- Странно, – проговорил я. – Вернер говорил о разных сортах табака, который, по его словам, оба собеседника курили. Насколько я знаю, курильщики редко жуют. Что ж. тут третий, что ли, курил? Что вы нашли? Следы?
- Следы сапог. Но в стороне. Вернер вряд ли мог их заметить. И вот ещё кое что: здесь он стоял. А здесь взялся за ствол рукой – чешуйки коры примяты, и пыльца с неё стёрта ладонью. Дождя не было, и кора сохранила его запах. Вы его, наверное, и не почувствуете. А мой нюх в лесу заострился, каков бы ни был раньше. Пахнет пасекой: дымом от дымаря, мёдом, воском. Я этот запах хорошо знаю, - он усмехнулся. – Приходилось, знаете, фуражироваться…
- Пасечник?
- Да. Думаю, он с утра работал на пчельнике, а потом сразу пришёл сюда. Пришёл – не приехал. Лошадей здесь было только две. На одной уехал убийца, другая ушла сама – это по следам видно, как идёт управляемая лошадь под тяжёлым всадником, а как никем не управляемая и облегчённая.
- Так пасечник что же, видел убийство?
- Не глупите, доктор, - поморщился Холмс. – Я же вам сказал: он был здесь рано утром. А Готье убили до полуночи. Но что-то он определённо видел – иначе с чего бы ему прятаться за деревом?
- Арчивелла сказал, что он нашёл тело.
- Не зовите вы его Арчивелла, ради Бога, - в сердцах резковато проговорил мой спутник. – Ещё не хватает! Он же вам не так назвался – зачем показывать противнику большую осведомлённость, чем нужно? А так вы непременно проговоритесь. Мармората – и Мармората. Его дело.
Я не мог не признать справедливости этих слов, а Холмс уже отвечал на мой вопрос по существу:
- Я не знаю, нашёл ли он тело, и словам этого Мармората не очень верю. Было бы полезно разграничивать для себя информацию достоверную и информацию чьих-то слов, которая вполне может быть и ложью. Я одно вижу: пасечник стоял, спрятавшись за стволом, и явно оттуда за чем-то наблюдал. И ему было, от кого прятаться – стало быть, за кем-то.
- А вы помните, что он начал кричать: «это он», едва завидев Мармората. Это уже не со слов Мармората – это полицейский подтвердил, а Мармората не возражал - стало быть, правда так было. Думаю, в это мы можем верить без ваших сносок?
Холмс медленно покачал головой:
- Я не люблю верить. Я могу либо знать, либо не знать, а вера – удел прихожан Рогатого Праведника.
- Да вы, мой друг, в лесу совсем циником стали, - не удержался я.
- А раньше был наивным и вдохновенным поэтом, безгранично доверчивым к миру? – спросил он, и мы, не сговариваясь, оба вдруг рассмеялись, потеплев от этого смеха.
- Но тут вы, пожалуй, правы, - тут же признал он, отсмеявшись. – Полицейский сказал, а Мармората не возразил – примем пока за данность.
- А может быть, это он – убийца, и пасечник вот здесь как раз и застал его, заметающим следы? – высказал очередное предположение я, и снова удостоился лёгкого раздражения, вполне, впрочем, узнаваемого – даже, я бы сказал, радостно узнаваемого:
- Вы не то меня не слушаете, не то ничего не запоминаете, доктор. Ведь я вам описал убийцу: приземистый, широкоплечий, и удар у него мощный. Разве субтильный Мармората, да ещё и выше среднего роста, похож на это описание?
- Нет! – с вызовом вспыхнувшей догадки откликнулся я. – Но зато я знаю кое-кого, кто очень даже похож. И табак он жуёт - это определённо.
- Вы говорите о том человеке, который с егерями пытался обыскать нашу спальню? – живо сообразил Холмс. – Который поджёг сарай? О Волкодаве Лассаре?
- Да, - кивнул я. – Я о нём говорю. Он явно из подручных профессора: в Лондоне сопровождал клетку профессора Крамоля, преследовал меня, напал на Мэртона… А потом делал вид, будто видит нас впервые. Как и Ар…Мармората. Вы же помните, что я рассказывал про профессора Крамоля, Холмс?
- Конечно, помню. У меня стёрта память на то, что было со мной до этих пяти лет. О том, что происходило после, я помню. Слабоумия у меня нет.
- Ну вот, - я немного смутился, но продолжал. – А то, что он всё время с егерями, как раз и доказывает, что Клуни-Ярд имеет к профессору прямое отношение. А мы вчера видели здесь егерей – ведь это же не случайно? Или вы считаете, что между этими событиями нет связи?
- Наоборот, думаю, что есть. Но к телу егеря ночью не приближались – имейте в виду. Я могу сейчас включить фантазию и выдать вам десяток версий того, что и как здесь произошло, но давайте будем просто идти за фактами. Если Мармората был здесь утром, он тоже должен был оставить следы, ведь не майская же фея он, чтобы порхать по воздуху! А Вернер говорил о следах только двух человек – убитого и убийцы.
- Может быть, он их попросту не заметил. Или их затоптали полицейские.
- Только если он не подходил к телу. Но если он не подходил к телу, совершенно непонятно возбуждение пасечника. А Вернер прибыл сюда одновременно с полицейскими – до него они ещё ничего не успели затоптать. И, мне кажется, Вернер не из тех, кто пропустит видимые следы.
- Он не сыщик, - пожав плечами, вслух засомневался я. – Не следопыт, не охотник…
- Это вы – не сыщик, не следопыт и не охотник, - хмыкнул Холмс. – А Вернер – ставленник моего, как вы говорите, брата. Которые настолько хорош, что даже носит кличку «Шахматный Министр». Почему именно так?
- Потому, - смущённо признался я, - что говорят, будто он, занимая невысокий пост в Министерстве иностранных дел, играет в куда более высокопоставленные фигуры, как в шахматы.
- И вы полагаете, что такой человек будет полагаться на своего эмиссара, если тот не в состоянии хотя бы поверхностно оценить следы на месте преступления?
- Ну… - замялся я. – Знаете, Холмс, вам вот, например, случалось полагаться на меня, а я…
Холмс поднял голову и посмотрел на меня долгим внимательным взглядом – он был без очков, разумеется, и я снова угадал в глубине его зрачков мягкое сиреневое свечение.
- Милый мой доктор, - проникновенно сказал он. – Если я и полагался на вас, то, думаю, руководствовался я отнюдь не вашими следопытскими навыками.
- Ну, а может быть. Майкрофт тоже...? – не сдавался я, хотя его слова меня тронули и взволновали.
- Как я понял, - сказал Холмс, - мои родственники для этого недостаточно близки.