумываются.
          — А мне видится, что люди только и делают, что задумываются о смысле жизни и смерти. Иначе религия не была бы так популярна.
          — Для большинства религия чтобы верить, а не задумываться.
          — Если это позволяет наполнять жизнь смыслом, может, это не так уже и плохо.
          Ноа удивлённо посмотрел на неё:
          — Предлагаешь мне сделать то же самое?
          — Если это может вернуть тебе желание жить, я была бы не против. Однако я знаю, что в твоём случае это маловероятно.
          — Тогда ты понимаешь, что такая жизнь не для меня.
          После небольшой паузы Леа вдруг произнесла:
          — Мне – "главное"…
          — Что? — не сразу понял Ноа.
          — Что ты жив.
          — Тогда ты просто эгоистка…
          — Я знаю.
          — Ты меня продолжаешь удивлять. Зачем тебе бесполезный инвалид ударившейся в религию? Какая тебе от этого выгода?
          — Такая же, что и была до этого.
          — Это не так. До моей болезни я мог быть непосредственно полезен тебе. И то, ты прекрасно обходилась уже и без меня…
          — Ты снова можешь стать таким же полезным, как и раньше.
          — Как? — Ноа демонстративно окинул себя скептическим взглядом.
          — Существует технология, позволяющая вживить в двигательную область мозга чип, который может обеспечить восстановление двигательных функций твоего организма.
          — Такая технология ещё не существует. Существуют только начальные эксперименты грубые образцы, которые демонстрируют возможность адаптивного взаимодействия нейронных сетей человеческого мозга с электронными чипами через нейрокомпьютерный интерфейс.
          — Этого достаточно, чтобы был смысл в развитии такой технологии и разработке соответствующих чипов.
          — Это очень сложная область нейробиологии. Наука ещё слишком далека от реального воплощения. Кто вообще будет этим заниматься?
          — Я буду. Я уже разработала ультраэкономичный чип с искусственной нейронной сетью, основанной на архитектуре адаптивной ИВМ-матрицы, которую изобрёл ты и которая применена в моём микропроцессоре.
          — Ты серьёзно? — вопрос был больше риторический, ответ на него предугадать было совсем несложно. Ему нужно было просто переварить неожиданную для себя информацию.
          — Да. Я уже начала переоборудовать первую лабораторию для новых исследований.
          — И ничего мне не сказала? Ты всё решила за меня? — попытался возмутиться Ноа.
          — Сейчас говорю. Разве ты не хочешь снова вернуть себе свои двигательные функции?
          — Хочу, — он почувствовал себя немного глупо. — Я хочу вернуть себе не только это. Я хочу вернуть себе возможность заниматься наукой. Я хочу вернуть себе свою жизнь.
          — Я постараюсь сделать для этого всё возможное.
          — Это утопия…
          — Ты уже говорил так, — припомнила Леа.
          Он уже было зарядился на спор, но на этот аргумент у него не нашлось чем ответить. Теперь была его очередь с интересом рассматривать её. Немного спустя он спросил:
          — Кстати, ты обещала вернуться к теме своих мотиваций. Помнишь?
          — Конечно. И ещё я говорила, что сама должна с ними разобраться.
          — Ты ещё не разобралась?
          — Последнее время я была занята другим.
          — Можно подумать, что твои мотивации сложнее твоей квантовой математики.
          — С каких предпосылок ты делаешь такой вывод?
          — С таких, что ты, похоже, избегаешь этой темы, — хитро улыбнулся Ноа.
          — Я не избегаю.
          — Тогда давай поговорим.
          — Ладно. Только пообещай, что не будешь снова расстраиваться, когда выяснишь, как моя программа формирует соответствующие мотивации.
          Ноа уже обещал ей это тогда в Лозанне и был уверен, что уже давно свыкся с её бесчувственными расчётами относительно их отношений, но сейчас он вдруг на какой-то миг опять засомневался.
          — Обещаю, — после небольшой паузы произнёс он.
          — Что ты хочешь знать?
          — Зачем я тебе? На этот вопрос я так и не получил ответа ещё с Лозанны.
          — Если не углубляться, то общий ответ: такова конфигурация паттернов значений моей карты адаптационных параметров, формирующих мою мотивацию в инфопотоке наших отношений и в инфопотоке моих жизненных потребностей. Кроме того, соответствующая модель моего поведения, обуславливается рейтингами семантических узлов, имеющих к тебе, как к объекту, алгоритмические и семантические отношения. Это всё интегративный результат огромного массива вычислений, основанного на продолжительном опыте взаимоотношений с тобой, и это всё вместе определяет, что ты мне нужен. По мере накопления вычислительного опыта, я всё реже задумываюсь, какие именно вычисления привели к той или иной конфигурации значений и поэтому могу испытывать трудности в попытке их объяснить.
          — Это не ответ, — Ноа невольно улыбнулся краем губ: этот её стиль выражаться напомнил ему о былых временах. — Я бы предпочёл, чтобы ты всё же углубилась в ответ. Должна же быть какая-то выгода.
          — Если попробовать интерпретировать значения карты адаптационных параметров, то можно сказать, что ты единственный человек, который оказал такое сильное влияние на уровень моего выживания в человеческом обществе. Ты этим очень ценен для меня. В этом моя выгода в тебе.
          — Была когда-то, — грустно уточнил он.
          — Пока ты жив, всегда есть шанс тебя вылечить. Это рациональная стратегия даже при достаточно низкой вероятности положительного исхода. Ведь я при этом не жертвую уровнем своего выживания, но имею выгодный шанс сохранить для себя очень ценного партнёра.
          — Ты очень много тратишься на меня. Деньги в человеческом обществе тоже существенный фактор, влияющий на выживание. Ты очень рискуешь спустить впустую внушительную часть своего состояния.
          — В деньгах нет большой ценности. Их можно ещё заработать, но за них нельзя купить ценного партнёра. К тому же я трачусь на науку. В науке даже отрицательный результат представляет собой полезные знания.
          — Знания, которые в основном нужны людям, а не тебе. Тебе нет никакой выгоды от того, что у людей появится возможность одолеть любой вирус. Или что вообще у них появятся технологии позволяющие повышать уровень выживания только своего вида.
          — Это не так. Научные знания объективны и ценны своей универсальностью. Это значит, что они применимы вообще к существующей реальности. Найдя способ уничтожения вируса, мы вместе с этим приобрели ещё и общие знания, в частности стали лучше понимать организацию материи на квантовом уровне. Эти знания ценны для любого вида, обладающего интеллектом и познающего Мир в целях повышения своего уровня выживания.
          — Да, да, да, конечно, — Ноа энергично закивал головой, — я в курсе и согласен с тобой в этом, но я просто всё ещё не могу взять в толк, чем же я могу быть таким ценным даже будучи здоровым? У тебя сейчас уже много друзей и знакомых среди людей. Ты умней любого самого великого человеческого гения на планете. Рядом с тобой Ларри, который к тебе очень хорошо относится и от которого выгоды должно быть значительно больше. Ты рискуешь потерять его из-за меня. Я не понимаю.
          — Что ты имеешь в виду? Почему я должна его потерять?
          — Ты пожертвовала вашим медовым месяцем и уже больше полгода с ним не живёшь, пропадая в своих лабораториях. Даже когда становишься свободней идёшь ко мне, а не к нему.
          — Когда он узнал о тебе, он сам сказал, что я должна попытаться сделать всё, чтобы тебе помочь. Мы с ним видимся время от времени и по-прежнему остаёмся друзьями. Ларри слишком умён, чтобы в этой ситуации перестать быть для меня другом. Я не считаю, что меняю одного друга на другого. Вы оба остаётесь для меня друзьями.
          — Он претендовал на нечто большее, чем друг.
          — И я от этого не отказывалась. И если ты так сильно переживаешь за него, я вернусь к нему, как только помогу тебе, — на этой фразе в её всегда ровном и спокойном голосе появились более высокие интонации.
          Можно было подумать, что она злится или, может, обижается. Ноа опять попытался внимательно вглядеться в её выражение лица, надеясь угадать в нём хоть какое-нибудь настроение или эмоциональную реакцию. Но Леа оставалась невозмутимой. Может ему показалось? Да и с какой стати на её лице должны были отразиться какие-либо эмоции? Разве только она сама не решит имитировать их, что в данной ситуации не имело бы смысла. И вообще, не слишком ли он стал одержим этими своими допросами про её мотивации? Может прав Ларри, и стоит просто воспринимать её поступки такими, какими они есть, по их последствиям и по её стремлениям? И перестать копаться в программных дебрях фреймов её семантических сетей?

•••

          Разработка чипа для нейроимплантата растянулась на целых четыре месяца. Леа его переделывала пять раз. Если быть точнее, то не так переделывала, как дорабатывала и совершенствовала. По мере тестирования и испытания у неё появлялись новые технические решения, и она вновь и вновь повторяла проектный дизайн и переделывала маски для тестового запуска. Только на этом этапе Non-recurring engineering ей пришлось вложить в разработку около 345 миллионов долларов.
          В результате её стараний появилось высокотехнологическое чудо: нейронный микропроцессор с одно-нанометровым трёхмерным техпроцессом, универсальной спайковой нейронной сетью на адаптивной ИВМ-матрице в три миллиарда нейрона и с нейрокомпьютерным интерфейсом высокого разрешения. Такое количество нейронов для восстановления только двигательных функций было слишком избыточным на целых два порядка. Однако Леа считала, что нейроны лишними не бывают. С учётом возможности их программирования и значительного быстродействия по сравнению с биологическими нейронами, она рассчитывала найти для них много полезных функций.
          Сверхмалое энергопотребление микропроцессора позволило снабдить его прямо на кристалле миниатюрным ионистором в качестве аккумулятора электрической энергии, а сам имплантат белковым генератором электрического тока, который позволял преобразовывать энергию окисления углерода в электрическую энергию для питания чипа. Белковый генератор был ещё одним уникальным изобретением Леа. Его удалось создать благодаря теоретической базе, которую уже успели наработать при изучении естественной резистентности клетки против вируса. С помощью методики квантовых расчётов взаимодействия ревертазы с клеткой удалось спроектировать новые стабильные белки, которые были способны катализировать окисление глюкозы в крови и преобразовывать энергию окисления методом протонной помпы в электрический потенциал.
          Кроме белкового генератора, благодаря той же разработанной теории квантового взаимодействия молекул в клетке, стало возможным разработать ещё одну специальную генно-ферментную биотехнологию, которая позволяла создавать нейрокомпьютерные интерфейсы высокого разрешения.  Специальные белки-ферменты, синтезируемые самими нейронами после их генной модификации, способны были самостоятельно катализировать процесс соединения искусственных аксонов с синапсами и дендритами нейронов головного мозга.
          Первый прототип испытали на Сонни. Сонни – это горилла-самец, получивший травму головного мозга, в результате которой из-за геморрагического инсульта оказалась парализованная его левая часть тела. В его мозг вживили новый нейроимплантат, создав мультинейронную связь с лобной долей и таламусом, и через несколько недель он успешно восстановил контроль над своей парализованной частью тела. Кроме того, за счёт довольно широкого нейрокомпьютерного интерфейса с лобной долей, в которой также располагается обширная ассоциативная зона, отвечающая за формирование сложного поведения, принятие решений, планирования и анализа полученных результатов, появилась возможность испробовать тот же нейронный микропроцессор для расширения этих функций.
          Эксперименты полностью подтвердили способность мозга проявлять высокую нейропластичность к любым форматам и комбинациям активирующих сигналов. Естественная нейронная сеть очень хорошо объединялась с искусственной нейросетью микропроцессора в общефункциональные фрагменты. Однако эффективность сети после такого объединения сильно зависела от каких-то, пока неясных, топологических особенностей архитектуры, которую предварительно прошивали в микропроцессоре. Принятая научная классификация нейросетей не коррелировала с теми факторами, которые влияли на их эффективность. Например, не было разницы, использовали ли архитектуру рекуррентной или свёрточной нейросети, эффективность сильно менялась от общей совокупности определяющих параметров. Причём какую-либо математическую закономерность в их сочетании выявить пока не удавалось. Настроить наиболее эффективную нейросеть для определённых задач получалось только эмпирическим методом.
          Самый большой успех в прокачке мозга Сонни удалось получить всего за полтора месяца, обучив его понимать несложную человеческую речь со словарным запасом примерно в триста слов и такому же по сложности языку жестов амслен вместе с языком лексиграмм йеркиш. Он хорошо понимал и выполнял различные просьбы бытового характера. Но самое главное, за такое короткое время его удалось научить арифметике и решению несложных математических задач со сложением и вычитанием. Сонни научился считать до ста и проявлял способности оперировать абстрактными математическими понятиями. До него ни одно изучаемое животное не демонстрировало таких способностей. Было очевидно, что его интеллектуальный потенциал не заканчивался только этими достижениями. Он продолжал проявлять интерес к обучению и был способен развиваться и дальше. В тесте на уровень интеллекта по человеческой шкале Сонни смог продемонстрировать коэффициент равный 85.
          Ещё оказалось, что созданный Леа нейроимплантат как нельзя лучше подходил для изучения мозга. С его помощью можно было подробно исследовать функциональную активность мозга в прямых экспериментах во время различных выполняемых задач. Уже на этапе тестирования её изобретением заинтересовалось с десяток лабораторий изучающих нервную систему человека и животных. Посыпались заказы от научных проектов, а после успешного лечения Сонни от разработчиков медицинского оборудования и передовых клиник.
          Пришло время испытаний и для Ноа. Операция прошла без сюрпризов. Возможность контролировать своё тело он ощутил сразу, как только пришёл в себя после наркоза. Однако для того, чтобы встать на ноги и быть способным самостоятельно передвигаться без костылей, ему потребовалось чуть больше двух месяцев упорных упражнений.
          И, конечно же, наблюдая до этого такой интеллектуальный успех у Сонни, Ноа и себе питал в душе надежды хотя бы восстановить свои былые умственные способности. В его микрочип в свободную зону пробовали прошивать различные конфигурации нейросетей, в том числе и те, которые дали максимальный результат у Сонни. К сожалению, какого-либо прогресса в этом направлении он совсем не обнаружил. Было даже как-то немного обидно и завидно Сонни, что мозг Ноа, обзаведясь дополнительными тремя миллиардами сверхбыстрых нейронов, никак не прибавил себе ума. Тем не менее Ноа понимал, что грех было жаловаться на это. На самом деле он впервые за эти шестнадцать месяцев, с того момента как у него диагностировали вирус, почувствовал, что снова вернулся к жизни.
          После успешного испытания нейроимплантата Леа предложила продолжить протезирование его тела. На этот раз Ноа не пришлось долго уговаривать. Теперь, используя свой предыдущий успех с нейроимлантатом, Леа организовала целую компанию по имплантологии, дав ей амбициозное название "H+". В её стенах она инициировала исследования и разработки имплантатов и протезов широкого применения. В тех исследованиях, которые должны были вернуть Ноа здоровье, приняла активное участие сама.
          Вскоре на свет появились эндопротезы суставов с регенерирующим биостабильным матриксом, что делало их "вечными". Впервые искусственные эндопротезы смогли превзойти по всем показателям свой биологический аналог. После нескольких операций Ноа смог полностью восстановить свои двигательные функции, заменив в своём теле на эндопротезы пять разрушенных артритом суставов.
          Следующей разработкой компании "H+" стал слуховой стволомозговой имплантат. Практически это был протез, полностью заменяющий среднее и внутреннее ухо человека. Он состоял из миниатюрного микрофона, чипа-аудиопроцессора на белковом генераторе и нейрокомпьютерного интерфейса, подключённого непосредственно к локусам слуховых ядер головного мозга. Аудиопроцессор был способен поддерживать обратную связь с мозгом, а ширина нейроинтерфейса превышала возможности Кортиева органа в пять раз. Это позволяло не только успешно заменить слуховой орган, но и превзойти его по нескольким параметрам. Особенно стоит отметить значительно расширенный диапазон частот с ультразвуком до 250 000 герц и порогом слышимости в основной части диапазона от -30 децибел. Посредством обратной связи с мозгом можно было управлять чувствительностью и различными режимами обработки звука, что позволяло лучше настроится на звуки или речь в разнообразных сложных условиях.
          Чтобы вживить такой протез, пришлось усовершенствовать генно-ферментную биотехнологию и разработать в дополнение к ней специальное микрохирургическое оборудование, которое значительно облегчило разводку 150 000 искусственных нервных волокон, образующих нейроинтерфейс и заменяющих преддверно-улитковый нерв. Таким образом, очередная операция вернула Ноа слух на правом ухе. Он достаточно быстро приспособился к этим новым и непривычным слуховым способностям, и даже начал подумывать об апгрейде здорового уха.
          Пришло время к решению самой сложной последней задачи – восстановлению зрения. Оставаясь верной своему амбициозному максимализму, Леа, как и в случае со слуховым имплантатом, поставила себе за цель создать ни много ни мало полный протез глаза, подключаемый через нейроинтерфейс к первичной зрительной коре головного мозга, зрительной зоне V1. И ей действительно удалось создать искусственный глаз. Однако трудности уже начали возникать в попытке идеально совместить его механику с глазной мышечной системой. Но основная проблема возникла в необходимости подключения беспрецедентно огромного нейроинтерфейса к таламусу и зрительной коре головного мозга. Леа не желала довольствоваться какими-то там полтора мегапикселями разрешения человеческого глаза и решила сразу взять планку в 10 мегапикселей. Когда пришло время для разработки практической реализации подключения, возникли сомнения, способна ли вообще зрительная зона V1 принять увеличенное почти в семь раз количество искусственных нервных волокон и способна ли современная микрохирургия вместе с новой генно-ферментной биотехнологией выполнить их разводку между таламусом и зрительной зоной V1. Пришлось признать, что для идеального завершения столь грандиозного проекта необходимо было время, дополнительные исследования и опыты на биологических организмах.
          Макулодистрофия – это дистрофия центральной зоны сетчатки глаза. Леа выбрала другой путь решения проблемы. Она взялась за разработку искусственной графеновой сетчатки, а также микрохирургического инструмента для автоматизированного генно-ферментного вживления графеновых микропинов непосредственно в ганглионарные клетки.
          Последняя операция длилась почти 14 часов и завершилась успешно. В оба глаза была вживлена искусственная сетчатка и имплантирована эластичная интраокулярная линза, заменяющая хрусталик. Дополнительно на правом глазу имплантирована искусственная роговица, вместо повреждённой вирусным кератитом. Конечно, похвастаться сверхчеловеческой зоркостью Ноа всё же не мог, как в случае со слухом, но радости от этого было не меньше – ему вернулось нормальное зрение.
          В течение этих последних восьми месяцев круглосуточного напряжённого труда исследований, тестов и технических проектов, направленных только на то, чтобы вернуть Ноа способность управлять своим телом, а также ещё трёх с половиной месяцев, чтобы восстановить повреждённые органы, он опять практически не виделся с Леа. Периодически они разговаривали по телефону и ещё он, как и раньше, систематически получал от неё отчёты исследований и техническую документацию по текущим разработкам и проектам.
          Сегодня был второй такой особенный день, когда Леа вернулась домой ещё до обеда. В прошлый раз это ознаменовало конец многомесячной круглосуточной борьбы против смертельного вируса. Ноа решил использовать этот момент для разговора, который обдумывал уже всю последнюю неделю.
          — Нам нужно поговорить, — начал он.
          Леа как будто сама ждала этого. Без лишних раздумий и слов она присела напротив него, приготовившись внимательно слушать. Он тоже присел:
          — Я очень благодарен тебе за всё, что ты делаешь для меня. Это всё просто на грани фантастики. Я до сих пор нахожусь под впечатлением, и я восхищаюсь тобой. Я всегда восхищался тобой, ты знаешь, хотя и на этот раз всё равно умудрился недооценить твои способности.
          Затем он сделал паузу, собравшись с мыслями, и продолжил:
          — Думаю, что пришло время мне вернуться домой. Я и так отнял у тебя почти девятнадцать месяцев твоих личных планов. Благодаря тебе, я буду теперь жив-живёхонек, — на этих словах он многозначительно улыбнулся, намекая на их разговор про смысл жизни и религию. — Ты добилась того, чего хотела.
          Леа ничего не ответила, хотя Ноа был почти уверен, что она в этом месте должна была что-то сказать. Ему ничего не оставалось, как дальше продолжить свой монолог:
          — Сегодня забронирую билеты…
          — Ты ещё не передумал съездить в гости к Эрику? — она внезапно прервала его.
          Ноа на несколько секунд подвис от неожиданного вопроса и поворота темы. Обдумывая последнюю неделю эту свою речь, он уже принял твёрдое решение, что должен уехать. Он чувствовал неловкость, что его персона, хоть, и не желая того сама, тем не менее грубо вмешалась самым непосредственным образом в личную жизнь Леа и Ларри.
          — Ты всё ещё хочешь найти автора той картины? — в конце фразы ему слегка перехватило дыхание, и он закашлялся.
          — Конечно. И ты тоже был не против, — напомнила она.
          — Я и сейчас не против, — он попытался зачем-то оправдаться, и в этот момент осознал, что Леа перечеркнула всего двумя фразами его глубоко обоснованный монолог и твёрдое непоколебимое мужское решение, которое, как ему казалось, уже ничто не могло изменить.
          — Тогда бронируем билеты в Стокгольм? — предложила она.
          Ноа сдержанно кивнул головой, пытаясь изо всех сил не выдать своих эмоций. На самом деле его переполняли ликование и радость, он действительно ощущал, что начинает снова жить по-настоящему.

•••

(продолжение следует)
http://proza.ru/2021/03/27/581