Скажем, в единственной серьезной работе в отечественной историографии о Бухарине советско-венгерского историка Миклоша Куна («Бухарин: его друзья и враги» М. Издательство «Республика» 1992 г.) есть масса интересных подробностей и фактов, но нет главного – в чем именно Бухарин противостоял Троцкому и Сталину?
Мне не удалось найти степень родства историка Куна с известным венгерским коммунистом еврейского происхождения Белой Куном, который зарекомендовал себя кровавым палачом и в Венгрии, и в годы гражданской войны в России, и был расстрелян в 1937 году в ряду иных таких же, да и значения это особого не имеет. Только вот Миклош Кун довольно злорадно подчеркивает, что как в свое время Бухарин боролся партийными запретами с Троцким, так и Сталин поступил с Бухариным. Не уточняя все же в чем был глубинный конфликт между Бухариным, с одной стороны, и Троцким, и Сталиным, с другой стороны.
Так в чем же заключался этот глубинный конфликт? Общество не поддерживало большевиков и если им удалось довольно быстро нейтрализовать разрозненные крестьянские восстания, добить небольшие очаги белого сопротивления, посадить в тюрьмы еще остававшихся в стране меньшевиков и эсеров, т.е. лишить массы потенциальных лидеров, то заставить народ верить в новую идеологию и жить как-то по-новому, стремясь к туманному социализму, они не смогли. Вокруг них вплоть до конца 20-х годов жила все так же прежняя историческая Россия, с отчасти подрубленным корнями, с искорёженным гражданской войной общественным сознанием, но все же прежняя Россия.
В армии костяк командного состава по-прежнему составляли бывшие царские офицеры, в военных академиях преподавали они же, продолжала существовать Академия наук, враждебная по отношению к большевикам, в средних и высших учебных заведениях преподавали царские преподаватели: учителя гимназий, реальных училищ, университетов, опять же в большинстве своем не принявшие советскую власть. Рабочие мучились от безработицы, от низкого уровня жизни, нищеты, плохого питания, жизни в бараках и подвалах, ясно понимая, что до революции они жили лучше. Но самым опасным, с точки зрения правящего режима, было русское крестьянство, многочисленное, восстановившее силы после гражданской войны, в основном нейтрально или даже антисоветски настроенное. В местные органы власти при честных выборах коммунистов крестьяне не избирали. Города же заполонили «обыватели», нэпманы, служащие, которые жили своей жизнью, культивировали запад или дореволюционную Россию.
Поскольку массового террора не было, то и крестьяне, и рабочие, и обыватели довольно откровенно говорили о большевиках не самые приятные вещи, что отражали в своих донесениях осведомители ЧК-ОГПУ. Процветал антисемитизм, в том числе и в рядах партийных работниках, более всего исключенных из партии было тех, кого записывали в «великодержавные русские шовинисты».
И хотя партийная печать, во многом благодаря Бухарину, и в целом большая часть издававшихся в СССР газет и журналов, была наполнена оптимизмом в предчувствии нового мира и крушения мира капитализма, но общество было довольно равнодушно ко всему этому и жило своей жизнью.
Естественно, что руководство партии большевиков, да и все партийцы чувствовали себя тревожно, многие говорили о термидоре, т.е. о перевороте, когда якобинцев во времена французской революции лишили власти. Было понятно, что общество готово принять любого, кто избавит его от большевиков. Разговоры об этом шли и на высших этажах власти, тот же Дзержинский в своем известном, проникнутым отчаянием, письме от 1926 года говорит о грядущем термидоре, а уж он-то положение в стране знал лучше других. Термидор грядет, но от кого?
Было два варианта – вариант Бухарина, возвращение насколько это возможно к нормальной жизни при однопартийной системе в рамках некоего варианта социал-демократии, сохранение остатков исторической России в виде почти самостоятельного крестьянства, новой-старой русской интеллигенции, создание социального государства на основе роста богатства общества, а рост этот должен был обеспечить капитализм т.е. шведский социализм еще до шведского социализма. Ибо независимые профсоюзы Томского не давали грабить и эксплуатировать рабочих и служащих. При этом довольно трезвый анализ внешней политики. Бухарин понимал ключевую роль Германии для отсутствия большой войны. И это не идеалистическая какая-то картина, это будни середины 20-х годов с огромными перспективами первых пятилеток до термидора Сталина в 1929 году. Когда говорят, что Бухарин, Рыков и Томский были слабыми управленцами, то это смешно. Именно они вытащили страну из почти небытия, в котором РСФСР пребывала в 1921 году. Они создали рыночную экономику, они наметили реальные планы первых пятилеток в интересах всего народа, а не только ВПК. А вот кто был слабым управленцев, это Сталин, он реально никогда ничем не управлял, кроме своего секретариата. Даже в министерстве по делам национальностей, он был скорее знаковой фигурой, чем реальным управленцем. Он не знал экономику, он ничего не понимал в армейских делах, его представления об искусстве были представлениями статьи Ленина «Партийная организация и партийная литература», где-речь-то шла о партийной литературе соц. дем. партии, а он в такую превратил всю литературу и все искусство.
Переворот Сталина означал «возвращение к героическим временам гражданской войны», нахождение всевозможных врагов, уничтожение исторической России путем физического устранения или морального части, уцелевшего бывшего образованного сословия, выдвижение во всех сферах жизни нового поколения управленцев, некомпетентных, но преданных лично Сталину, создание однобокой экономики, в которой развивался только ВПК, продвижение в жизнь идеи Троцкого об огосударствления профсоюзов т.е. уничтожения людей от всякой защиты со стороны безудержной эксплуатации государства, уничтожение закона и введение вновь «социалистической законности» т.е. беззакония и тотального террора. Весь этот не нужный ужас был проведен в жизнь и до сих пор почему-то называется безальтернативным спасением страны. К этому нужно добавить выведение новой породы людей – русско-советских, людей чрезвычайно примитивных, не способных самостоятельно мыслить.
Политика Сталина была кровавой карикатурой на серьехную политику ограниченных людей, но родилась она не на пустом месте. Вот слова человека из среднего звена партийной власти секретаря Ленинградского губкома П.А. Залуцого: «В Москве громадный слой государственных чиновников, масса новой и старой буржуазии. Все это давит на нашу партию, создает в ней общественное мнение…». При этом Залуцкий крайне низко оценивал новых вождей из партийного большинства (сам он был сторонником Зиновьева), верхушка партии, по его мнению, не видит опасностей: «…Да кто из них может видеть? Молотов, что ли? Он хороший парень, но в вожди не годится. Или Николай Иванович (Бухарин – прим. автора) Он совершенно не понимает диалектики. Обычно Н.И. считают добродушным. На самом деле он страшно честолюбив. Сталин – это, конечно, большой человек, большой ум, хороший организатор, но ум его не аналитический, а схематический… перспективы ему не уловить…» (К.Н. Писаренко. Тридцатилетняя война в политбюро. С.184)
Тут любопытно то, что Сталин, который по взглядам был близок Троцкому, Зиновьеву и прочим левым, фигурирует у Залуцкого, как «большой ум», а Бухарин у него «тайно честолюбив». Видно Троцкий и Зиновьев так и не смогли поверить, что Бухарин, выступивший против них, сделал это из идейных соображений, проще было записать его в тайные честолюбцы, или даже в «тайного антисемита», в чем подозревал его Троцкий.
Эти размышления сторонника Зиновьева приводятся, как пример глубокого смятения и ощущения безвыходности сторонника довольно высокопоставленного партийного деятеля, но не менее язвительные характеристики давались Троцкому, Зиновьеву и Каменеву, преобладали они в партийных кругах у тех, кто считал этих деятелей вообще чужими для партии. Но суть не в этом, а в том, что под большевицкой надстройкой жил своей жизнью огромный народ, которому большевики ничего кроме слов дать пока не могли даже в сравнении с «проклятым царским режимом».
Много говорится и пишется о достижениях большевиков в сфере образования, на самом деле, только в 1930 году было введено всеобщее бесплатное четырехлетнее образование, т.е. ввели то, что и так было до революции в виде церковноприходских и земских школ. О разрушении среднего и высшего образования уже говорилось. Поэтому к 1941 году СССР был скорее уж в целом менее образованной страной (потеряв, существовавший при царе самостоятельный и свободный образованный класс), чем царская Россия в 1913 году. К этому следует добавить многомилионную детскую беспризорность, массовую проституцию, в том числе и малолетних, безработицу, сознательное уничтожение режимом таких понятий, как долг, честь, служение Отечеству и пр. К тому же именно в 20-е годы зарождается и расцветает пышным цветом «блатная культура», которая просто господствует в пролетарских районах городов, она господствует, а не марксистко-ленинское учение. И это блатная культура, рождавшая из года в года сотни тысяч уголовников, переживет Ленина, Сталина, Хрущева, Брежнева и расцветет еще более пышным цветом при позднем Горбачеве, а в 90-е годы она к тому же станет и частью культуры элиты РФ.
Из всего вышеперечисленного большевики считали самым опасным для себя многочисленное русское крестьянство, от которого они зависели во многих отношения. Красная Армия, случись война, пополнялась бы прежде всего крестьянами, как это и случилось в ВОВ 1941-45 гг. Будут ли эти крестьяне воевать за советскую власть? Но если война была делом, отдаленным в конце 20-х годов, то вот страну-то кормить нужно было постоянно, нужно было кормить армию и города, продавать что-то за рубеж. А зерна собиралось даже в урожайные годы не так много и продавать его государству по низким закупочным ценам крестьяне не спешили.
Т.е. вопрос выживания большевистской власти заключался именно в решении так или иначе крестьянского вопроса. Прямое насилие над крестьянами в годы гражданской войны показало, что крестьяне дают на него простой ответ – уменьшают запашку земли, сажают ровно столько, сколько нужно самим для выживания, именно по этой причине еще за год до введения нэпа Троцкий предлагал отказаться от продразверстки и перейти на продналог.
После введения нэпа большевики сразу заговорили о товарном голоде, ибо крестьяне продавали часть хлеба, но купить на вырученный деньги ничего не могли. Товаров или не было, или они продавались по слишком высокой цене. И этот товарный голод и «ножницы цен» (низкие цены на хлеб и высокие на промтовары) у них почему-то продолжались все 20- годы. Об этом большевики без конца говорили на всех своих съездах, совещаниях, конференциях, что надо решить эту проблему, но реально ничего сделать не могли. При этом экономика у них в целом росла за счет рыночных отношений и помощи запада, и как они докладывали в 1927 году достигла уровня 1913 года, что думается, было большим преувеличением.
Многие постоянно говорят и пишут о том, что главное для большевиков было обеспечить зерновой импорт, чтобы на эти деньги осуществлять перевооружение промышленности, но это не совсем. Точнее совсем не так. Импорт СССР в 1927 году состоял на 17% из пушнины, 15, 4%, из лесоматериалов и спичек на 12,6 %, марганца 2, 2%. А вот вторая часть импорта состояла из яиц, масла, зерна, льна, жмыха, мяса, сахара. (Ю.Н.Жуков. Указ Соч. С. 23) Т.е. зерно тут было даже не самым ключевым товаром.