БИБЛЕЙСКАЯ КАРТИНА СОТВОРЕНИЯ И ГРЕХОПАДЕНИЯ
глазами современного человека
«Я звал - и вы не отвечали,
говорил - вы не слушали,
но делали злое в очах Моих
и избирали то, что было
неугодно Мне» (Исайя.65:12)
1 Человек
Как известно из Библии, Бог сотворил мир всего за шесть дней. Об этом рассказывается в Шестодневе, в первой главе книги «Бытие», которой и открывается Библия.
Но поскольку величайшим творением Бога является именно человек, то с человека и начнём.
Впервые слово «человек» возникает в Библии в конце последнего из дней творения - шестого, после того, как всё остальное было уже либо сотворено, либо создано, в том числе, разумеется, и животные.
Следовательно, человек оказался самым последним в этом ряду Божьих творений. Вот как об этом говорится в Библии: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (Быт. 1:26).
Правда, в следующем же стихе о сотворении человека говорится уже несколько иначе: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию» (Быт. 1:27).
И это не последнее, что сказано в Библии о происхождении человека. Во второй главе об этом говорится так: «И создал Господь Бог человека из праха земного, и вдунул в его лице дыхание жизни, и стал человек душею живою» (Быт. 2:7).
Именно этого человека Господь Бог поместил затем в Едем (Быт. 2:8). Причём этот человек был создан не после животных, а прежде них. Животные лишь затем были образованы Господом Богом и приведены к нему для называния (Быт. 2:19).
Поместив человека в Едем Господь Бог дал ему заповедь, запрещавшую вкушать от дерева познания добра и зла: «от всякого дерева в саду ты будешь есть; А от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрёшь» (Быт. 2:16-17).
Несмотря на запрет, обещавший вкусившему смерть, заповедь вскоре была нарушена, а человек за это из Едема изгнан.
Таков путь человека, который согласно Библии, и был создан Господом Богом из праха земного.
А какова же судьба человека, который появился не прежде животных, а после них, и был сотворён Богом «по образу Своему, по образу Божию (Быт. 1:27), а не «по образу Нашему, по подобию Нашему», как предполагалось ранее (Быт. 1:26).
В Библии, к сожалению, прямо об этом ничего не говорится.
Тот факт, что в Библии в одном случае говорится о сотворении человека уже после появления животных, а в другом - о создании человека ещё до их появления, наводит некоторых исследователей Библии на мысль, что под обложкой одной и той же Книги могли пересечься две разные версии, пришедшие к нам из двух разных источников: одна - из так называемого «Жреческого кодекса», другая - из «Яхвиста».
Причём, если версия, которая повествует о человеке, появившемся уже после животных, опирается на «Жреческий кодекс», то версия, в которой утверждается, что человек появляется ещё до животных, исходит из сказанного в «Яхвисте».
Итак, о происхождении человека в Библии говорится трижды и всякий раз несколько по иному, порождая этим множество разнообразных вопросов. К примеру, таких: чем сотворение «По образу Нашему» могло отличаться от сотворения «по подобию Нашему»? Мыслилось ли сотворение «по образу Нашему» как совместное с сотворением «по подобию Нашему», или же им предстояло стать взаимоисключением: «либо» - «либо».
Надо сказать, что количество неясностей и возникающих по их поводу вопросов, будет возникать и в дальнейшем.
Так, уже в следующем стихе говорится: «И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию» (Быт. 1:27). Образ, о котором сказано «Свой» и образ «Божий» - это один и тот же образ, о котором лишь сказано дважды? Или же это всё-таки два разных образа?
То, что «Свой» образ, как и «Божий», обозначены одинаково с прописной буквы даёт недвусмысленно понять, что это - один и тот же образ. Но тогда для чего же сказано о нём здесь дважды?
А ведь стоит хотя бы мысленно поменять в притяжательном местоимении «Свой» всего одну букву, прописную, на строчную, как смысл сказанного кардинально поменяется. Сразу окажется очевидным и бесспорным, что образ здесь вовсе не один, лишь повторенный дважды, а два разных.
Но пока всё это, разумеется, лишь зыбкие предположения, ни к чему не ведущие. А с чего-то всё-таки начинать надо. Но с чего?
Поскольку дальнейшая судьба человека, появившегося после животных, о сотворении которого рассказывает «Жреческий кодекс», неизвестна, нам остаётся обратиться к человеку, о котором рассказывается в «Яхвисте». О нём мы знаем достаточно много.
Но как же могло случиться, что заповедь, столь ясная по смыслу и вовсе не сложная для исполнения и к тому же, грозно сулившая её нарушителю смерть, тем не менее, оказалась нарушенной?
Может быть, всё дело было в том, что в ход ситуации нежданно вмешался тот, участие которого там вовсе и не предусматривалось, - едемский змей? Ведь заповедь была адресована вовсе не ему, а пребывающему в Едеме человеку. Но именно змей и заговорил тогда о заповеди с женой, подталкивая её не послушаться Бога и заповедь нарушить.
Почему именно жена могла оказаться объектом его внимания? Тем более что когда Господь Бог давал человеку заповедь, самой жены ещё и на свете не было. Она появилась позднее, будучи созданной из ребра человека, для чего сам человек был предварительно введён в крепкий сон (Быт.2:21).
Что же касается змея, нагло подстрекавшего жену нарушить заповедь, то о нём до того и вообще ничего известно не было. Не подай он тогда голос по поводу заповеди, не имевшей к нему ни малейшего отношения, мы вообще бы не узнали о его существовании.
Правда, перед тем, как змей заговорил с женой, читателям Библии стало известно, что змей «был хитрее всех зверей полевых, которых создал Господь Бог» (Быт. 3:1).
Следует ли из сказанного, что змей тоже, подобно всем зверям полевым, был создан именно Господом Богом, понять трудно. Или же змей появился на свет каким-то иным образом, к чему Господь Бог непричастен? Хотя мы и привыкли считать, что всё, присутствующее в нашем мире Им же Самим и было создано? Аргумент в пользу этого всегда один и тот же: а кто же тогда, если не Он?
Однако тут будет уместно вспомнить сказанное некогда Иисусом Христом Своим ученикам: «всякое растение, которое не Отец Мой Небесный насадил, искоренится» (Мф.15:13). Значит, бывает и так.
2 Змей
Кто же в случившемся в Едеме нарушении заповеди виноват более всех? Первое, что напрашивается само собой, - разумеется, змей. Зачем настраивал жену против Господа Бога, уговаривая её совершить недозволенное? Виновата, естественно, и жена: зачем послушалась змея и не послушалась Бога?
Но существует и ещё один безотказный способ узнать, кто в случившемся виноват более всех. Ведь из Библии мы знаем, что перед тем как изгнать человека из Едема, Господь Бог обозначил каждому провинившемуся ждущее его наказание. А кто более всех наказан, тот, естественно, более всех и виноват.
Прежде других это было объявлено змею: «проклят ты пред всеми скотами и пред всеми зверями полевыми» (Быт. 3:14).
Адаму тоже было сказано про проклятье, но совсем иначе: «проклята земля за тебя» (Быт. 3:17).
Так кто же из них наказан больше: тот, кто проклят сам, или же тот, за кого проклятой оказалась земля? Естественно, тот, за кого проклята земля. Это говорит о том, что ответственность за происходящее лежала на нём большая, чем на других. И он с этой ролью, как видим, справиться не сумел.
Между прочим, жене про проклятие ничего сказано не было: ни что она проклята сама, ни что за неё проклят кто-то. Так может быть и её очевидная виновность тоже почему-то не выносится на первый план?
Кто же всё-таки главный виновник, если не змей, подговоривший жену не послушаться Господа Бога и нарушить заповедь, и не жена, которая, послушавшись не Бога, а змея, ела сама от запретного дерева, да ещё и дала есть мужу?
Господь Бог не только объявил каждому о ждущем его наказании, но ещё прежде этого Он побуждал каждого высказать и свою точку зрения на степень собственной вины.
Первым Он спросил Адама: «не ел ли ты от дерева, с которого Я запретил тебе есть?» (Быт. 3:11).
Адам отвечал Ему так: «жена, которую Ты мне дал, она мне дала от дерева, и я ел» (Быт. 3:12).
Вот так неожиданность! Выходит, что в глазах Адама его собственная вина была самой минимальной: он всего лишь ел! Ему дали, и он ел. Не отказываться же…
У жены тоже есть виноватый - змей. Жена на вопрос Господа Бога о случившемся отвечала так: «змей обольстил меня, и я ела» (Быт. 3:13).
Хорошо хоть на Бога не стала сваливать своей вины.
Заметим, что, говоря змею о его проклятости, Господь Бог его вину, тем не менее, никак не обозначил. Он говорит ему так: «за то, что ты сделал это» (Быт. 3:14). А что именно ставится змею в вину, об этом ни слова. Как бы намёк на то, что змей сам должен понимать, что именно ставится ему в вину, как понимать это должны вместе с ним все мы.
Не обозначает Господь Бог и вину жены, говоря ей так: «что ты это сделала?" И только одному Адаму вина его и была названа конкретно: «за то, что ты послушал голоса жены твоей и ел от дерева, о котором Я заповедал тебе, сказав: «не ешь от него…» (Быт. 3:17).
Так что именно он, Адам, и есть главный виновник всего случившегося, если вину Господь Бог называет только ему. Ведь и сама заповедь дана была именно человеку, в вовсе не змею, и не жене, которой тогда ещё и вовсе не было.
В чём же ещё упрекает Господь Бог Адама, кроме того, что заповедь им была нарушена? В том, что жена для Адама стала авторитетом большим, чем Сам Бог.
Чем же змей сумел так обольстить жену, что она рискнула послушаться его, а не Господа Бога? Змей пообещал: «в день, в который вы вкусите их, откроются глаза ваши, и вы будете как боги, знающие добро и зло» (Быт.3:5).
Разумеется, не обошлось и без намёка на то, почему именно Бог запрещает вкушать от дерева, которое несёт вкусившему подобное благо: Бог не хочет этого, опасаясь обрести во вкусивших соперников себе, чтобы не делиться с ними тем, чем сейчас владеет единолично, а потому заповедь эту необходимо нарушить и от запретного дерева вкусить. Змей мог придти к подобным выводам потому, что обо всём привык судить по самому себе.
Откуда же змей мог знать, что глаза у соблазняемых им закрыты? Это могло быть лишь в том случае, если у него самого глаза были открыты.
Но если человек - высшее из творений Божьих, то, как могло случиться, что какой-то змей, бесстыдно порочащий Бога своими подозрениями и догадками, уже зряч, а человек - всё ещё нет?
Дело тут, очевидно, в том, что существует не один род зрячести, а, по меньшей мере, две, притом очень разных: зрячесть к внешнему и зрячесть к внутреннему.
Понятно, что змей обладал низшей из них - зрячестью к внешнему. Её же он обещал и жене. Не случайно речь тогда шла именно о том, что «откроются глаза ваши» (Быт.3:5), как они уже были открыты у самого змея. В то время как Господь Бог уготавливал человеку совершенно иной род зрячести, не той, которой обладал змей, а той, которая приближала бы человека к Нему Самому - зрячести к внутреннему.
Какая же между ними разница? Если зрячесть к внешнему вписывается в сознание, то зрячесть к внутреннему открывает путь к самосознанию. Именно им и хотел Господь Бог наделить человека, укоряемого змеем в том, что тот всё ещё слеп.
Так как змею был ведом только один род зрячести, то он тянул человека назад, тогда как Бог прокладывал ему путь вперёд.
Исполнилось ли обещанное жене змеем?
Змей оказался прав лишь в том, что глаза у них обоих, действительно, открылись. Но стали ли они при этом как боги?
Они увидели, что наги. Испугавшись, что их ослушание Богу стало очевидным и что его теперь будет уже невозможно скрыть, сшили себе опояски из листьев. Только можно ли было этим ввести в заблуждение всевидящего Бога?
Чего же мог добиваться змей? Было ли его главной целью исключительно намерение поссорить человека с Богом и переманить его из творений Божьих на свою сторону? Или же им могло двигать и нечто иное?
Стоит только вспомнить, как начинался его диалог с женой, как многое сразу станет ясным: «подлинно ли сказал Бог: не ешьте ни от какого дерева в раю?» (Быт. 3:1).
Оставим без внимания скрытую двусмысленность поставленного змеем вопроса: правду ли сказал Бог? Или же: правда ли, что Он сказал именно так?
Что на самом деле могло интересовать змея: загадочный рай, растущее среди него дерево жизни, или же бессмертие, которым это дерево наделяло каждого вкусившего от него?
Разумеется, бессмертие. Им, как известно, владеют одни только боги. Змею же доступ к нему был закрыт, хотя сам он давно мечтал найти способ приобщиться к бессмертию. Знал змей и то, что путь в рай к дереву, в котором спрятано бессмертие, закрыт не только для него, но и для всех остальных змей, драконов и демонов.
У библейского змея всё ещё был шанс, дававший надежду обрести бессмертие: надо было добраться до желанного дерева, шмыгнув за чьей-нибудь спиной в рай, где оно росло. Но для этого надо было убедить жену нарушить заповедь. Хитрость змея заключалась в его умении скрывать свои истинные намерения, чтобы добиться их исполнения чужими руками. На это он и рассчитывал, заговорив тогда с женой.
3 Жена
Что же отвечала жена заговорившему с ней змею? Как сказанное в заповеди поняла она? Вот её ответ: «плоды с дерев мы можем есть» (Быт. 3:2). Она считает, что именно так и было сказано в заповеди. Именно так она это и поняла.
Отвечая змею, жена распространяет смысл сказанного в заповеди и на себя тоже, этим как бы удостоверяя своё единение с мужем, которому заповедь и предназначалась. Потому и не раз звучит уверенно в её речи «мы», означающее, что не только мужу, но и ей тоже, была адресована заповедь. Хотя, как известно, её тогда ещё не было на свете.
Итак, из слов жены понятно, что картина, нарисованная заповедью, была для неё такова: деревьев много, и ото всех есть можно, тогда как запрещено есть только от одного, именно от того, которое в раю: «плоды с дерев мы можем есть. Только плодов дерева, которое среди рая, сказал Бог, не ешьте их и не прикасайтесь к ним, чтобы вам не умереть» (Быт. 3:2-3).
Так в интерпретации жены (которой она с готовностью поделилась со змеем) и выглядел для неё смысл первой фразы Едемской заповеди: «от всякого дерева в саду ты будешь есть» (Быт. 2:16).
«Будешь» безоговорочно прозвучало для неё как «можешь», то есть как разрешение. Но ведь глагол «будешь» содержит в себе вовсе не одно значение, а, по меньшей мере, два: не только «можешь», но ещё и «станешь». А «станешь» - это уже не разрешение, а предостережение: ты будешь есть от всякого дерева, в том числе и от того, от которого тебе есть нельзя.
Но ведь в заповеди, прямо вслед за тем, что было понято женой как разрешение, говорится именно о том дереве, есть от которого человеку нельзя: «от всякого дерева в саду ты будешь есть; А от дерева познания добра и зла, не ешь от него; ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертию умрёшь» (Быт. 2:16-17).
От дерева ли предостерегал тогда Господь Бог человека? Не предостерегал ли Он его от него же самого, как бы намекая: не от всякого дерева ешь; умей отличать то, что можно, от того, что нельзя.
Сказанное в заповеди: «от всякого дерева в саду ты будешь есть», и было первым в Библии пророчеством, но пророчеством особенным: не тем, которому надлежит исполниться, но тем, которое сбываться не должно, то есть пророчеством-предостережением. Потому оно и прозвучало как сигнал об опасности, затаившейся в самом человеке. Правда, никем из троих, оказавшимся так или иначе заинтересованным в заповеди, это не было замечено.
Итак, змей твёрдо знал, что интересующее его дерево, вкушение от которого приносит бессмертие, находится именно там, куда ему доступ закрыт - в раю! Вычислил он его местонахождение, подслушав слова Самого Господа Бога, вовсе не к нему относившиеся, или же сделала ему подсказку его интуиция (ведь так не терпелось змею обрести бессмертие) - неизвестно. Но слово «рай», тем не менее, так призывно и настойчиво звучало в его змеиной голове.
Жена же, напротив, была уверена в том, что именно от дерева, растущего в раю, есть было запрещено.
Так кто же из них прав: змей или жена? А может быть правы были оба, и оба дерева, действительно, росли в раю? Только могли ли два таких разных дерева (дерево жизни и дерево добра и зла) расти в одном и том же месте, тесно соседствуя друг с другом? И разве запрет и разрешение, то есть «нельзя» и «можно» не смотрят в противоположные стороны, повернувшись друг к другу затылками?
А что, если жена просто перепутала деревья, ненароком введя в заблуждение и себя и змея?
Вспомним о том, что в Библии говорится о местонахождении двух таких разных деревьев: «И насадил Господь Бог рай в Едеме... И произрастил Господь Бог из земли всякое дерево, приятное на вид и хорошее для пищи, и дерево жизни посреди рая, и дерево познания добра и зла» (Быт. 2:8-9). То, что дерево жизни растёт несомненно в раю, сказано предельно ясно. А вот о том, где именно может расти дерево познания добра и зла, очевидно, требуется догадаться нам самим. О двух таких разных деревьях было сказано Богом ещё до обретения человеком заповеди. Тогда как в самой заповеди говорилось уже об одном дереве, от которого есть человеку нельзя.
Но если столь опасное для человека дерево на самом деле росло не в раю, то где оно могло расти?
И для чего было сказано, что из земли Господом Богом было произращено именно «всякое» дерево? «Всякое» - это помимо тех двух деревьев, отношения к которым у змея и жены были поначалу диаметрально противоположными?
Если жена считала, что от дерева, растущего в раю, есть нельзя, то змей утверждал обратное: что от него-то как раз и надо вкусить.
Почему жена, сначала как бы даже пыталась возражать змею по поводу заповеди, пусть даже и слабо, а затем вдруг решила послушаться его и заповедь нарушить? Потому что жена вдруг «увидела», что запретное дерево вовсе не так опасно, как это могло показаться, и что на самом деле оно «хорошо для пищи, и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание» (Быт. 3:6).
Только как она могла узнать, что дерево хорошо для пищи, если она ещё не попробовала его на вкус? И как она могла увидеть, что дерево приятно на вид, если глаза её в тот момент были ещё закрыты? К тому же дерево, пусть даже и хорошее на вид, не обязательно окажется при этом ещё и хорошим для пищи. Ведь приятное для глаз - это всего лишь характеристика внешнего, субъективная и зыбкая, тогда как суть вкушенного - то, что «хорошо для пищи».
А всё дело в том, что так некстати заговоривший с женой змей стал для неё внезапным толчком, стремительно пробудившем в ней все, тайно дремавшие где-то в глубине силы. Она словно пробудилась ото сна, чтобы рядом с Божественным «не ешь», могло появиться тут же, как ответ, протестующее «хочу!». И заповедь тут же оказалась нарушенной.
Беспечная, недальновидная и к тому же самоуверенная жена, ловко успокоенная змеем, сказавшим, что вкусившие от запретного дерева вовсе не умрут, мгновенно оживилась. Что вообще она могла знать тогда о смерти, тем более, если в заповеди о ней сказано так загадочно и туманно: «смертию умрёшь», а не просто «умрёшь».
И она, легко освободившись от томительных страхов, охотно выпустила на волю своё едва оперившееся «Я», точно птенца, перед которым внезапно распахнулась дверца державшей взаперти клетки, о чём в последствии она будет вынуждена признаться Господу Богу: «змей обольстил меня, и я ела» (Быт. 3:13).
Так и выпало ей оказаться между обольстившем её змеем и обольщённым ею самою мужем. Правда, жена, отвечая змею, постоянно ссылалась на слова заповеди, якобы услышанной ею от самого Бога. Разве что её устами говорило то самое ребро человека, из которого она была создана, и которое могло слышать сказанное Господом Богом в заповеди. Но могло ли оно понять услышанное?
Вот и услышала жена в заповеди: «от всякого дерева в саду ты будешь есть», разрешение есть от всякого дерева, кроме одного. Только было ли это разрешение?
Господь Бог ничего не говорил о плодах деревьев, а лишь о самих деревьях, от одного из которых есть человеку нельзя. Жена же настаивала именно на плодах и уверяла, что Бог запрещал не только есть сами плоды, но даже и прикасаться к ним. Потому и прозвучало «не прикасайтесь к ним» (Быт. 3:3), якобы произнесённые Самим Богом.
Тот внешний мир для жены, хотя ещё и не успевшей открыть глаза, уже был в её представлении вещественным и осязаемым, то есть материальным, как он материален и осязаем для всех нас.
Правда, в этом мире были уже и запреты, сделанные Богом, но какое значение они могли теперь иметь для жены, если змеем ей было обещано, что едва вкусив от запретного дерева, они с мужем тут же станут «как боги, знающие добро и зло» (Быт. 3:5)? Да при этом они ещё и смогут обрести знания, которые открываются безо всяких трудов и усердия. Этот вывод она уже сделала сама.
Так что, если змею не терпелось стать бессмертным, как бессмертны сами Боги, то и жене хотелось поскорее оказаться в числе богов. А то, что боги оказываются причастны не только к добру, но ещё и ко злу, её ничуть не смущало.
Не потому ли змей и жена так быстро нашли общий язык, что их интересы и мечты на ближайшее будущее были столь созвучны?
И жена, ещё недавно снедаемая страхом перед запретом Бога, теперь уже твёрдо знала, что надо послушать змея, а не Бога, тем самым нарушив заповедь.
Только прав ли был змей, думая, во-первых, что Бог не один, что богов много, и, во- вторых, что боги знают не только добро, но и зло? Что же такое добро, а что - зло?
Господь Бог через ветхозаветного пророка Моисея сказал всем нам так: «Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло, Избери жизнь…»(Вт. 30:15, 19). Из этих слов нетрудно понять, что сама жизнь и есть синоним добра, тогда как смерть - синоним зла. Но может ли Бог, будучи Сам бессмертным, оказаться при этом причастным не только к жизни (то есть к добру), но ещё и к смерти (то есть злу)? Ведь «знать» добро и зло и означает быть причастным как к тому, так и к другому.
Ева, попавшая в расставленные змеем сети, усомнилась в правдивости Бога. А усомниться ей надо было не в Боге, а в змее: почему это он вдруг так хлопочет вокруг запретного плода? Отведал бы сам. Но этого-то он как раз не может. Ему требуется соучастник, кем и стала Ева.
Только ли коварство змея предопределило выбор Евы, вкусившей запретный плод? Пожалуй, не только это, но и безмолвие, обступившее её тогда. Именно оно оставило её один на один со змеем.
А что же Адам? Ведь именно ему (и только ему) Господь Бог дал эту заповедь. Почему же он не дал змею достойный отпор? Почему не остановил жену, готовую вкусить от запретного дерева? И почему же, в конце концов, он и сам ел от запретного?
Но Адам молчит, не подаёт голос, открыв этим путь к активности змея. Прояви тогда Адам своё отношение к происходящему, вмешайся в ход событий, никакого нарушения заповеди не было бы, и Господу Богу не пришлось бы изгонять человека из Едема.
Почему же он промолчал?
Очевидно, потому, что не уловил в заповеди ничего, кроме запрета не есть от дерева, которое он ещё даже и не видел, запрета, подтверждённого непонятной для него угрозой смерти - «смертию умрёшь». Хотя, само слово «смерть» мало что могло ему говорить (как и слово «жизнь»).
Так что его взаимоотношения с Богом начинаются не с любви и доверия, а с непонимания. Его молчание имело тяжелейшие последствия не только для самих участников нарушения заповеди, но также и для всех нас, ныне живущих.
Прежде чем объявить наказание и изгнать нарушивших заповедь Его из Едема, Господь Бог вступает в диалог с нарушителями, что дало повод критикам Библии (а их немало во все времена) упрекнуть Его в неосведомлённости: если Бог спрашивал человека о случившемся, значит, Сам о произошедшем ничего не знал. Безусловно, Бог, и безо всяких расспросов знавший обо всём, своими расспросами лишь побуждал человека самому разобраться в случившемся.
Но почему же, дав человеку заповедь и зная, сколь тяжелы и трагичны будут последствия её нарушения, Господь Бог, обладая безграничной властью над всем, не воспользовался тогда ею, не предотвратил вкушение от запретного дерева, не схватил человека за руку в решающий момент?
Бог сотворил человека не рабом Себе, а Сыном (по образу Нашему, по подобию Нашему), сотворил его равным Себе, что возлагало на человека огромную ответственность, прежде всего, за самого себя. Бог хочет, чтобы человек сам оценил совершившееся, ужаснулся и раскаялся. Это была попытка побудить человека к самосознанию, попытка заставит его задуматься о причинах произошедшего с ним, о соотношении причин и следствий. Одним словом, Бог в очередной раз даёт человеку шанс, который мог изменить коренным образом всю его дальнейшую судьбу.
Давая человеку в заповеди предостережения, Господь Бог заботливо готовил ему совсем другое: способность к духовной зрячести, способность не только уберечь его от многих бед, падений и ошибок, но и привести его к дереву жизни, дающему бессмертие, чтобы сделать его таким же бессмертным, как и Сам Бог, его Творец и Отец.
4 Бог
Был ли мир уже тогда на самом деле вещественным и осязаемым, каким видела его жена? Или же так могло лишь представляться ей самой? И каким был тогда сам человек, созданный Господом Богом из праха земного и помещённый Им затем в Едем?
Не будем обольщаться мыслью, что человек уже тогда был телесным, лишь на том основании, что Господь Бог создал его из праха земного.
Может ли то, что является прахом земным для нас, телесных и смертных, оказаться тем же самым и для Господа Бога, бестелесного и бессмертного?
И ходит ли Господь Бог по той же земле, по которой ходим теперь все мы, нынешние? И из какого именно праха, хотя и названного земным, мог быть создан некогда человек?
Ответ на этот вопрос легко найти в Библии. В книге ветхозаветного пророка Наума читаем: «облако - пыль от ног Его» (1:3). Вот где ходит Бог! То, что для Него - пыль от ног Его, для нас - облако над нашими головами. Не в такой ли степени и отстоят друг от друга тот прах земной, который у нас под ногами, и тот прах, хотя и названный земным, но под ногами у Бога, ходящего по небесам, являющимся для Него землёю?
Так не из этого ли праха, земного лишь для Самого Бога, и был некогда создан человек?
После того, как в созданное из праха земного, Господом Богом было вдунуто дыхание жизни, человек стал « душею живою».
А кем же он мог быть до этого, если будучи созданным из праха земного, он при этом ещё не был плотским?
Тут уместно будет вспомнить слова Иисуса Христа, сказанные Им некогда ученикам: «кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет её; а кто потеряет душу свою ради Меня, тот обретёт её» (Мф. 16:25).
Можно ли одновременно и сберечь и потерять одно и то же? Или же здесь речь не об одной и той же душе человека, а о двух разных его душах? Только для чего человеку могло потребоваться две души, да ещё и разные?
Вот что по этому поводу говорит апостол Павел в одном из своих Посланий: «если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется» (2Кор. 4:16). Сказанное апостолом Павлом свидетельствует, в первую очередь, о том, что каждый из нас вовсе не один человек, а как бы два разных человека, помещённых один в другого: внешний человек - вместилище для человека внутреннего, тогда как внутренний человек - вмещаемое в человека внешнего.
Кто же из них представляет цель жизни, а кто оказывается лишь средством жить?
Если каждый человек есть некое двуединство внешнего, то есть плотского, и внутреннего - того, что теперь называется нашим внутренним миром, то тлеющей здесь оказывается не только сама плоть, но ещё и та часть нашего внутреннего мира, которая обеспечивает её функционирование. А это значит, что двойствен не только каждый человек в целом, но двойствен так же и наш внутренний человек, одна часть которого обслуживает потребность нашего земного смертного тела, а другая, помня о своём происхождении также и от Самого Бога, вдунувшего в него дыхание жизни, тяготеет к Нему. Именно на этом пути как раз и осуществляется долг нашего каждодневного внутреннего обновления, происходящего внутри нашего неизбежно тлеющего во времени и пространстве тела.
Человек, некогда созданный Господом Богом из праха земного, не будучи ещё телесным, не был тем человеком, о котором скажет в своё время апостол Павел. Ещё не обладая плотью, он был тогда лишь на пути к тому человеку, каким он является ныне.
Что же тогда могло означать создание Господом Богом человека из праха земного, в которого затем Им вдунуто дыхание жизни? Оно являлось формированием той части человека, которая теперь называется нашим внутренним миром и которая во Втором послании апостола Павла к Коринфянам и названа человеком «внутренним».
Итак, внутренний человек - это соединение внутри нас двух разных душ, одна из которых, обеспечивая потребность нашей земной плоти, как бы отделяет смертного человека от его бессмертного Творца - Бога, в то время как другая душа (душа, названная в Библии живою), роднит его с Ним. Ведь душою живою человек стал именно тогда, когда Господом Богом было вдунуто в него дыхание жизни. Жизни особенной, приближая человека к Богу, роднящей его с Ним.
Чем же мог быть тогда человек, хотя и созданный Господом Богом из праха земного, но не бывший ещё телесным? Может быть тоже душою, но живою лишь для самого человека, в то время как для Господа Бога бывший душою всего лишь живущей? Живущей для того, чтобы стать вместилищем души, живой теперь уже для Господа Бога.
Этими двумя, столь по-разному живущими душами, обозначены два разных рода жизни: жизнь, сближающая человека с жизнью высших животных, и жизнь, роднящая нас с Богом.
Таким образом, если сейчас человек представляет собой двуединство его неизбежно тлеющей плоти с его каждодневно обновляющимся внутренним миром, то первоначально человек представлял собой дотелесное единство двух разных душ, впоследствии становящееся нашим внутренним миром. Причём, одна душа в этом двуединстве, живая лишь для самого человека, будучи вместилищем, обеспечивает земное существование нашей плоти, в то время как другая душа в этом единстве, живая для Господа Бога, став вмещаемым, устремляется Ему навстречу, подобно растущему от земли к небу дереву. И эти две души в нас, земная и небесная, как два наших лица, смотрящих в противоположные стороны: земная смотрит вниз, наподобие корней дерева, берущих из земли питание для всего дерева, а небесная смотрит вверх как шелестящая над землёй листвою крона дерева, становящаяся пристанищем для крылатых птиц.
В этом смысле наш внутренний человек, действительно, напоминает дерево, образ которого неслучайно так часто появляется в Библии.
Теперь вернёмся к двум версиям происхождения человека, якобы запечатлённым в Библии, о чём прежде уже говорилось. Одна их них берёт начало в «Жреческом кодексе», другая - в «Яхвисте».
Чем же отличаются эти две версии происхождения человека? Прежде всего, двумя разными, содержащимися в них точками отсчёта. Если в версии «Яхвиста» точкой отсчёта повествования становится сам человек, то в «Жреческом кодексе, лёгшим в основу библейского Шестоднева, где сотворению человека отведён финал последнего из шести дней, просматривается стремление заглянуть ещё и в предшествующие глубины, где о самом человеке пока ничего и не говорится.
Так чем же в общих чертах разнятся обе эти версии? Во-первых тем, что в версии, опирающейся на «Жреческий кодекс», говорится о том, каким предполагается сотворить человека: «сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (Быт. 1:26), а также каким именно он сотворяется: «сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию» (Быт. 1:27). В версии же, опирающейся на «Яхвист», напротив, хотя и не говорится уже о том, каким сотворяется человек, но сказано о том, из чего он создаётся: «из праха земного» (Быт. 2:7).
Кроме того, в первом случае о Сотворяющем сказано «Бог», во втором же о Создающем говорится «Господь Бог».
Разницы, казалось бы, нет никакой, но сказано, тем не менее, почему-то по-разному.
В версии «Жреческого кодекса» всякий раз употребляется один и тот же глагол - «сотворить», хотя и повторённый не один раз: «И сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему» (Быт. 1:26); «сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию» (Быт. 1:27). Тогда как в версии «Яхвиста», напротив, употреблены уже два глагола, причём, очень разные: «создать» и «вдунуть».
Чем же может отличаться сотворение от создания? И как наличие одного и того же глагола в первой версии и двух разных глаголов во второй может быть связано с тем, что в первом случае о Сотворяющем сказано «Бог», а во втором, где глагола уже два, сказано «Господь Бог»?
Начнём с того, что Господь Бог, создавая человека из праха земного, как бы ставил между Собою и ним некую разделяющую преграду - прах земной. В этом случае Господь Бог выступал как Творец, создающий Своё творение не из Самого Себя, а из материала, существенно от Него отличного.
Что же могло измениться во взаимоотношениях между Творцом и творением после того, как в созданное из праха земного Господь вдунул дыхание жизни, позволившее ему стать душою живою?
Если создавая человека из праха земного Господь Бог выступал в роли Творца, создающее нечто, противоположное Самому Себе, то вдунув в созданного человека дыхание жизни, Он уже не противопоставлял его Себе, напротив, породнил его с Собою, выступая тем самым уже не в роли его Творца, но в роли его Отца. Это означает, что, с одной стороны, своим появлением человек обязан не только Творцу, но ещё и Отцу, а с другой, что, выступая по отношению к человеку в двух разных ролях, Господь Бог, словно бы раздваивается в Самом Себе: если Господь - Творец человека, то Бог - его Отец.
Однако сам факт участия в появлении человека не только Творца, но и Отца, разумеется, не свидетельствует о том, что речь идёт не об одном и том же Боге, а как бы о двух разных. Это один и тот же Господь Бог, хотя совершающий два разных действия, иначе говоря, Бог как бы двойственный.
Похожий пример двойственности Бога можно найти в иудаизме, где Элоах олицетворяет Бога в единственном числе, тогда как Элохим - Бог уже во множественном числе. А разве Бог двойственный в известной степени не вписывается во множественное число?
Двойственный Бог присутствует и в индуизме. Это - Харихара, объединяющий в себе культ бога-хранителя Вишну (Хари) и культ бога-разрушителя Шивы (Хара).
Подобные примеры можно найти и в ряде мифологий. Так, римский бог Янус, будучи двуликим, олицетворяет собой бога как вдохов, так и выдохов, чем и несёт на себе черты двойства.
Разве это не позволяет усматривать черты двойства и в Господе Боге, где Господь - Творец человека, а Бог - его Отец?
Мысль о раздвоении Бога в Самом Себе была высказана ещё немецким философом Ф.В.Й.Шеллингом (1775 - 1854). Разделяя точку зрения своего соотечественника философа-мистика Якоба Бёме, родившегося двумя столетиями ранее (1575 - 1624) и полагавшего, что уже даже и в Самом Боге присутствуют два пронизывающих весь остальной мир противоположных начала (как светлое, так и тёмное), Шеллинг именно в этой двойственности Бога усматривал Его способность раздваиваться в Самом Себе.
Но это раздвоение Бога в Самом Себе может иметь и совершенно иное объяснение - коренящуюся в Нём Самом жертвенность. Ведь раздваивается Он именно ради появления на свет человека.
Кроме того, вдунув в человека дыхание жизни, Он, изначально пребывающий вне его, созданного из праха земного, оказывается теперь ещё и пребывающим внутри него, поскольку, выдохнув из Себя в человека дыхание жизни, Бог таким образом как бы оставляет в человеке частицу Самого Себя.
Причём, если Бог, пребывающий вне человека - это Могучий Владыка и Всесильный Властитель, то Бог, пребывающий в душе человека, оказывается его бесправным узником, Который, став для Своего невольного тюремщика голосом недремлющей совести, призван будить в нём его спящую душу.
Так кем же мы сами будем готовы стать для Него? Бездушными надзирателями, рьяно несущими свою сторожевую службу? Неутомимыми мучителями, упивающимися своей властью над Тем, Кто, бесстрашно защищая нас от нас же самих, беззащитен перед нами? Или же мы готовы стать Его бескомпромиссными помощниками, чтобы, наконец, распахнув дверь своей удушливой темницы, покинуть её навсегда вместе с Ним?
В библейской версии, опирающейся на «Яхвист», засвидетельствован факт уже присутствия лица у тогдашнего человека, созданного из праха земного. Именно в это лицо и было вдунуто дыхание жизни, породнившее человека с Богом. О чём это может говорить? Тем более что в «Жреческом кодексе» о сотворении (а не о создании его!) наличие у человека лица ни разу не упоминается.
Может быть ответом на этот вопрос будет, прежде всего, то, что в русском языке слово «лицо» имеет общий корень с понятием «личность». Если тогдашний человек ещё не был телесным, то и само слова «лицо» могло иметь тогда и несколько иной, нежели теперь, смысл, ещё более близкий к значению слова «личность».
Как мы знаем из Библии, «Бог взирает на лице человека» (Гал. 2:6). Он смотрит нам в душу. Для Него она и есть наше истинное лицо. А куда повёрнуто лицо человека, там и цель его жизни. И не требуется доказывать, что когда Бог вдувал в лицо человека дыхание жизни, оно было повёрнуто к Нему. Это свидетельствует о том, что целью жизни человека и должно стать его сближение с Господом Богом, а, значит, человек создавался Им не как послушное, легко управляемое извне существо, а как личность одухотворённая, способная жить осознанно, целенаправленно и ответственно.
И не случайно в книге ветхозаветного пророка Иеремии находим такие, не однажды повторенные, слова Господа: «стали ко Мне спиною, а не лицем» (Иер. 7:24); «оборотились ко Мне спиною, а не лицем» (32:33).
Ведь повернувшиеся к Нему спиной уходят от Него.
А Он ждёт нас…