"Ах, какое дивное утро!" Иван подошёл к кромке берега, к которому прибила его нелёгкая судьба. Как же долго ждал он этой минуты? Наконец-то он согнулся не от боли и обид, а от жгучего желания заглянуть в чистые сибирские воды и увидеть отражение жизни, а не смерти. Жажда любви и семейного покоя высушила его. Глоток нечаянного счастья вернул к жизни. И почему-то верилось без малейших сомнений, что эликсир живой воды возродит его, даст новые силы. Иван бережно зачерпнул в ладони и жадно испил отражение яблоневого цвета в солнечных бликах. Словно причастился. Зачерпнул ещё и умылся утренней прохладой. Но и этого показалось мало. Он сбросил одежду, обувь, осторожно зашёл в воду, разгребая руками голубизну упавшего неба, и поплыл легко и свободно. Вернулся к берегу - к своему новому берегу жизни - уверенным и совершенно обновлённым. " А что? Символично". - порадовался за себя Бодров. И, заслышав дальний колокольный зов к заутрене, перекрестился: "Вот она, точка отсчёта новой жизни. Новой песни. Спасибо Всевышнему!"
Иван перекинул полотенце через плечо, взял в руки сапоги, шагнул на тропу, выкатил вперёд, по-молодецки, грудь и широко запел раздольную казачью песню. Словно хотел поделиться своей радостью со всем миром:
Любо мне, когда Дон разливается,
И зеленеют рощи по весне,
И туман над рекой расстилается,
Ой, до чего же любо мне...
Любо мне, когда зоренька ясная
Багрянцем отражается в реке,
И блеснёт в куполах солнце красное.
Ой, до чего же любо мне...
И полетели вёсны-птицы, вёсны-строки новой песни...
И любо было видеть Ивану облако яблоневого цвета, нежно кутавшее по весне его первый молодой сад. Краса и гордость! Без малого 120 сортов ранеток и яблонь-полукультурок уже прижились, пустили корни в сибирскую землю и радуют глаз. А сколько было "камней"на пути? Вроде и делянку тщательно выбирал. И почвы проверял. Надеялся, что песок с галькой помогут успешной зимовке. Увы. Оказалось, не везде. Или ещё "камушек-спотыкач". Вроде с севера - отличная естественная защита, сосновый бор. И южный склон засаживали по канадскому способу: поздней осенью саженцы пригибали и укрывали - сосновыми ветками, картофельной ботвой и землёй. Но прижились не все. "Почему? А ведь эта коллекция особая, предназначена для гибридизации. Каждый саженец на вес золота". И он снова колдовал, искал новые решения - на то он и учёный! Находил, но не успокаивался. Беспокоился, записывая в дневнике: "Ах, если бы ещё не раздражали, не мешали "случайности", эти вредные камушки, а то и каменья, в мой сад-огород! Случайные набеги зайцев, что грызут зимой кору. Случайные (намеренные?) повреждения, явно нанесённые человеческой рукой. Будто шашкой срублены все ветки на некоторых молоденьких деревцах. Страшно глядеть! Одиннадцать четырёхлетних привитых яблонь вообще сломаны под корень. Говорят, не местные гуляли... И если на зайцев можно найти управу - изготовить специальную обмазку для стволов - то где найти управу на хулиганские выходки людей? Истинное изуверство!"
И всё же упорно заселял сад новыми коллекциями - саженцами уссурийской и канадской сливы, красной, белой и золотистой смородины, крыжовника, ирги, облепихи, забайкальского абрикоса... Каталог увеличивался. Переписка с садоводами росла на глазах. "Ох, любо"...
Иван любил эти тихие вечера, когда вместе с Федосьей зажигали лампу на рабочем столе и, перебирая почту, отдыхали за перепиской:
- Так, Симиренко из Черкасска . Быстро прислал ответ. Замечательно.
- А помнишь просьбу Кащенко, что собрался уезжать по болезни в Киев?
- Помню: просил разместить у нас для испытания свою небольшую коллекцию гибридов яблонь первого поколения.
- Вот, держи. Благодарит за согласие и сообщает, что из Киева тоже пришлёт интересные семена - кустарниковых роз, огородных культур...
- Весьма любезно. А что Пашкевич из Петербурга?
- На той неделе отправила. Ждём-с...
- Я думаю, учитель не откажет своему ученику. - Лицо Бодрова тронула мягкая улыбка, и оно осветилось каким-то внутренним, благодарным светом. - Эх, Федосьюшка, ты бы видела "Царицын сад", где он главным садоводом. Жемчужина садово-паркового искусства! Будем в Петербурге, непременно тебе покажу. - И снова деловым тоном продолжал. - А вот эти письма надо отправить завтра. В Приморье - братьям Худяковым. Лукашову - в Хабаровск. Томсону - в Иркутск. А эти - омским садоводам. Я только добавлю кое-что... И обязательно вот это - в монастырь на острове Валаам. Я обещал иеромонаху Пантелеймону обменяться саженцами.
Иван перебирал бумаги, как всегда с приятностью отмечая порядок и чёткую отлаженность всех направлений своей деятельности. Но в глубине души понимал, что будничность уже гложет его. Нет, не терзает, а толкает к новым, сумасшедшим идеям: "А не пора ли заложить новый сад? На основе отобранных по зимостойкости из первого? Сейчас самое время. А потом и третий. В перспективе - вообще город-сад в сибирской степи. Фантастика? Да ничуть. Всё равно плюсов больше, чем минусов".
Любо , когда оправдываются надежды на новый, второй сад. И вроде немного землицы взял - всего четыре гектара. Зато задумка была крепкая. По сути здесь он проводил работу над ошибками, что беспощадным образом предъявил ему "старый сад". Многие привозные сорта саженцев там не прижились. Не одолели сибирской зимы. Потому, изучив более трёхсот сортообразцов различных пород, учёный поставил перед вторым садом не только задачу на выживаемость, но и приличное плодоношение. Для чего упрямо проводил бесчисленные опыты по окультуриванию и вегетативной гибридизации местных сортов. "А как иначе? Я тоже, считай, погибал. Как тот саженец. Однако, выжил, поднялся и живу во весь рост. Одолеем. Всё одолеем. Зацветёт Сибирь прекрасными садами".
"Ой, до чего же любо мне"...
И любо было возвращаться к новому порогу, где ждали две пары любящих женских глаз. Дочка радовала успехами в гимназии и шумно радовалась сама новости о предстоящей помолвке отца и сводной сестры.
- Ой, любо! - говорила, обнимая обоих. - Значит, не разлучит судьба, а крепче свяжет. Казацкому роду нема переводу!
Сам Иван долго сомневался: "Ну, поцеловал девушку в порыве чувств. И что? Какая женитьба? Молодая, цветущая девица и рядом я, согбенная сибирским этапом тридцатишестилетняя развалина. Что я ей могу дать? Зачем губить молодость? А как смотреть в глаза приёмным родителям? Отобрал одну, решил прибрать другую? Да кто ж я после этого? Ни стыда, ни совести, ни чести..." И сам себя грубо обрывал: "Не скрипи, седло казацкое. Кого обмануть хочешь? Сердце-то поёт... Главное, чтоб девушка не обманулась, поверила твоей песне. А с родителями поладишь"...
Федосья, впервые испытавшая большое чувство, искренне переживала за необычную ситуацию, но уже не видела дальнейшей жизни без Ивана. Она вникала во все его дела, помогала, как могла, видела, как трудно ему было переживать неудачи, порой сводить концы с концами. Благотворительность учёного приносила ему популярность, личное удовлетворение, но тяжко давила на собственный карман. Дело было налаженным, да пока не шибко прибыльным. Аренда - не налог, выгребала непомерную мзду наряду с кредитами. Грабёж да и только. И как-то перед венчанием Федосья молча подошла к рабочему столу Ивана, заваленному очередными счетами, положила сверху солидную стопку ассигнаций:
- Это моё приданое - на выкуп арендованного участка в собственность...
И дела снова пошли в гору. И семейные корни, выходит, пустил - не побоялся, не сдался, не попятился. Решился-таки взрастить новое семейное древо. Двоих хлопчиков воспитать - старым на радость, себе на подмогу. Вон старший во дворе с шашкой бегает, пока с петухами воюет. Младший ждёт-выжидает, когда коня отец запряжёт, тогда в сад и запросится. Не терпится ему посаженную им саморучно яблоньку попроведать, да поухаживать.
Так и текла жизнь, пока однажды не вызвали учёного Бодрова в городскую управу. Вернулся - подтянутый, строгий, торжественный. Посадил всех домочадцев за стол, достал из кармана какой-то важный циркуляр и зачитал, ожидая бурной реакции. Всё! Амнистия! Вольница! Можно возвращаться...
Все замерли поначалу, да так и остались сидеть, словно пришибленные. "Не рады, что ли?" - обвёл их удивлённым взглядом Иван и понял, что они ждут ... более важной новости, чтобы решить - радоваться или огорчаться.
- Ну, и...? - не выдержала Федосья, еле сдерживая волнение.
Иван полез в другой карман, достал ещё один документ, но зачитывать не стал, а положил перед собой, прихлопнув ладонью:
- Ну и... остаёмся в Сибири. Если вы не против.
"Ой, до чего же любо мне"...
Любо, когда по мужской щеке течёт скупая слёза - не то радости, не то грусти. Пришло время выдавать замуж дочку. Радовался - совсем взрослая. А какая красавица! И жених статен. Прост и ладен. Служит агрономом у самого Крутовского, известного красноярского садовода и общественного деятеля. Олеся и познакомилась с будущим женихом, когда тот, по поручению Крутовского, приехал сюда присмотреть и прикупить саженцы-стланцы, дабы приспособить их к жизни в северном саду - по новой технологии. Бодров отнёсся к нему ровно. Мало ли какие важные гости бывали в саду? Всех не упомнить. И Олеся, как правило, всегда была рядом, под рукой, принимала заказы. Так что, неудивительно, что познакомились. Другое дело, что при первой встрече сразу приглянулись друг другу. Приглянулись да и полюбились. Ну и с чего бы грустить? А есть с чего. Тот агроном прост-не прост, а увезёт дочку за тыщи вёрст. Вот оно и проснулось подленькое чувство страха, когда судьба снова отбирает - твоё родное, самое дорогое.
Стёр Иван предательскую слезу, спросил на ушко при прощании:
- А как же, доню, молодильные яблоки?
- Будут, отец, непременно будут. Вон каких помощников ростишь... - кивнула на смущённых сродных братьев. - Старший - давно правая рука. А малец и вовсе на мечте своей - лечебном саде - помешан.
- Твоя правда, - согласился отец. - Помощники отменные...
Станица Белореченская, Адыгея, 1943 год
- Ты чего, Федосьюшка?- повернул голову больной, заслышав рядом шелест тонких страниц, что зовутся ещё в народе папиросной бумагой. Их обычно вклеивают перед фото в альбоме. И не удивился, увидев семейный альбом в руках жены, присевшей рядом на табурет. Одобрил снисходительно: - Ну, ну. Умница. Мысли мои читаешь?
Губы Федосьи тронула лёгкая улыбка. Она подала ему фото сыновей. Бодров нежно погладил чёрно-белое изображение, и тёплая волна воспоминаний нахлынула с новой силой. С гордостью припомнил, как поручал старшему вести статистику, делать графики метеонаблюдений. И в любую погоду тот выполнял задания безупречно. Однажды выдалась аномально холодная зима. И всё бы ничего, справились бы. Не впервой. Но тот ярый закат, который выплеснулся за окном в канун Крещения, явно предупреждал о скором усилении ветра и резком понижении температуры. Обеспокоенный плохой приметой, старший утром отправился в сад и зафиксировал на термометре отметку - 56С. То-то удивился! А потом расстроился, представив, что некоторые деревца всё равно погибнут, несмотря на все предпринятые ещё по осени меры. Вернулся домой и заплакал от бессилия. Вспомнил, как спасали сад во время весенних ночных заморозков - дымовыми завесами, разводя на межах костры из хвои. И ведь спасли. А теперь вряд ли. Теперь это вопрос выживаемости....
Бодров перевёл взгляд на Алексея. С виду щуплый, по характеру - мягкий, застенчивый, но предельно исполнительный, удивительно дотошный хлопчик. Матери помогал переписку вести - аккуратист! Да и на почту сам гонял, одни посылки отвезёт, другие доставит. А ещё не раз заменял брата на экскурсиях в саду. "Ох, уж эти экскурсии! Та ещё заботушка!" Вроде радоваться надо было. Слава о научном помологическом саде-питомнике разлетелась по всей округе. От желающих посетить его отбоя нет! Тут тебе и студенты-практиканты, и слушатели сельхозкурсов, и опытные садоводы, и просто крестьяне. Со всех волостей едут. Даже иркутский вице-губернатор живо интересовался. А где для всех найти время? Сначала выручали Олеся и старший сын. Потом и младший пристрастился и вполне сносно отвечал на вопросы гостей. Сам был свидетелем. Даже заслушался:
- А правда, что в вашем саду есть сорта яблонь с целебными плодами?
- Правда. - отвечал Алёшка и объяснял как настоящий учёный. - В таких плодах повышено содержание и есть определённое сочетание биологически активных веществ. И этот феномен можно усилить. Опыты нужны.
- Так на это годы уйдут... - недоумевали экскурсанты.
- Разумеется, придётся исследовать не один год. Но только опытным путём можно получить сорта именно с молодильными яблоками, а не с пустышками, красивыми на вид, но бесполезными, даже если их будут есть мешками... А если съесть в день всего два яблочка, например, хотя бы вот этого сорта - Ренет Черненко - и долгие годы здоровья обеспечены ...
Иван вздохнул: "Эх, Антоша с Яшей порадовались бы"... Отдал фото жене, и та, вздохнув, ушла с альбомом в свою светёлку. А сам задумался. От мысли, мелькнувшей ненароком, сначала растерялся. Но желание оказалось сильнее. "Хоть бы краешком глаза увидеть - сбылось или нет?" - Старик снова замер и просительно вгляделся в белое бельмо окна. "Ну, не откажи. Открой будущее сына. В последний раз поговорить хочу... Ба! Открылось!"
Дыхание у болезного остановилось. Морщинки у глаз распрямились, когда он увидел такое... Солидная научная кафедра. Отлично оборудованная лаборатория. Огромный опытный участок. Серьёзное лицо сына- доцента...
Старик прослезился:"Мог ли я подумать, что застенчивая "упёртость" мальца принесёт щедрые плоды, и он после долгих мытарств станет учёным, первооткрывателем лечебно-профилактического садоводства? Вижу. Далеко на Урале, под чужой фамилией, в неведомых природных условиях, с нуля, но создал-таки единственный в России Сад лечебных культур. И сказка о молодильных яблоках стала былью. Любо мне...
А чего вдруг нахмурился, сынку? И в твою трудолюбивую ладошку жизнь просыпала не одну жмень горечи? Вижу. К твоим предыдущим мытарствам по городам и весям прибавились тяжёлые испытания Уралом. Непосильная уборка зерна под дождями, таскание на горбу мешков с образцами почв и зерна за 13 вёрст, рытьё сотен ям под деревья, ночные дежурства с берданкой и прочие "надо"- зверски измотали, съели твоё здоровье и ценное время от науки. Как говоришь? "Жизнь прожита с низкой научной продуктивностью"? Метко. А что делать? Такие времена выпали тебе, сынку,- военное лихолетье да послевоенная разруха. Говоришь, своя мечта была по пшенице, да не сбылась? Понимаю. Как учёный учёного. Жаль, отличные результаты твоих исследований власти не поддержали, к реализации не приняли. Видимо, ещё не время. Не отчаивайся. Твои же слова: "скворец каждый год начинает весну с песни, и оптимисты всегда берут верх". Что ты не успеешь, твой сын, мой внук завершит. Казацкую породу не испортишь. Один знаменосец в бою падёт, другой знамя подберёт, недопетую песнь допоёт".
"Ой , до чего же любо мне"...
Бельмо оконное скукожилось, превратилось на вид в мятую, желтоватую бумагу, слегка подпаленную снизу. "Что это?" - не понял больной и увидел, как внизу окна проявились вдруг языки пламени и медленно начали съедать чуть заметные строчки, написанные на листе... его рукою. - "Нет! Только не огонь! Сгинь, зловещий! Кого сгубить снова хочешь?" Больной замахал руками, замотал головой, повторяя в бреду одно и тоже. Языки послушно стихли, открыв непонятную картинку: небольшой мирный костерок возле деревянного сарая на чужом сибирском подворье с удовольствием пожирал пачки писем и тетрадей, которые подбрасывал ему сидящий на корточках молодой человек с суровым, неподвижным лицом. И только обидные слёзы, что сами катились по бледному лицу, выдавали его юный возраст.
"А-а-а... Это правильный огонь, сынку." - тут же сник, словно сдулся, старик. - В этом огне справедливо сгорела часть наших с тобой мытарств. Спасибо, что выполнил мою просьбу. И прости за всё, что не успел сделать для вас хорошего. А мог бы, если бы не эта проклятая политика"...
(продолжение следует)