Расставьте, детки, вокруг меня стульчики, садитесь поудобнее и уберите смартфоны. Скоро за вами придут мамы, а пока послушайте сказку-быль.
Давным-давно немецкий город Берлин был разделен Стеной – на две части, восточную и западную, и родители не пускали своих детей через эту Стену в чужой сектор. Из одного сектора призывно пахло едой, из другого, наоборот, идеалами марксизма-ленинизма. Те, взрослые, кто не слушался родителей, становились перебежчиками и исчезали. Навсегда. С тех пор немцы боятся бетонных стен и ломают их при любом удобном случае. Даже заборов тут не увидишь.
Раскрою, дети, секрет – немецкие гномы до сих пор прячут часть своих сказочных богатств под землёй. Которое тысячелетие на дворе, какая идеология в головах – им неважно, важна традиция. Но не торопитесь хвататься за лопату, сейчас под землёй лежит не золото.
Ох, уж эти гномы! К концу Второй мировой войны Германия имела более двухсот подземных заводов. Многие из них были связаны тоннелями. Та война давно кончилась, а навыки зарывать деньги в землю только укрепились. Для туристов это означает: вокзалы на три уровня ниже асфальта, там же парковки, развязки и, конечно, метро, переходящее в пригородные поезда.
Германия – это, во многом, удобство, возведённое в принцип. Разнообразные коммуникации, по большей части, глубоко скрыты от профанов. Профаны, дети, это – мы. Снаружи видно малую часть богатства, этакое сдержанное великолепие протестантизма. Здания в виде домов. Улицы в виде проспектов. Никаких архитектурных излишеств, всё очень обыкновенное, но из самых дорогих материалов. Я бы мог жить в таком городе. Бродить по его прямым улицам, любоваться строгой архитектурой, охлаждать тело в кондиционированных музеях, но меня иногда пугает немецкая речь за спиной. Как внезапная очередь из автомата. Давеча в кафе напротив нас сел немецкий офицер в полевой форме – нет, боюсь, дети, этого вам не объяснить.
О Берлине столько всего сказано, что мне впору выразительно промолчать. Или
достаточно того, что в прошлый я промолчал и пожалел Париж?
Берлин надо изучать не спеша. Улицу за улицей, дом за домом, сверяясь с картой – табличек с номерами и названиями у них не предусмотрено. Нам с женой такое не впервой, в подобных случаях всегда помогают местные жители. Берлинцы дружелюбно улыбаются, одновременно показывают руками в разные стороны, лопочут по-своему. Так выяснилось, что мы совсем не понимаем по-берлински, а правильный английский ставит немцев в тупик. Все эти определенные артикли, глагольные формы, язычок между зубами и прочие остатки образования трагически усложняют взаимопонимание между народами. И вот, в момент полного отчаянья, обычно появляется тот, кто произносит:
– Давайте лучше на русском. Вам сейчас направо, потом ещё раз направо и сразу налево, главное, никуда не сворачивайте.
- Брат, спасибо, как ты здесь выжил?
- Сам удивляюсь, считай уже 10 лет, как в одних носках сбежал от кровавого путинского режима. Не помню, через кого выводил деньги, где прятался от ментов, а где – от партнеров. Жену бывшую, и ту не помню. Помню, что очнулся здесь уже свободным, богатым и с видом на жительство. Так повезло, так повезло.
Славяно-немецкие отношения наладились в этих местах ещё в восьмом веке, выдержали пару рукопашных схваток и затухли. Немцев оказалось больше. Так схлынула первая волна славянских переселенцев на немецкие земли. Само название – Берлин тогда означало медвежье место или, попросту, берлогу. Полторы тысячи лет назад над этими местами уже витал русский дух, наши племена владели тут землями, и главной их опорой была деревянная крепость Бранденбург.
Но однажды в деревню пришли немцы.
В 20-х годах прошлого века от большевистской революции из России в Берлин бежали 400 тысяч человек. Только что кончилась Первая мировая, где русские с немцами уничтожали друг друга, но большевики оказались страшнее вчерашнего противника. В Берлине работали три ежедневные русские газеты, шесть банков, сотня русских издательств, театры, Малевич, Кандинский, другие абстракционисты, футуристы, супрематисты. И даже Набоков с Ходасевичем, который называл Берлин «мачехой городов русских». Как бы в шутку. Сюда часто приезжали и Маяковский, и Горький. Но к 30-м годам русское влияние начало исчезать.
Следующей волны русской эмиграции оставалось ждать пятнадцать лет. Она была следствием Второй мировой. После неё в Германии осели те, кто не желал возвращаться в Советский Союз. Те, кто имел основания опасаться репрессий. Эта волна накатила и тоже исчезла в песках времени.
На рубеже девяностых в Берлин приехали жить друзья ваших пап. Это называлась колбасной эмиграцией, но я вчера пробовал – колбаса в Берлине хуже нашей. Это очередная волна, дети. Выходит, что вы – потомки тех, кто вовремя не смог сбежать. Не думайте об этом много.
Могу объяснить, почему символ этого города – медведь, стоит такой мишка с поднятыми в отчаянном радушии лапами. Откуда столько отчаянья, поймёшь, когда увидишь группы китайских туристов. Кажется, что все жители Китая уже здесь, но разум утверждает обратное. От этого ещё страшнее. Тут не только мишка испугается, тут полицейские начинают жаться к стенке.
Меня удивляет, зачем жители Поднебесной сюда едут, если Собор Парижской богоматери находится в следующем городе, а Статуя Свободы – по другую сторону океана. Предлагаю собрать все культурные символы в одном пункте, в Пекине, скажем. Пекин – отличный, современный город, а главное китайцам ехать далеко не надо. Сколько свободного места в мире появится! Берлин, я скажу откровенно, к азиатской специфике не готов. Еда здесь пресная, не шевелится и не пищит в тарелке. Ну, хорошо, это китайцы, но ведь и к моему приезду немцы не подготовились, а ведь всем известно о моём отношении к кофе – тот факт, что я не терплю в нём кислотных ноток и прочих национальных вольностей. Посредственный эспрессо здесь стоит пять евро, а это дорого, дети.
Отвратительная привычка немцев начинать и проигрывать мировые войны мешает Германии править миром. Так, по Версальскому договору 1919 года немцы лишились части территории, почти всей армии, промышленности и национального достоинства. Навсегда. Во веки веков. До скончания времён. И вдруг, всего через несколько лет голодный Берлин неожиданно расцвёл: рестораны, ночная жизнь, знаменитые художники, лучшие технические университеты. И даже Эйнштейн, если кто слышал про физику. Бурно перестраивались дома, улицы, целые районы.
Приход к власти нацистов в 1933 году дал ещё один толчок к строительству, новое руководство хотело видеть Берлин центром нацисткой эстетики, отличавшейся, надо признать, невероятной мощью. Архитектура должна была подавлять масштабом, наследовать римский классицизм и иметь явные арийские признаки. За годы до начала Второй мировой войны понастроено было немало, ещё больше проектов начиналось, один грандиознее другого. А вот Эйнштейн сбежал в Америку.
К концу войны союзная авиация внесла беспорядок в архитектурные планы нацистов, а последующий штурм Берлина Красной Армией сравнял оставшиеся неровности. Берлинцам ещё только предстояло превратить этот строительный мусор в новые прекрасные дома и проспекты. До этого дня ещё надо было дожить. Сталин, проезжая на Потсдамскую конференцию, насчитал в городе всего десять уцелевших зданий. Но, мы забежали чуть вперед. Будем соблюдать хронологию.
Наступил день, когда, наконец, Рейхстаг пал. Засевшие в подвалах последние защитники режима, так и не дождавшись американцев, сдались русским. Наутро немки выстроились в цепочки и приступили к разборке улиц, а там и к восстановлению домов. Оккупанты в ушанках подкармливали их на полевых кухнях и, вообще, помогали, чем могли. Надо сказать, что вместе они справились, сегодня город выглядит лучше. В нем много воздуха, большие проспекты и нет пробок, этой, привычной для нас, машинной толчеи. Возможно, что советские танки оставили после себя достаточно широкие проходы. Возможно. Но иногда, гуляя по широкой улице, глядя на пафосные здания, я думаю, что нацистские чертежи уцелели и воплотились в камне.
«Электричка «Берлин-Потсдам» не опаздывает с 1876 года» – такое рекламное сообщение могло бы впечатлить кого угодно, только не немца. А чего ей опаздывать, она же поезд. А поезда не опаздывают... и так можно до бесконечности. Прокатились на ней и мы.
Знаете, Потсдам не кажется настоящим, он похож на театральные декорации к пьесе про идеальный город. Это самое немецкое место во всей Германии. Хорошо, вы поймали меня на слове, во всей Германии я не был, но впечатление такое, будто хозяйка, ожидая гостей, демонстративно навела лоск в каждом углу. Даже там, куда вежливые гости носа не сунут. Тем не менее, в Потсдаме живут обычные люди, уверенные, что так и надо. Они передвигаются на велосипедах и вежливо извиняются, если вы им мешаете. А мы им основательно мешали, поскольку по незнанию ходили исключительно по велодорожкам, ведь это так естественно – гулять по идеально ровному красному покрытию. Не по соседним же неровным булыжникам нам прыгать.
Каждый уважающий себя юный немец, если ему предложить выбрать между BMW и Mercedes, выберет электросамокат, так он бережёт экологию. Чуть повзрослев, немцы пересаживаются на велосипеды, так они тренируют сердечную мышцу. Мышца им нужна для офисной работы, для секса после работы и активного спорта после секса. А кто покупает миллионы немецких машин, спросите вы вслед за классиком? Спуститесь под землю, на папину подземную парковку – ответ очевиден.
Даже в 1945, после массированных бомбардировок, Потсдам смотрелся благородно, как побитый шпаной аристократ. Любимое место немецких королей обязано было сохранять лицо, несмотря на очередное национальное унижение. Именно здесь в 1933 году Гитлер и рейхспрезидент Гинденбург скрепили символическим рукопожатием победу нацистов на выборах. Не удивительно, что лидеры трёх держав-победительниц выбрали этот город летом 1945, чтобы обсудить будущее Германии и свободной Европы.
Сейчас в это трудно поверить, но в те дни было совсем не очевидно, что у Германии есть будущее, очень уж она надоела всем. Черчилль предлагал разделить её на отдельные земли, но победила точка зрения Сталина – быть Германии единой. Тиран оказался великодушнее и дальновиднее мстительного демократа.
Именно здесь Трумэн как бы невзначай сообщил Сталину плохую для русских новость: Америка успешно испытала атомную бомбу. Сталин в ответ даже усом не повёл. Вечером он позвонил в Москву и приказал занести этот факт, про усы, во все учебники и энциклопедии. А с Германией вышло, как обычно, ни вашим и ни нашим, то есть по-другому. История – дама своевольная, на государственных переговорах отмалчивается, при подписании важных документов хихикает. В итоге Германия разделилась на две зоны оккупации: советскую и западную. В советской немцы строили будущее всего человечества, а в западной – зарабатывали себе на трёхразовое питание. Что случилось тут потом, читайте в учебниках, они помнят: блокада западного Берлина, противостояние танковых армад, Берлинская стена, речь Кеннеди, Карибский кризис, джинсы, жвачка, мечты об объединении и наш с вами Горби. Горбачёву хватило политического таланта не похоронить себя под развалинами падающей Стены, напротив, он навсегда вошёл в историю, как разрушитель ненавистного немцам символа. Умный человек, недаром член Политбюро и Генеральный секретарь.
Однажды ночью, когда Стена исчезла, первым проснулся Западный Берлин и набросился на собрата. С тех пор про Восточный Берлин ничего не слышно.
А мы с женой поехали дальше в город Франкфурт, который на Майне. Позорно сбежали из Потсдама, как сбегают от слишком красивой женщины. Этого, дети, вам тоже не объяснишь. Скажем так, мы побоялись увязнуть в роскоши, остаться тут навсегда. Стыдно, мы даже вслух произнесли это бранное слово – эмиграция. А что такого, кровавый путинский режим двадцать лет дует нам в паруса, плывите, мол, и не оглядывайтесь. А, может, действительно, пора? Сбежать в одних носках, очнуться богатым и свободным в сладких объятиях чужой ухоженной страны. Но где, где найти такие носки? Нет, эмиграция не для нас. Какой смысл проснуться в центре демократической Европы и сразу уткнуть взгляд в смартфон: как там борьба за Екатеринбургский сквер, прошли ли демократы в Мосгордуму, и что про это сказал мудрый Парфёнов. Где родился, пусть там мне и будет хорошо, говаривал один мой институтский товарищ. Серьезный оказался эксперт по переселению народов.
Так мы успокаивали себя, направляясь на электричке во Франкфурт. Скоростной поезд мчал нас к третьему и последнему городу из запланированных. Мчал, но не домчал. В купе было четыре пассажира, общение, как полагается, начали на плохом английском. Оказалось – все четверо из России. Кто сказал, что от себя не убежишь? От своих соотечественников не убежишь тоже. Вышли мы из вагона на одну станцию раньше, но совсем не потому. Ноги сами вынесли нас из купе, и сильно ошиблись. Ноги, они плохо разбирают разные немецкие надписи.
– Тогда – такси?
– Да!
– А есть тут такси?
- Нет. Не знаю. Должно быть.
И мы побрели в тщетной надежде, только колесики чемоданов нервно подпрыгивали на камнях мостовой. Что за манера выкладывать мелкой мозаикой все тротуары? Они, что, не в курсе про обязательные велодорожки? Служащий из будки рукой махнул в другую сторону, мол разворачивайтесь, потом вышел сам, потом отчаялся объяснять и отконвоировал нас лично. Оказалось, что до трамвайной остановки, да вот же она, пятнадцать шагов. Он ещё и билеты нам купил, добрый человек. Это был единственный немец в Германии, говоривший с нами на немецком до победного. Мы смотрели на него с подозрением, ждали, когда он расколется, заговорит нормально.
Франкфурт-на-Майне расположен на реке Майн, подсказала мне Википедия, а то я сам не догадывался. Реку построили намного раньше города, она получилась мелкой, но кривой. Поручили бы немцам, был бы идеальный канал, поручили бы русским – Волга. А вышло, как Бог на душу положил. Но, тем не менее, каждые триста метров – мост. Когда-то эти земли населяли племена франков. Все знают, что франки к французам не имеют никакого отношения. Но был бы повод, пусть даже фонетический, и французы за эти земли много раз с немцами бились, как за свои.
Население Франкфурта – около семисот тысяч, но кажется, народу тут гораздо больше, а всё оттого, что велосипеды раздражают меня сильнее машин. В этом городе я потерял... нет, в этом городе я вновь познал безусловную любовь. Давно меня так не любили. Дело происходило в огромном торговом центре, на последнем этаже которого я должен был смиренно дожидаться жену, когда она вернётся с охоты. Из соображений безалаберности сотовая связь была отключена. В какой-то момент я решил размять ноги. Встал, прошёлся, заглянул за угол и пропал. Для жены, для детей, для семьи и нашего счастливого будущего. Когда через пятнадцать минут я нашёлся, в глазах супруги была такая искренняя любовь, что я попятился. Надо чаще теряться, понял я.
На самом деле, именно турки первыми заселили эти места, но многие сотни лет они прятались по кофейням, кальянным и барбершопам. Немцы, когда пришли, турков просто не заметили. Смотрят, никого нет вокруг, ну, и давай строить свои автобаны. Вижу, вы мне не верите, вам нужны надёжные свидетели, да тут у Центрального вокзала целая площадь смуглых свидетелей пьёт кофе и играет в нарды.
Во всей Германии только две беды: нет хорошего шоколада, и пустуют католические приходы. И там, и там долго отсутствовала здоровая конкуренция. Несчастные немецкие костёлы, чего с ними только не делают: устраивают шоу, выступления артистов, выставки и познавательные экспозиции, детей водят строем – всё напрасно. Пусто. Немецкий народ решительно перестал верить в специально отведённых местах. Это грустно: потратить столько сил, восстановить из руин национальные святыни – и лишь для того, чтобы французский гид на английском попросил итальянских туристов заткнуться и не галдеть. А то американцам звуков органа не слышно. Обидно, в мечетях у оппонентов дела идут поживее, креста на них нет. Туристов туда не водят, а свободные места всё равно все заняты. Теплится надежда, что конкуренция оживит религию, этот исконно немецкий бизнес, процветала же когда-то здесь Священная Римская империя.
С шоколадом дела обстоят также, он – везде, но одной марки – Lind. Слабенькая такая марка, а монополизировала целую страну. На вкус, он, детки, ещё хуже нашей «Алёнки», конкурентов у него здесь нет, немецкое общество дисциплинированно жуёт из того, что наличествует.
Долго ли, коротко, а пришло время нам сказку заканчивать. Пора округлить написанное . Почему-то возникло желание сделать это языком одного мощного автора. Всё идёт к тому, что ваше поколение последним видит этого писателя в школьной программе. А зовут его Солженицин.
"…Знаем мы страны и побольше, и поменьше Германии, в одной я был сидельцем, в другой Нобелевскую получал. А только почему-то германское нам всегда твёрже кажется. Германское обустроило, крепко обиходило Европу. Словно железным обручем стянуло. В двадцатом веке эта мощь докатилась до нищих подмосковных деревушек и болотистых берегов Невы. Докатилась и прослабла. Не по немецким зубам оказалась Русь. Не по их мерке. Выходит, сила не только в твёрдости, бывает, и телёнок ломает дуб."
Солженицин, понятно, такого мне в помощь не писал. Но, право же, лучше не скажешь. А больше мыслей у меня для вас, милые, нет.
Вот и мамы пришли, доставайте обратно ваши смартфоны.