г. Минусинск, Красноярский край, 2016 год
Глеб замолчал. Тишина, наполненная ожиданием продолжения, забилась во все углы сумеречной комнаты. Только слышно было, как весело потрескивали дрова в камине, рождая новые огненные всполохи и напоминая ворожбу лесного костра, запелёнатого в лёгкое одеяло сгущающейся тьмы. Но в каждом из присутствующих ещё звучал голос актёра: то песенно-распевный - от древних сказителей-гусляров, то философски рассудительный, от мудрецов-старцев, слагающих думу или повесть.
Тишину нарушила нетерпеливая Василина:
- А дальше?
- А дальше антракт. Как и положено по театральному действию. Аплодисменты не обязательны. – Глеб прошёлся внимательным взглядом по лицам зрительской аудитории и как-то нерешительно добавил: - И вообще, продолжение – по заявкам. Можно сегодня – для целостности восприятия. Можно завтра. Потому что уже поздно, а впереди - воскресный день. – Он помолчал секунду при виде всеобщего замешательства и скороговоркой предложил третий вариант: - А может, и вовсе нет смысла продолжать? Ну её к бесу, эту литературную забаву? Есть дела, поважнее словотворчества.
И снова первой отреагировала бедовая Василина. Оставив без внимания последнюю реплику брата, быстро, по-взрослому решила за всех:
- Какое завтра? Время-то детское. А если что, мы можем, например, заночевать у дяди.
- Без проблем. – ответил дядя, тоже, судя по всему, не разделивший мнения о "литературной забаве".
- А я по желанию могу развезти по домам. Машина у ворот. – Просто и убедительно предложил Фатеев. Согласный шумок прошелестел в гостиной, и Глеб смог, наконец, унять чуть сдерживаемое волнение:
- Что ж, можно включить телефоны. Антракт – десять минут.
Василина радостно взвизгнула, победно подняла пустой поднос, стукнув в него, как в бубен, маленьким кулачком:
- Господа, театральный буфет к вашим услугам. Чай? Кофе? Бутерброды? – и пошла шустро собирать пустые чашки, симпатично смущаясь и чувствуя себя несколько неловко в центре всеобщего внимания.
Тем временем среди "зрителей", вопреки просьбе Глеба – не обсуждать пока первую часть - всё же вспыхнули прения. Фатеев и Бошаров дружно придвинули табуреты к Глебу:
- Это ты зря про литературную забаву. – пожурил его Фатеев. И горячо продолжил: - Понимаешь, Глеб, сам факт появления повести - хорошая идея. Об учёном и его деятельности есть статьи, монографии, документальные очерки. А в художественном варианте пока ничего не наблюдалось. Тем более, в таком романтическом жанре.
- Необычно, но... – Бошаров на секунду задумался: – Ты уловил, а мы услышали главное - то, что сам Бодров, по сути, и есть повесть-песнь. Романтик и фанатик, заложник своей мечты-идеи. Думаю, как раз таким он имеет право на жизнь ещё и в литературно-художественном варианте.
Глеб приободрился, потёр ладошками, горячо, по-мальчишески, спросил:
- А знаете, почему? - и, не ожидая ответа, продолжил. - Помню, один режиссёр советовал своим актёрам: "Существует очень важная вещь - целевая установка. Неважно, берёшь ли в руки перо и бумагу, начинаешь ли урок в школе, выходишь ли на сцену в театре, …чтобы что? Вот, чтобы что? Если правильно ответишь себе на этот вопрос, книга станет бестселлером, урок пройдёт блестяще, роль будет сыграна великолепно. А без ответа на этот вопрос ничего не имеет смысла. Всё – пустое".
- Значит, идея с таким жанром верная, Глеб. Даже не сомневайся. – похлопал его по плечу Бошаров. – Ты отдыхай. А я ещё дровишек подкину.
- А что? Может, кто-то потом действительно напишет об учёном и его времени капитальный исторический роман. – флегматично предположил из своего угла художник Сергей. – Почему бы и нет? Но это будет уже совсем другое, эпохальное литературное полотно с исторически точными деталями, похожее, как в живописи, например, на "Боярыню Морозову" Сурикова. А песнь … Песнь - это нечаянный всплеск эмоций воспарённой души. Вспышка голоса Любви и Отчаяния. Своеобразный "Крик" Мунка, если хотите.
- Очень похоже. И такой «огонь» в карман не спрячешь. – согласился Бошаров, подбрасывая поленца в топку камина. Фатеев задумчиво посмотрел на пламя, набирающее новую силу, и добавил: - А с другой стороны, это мы, "зелёные", знаем и понимаем, что жизненный путь учёного – суть Природа. Сначала сам он - тонкий росток, пробившийся к солнцу через почву феодального невежества. Потом – корявое деревце, жаждущее выпрямиться и ветками достать небо – лучшую жизнь. И, наконец, - взрослый ствол плодового дерева, рвущий соками тугие почки, рождающие чудный цвет и целительные плоды. Вот вам, люди, мои молодильные яблоки! Живите, мол, и радуйтесь! Поистине, Божественная стезя! Так почему о том не поведать ещё и через романтическую литературу?
- Божественная стезя… Название книги? – рассеянно повторил Василий и тут же извинился: - Простите, может я пропустил и не услышал названия?
- А нет названия. – развёл руками Глеб. – Пока нет. Но есть предложение. Одобрите, будет и название. Готовы? Итак, маленькая преамбула. Помню, лет пять назад наш театр поставил спектакль "И в Сибири сакура цветёт", в центре которого была история из жизни японских военнопленных здесь, в Сибири. Спектаклем заинтересовался режиссёр Токийского театра Муцуми Мории. И в рамках диалога культур привёз свою труппу в Минусинск. Получился совместный спектакль, где все роли японских военнопленных должны были сыграть японские артисты. А когда журналисты спросили, как же они будут играть с нашими, не понимая друг друга, один из них ответил: "На уровне души". Красиво? Но главное не в этом. Перед премьерой состоялась трогательная церемония посадки японской сакуры возле здания театра. Хрупкие такие, маленькие саженцы. "Неужели переживут сибирскую зиму и зацветут весной?" - спросил кто-то рядом. И тот же самый актёр произнёс: "Я попросил дерево: расскажи мне о Боге. И оно зацвело…"
- И оно зацвело… Лучше не скажешь. – озвучил первым своё согласие художник Сергей, знаток восточной философии: - Весьма изящная мудрость из Адвайты-Веданты.
- Есть возражения против предложения? – Глеб вскинул повыше голову, дабы увидеть каждого. Ни одной руки. - Единогласно. Так и запишем в "протокол". А сакура возле театра, к вашему сведению, цветёт и поныне.
- Любопытная история. – Фатеев развернулся к остальным: - И что ещё смею заметить - всё это время автор, оказывается, творил втихаря. Никому ни слова о будущей книге. Ни гу-гу… - Снова крутанулся на табурете и внимательно заглянул в глаза Глеба: - Признайтесь, уважаемый, как долго работали над своим произведением?
- А разве я сказал, что это моё произведение? – шутливо набычился Глеб.
- А чьё?
- Всему своё время. – загадочно произнёс актёр. - Автора вызывают аплодисментами после окончания спектакля. Не так ли? И то - в случае успеха. Не будем спешить. Это пока черновой материал, эдакий пробный шар. И пока – только между нами. Так что, после читки, как говорит любимый Михалковым мичман Криворучко, "расходимся по одному…
- …и если что, мы – геологи". - игриво подхватила интонацию брата Василина и вручила ему чашку: – Подкрепись, Глебушка, для звучности голоса. Антракт уже кончается. – И отправилась для поддержки беседы к одиноко сидевшему тёзке:
- Ну, как тебе начало?
- Нормально. Цепляет. – коротко, но как-то рассеянно, кивнул Василий. Было видно, что думал он о чём-то совсем другом.
- М-да. Многословием не страдаем, однозначно. – хмыкнула Василина.
- Извини. – он опустил голову и попытался исправиться, усилием воли собрав на лбу нужную мысль. - А что? Всё так и было на самом деле?
- Необязательно. Повесть-песнь, скорее, посвящена учёному и написана на основе его жизни. Так что, автор имеет право на художественный вымысел.
- Понятно. "Над вымыслом слезами обольюсь…" А тут жизнь – сплошные слёзы. – всё-таки сдался в плен своим переживаниям Васька. – Ну, не могу я здесь сидеть в тепле и сытости. Всё думаю, как там наша Майка?
- Так назвал собаку в честь нашей маёвки? – чуть не подавилась Василина.
- Знаешь, ей бы дерюжку сменить. – пропустил вопрос мимо ушей озабоченный на всю голову спасатель. - Плед, по ходу, мокрый до нитки.
- Завтра и сменим. Неудобно перед Глебом, если уйдём.
Спокойный ответ девчонки только больше разозлил парня. Он зашипел:
- Да пойми ты, ночи в мае холодные. Простынет. А ей нельзя… - покраснел и замолчал, чувствуя, что снова говорит не то, и не так, и не к месту. Василина не успела открыть рот, как за окном послышался дальний, тягучий, призывный, собачий вой. Василий вздрогнул. "Майка!" Что-то мигом перемкнуло в его сознании. Он медленно встал и направился к выходу:
- Эй, зомби, ты куда? – не очень-то удивилась Василина.
- Я быстро, я сейчас… – промямлил Васька. – Да и невелика потеря. И без меня прочтут-обсудят. А Майке плохо. Ей никто не поможет. Я быстро…
- Сердобольный ты наш. – выдохнула Василина и, не раздумывая, выскочила за ним, прихватив по пути со стола пару бутербродов, а в сенцах - тканый половичок и ручной фонарик, висевший на гвозде рядом с входной дверью. Никто из маёвщиков и не подумал их останавливать. Понимали, что бесполезно. Лучше подстраховать. Бошаров и Глеб переглянулись. Не сговариваясь, вышли следом. Вооружившись ещё одним, налобным фонариком, они двинулись по тропе. Шли молча, гуськом, на изрядном расстоянии от подростков, дабы те их случайно не обнаружили. Перекинулись шёпотом только парой фраз. И то потому, что Глеб просто не мог не высказать уважения к Василию:
- Надо же, такой великовозрастный детина, а душа мягкая, ранимая, как у малого ребёнка.
- Да уж. Редкий случай. - согласился Бошаров. - Думаю, из него выйдет неплохой волонтёр. Сработаемся.
Не засветив своего присутствия, "наружка" аккуратно проводила молодёжь до обрыва. Убедившись, что никаких угроз ни в зарослях, ни на берегу не наблюдается, они вскоре вернулись к домашнему очагу, успокоив остальных маёвщиков известной смирительной фразой: "В Багдаде всё спокойно!".
"Детиктив", да и только. От слова "дети", разумеется.
Тьма не успела поглотить город, но глухая тропа, отлучённая от дневного света собственной густой порослью, уже была в полной её власти. Так что галогеновый лучик был очень кстати, и ВаськИ довольно быстро и без приключений добрались до живописной коряги, ставшей на время собачьим приютом. И тоже по дороге успели переговорить друг с другом, потому что тема так и вертелась на языке любопытной Василины.
- А я вот спросить хочу. Ты такой сердобольный… Наверное, после школы в спасатели пойдёшь или в ветеринары?
- А ты, конечно, в биологи или в актрисы? – в том же тоне спросил Васька.
- С чего ты взял? - удивилась Василина. – Это всё хобби, интересные увлечения, которые заполняют пустой досуг полезным смыслом. А сама я давно решила стать айтишником, двигать в жизнь новые компьютерные технологии. Ибо грядёт век цифры.
- Так это же физика, математика, информатика. Потянешь?
- Думаю, да. Победитель краевой олимпиады тебя пока устроит?
- А я-то всё думал, где я тебя видел? – направил лучик на Василину восхищённый Васька. - Первое место? Класс! А я трёх баллов тогда не добрал. Родители очень переживали…
- Ну, да. Как там, в детской песенке? "Папа у Васи силён в математике"…
- Ещё как силён. – не принял шутку папин сын: - Представь себе, он сам, ещё учась в школе, создал методику нахождения признаков делимости на любое число. Потом, правда, узнал, что до него, лет за сто, такая методика уже была найдена. Но всё равно – сам! А я? Ничего похожего. Даже модной нынче ментальной математикой не увлёкся.
- Ну, ты и фрукт!
- Спасибо. Всё лучше, чем овощ…
Василий пошарил лучом под корнями, и Майка радостно поприветствовала спасителей тихим, прерывистым скулёжем и слабым вилянием хвоста. Встать на лапы, видимо, не могла. И причина тому стала понятна сразу. Василина всплеснула руками:
- Ой! Она ощенилась! Раз, два… семеро! Смотри, какие славные!
Василию так не показалось. Голые, дрожащие, слепые комочки прилипли к соскам роженицы и не давали ей даже пошевелиться. Мука в её влажных глазах сменилась мольбой о помощи. Василий присмотрелся и заметил перевёрнутую миску из-под воды. Достал её и вручил Василине:
- Дуй за водой! Скорее!
Они отцепили щенят, напоили и накормили страдалицу, сменили подстилку и уложили всю семейку под корни. И уже на обратном пути повеселевший Васька увлечённо стал расписывать Василине, как завтра с утра непременно займётся сооружением будки для собачьего семейства. Потому что оставить под корягой ещё слабую, кормящую "мать-героиню" и её беззащитных щенков было бы крайне неосмотрительно и даже опасно. Всякие тут бродят. Мало ли что? А в ограде, мол, будочку поставим, да всю семейку - под домашний надзор, покуда малышня на лапы не встанет. А уж потом будочку перед входом в сад установим. И Майка, со всей своей беспредельной преданностью, естественно вольётся в ряды "службы безопасности" и будет верно стоять на страже порядка заповедного сада.
- Издеваешься? – недоверчиво вскинула брови Василина, молча выслушав "программную" речь приятеля. В её голове упорно не соединялось то, что так легко соединилось в нём - математически жёстко устроенные мозги технаря и сострадательная душа спасателя. "Ладно я, девчонка. По определению – мать Тереза всея Природы. Но чтоб пацан…"
- Ты действительно серьёзно? – повторила тише и медленней.
- Стопудово. – мотнул упрямыми вихрами Василий. – И за щенков не переживай. Одного оставим Майке, чтобы не скучала. Остальных отдадим в добрые руки. Я видел на торгушке таких доброхотов, что щенков раздают.
- А я и не переживаю, – сдержанно ответила она, стараясь больше не вспоминать о редком раздвоении личности у современного мальчишки. – И вообще, я уже поняла – стоит тебе произнести "Ты и я одной крови"….
- Понятно. Теперь в Маугли меня записала. – мгновенно остыл Василий, но и не думал сдаваться. – Кстати, да будет тебе известно, что пароль джунглей в применении к нынешнему человеку звучит похоже: "Ты - это твоя группа крови". Так называется одна интересная книга, в которой описаны внешность, особенности характера, рекомендации для людей с разными группами крови. Например, как надо поступать, чтобы правильно выбрать профессию, чтобы хорошо жить, на ком следует жениться и так далее...
- Типа знаков Зодиака, что ли? – скептически отреагировала Василина, но посмотрела на парня более пристально, с новым интересом.
- Скажем так, более научно. А значит, и более достоверно. В Японии даже на работу принимают, учитывая группу крови. Говорят, эта система здорово помогает человеку найти своё место в хаосе жизни. – И, заметив ухмылку, снова оробел, стушевался: - Слушай, чего я тебе тут…
-…лапшу на уши вешаю. – подсказала Василина и засмеялась.
- Я хотел сказать – "чего я тебе тут распинаюсь?" Залезь сама в интернет. Там всё подробненько так…
Он замолчал и ускорил шаг. Василина закусила губу, сообразив, что малость переиграла и ненароком снова его обидела. И всё же рассердилась не на себя. Неожиданно показала ему вслед язык:
- Подумаешь, какие мы нежные. Прям, выпускник института благородных девиц… - И тут же подняла бровь: - Интересно, а мы с ним одной крови?
О появлении щенков подростки объявили сразу с порога, чем немало взбудоражили всех и отвлекли от главной темы. И тогда Глеб протянул руку к каминной полке, где среди ярких восточных сувениров затерялась скромная шеренга валдайских колокольчиков. Осторожно взял один и бережно, даже как-то трепетно позвонил. Объявил негромко:
- Внимание! Третий звонок!
И всё равно засомневался, что такой весёлый и нежный перезвон вряд ли призовёт присутствующих к порядку. Тем более, с трудом возвратит в холодную осень 1909 года, когда учёный Бодров, униженный арестантским статусом, прибыл по этапу к месту ссылки - под другие, гулкие, колокольные удары, рвущие душу и сердце.
(продолжение следует)