Виктор Иванович не совсем уверенно спускался по ветхой лестнице крыльца. Пошатывало и поматывало… Со двора доносился непонятный стук.У Ивановича не было совершенно никакой охоты прислушиваться. Он встал на четвереньки, нежно обняв ведро обеими руками, словно это было что-то уж совсем милое и родное, и неистово вылакал почти треть посудины. На всю округу закрякало, зафыркало, заохало и заэхало!
Буквально через несколько секунд наш герой хотел было крикнуть в небо от нахлынувшего внезапно минутного облегчения, а следом бесшабашно вскочить в автомобиль и помчаться к своей любимой на стороне женщине, которой ещё давеча обещался прибыть немедля сегодня утром, но в небе он вдруг увидел взлетающий топор. От увиденного мокрые волосы на голове встали дыбом и проткнули русыми иголками прилетевшее облако. Что-то крякнуло в сердце и Виктор Иванович сел на землю. Если б только сел, просто шлёпнулся и да всё!
В это самое время добропорядочная супруга Вера поправила ситцевый сарафан и от всей искренней бабской души показала неверному мужу своему довольно смачную фигу! Она уже сделала последний штрих, кинув топор в лобовое стекло и, не дожидаясь ответа, удивительно скоро скрылась за дверью летней кухни. Виктора Ивановича внезапно осенила мысль, что убили не его машину, порубили не её двери, а его человеческое самосознание, его душу, не поруганную честь и самое главное свободомыслие!
— Соблаговолите объясниться, если вы ещё считаете себя дамой моего сердца! — чуть было не вылетело из вывернутого наизнанку рта, но увы через всю пойму Тихого Дона Ивановича летели чудовищные обороты русской речи… — Падла! Нюх потеряла, чи шо?
Виктор Иванович одним прыжком вскочил на ноги, а одна из них, словно копытом ударила об землю. Всякое видывал наш герой, но никогда бы не подумал, что вот так вот запросто его жёнушка встретит своего благоверного с ружьем из окна.
— Тико сунься, зараза! - диким голосом, наполненным достаточного ужаса, орало заряженное ружьё.
— Пшёл вон! Пристрелю, скотина! — уверенно говорила Вера.
Такого злостного опохмелья у хозяина дома не было ни разу в жизни. Виктор Иванович сплюнул в ноги и пошёл по направлению к воротам.
— Черт знает, чё у неё на уме? Может она с ума сошла! — думал он про себя, но, увидев в окне торчащее ружье, прыгнул со всей возможной прыти за калитку. — Щас милицию вызову, сука!
Ой как завертелось, да закружилось-то. Кто ж подумать мог, что это утро принесёт столько непредвиденных сюрпризов.
— Неушто пристрелила бы? – долбило, будто из пулемета по голове. — Да, как бы она смогла, баба? – на ходу перебирал он одни и те же слова, не видя никого вокруг. — А ведь смогла бы… точно смогла!
— Кум, привет! – раздалось из подворотни.
— Кто? Что? – вдруг очнулся Иванович. — А-а-а, Серега, ты откедова?
— Вообще-то я тут живу.
Виктор Иванович огляделся по сторонам, после чего стал намного быстрее приходить в себя.
— Срочно выпить надо! Пошли вместе поищем.
— Да всё уже перерыл, самому невтерпёж. А чё случилось-то?
— Ты ж ведь вроде наш участковый – мент майорский! Когда будешь при исполнении подмогнёшь… Надо одну стерву бы наказнуть, чтоб другой раз неповадно ей, психичке, было.
— Чёт на тебя это не похоже… С бабами начал воевать. Кто ж такая есть?
— Жинка ридная, вот кто! Кума твоя!
— Ой-ё-ёй… Жинку разоблачил? Я ж, едрено корень, давно ее знаю, ещё с девичества. Ежели разозлить её как следовает – пристрелит!
— И я о том же! — переменился снова в лице Виктор Иванович. — Пошли водку искать уже…
— Пошли-то – пошли, но супротив твоей Верки я ни ногою, ни шагу, хочь одного, не ступлю. Они ж ведь с моей сойдутся и не только тебя, но и меня со свету сживут. Убьют ночью пьяных и закопают. Вот тебе истинный крест – закопают…
— А еще мент называется, партийный тоже вроде бы, а такую чушь мелешь! Это чё за банка стоит?
— Та-а… Вода святая. Ещё с крещения стоит. Вишь, даже и не портится, лохмотьев-то нетути. Наташка её закатала ещё тодысь.
Иванович лихо подбросил банку, и ловко отогнул одними пальцами жестяную крышку.
— Первак, кумец!
— Да как же? Та не може буть того! Ведь я ж всё до последней доски облазил… Во-о-от стерва, так стерва!
— А я про что? Жена мента называется! Все они одним миром мазаны… Не зря говорится: «менты козлы, а бабы курвы».
— А ну, давай-ка сюды банку-то!
— Ты че – ты че?
— Давай, кажу! Сам козёл!
— Да ты чё? Це ж мудрость народна! Ты классный ментяра деревенский, типа Аниськин!
Сергей немного подумал и, махнув рукой, пошёл в летнюю кухню за стопками. На ходу он крикнул:
— Щас опохмелемося и… Айда на реку!
— Ага, в отместку нашим эксплуататоршам.
Через несколько минут показался кум. Он, с быстротой молнии схватил ведро с водой, забежал обратно и вскоре появился вновь. Он держал сырую, обгорелую со всех сторон картонную коробку и с прискорбным видом вытряхнул из неё на смерть замученных цыплят.
— Где ты этих цыплаков набрал? – вскочил на ноги Иванович.
— Где–где... в Караганде! Твою девизию! Наташка велела цыплят с инкубатора в тепло определить. Я взял и на электрическую плитку поставил коробку. Думал, что на подносе с ними ничего не случится, а оно вишь, как всё обернулось, пока водку искал. Будь она не ладна!
— Я ж кажу, что ведьма…
— Да, уж…
— Щас мы этих пернатых дожарим газовой горелкой и сомив на Дону пымаем. Чес слово, пымаем! А этим, жёнам нашим… Я бы им войну объявил! Да такую, чтоб Отечественную, чтобы их потом судили, як на тому трибунале!
— Точно! — поддакнул Сергей, выливая содержимое стопки в огромный до безумия рот. – Война! Точно, Война! Хватит изгаляться над нашим свободомыслием! Хватит поганить нашу искреннюю честь и заставлять продавать врагам невозмутимую совесть! Хватит искажать наше самосознание!
— Но пассаран!Вот-вот… Заводи машину, щас попрэм!
— Ах, забыл совсем… Я обещался коровэньку сдоить. Вроде, хоть и война, но послать Наташку по матушке неудобно… Скотина-то ведь не виновата. Подсоби, дружище! Мы это дело в раз оприходуем...
Наташа, отработав в местной поликлинике положенное ей время, возвращалась домой, когда увидела несущуюся к ней на всех возможных парах соседку.
— Да что же такое деется-то, что ж такое творитымося, Божечки! — кричала она на всю улицу.
— Что случилось, Марин, все живы! — кольнуло у Наташи с правой стороны. Соседка Марина всю жизнь прожила сама, не заладилось видимо с самого начала, вот и пошло-поехало. Одно время к ней сосед Сергей захаживал, а потом стал игнорировать любыми способами.
— Ой, что учудили, ой, что, курвы – подлецы, натворили! У меня, соседушка, всё на глазах!
— Говори уж скорее, Марин, чего тянешь-то?
— Притащился, приперся не зван кум-то ваш и тут-то всё и началось!
— Чего?
— А вот чего: Давай, грит, нашим жинкам войну объявим, цыплаков погубим и сомив пымаем. Потом корову спортим, чтобы не доилась! Баб яких покличем и будем на речке жизнь прожигать.
— Ну?
— Та, шо ну? Гляжу через забор – банку водки притащили, стали пить до произвола! Цыплят из времянки вытяглы, головы им выкрутили и… Будку собачью доской заколотили гвоздями – сотками, и предварительно пса туда загнали, чтоб не видел ничего и не гавкал одновременно. Стоят поганцы, думают, чего бы ещё такого сотворить, учудить, навредить и напакостить. Пошли гады, фашистские хари, напрямую к корове… Один с одной стороны усився, а другой супротив и… Давай её голубушку в четыре руки за все дойки дергать. Наташ, ты не поверишь, корова в одну сторону морду свою воспитанную повернула, потом в другую, уже совсем недоуменно… Да как возвопит диким голосом! Голову задрала прям в небо и орет благим матом, а тем по хрену малина, дояры, твою мать! Ржут, будто лошади Пржевальского!
Погодка выдалась, что надо. Москвича мужики поставили под уклон, задом к речке. Рядом на траве была расстелена накидка с сиденья. Джентльменский набор был недостаточно полон, но для данной местности вполне солиден и в некоторой степени притягательно богат для любых сельских жителей. Сергей, чтобы не опростоволоситься перед другом вовсю названивал по мобильнику:
— Оль, так че ты одна придёшь? Чеши хотя бы одна… Та смотри, може попутно кого прихватишь.
Не успели друзья выпить еще по два стаканчика, как на горизонте появились две женские фигуры, почему-то обе фигуры были с палками.
— Во, вишь? Не успел позвонить, уже мчаться наперегонки. Молодчина Оля, уважаю… И подругу прихватила.
Виктор Иванович повернул голову в сторону приближающейся радости и, от набежавшей в момент негативной эмоции, тут же кинулся в траву.
— Осел! Протри очи, придурок! Цэ ж наши жинки с дубинами вприпрыжку скачут. Щас нас насиловать будуть в извращённых позициях, а тебя ещё и бить при этом!
Сергей, недолго думая схватил банку с самогоном и рванул в ближайшие кусты.
— Кум, давай за мной, иначе нам удачи не видать! Порвут, клянусь Софьей Перовской, порвут!
Виктор Иванович так и хотел сделать, но его как будто парализовало. То, что только он и смог сделать, это прошмыгнуть в багажник автомобиля.
— А-а-а, подонки! — кричало и орало уже совсем рядом.
— В кусты, в кусты… Побачила одного!
— Наташка, лупи по стёклам этого чермета вхлам! А лучше скидывай в реку эту бабовозку антихристову!
— А-а-а-а-а! — раздавалось из багажника Москвича.
— А-а-а-а-а! – летело с надрывом от выбегающего из кустов Сергея! – Дурры неотесанные! Кум в багажнике!
Вера, не раздумывая, кинулась в волну! Еще минута и багажник, будучи уже под водой, поддался ловким рукам слабой физически, но сильной духом женщины. Откуда только взялось столько силы, сноровки и воли? Багажник открылся, внутрь хлынула вода, а в объятья Веры Ивановны вывалился на глазах почтеннейшей публики трезвеющий, но любимый муж.
В это самое время кум Сергей, не добежав до берега, облегченно вздохнул и, обходя аж на десять метров свою милую Наташку, побрел в кусты, где была припрятана банка с целебной жидкостью.
— В бою не сдается наш гордый Варяг, пощады никто не желает! – раздавалось с его стороны.
Сумерки опустились на речку, на траву, на деревья. На небе стали появляться первые звездочки, а месяц полуправильной закорюкой завис над костром, разведенным на берегу реки. Около костра сидели четверо… Мелодично лилась вдоль родной речушки удивительная песня: «У беды глаза зелёные, не простят, не пощадят. С головой иду склонённою, виновато прячу взгляд…»