Первая публикация этого очерка состоялась в 2006 году в журнале «Православная Русь», Джорданвилль, США.
"Не откладывай до завтра: этому «завтра» никогда нет конца".
(Святитель Иоанн Златоуст)
Зима 2006 года в Москве выдалась снежная и никак не хотела уступать место весне. На первой седмице Великого Поста в московских храмах вечерняя служба с чтением Великого канона преподобного Андрея Критского начиналась в шесть часов вечера. Рабочий день у большинства москвичей заканчивается в это же время. Как же успеть в храм? А ведь обязательно надо. Душа просит покаяния. «Приближается, душе, конец, приближается, и нерадиши, ни готовишися, время сокращается: востани, близ при дверех Судия есть: яко соние, яко цвет, время жития течет: что всуе мятемся?» (Здесь и далее приводятся цитаты из Великого канона преподобного Андрея Критского).
Понедельник 6 марта
Ближайший от места работы – храм Всех Святых у станции метро Сокол. На этом месте ещё в 14 веке стражем на подступах к Москве находилась иноческая обитель во имя Святых Отец Седми Вселенских Соборов, впервые упоминаемая в 1398 году. Сто лет спустя, в 1498 году, здесь стояло село, называвшееся Святые Отцы. Но уже с древних времён при местной церкви существовал погост. 15 февраля 1915 года в разгар первой мировой войны по инициативе великой княгини Елизаветы Фёдоровны недалеко от храма было открыто Всероссийское Военное Братское кладбище-некрополь, созданное как величественный памятник-пантеон героям первой мировой войны. Здесь покоились солдаты и офицеры, врачи и сёстры милосердия, георгиевские кавалеры, общественные деятели и российские авиаторы, на чьих могилах устанавливались кресты, сделанные из обломков пропеллеров. В 1915-1918 годах на Братском кладбище-некрополе было похоронено 17,7 тысяч православных воинов и более 600 воинов других вероисповеданий. После гражданской войны на кладбище во Всехсвятском хоронили красноармейцев, милиционеров, лётчиков-испытателей. Летописцы пишут, что во все времена прихожане любили свой храм и заботились о погосте при нём, ведь многие их близкие нашли здесь последний приют в ожидании трубы Архангела. Коснулось это и семьи моего мужа Николая Машкова. Около 30-го года 20-го века, как гласит семейное предание, здесь был похоронен прадед моей дочери Анастасии по линии отца – Машков Фёдор Петрович.
Однако меняются времена, меняются и традиции. В 1918-1919 годах на очередном витке красного террора, на Братском военном кладбище были расстреляны сотни людей. Затем в соответствии с решением Московского совета 1919 года все монастырские и большинство приходских кладбищ в городе Москве были закрыты, а к 1932 году – стёрты с лица земли. На их месте возникали парки культуры, бульвары, скверы, спортивные площадки и кинотеатры. Не миновала эта участь и кладбище возле Всехсвятского храма: по приказу Сталина в 1932 году на братском кладбище были уничтожены почти все надгробия и церковный архив. Не сохранилась и могилка Фёдора Машкова. Печальная история, но такое случалось в семьях многих москвичей. Однако память людская жива, и уже в наши дни храм на Соколе в любое время года полон людей.
Ровно в шесть часов вечера я вошла в церковь Всех Святых. Вернее, попыталась войти. Двери были открыты настежь, и люди стояли плотной стеной так, что не только войти, но и руку поднять, чтобы перекреститься, было сложно. С трудом протиснувшись к свечному ящику, я устроилась в уголке и затихла. Начали читать канон. В храме горят только лампады и свечи, но подсвечников много и свечей на них столько, что довольно светло. Вокруг – в основном бабушки и старички, но есть люди и среднего возраста, и молодёжь. Голос священника, читающего канон, слышен каждому молящемуся – помогает микрофон, а то при таком многолюдии никто бы ничего и не услышал. «Вонми ми, Боже, Спасе мой, милостивым Твоим оком, и прими мое теплое исповедание».
Когда пришло время класть поклоны, половина церкви опустилась на колени, а вторая половина не смогла – места не хватило: так плотно, прижавшись друг к другу, стоят люди. Ничего, в тесноте, как говорится, да не в обиде. В этой церкви не придерживаются строгого правила: женщины – слева, мужчины – справа, а потому все стоят вперемешку. Радостно видеть, как много мужчин пришли послушать канон. Лица у них сосредоточенные. И в хоре церковном слышны только мужские голоса, торжественно, смиренно и молитвенно просящие: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя».
По окончании канона кое-кто начал уходить, и в церкви стало заметно свободнее, а служба продолжалась. Уже в конце отец Василий торжественно проповедовал о важности исповеди и покаянии. Старые храмовые иконы недавно отреставрированы, и теперь сверху и со стен на молящихся смотрят просветлённые лики святых отцов и жен, как бы слушающих вместе с нами вдохновенные слова проповеди: «Кто из нас, братья и сестры, не свершал грех? Все грешны, так покаемся. Прости нас, милосердный Господи!». Такой призыв настоятеля именно в этой церкви особенно актуален. Его голос чётко и громко слышен в каждом уголке большого старого храма и, хочется верить, проникает в каждое сердце. Но вот всё завершилось. Уже объявили расписание служб на первую седмицу, а уходить не хочется. Храм по-прежнему освещён лишь лампадами и свечами, отблеск живого пламени которых мягко падает на умиротворённые лица людей и лики святых.
Вторник 7 марта
В стране короткий рабочий день накануне государственного праздника 8 марта. По своим научным делам я была на факультете психологии МГУ имени М.В. Ломоносова, расположенного в центре Москвы. В тот вечер я успевала на канон только в храм в честь Святой мученицы Татианы в одном из университетских зданий. Как же давно я здесь не была! И хорошо, что пришла пораньше – успела приложиться к иконам и мощевикам, поставить свечи у ковчежцев с мощами моей святой небесной покровительницы мученицы Татианы и святителя Филарета Московского. Народ прибывал постепенно. Прихожане в этом храме особые: много студенческой молодёжи, московская интеллигенция, учёные люди. До начала службы все раздеваются, в верхней одежде не видно никого. Покупают свечи, но пока их не зажигают. Перед иконами кладут поклоны с крестным знамением и становятся ровными рядами. Всё чинно и благородно, и как-то особенно тихо в контрасте с шумной жизнью центральной части Москвы – там, за толстыми стенами старинного здания университета.
В середине храма – аналой, на нём – заранее раскрытые книги и приготовленные свечи. Ровно в четверть седьмого вышел священник благообразного вида, все зажгли свечи, и началось чтение канона. А я не стала брать свечу, словно знала наперёд, что всю службу буду непрестанно креститься, класть поклоны и плакать, и рыдать, молясь: «Согреших якоже блудница вопию Ти: един согреших Тебе, яко миро приими, Спасе, и моя слезы».
Священник читает ровно, спокойно, низким бархатным голосом, и слышно очень хорошо – храм не такой большой, да и стою я неподалёку. Слова отпечатываются в сознании и чуть ли не физически ощутимо пронизывают душу насквозь, так что каждая моя клеточка дрожит и трепещет от прозрения и постижения чего-то невыразимого. Уже много лет я слушаю и читаю проникновенные слова святого Андрея Критского, а никак не наслушаюсь: «Очисти, якоже мытарь вопию Ти, Спасе, очисти мя: никтоже бо сущих из Адама, якоже аз согреших Тебе». И вижу, и радуюсь, что не одна я так воспринимаю. Особенно отрадно почему-то за наших русских мужчин, у которых некогда отняли всё: и землю, и деньги, и власть в семье, и авторитет, и подобающий христианину статус. На улицах, в магазинах и в транспорте, глядя на серые, унылые, потухшие, пустые, тупые мужские взоры, на помятый облик с плохим вкусом одетых мужчин, на обречённое и равнодушное или злое и агрессивное выражение их лиц, или, наоборот, видя уверенных в себе, сильных и решительных женщин, самодостаточных, гордых, ответственных и активных добытчиц материальных благ, без тени смирения, женской мудрости и покорности во взоре, думается мне: «Господи, Боже мой, как всё перевернулось в мире! Всё реже ныне встретишь примеры жертвенного служения ближнему, всё чаще между людьми – искусное, даже профессиональное манипулирование друг другом, кто кого…». Все святые жены, молите Бога о нас грешных. «Помилуй мя, Боже, помилуй мя». А здесь, в храме, стоя перед Богом и слушая слова Великого покаянного канона, и мужчинам, и женщинам как бы легче вспоминать своё исконное предназначение: кто мы, зачем мы, каков замысел Господа о нас, какова наша роль и смысл существования на земле, в стране, в семье. И тогда поза тела и выражение лица приобретают приятный Богу и людям вид: мужчины – спокойные, дружелюбные, достойные и надёжные, а женщины – приветливые, терпеливые, миролюбивые и ласковые. Да поможет нам Бог унести эти чувства с собой, да не растерять их в миру.
Среда 8 марта
День выдался ясный, солнечный и морозный. Страна отмечала Международный женский день – наследие прошлого бунтарского века. Правда, мало кто знает историю этого «праздника». Людям просто нравится дарить женщинам подарки и цветы, поздравляя их с днём весны и любви. А ещё все рады выходному дню. В Православии есть свой женский праздник – день Жен Мироносиц, но даже не все православные, увы, его отмечают.
Итак, среда первой седмицы Великого поста в этом году – выходной день и можно спокойно, не торопясь с работы, пойти в храм помолиться. Николай, мой муж, предложил поехать в загородную церковь к отцу Антонию, тем более что он давно нас туда приглашал.
Священника Антония я знала ещё подростком, ведь он с детства ходил в наш Спасо-Преображенский храм в Тушине. А наставлял его отец Феодор Соколов, который милостию Божией сотни, если не тысячи людей направил на верный путь в жизни – путь к Богу. Отец Феодор крестил и мою дочку Анастасию в 1992 году в Спасо-Преображенской церкви, куда её привёл креститься родной брат Всеволод ещё до его ухода в монастырь. В 1991-92 годах после армии Всеволод (в будущем монах Салафиил) и юный Антоний под руководством отца Феодора трудились на восстановлении Спасо-Преображенского храма в числе многих молодых людей, призванных Богом к этому благому делу.
Знала я и бабушку отца Антония, рабу Божию Анну. Замечательная, добрая и мудрая, она для меня была образцом православной женщины, не из тех советских бабушек, что привыкли командовать всегда, всеми и везде, и в храме тоже. Примером служило всё: и её манера одеваться, и покрывать голову, добродушное выражение её лица, тихий и ласковый голос, сдержанная, как бы внутренняя улыбка. Помню, Анна Антоновна часто плакала в храме и молилась, и меня просила молиться о внуке Антошеньке, особенно когда тот в армии служил. А слёзы-то её были совсем не горькие, а благостные такие, тихие и светлые. Теперь она молится уже на Небесах. Царствие ей Небесное! В те годы я ещё не могла знать, что 20 лет спустя по её святым молитвам протоиерей Антоний Тирков будет назначен благочинным церквей Солнечногорского округа. А тогда, после службы в армии, по окончании духовной семинарии Антоний был рукоположен во священство. Сейчас – не то, что в старину, когда священник до самой старости мог прослужить в одном приходе, где и люди его знали, и он хорошо знал свою Богом хранимую паству. Хороший батюшка мог быть для людей всем сразу: духовником и психологом, наставником и советчиком, врачом и адвокатом.
Итак, мы с Николаем приехали в церковь Покрова Пресвятой Богородицы – для отца Антония это уже второй приход. Она находится в селе Головкове, что в 70-ти километрах от Москвы по Ленинградскому шоссе, и построена на высоком холме, так что её уже издалека хорошо видно, особенно зимой. В Подмосковье снег чистый, кругом белым-бело, а на возвышении – Покровский храм с голубыми куполами.
Впервые о Покровском погосте с церковью Покрова Пресвятой Богородицы упомянуто в писцовых книгах по Клинскому уезду 1624-1625 годов. Строительство каменной церкви, сохранившейся по сей день, было начато в 1852 году. План и фасад спроектирован архитектором М.Д. Быковским. Левый придел освящён в 1872 году в честь Казанской иконы Божией Матери, но уже к 1861 году построили трапезную церковь и освятили правый придел во имя пророка Илии, святого покровителя нашей семьи, поскольку именно в его день 2 августа мы с Николаем венчались в 1996 году.
Оставив машину возле старинной ограды 1884 года, направились к храму. Отворив высокие входные двери, давно уже утратившие былой вид, оказались в просторном церковном помещении. Людей было не так много. Это летом прихожан больше, а зимой в сёлах затишье. Отец Антоний размеренно и сосредоточенно читал: «От юности, Христе, заповеди Твоя преступих, всестрастно небрегий, унынием преидох житие: темже зову Ти, Спасе: поне на конец спаси мя».
В сравнении с городскими церквями было очень заметно, как легко здесь и дышится, и молится. Деревенская вечерняя тишина мягко обтекает церковные стены, окутывая храм Божий. Ни голоса людей с улицы, ни шум машин, ни другие какие звуки – ничто не мешает погрузиться в глубокий смысл слов покаянной молитвы Великого канона: «Поползохся, яко Давид блудно, и осквернихся: но омый и мене, Спасе, слезами. Помилуй мя, Боже, помилуй мя».
Здесь меня совсем никто не знает, а батюшку и мужа я не стесняюсь, так что можно без оглядки вдоволь поплакать о своих грехах: «Погубих первозданную доброту и благолепие мое, и ныне лежу наг, и стыждуся».
Быстро прошло время, и молитва подошла к концу. В сельских церквях расписание иное, потому вечерняя служба началась и закончилась на два часа раньше, так что, когда мы вышли на улицу около шести часов вечера, было ещё совсем светло. И тут мы увидели необыкновенной красоты закат солнца. Нет, в городе такого не увидишь. Там перспектива не та, и взгляд человека то в дома упирается, то за крыши и трубы цепляется. Здесь же – куда ни глянь – простор и красота. Весь горизонт залит ярко-розовым цветом, а в воздухе, дрожащем от мороза, размытым кругом висит громадное матово-красное солнце, качаясь на лёгких облаках. Оно не спешит уйти, словно давая нам возможность налюбоваться этой Божественной красотой. И вдруг прямо у нас на глазах солнце начинает вытягиваться, превращаясь из круглого шара в большое алое пламя. Кто-то ещё в детстве научил меня провожать взглядом заходящее солнышко, если хочешь, чтобы желание сбылось. С тех пор, где бы я только ни бывала за свою скитальческую жизнь, везде наблюдала закат солнца: в Индии и Бразилии, в Северной Америке и Африке, в Японии и Австралии, в Шанхае и Париже, на острове Сал и в Ирландии. Всегда это было чудесно, но такого яркого пламени, как этот широкий мазок кисти невидимого Художника, мне ещё не приходилось видеть никогда. Невероятно прекрасно. Заглядевшись на такую красоту, забыла я про все желания. Да и какое может быть желание Великим Постом? Только покаяться, как следует, и чтобы Господь простил все согрешения мои. «Человеколюбче, хотяй всем спастися, Ты воззови мя, и прими, яко благ, кающагося. Помилуй мя, Боже, помилуй мя!»
Вернулись домой, включили радио, а там по «Радонежу» читают канон, причём все четыре дня первой седмицы. В квартире нашей тихо и уютно, в красном углу горит лампадка, и свечу церковную мы поставили, и в этой тишине как-то по-особому были слышны слова: «Едина отверзла еси хляби гнева Бога твоего, душе моя, и потопила еси всю, якоже землю плоть, и деяния, и житие, и пребыла еси вне спасительнаго ковчега. Преподобная мати Марие, моли Бога о нас». В тот день мы с Николаем дважды послушали Великий покаянный канон, написанный архиепископом VIII века святым Андреем Критским.
Четверг 9 марта
Позади три дня канона в трёх разных храмах. Решение пойти в четвёртый день на монастырскую службу пришло как-то внезапно. Близ станции метро «Белорусская» стоит старинное здание ажурной архитектуры, которое, словно спрятавшись от проезжающих по Тверской улице, едва виднеется между домами одним своим углом. Это и есть Московское подворье Валаамского монастыря. Впервые я нашла сюда дорогу в 1992 году, когда сын Всеволод поступил в братию Спасо-Преображенской мужской обители на святом острове Валааме. Остров далеко, а подворье близко. Вот я и приходила сюда часто, словно на свидание с сыном. Эконом подворья послушник Илья Рыбаков рассказал, что это здание было построено в 19 веке сразу как монастырское подворье на 2-ой Тверской-Ямской улице, на участке земли, пожертвованном гражданином С.С. Прусаковым. Расписывала подворье артель иконописцев под руководством В.М. Васнецова, на пожертвования государя императора, святого царя мученика Николая II к 300-летию Дома Романовых. По преданию, иконы четырёх апостолов – евангелистов Марка, Луки, Матфея и Иоанна принадлежат кисти знаменитого русского художника В.М. Васнецова. Выполнены они так духовно и выразительно, что волей-неволей притягивают к себе внимание молящихся. В лихолетье, когда безбожные власти закрывали православные церкви, Валаамский монастырь с подворьями тоже закрыли. Тогда здесь расположилась городская поликлиника. Храм разделили на два этажа, а купол отгородили фанерой, ставшей потолком второго этажа, и это спасло купольные росписи. Когда фанеру сняли, а побелку отмыли, то открылась великолепная настенная иконопись. Лики святых апостолов, вызволенные из заточения, где десятки лет они пробыли замурованными под толстым слоем побелки, теперь глядят на нас и радуются, а мы – на них и крестимся. На стенах же – до двадцати слоёв масляной краски. Очень дорогостоящая и трудоёмкая работа предстоит реставраторам, с Божьей помощью каждый год всё больше открывающим былую красоту верхнего храма в честь преподобных отцов Сергия и Германа Валаамских Чудотворцев. Именно сюда и пришла я на молитву. Поднимаясь вверх по широким ступеням лестницы, я обратила внимание, что стены вдоль неё, недавно ещё белые, теперь стали многоликими. Побелку отмыли, и проявились фрески, изображающие православный народ, идущий на моление в храм, подобно тому, как изображено в главном монастырском соборе на острове Валааме.
Богомольцы только начинали собираться на вечернюю службу с чтением Великого канона, а пока было просторно, я обошла весь храм, поклонилась иконам, полюбовалась недавно установленным новым иконостасом. У больших, выше человеческого роста, икон преподобных Сергия и Германа Валаамских и Матери Божией Валаамской – всегда живые цветы. Люди кладут земные поклоны и с молитвенными просьбами прикладываются к главным храмовым иконам.
А в центре всё готово для чтения канона: разостланы дорожки для священников, лежат раскрытые богослужебные книги на аналое, приготовлены свечи. «Свечей много, значит, и священник будет не один. Молиться будут соборно. Это хорошо», – подумалось мне. К шести часам вечера церковь заполнилась людьми. Очень много женщин, кажется, их гораздо больше мужчин. Помню, раньше на подворье был такой порядок: за подсвечниками разрешалось следить только послушникам или трудникам, а теперь это делали женщины, как в любой приходской церкви.
Но вот вышли четыре иеромонаха, взяли зажжённые свечи, началось чтение канона. Сверху справа доносилось молитвенное пение мужского хора. Я ожидала услышать особый валаамский распев, по которому тоскует душа и который помогает мысленно унестись далеко-далеко от Москвы на Ладожское озеро, на священный и древний остров Валаам. Но нет, поют не так, как на Валааме, и я никак не могу перестроиться, слова слушаю и вроде бы слышу, а сердечная молитва не идёт: «Ни слез, ни покаяния имам, ниже умиления: Сам ми сия, Спасе, яко Бог даруй».
Иеромонахи читают по очереди, а я разглядываю росписи на стенах и людей, стоящих со всех сторон, сосредоточенных на молитве. Вспомнилось, как уже больше десяти лет назад вот также в толпе стояли мы здесь на Рождественской службе, а среди служащих священников был дорогой батюшка, отец Рафаил (Берестов), и инок Всеволод был тогда с нами на молитве, точнее, это мы были с ними. Теперь один молится в горах, другой в Джорданвилле. Вспомнилось ещё, как лет восемь назад я приходила сюда на Великий канон и как тогда служба казалась нелёгкой и долгой. Пытаясь собраться мыслями, вслушиваюсь в слова: «Время живота моего мало, и исполнено болезней и лукавства: но в покаянии мя приими, и в разум призови, да не буду стяжание, ни брашно чуждему: Спасе, Сам мя ущедри». Бедный мой рассеянный ум, для тебя ведь уже всё написали, только внимай. Бедная моя растерзанная душа, отложи попечение и суету и попробуй поплакать да покаяться: «Помилуй мя, Боже, помилуй мя». Начинаю творить Иисусову молитву. Умное делание помогает. Постепенно мысли собираются, и покаянное настроение проникает в душу. Слава Богу, Он не попустил окаменения бедного сердца, и тихие слёзы струйками побежали по щекам…
Пишу о слезах и вспоминаю о стареньком пустыннике послушнике Михаиле, который подвизался с отцом Рафаилом ещё в горах Кавказа и потом пришёл с ним на Валаам. Говорили, что у этого послушника был дар слёз. Про это я не знаю, а вот его дар прозорливости я лично свидетельствовала. Однажды в воскресенье, когда инок Всеволод был ещё на Валааме, мы с дочкой Анастасией по обыкновению поехали на литургию на подворье. От дома до подворья нам час езды. Троекратно перекрестившись с поклонами, вошли в храм в начале службы, а поскольку людей было совсем мало, мы прошли вперёд и встали. Тут я вдруг подумала, что не помню, какой в тот день праздник был, в церкви ведь каждый день праздник. Ну, ничего, надо прислушаться к молитвам и узнаю. Вдруг слышу, справа кто-то шёпотом говорит мне на ухо: «А сегодня – Иоанн Кронштадтский Чудотворец». Я даже вздрогнула, а, обернувшись, увидела пустынника Михаила, уже идущего прочь к задним скамейкам. Ну, думаю, чудеса! Я и не спросила, а ответ получила…
По окончании чтения Великого канона четвёртого дня ряды молящихся поредели, но служба продолжалась, правда, как мне показалось, совсем недолго. Слушая местное пение, я всё пыталась вспомнить мелодии песнопений обихода, да никак не получалось. Отряхнуть нашествие мыслей помогали лишь земные поклоны, которые во множестве делали мы после слов молитвы святого Ефрема Сирина: «Господи и Владыко живота моего, дух праздности, уныния, любоначалия и празднословия не даждь ми…».
Молитвы окончены. Иеромонах вышел на амвон и обратился к нам с краткой проповедью и напутственным словом на продолжение поста. Спаси, Господи, отче.
Недавно на подворье молитвами и усилиями братии при участии эконома послушника Ильи Рыбакова появились мощи преподобного Антипы Валаамского и Афонского. Обретение его мощей относится уже к новой истории Валаамской обители. Помню, инок Всеволод рассказывал, что, когда на острове велись строительные работы, бульдозером сдвинули плиту, и рабочие, увидев в открывшейся могиле белые косточки, побежали за монахами. Это оказались мощи иеромонаха Антипы. С молитвами извлекли их из земли и положили в раке в нижнем храме (верхний тогда закрыт был). К престольному празднику монастыря в честь преподобных Сергия и Германа Валаамских Чудотворцев, память которых 11 июля, икону преподобного Антипы Валаамского и Афонского написал отец Рафаил (Берестов). Он ведь иконописец. Икона Святой Троицы его письма находится в Троице-Сергиевой Лавре, в храме, где покоятся мощи преподобного отца нашего Сергия Радонежского.
В июле 1994 года я в очередной раз была на Валааме и старалась запечатлеть на видеокамеру и фотоаппарат знаменательные события праздничных торжеств. И вот я вижу, как новописанную икону местночтимого святого преподобного Антипы Валаамского и Афонского преподносят в дар патриарху Алексию II, а кто-то из его помощников тут же выносит её из храма и вместе с другими вещами кладёт в автобус. Я поняла, что это был мой последний шанс увидеть икону, и попросила разрешения сфотографировать её. Где теперь сама икона письма иеросхимонаха Рафаила, не знаю, зато та уникальная фотография осталась мне на молитвенную память. А теперь на московском подворье – частица мощей святого Антипы. Я поспешила приложиться к раке с мощами. Святой преподобный отче Антипо, моли Бога о нас.
Вот и прошли незабываемые четыре дня Андреева стояния Великим постом 2006 года. И случилось мне побывать да помолиться в четырёх храмах: Всех Святых на Соколе, святой мученицы Татианы, Покрова Пресвятой Богородицы в Головкове и в церкви преподобных Сергия и Германа Валаамских на подворье Спасо-Преображенского монастыря. «Андрее честный, и отче преблаженнейший, пастырю критский, не престай моляся о воспевающих тя: да избавимся вси гнева, и скорби, и тления, и прегрешений безмерных, чтущии твою память верно. Преподобне отче Андрее, моли Бога о нас».