Соль сердца

                Не так пылал покой на сцене
                В реальной временной цепи,
                Но на бумаге наши тени
                Мне удаётся закрепить.

I

   Раннее солнце нестерпимо сияло навстречу. Оно поднялось чуть выше ржавых
расплывшихся столбов дыма над металлургическим комбинатом.
Есть давний анекдот:
   - Тагил – город вечной радости и вечной молодости.
   - Почему?
   - Если ветер дует в сторону Вагонки, радуется Гальянка, и наоборот. Вечно кто-нибудь
радуется.
   - А почему вечной молодости?
   - Редкий тагильчанин доживает до сорока.

   Жмурясь от ярких лучей,     Леся   шагала по проспекту с пустым ведром.    Суеверные
шарахались, как от чёрной кошки.   Двое подростков её обогнали, оглянулись, шепчась и
хихикая.    Да,    в    Лесином наряде скончалось не одно поколение владельцев, как метко
выразился Алексей Асеев, муж её подруги Оли. Кощунственно выбрасывать годные вещи,
их придумал и смастерил кто-то. Она сама больше любит шить и вязать, чем потом носить
всё это.  Нейлоновая  синяя  куртка-дождевик,  длинные   и   мешковатые   брюки-клёш из
плащёвки,  у белого пластикового ведра вместо ручки – синий ремень.

   Прочитанный вчера журнал авторитетно предписывал женщинам выглядеть сексуально.
Не привлекательно, не оригинально – именно сексуально. Странно толковать о сексе в
отрыве от всего прочего, это всё-таки не поход в туалет! Мило, если это игра двух
зверушек, которые обалдели от встречи и кувыркаются на лужайке. Но они разбегутся по
джунглям после действа. Происходить бы человеческому соитию на взлёте любви, что
выше всех ритуалов: вот мой единственный супруг, буду с ним заодно до последнего
вздоха и дальше...
   Пусть устарели романтические ухаживания, пусть их сменили простота и доверие, но не
хитрость же! Низко притворяться зазывающей самкой, нечестно рассчитывать соблазн для
своих целей. До чего хвалёная сексуальная революция опустила женщину! Ты не только
бросайся, очертя голову, в рискованную, никем не признаваемую связь, да ещё и упакуй
себя, как товар на витрине, а то тебя не захотят или быстро расхотят. Как же надо
пресытиться, чтобы согласие приятной женщины не вызывало аппетита! Так едят медуз в
японском ресторане, потому что не голодны.

   Леся вышла на железнодорожные пути и вслух засмеялась от  радости, вдыхая запах
горелого мазута, слыша гудки, шипение и дальний гул. Несколько лет проведено в
странствиях: она училась на юге, работала на севере... По противным, скользким от
гнилого мусора ступенькам электрички она поднялась со счастливым вздохом, лишь
слегка сожалея о свинской манере больных пакостников совать отбросы по углам.

   Грязь, жара, неудобства – какая чушь! Едва отъедешь от станции, мир расширяется до
бескрайности, родной дом вспоминается безопасным гнёздышком, оставленные друзья
вдвое ценней и милей. Забраться бы на верхнюю полку, подставить лицо ветру, даже
ничего не видя в мелькании. Или дремать, укачанной поездом под стук колёс.

   А за окнами на пьянящей скорости прокручивается киноплёнка: среди заворожённых
лесов и пахучих степей восстают фантастические непостижимые сооружения, проносятся
опоры мостов над реками невообразимой ширины, ночами вспыхивают разноцветные
огни, множатся звёзды, распухает луна... Ближе к югу врывается в окна и будоражит
сухой, пряный запах иной природы. Порой на обычном шлагбауме вместо унылой вороны
восседает настоящий ворон, блестящий, зловещий, былинный...

   Стесняясь чужих, Леся избегала попутчиков, приклеивалась к верхней полке. Но её
стаскивали вниз, рассекречивали всю подноготную, кормили силком. Она вечно ездила с
последним рублём, трое суток на батоне и чае с печеньем. И похудеешь, и сэкономишь.
Интереснее ведь привезти близким диковинку, которую не купишь в Тагиле. Очень
странно: не она побиралась, её Христа ради упрашивали съесть излишек еды – всё равно
пропадёт на жаре. Леся предпочла бы голод, но эта навязчивая щедрость, наверно, была
главным чудом дороги.

   Леся путала «право» и «лево». Могла определить, что где, лишь подняв ту руку, которой
пишет. И в лесу она не ориентировалась. Однажды, направляясь по лесным тропинкам к
Олиному саду, Леся через час очутилась на краю пропасти. Потом брела от карьера по
глинистой дороге с работающими экскаваторами в обход города. Полдня потеряла на то,
чтобы прийти в противоположную сторону. С тех пор за грибами лезет на гору: трудно
спутать верх и низ!

   На отвалы вскарабкаться нелегко: подъём начинается с беспорядочных остроугольных
глыб. Сунь ногу не туда – и не соберёшь костей. Дальше – крутой песчаный склон,
поросший деревцами. Леся поднимается на четвереньках, зажав ремень ведра в зубах,
цепляясь обеими руками за стволы и сучья. Зато наверху чудесно: лес светлый, редкий,
как на севере. Вокруг островной гидрометстанции, где работала Леся, лес тоже был
просторным. Вдобавок ноги там утопали в мягком подшёрстке мха, хоть босиком ходи.
На южных горах вместо леса сплетаются шипастые кусты, но запах там неповторимый. На
уральских отвалах меньше мха и колючек. Лучи пробиваются пятнами сквозь хвою и
листву. Воздух головокружительно чистый, пахнет теплее и суше, чем внизу. На редкость
сухое лето. Недавно слегка помочило, вот грибы и сбесились: все грибные слои
торопились вырасти разом. Маслята лезли из-под камней, по пять штук из каждой точки,
сжатые, сжульканные от тесноты. Половина – совсем малюсенькие, не ухватить.

   «Завтра вернусь», - решила Леся, спускаясь с полным ведром. Она вытряхивала на
обочине иголки из кроссовок, когда её неожиданно задели за плечо.Грибник на
велосипеде подкрался вплотную, заговорил о грибах, потом – о мужском одиночестве...
Односложные ответы не обескуражили его. Чуть ли не с поклонами он попросил взаймы
ножик. Нож Леся тут же подала. Грибник не спешил к маслятам, допытывался: по какому
же адресу он мог бы принести ножик?
   - У нас в доме полно ножей! – хмуро прервала его Леся.

   Сойдя с электрички на вокзале, она нарвалась на второго любителя грибов.Шедший
следом мужичок вдруг завопил, хватаясь за ведро:
   - Какие грибы! Почём продаёшь?
   - Не продаю! – отпрыгнула Леся.
   - Какая девушка! – заголосил тот ещё громче.
   - Тоже не продаётся!
   Сняв куртку и укрыв грибы, Леся сердито подумала: «В городе, окружённом зонами, где
полно освободившихся, для девушки самая сексуальная одежда – это паранджа!»

   Трамвая всё не было, мимо шла толпа к вокзалу. И вдруг в гуще народа промелькнуло
особенное лицо: или знакомое, или удивительно похожее...

II

   То лето было насыщенным. Леся и школу закончила, и экзамены в техникум сдала, и
поработала с Олей и Иринкой на кондитерской фабрике. Шоколадный цех ремонтировали,
но леденцы падали с конвейерной ленты им за шиворот, и они так объелись сладостей, что
обзывали друг друга «карамельками». Девочки постановили между собой: не выносить
конфеты за проходную. Когда Иринка из озорства сунула в лифчик пару ирисок, ей
объявили бойкот на сутки. И всё равно их скоро выгнали: Оля не удержала равновесие от
хохота и улетела вверх ногами в какао-порошок на виду у столичной комиссии.

   Только в августе выпала свободная неделя. Олина семья жила в старом доме у пруда, на
соседней улице стоял дом Лесиной крёсны, бабушкиной сестры бабы Ули. Леся ночевала
у крёстной. Иринка с братом выпросились к Оле на неделю. В Олин двор стекалась вся
округа. Не складывалась здесь обособленная компания. Бывало, незнакомый пацан целый
день не уходит, играет и ест с ними. (Бабушка Оли всегда кормила всю ораву.) Мелькают
люди, как кометы. Одна Оля помнит их имена и добрые свойства.

   В тот день к ним отпустили Галю, и Леся сидела с ней под ёлкой. Оля, Ира и мальчишки
играли в волейбол. Пришли ещё двое ребят. Беленький, помладше, сразу включился в
игру. Тот, что повыше и потемнее, их сверстник, сел на дрова у дома и что-то мастерил из
железок. Он успевал краем глаза следить за игрой и перекликаться с товарищем,
подшучивая над ним, но не ехидно, а лукаво, по-доброму. Потом Леся спросила Олю про
тех двоих, но Оля не заметила их в пылу игры.

   Назавтра купались в пруду. Иринка с братом Саней плавали наперегонки, Оля с Лесей
посинели в воде, улеглись греться. Ветки тополя плескались на фоне ласкового неба,
играя с ветром и солнцем. Лень было приподнять голову на голоса и всплески. Из воды
кто-то закричал:
   - Плот! Плотик!
   В голове пронеслось: плотик, на котором они только что висели, оторвался и уплыл.
Леся резко села: нет, плот на месте. Зато на берегу тот тёмненький мальчишка обернулся
на крик. Это ему кричат:
   - Плотик!

   Из подружек одна Галя влюблена с седьмого класса. Иринке всё беситься бы, а Оля с
Лесей влюблялись ежедневно. У Оли взаимное увлечение с новым знакомым быстро
перетекало в хорошую дружбу. У Леси так: приедет она в лагерь и наблюдает за самым
симпатичным мальчиком. Если он матерится или дразнится, если не обращает на неё
внимания, то она после болезненного разочарования забывает о нём.

   А такого с ней не случалось: как молния ударила в сердце, всё перевернулось и
перемешалось. Леся боролась изо всех сил. Нельзя ей влюбляться в Плотика (Илью
Плотникова, она уже знала). Ведь она ждёт вызова, скоро уедет. Даже Оле она не
созналась.

   Плотик приклеился к их двору, приходил и с дружком, и один. Неожиданно заявила
Иринка:
   - Плот втрескался в меня!
   - Из каких фактов такой вывод? – ехидно спросила Наташка, Олина двоюродная сестра.
   Оля совсем не поверила:
   - Просто ему с нами весело!
   С Олей весело, она оживит самое мёртвое болото.
   Кинет клич:
   - Сейчас мы будем кувыркаться на полянке!
   И все кувыркаются, заражённые её азартом. Весело всем. Но не всегда. Леся мокла бы в
речке, как ондатра, не сходила бы с качелей, лазала бы по окрестным тропкам и кручам. А
лучше всего петь песни и разговаривать. Но когда в игре надо бегать и скакать, когда
умчатся Оля с Иринкой далеко вперёд на велосипедах – Лесе и обидно, и одиноко. Хотя
Галю калачом не заманишь в буйные игры, а Наташа всерьёз недоумевает:
   - Вы что, в детстве не напрыгались?

   А Иринка не унималась: утром протянула руку Оле:
   - Спорим на кило «Белочки»?
   - Ты о чём?
   - О Плотникове!
   - Как докажешь?
   - Саня спросит у Плота, кто ему нравится из нас.
 
  Леся не поверила: не посмеет!

   Но Иринка прилетела на речку сияющая:
   - Санька спросил, Санька спросил!
   - И что?
   Иринка торжествовала:
   - Плот говорит: «Ну, этого-то я тебе уж точно не скажу!» Значит, ему нравится кто-то из
нас!
   - Не факт, что ты,- улыбнулась Оля.

   Кто ему нравится? Он часто в стороне от шумных игр, смотрит пристально... На Олю!
На кого же ещё? Все влюбляются в Олю. Леся твёрдо решила избегать его. Но как?

   Вечером зашли Оля с Наташей, Леся вылезла в окошко, чтобы не разбудить бабу Улю.
Сидели на брёвнах у мостика. И Плотик был здесь со своим Кузей (Серёжкой
Кузьминым), и сосед Федя пел под гитару «Листья жёлтые», «Был ещё недавно», «Там,
где клён шумит»... И пахло вокруг засыпающим травами, и сердце щемило от песен...

   Потом Иринка хвасталась, что загорела лучше девчонок.
   И вдруг Плотик сказал:
   - А Леска у вас совсем белая, как из зимы...
   Оля рассмеялась:
   - Леска! Видать, что ты – рыбак!
   Иринка доложила:
   - Ей загорать без толку! Она была на юге, а мы здесь всё лето – и то черней её!

   Когда сумерки прикрыли её несравненный загар, Иринка прицепилась к Плотику:
   - За сколько ты стометровку бегаешь?
   - Не помню.
   - Давай наперегонки до пруда и обратно!
   - Зачем? – лениво отозвался он.
   - Слабо! Забоялся, что я обгоню! – подначивала Иринка.
   В светлых сумерках было заметно, как сжался Илья, как зло блеснули его глаза.
   Лесе промолчать бы, да не выдержала:
   - Ирка, чего ты к людям вяжешься по ночам с нормами ГТО?!
   Иринка хмыкнула:
   - Чья бы корова... Ты хоть раз поймай мячик!

   Леся забилась в кусты около кладбища. Она слышала, как девчонки искали её на берегу,
как возмущалась Наталья:
   - Ирка спятила совсем со своим институтом физкультуры!
Как ответила Иринка:
   - А чё я сказала-то?
   Как предложила встревоженная Оля:
   - Идём к речке, её здесь нет!

   Он, конечно, не пошёл с ними, ему пофиг, пусть Леся хоть утопится! Ирка права: где ей
поймать мяч! Она для них – балласт, от всех затей в стороне, пуще огня боится ляпнуть
лишнее, показаться дурой. Кому она нужна – неуклюжая, бесцветная, нерешительная!
Нечего и обижаться! Ой, ведь они догадались, когда она вступилась за него!

   Ночь до того светлая и мирная, даже без комаров. Всхлипывая, Леся поднялась на
пригорок к церкви. Вблизи казался огромным заброшенный храм. Взорвать его полностью
не позволили военные – высокая колокольня служила ориентиром для лётчиков.

   Леся свернулась в клубок на одном из скалистых выступов. Горечь заливала сердце.
Никого она видеть не хочет. И никогда не захочет. Чего ради жить: подругам она надоела,
Плотик её презирает. Догадался он? Или нет? Неважно: Иринка  догадалась, а она по
малолетству не страдает тактом, растрезвонит всем. Даже Оля не заступилась, когда
Иринка её оскорбила при нём. А как он обиделся на Иринку! Даже странно – из-за такой
ерунды. Неужели ему нравится она?

   Постепенно Леся перестала грызть себя, вглядываясь в чёрный провал на куполе церкви,
в тёмный прямоугольник входа на фоне серых стен. Очень жаль, что разрушена церковь.
Как украшают Ленинград золотые купола! А у нас – развалины! Если современные люди
не молятся, это не значит, что должно стоять без призора старинное здание, где веками
поклонялись добру и чудесам.

   В оцепенении тела и горячке мыслей незаметно проходила ночь. Похолодало, стало
светать. Темнота посерела. Луг возле леса и кладбище затянуло молочным туманом, верх
тумана лохматился. Низ неба порозовел, позолотел, показался краешек солнца – и туман
превратился в сверкающую росу на траве. Храм на свету ещё вырос, величественный, как
израненный в бою победитель.

   Между ближними деревцами мелькнула фигура с удочкой. Леся не успела спрятаться,
узнала Плотика и растерялась. Но и он растерялся, застыл, уставился недоумённо:
   - Что ты тут делаешь?

   Леся шла к Оле, когда её остановил Иринин братишка:
   - Эти кобылы, Ирка с Олькой, пошли в кино! Иди туда, они ждут!

   Никто не ждал её у входа, и в зале не было видно девчонок, сколько Леся ни вертела
головой. Свет ещё не погас, но потемнело в глазах: вдвоём вошли Иринка с Плотиком.
Иринка мигом отыскала глазами Лесю, многозначительно и самодовольно улыбнулась.
Тут и свет выключили.

   Потом Иринка хвалилась, донельзя гордая своей проделкой. Ни Плотик, ни другие
ребята ей не нужны. Она обожает спецэффекты. Зазвала она Плотика в кино через брата,
мол, все пойдут. Когда он озирался возле кинотеатра, Иринка вынырнула из укрытия с
невинным видом:
   - А где все?

   Понятно: Иринке охота всем утереть нос, занять первое место. И в книгах интереснее
всего интриги. Но не против друзей! Правда, Иринка о Лесиных чувствах не подозревала,
только Оля и Наташа всё поняли. Это Леся потом узнала, уже из Олиного письма. А тогда
ей слишком тошно стало от вида парочки. Она ушла из зала, уехала от крёстной. Дома на
столе её ждал конверт – вызов в техникум.

III

   Даже адрес техникума был чудом: улица Морская, дом 7. А стать океанологом – разве не
чудо? Из аудиторий было видно море. На парапете возле мастерской по моргидрометрии
Леся просиживала свободные пары, всматриваясь в морское пространство. Преподаватели
в техникуме особенные: справедливые, с чувством юмора, влюблённые в науку. Людмила
Анатольевна сама пишет учебники по океанологии, гидрохимии, морскому делу, и сама
преподаёт эти предметы. Ею организован клуб «Нептун», где ребята делают доклады о
Бермудском треугольнике, Летучем Голландце и русалках.

   Приехав, Леся подружилась со Светкой, да так и не расставалась с ней всю учёбу. В
комнате получился теремок: на четырёх кроватях жили вшестером: к Алке поселилась
Надя из её группы, к Гале – Таня из её села. Потом к Светке подошла Марина, предлагая
дружбу, а к Лесе точно так же – Наташа. В комнату они не помещались, а в команду их
приняли. По вечерам лестница напротив их двери содрогалась от хохота. Леся нарисовала
над кроватью летящий парусник, но после прихода строгой комиссии пришлось закрасить
настенную живопись.

   Леся и Света, как дикари, бродили после занятий по городу, по берегу моря, по горам.
Всё как в сказке: скалы, порт, корабли, розы на кустах, огромные листья платанов...
Целый день девочки питались кто чем. Купят буханку чёрного хлеба и пакет молока,
сядут у моря и едят. Со стипендии объедаются пирожными в кафе. Вечером –настоящий
ужин: пакетный суп или картошка в чудо -печке. Иногда мальчишки приходили за едой.
Им отдавали остатки супа, но хлеб прятали – у самих негусто. Алка на каникулах дома
при стуке в дверь схватила хлеб и сунула под подушку.

   В первом семестре девочки были без стипендии. Леся, Света и Алка устроились мыть
кинотеатр. С девяти вечера до трёх часов ночи мыли, а потом спали в кассе на деревянной
подставке. Там стояла водяная печка. Они так уставали, Светка даже сожгла о печку
спину: не почувствовала во сне, что задрался свитер.    Когда   на   их  место нашлись
взрослые, девочек выгнали, но они заплясали от радости. Лесе надоело расшифровывать
каракули в конспектах: рука писала по инерции, а мозг спал.

   В сентябре уже штормит, но вода тёплая. Леся со Светкой дорвались до моря, чуть не
утонули. Однажды залезли в воду, волны небольшие, плавать по ним здорово, а обратно
на берег море не пускает. Таскает их по мелководью, они измучились, встать уже не
могут, ползут по песку. Накрыла бы ещё волна – и смерть!

   Разумеется, вечера в техникуме заканчивались танцами под магнитофон в темноте
двора. Но начинались они не скучными докладами, а великолепными концертами. Группы
по очереди устраивали вечера. Даже Леся читала на вечере свои стихи. Во всех
океанологических группах были ВИА, вечно репетирующие на лестницах общаги. Нельзя
позабыть некоторые представления, например, салун «Белая лошадь» - пародию на
вестерн с эстрадными номерами.

   Света обожала маму. Поначалу долго не было писем, Светка страдала:
   - Мама меня забыла!
   Дома она без мамы даже не ела, одно молоко пила. Ночью прибежит к маме в кровать,
обнимет и спросит:
   - Мама, ты меня любишь?
   Когда Леся гостила у них, Светина мама поинтересовалась:
   - Леся, ты тоже так делаешь?
   А Лесе и в голову не въехало бы требовать любви от матери.
   И ещё допытывалась Светкина мама:
   - Лесенька, а почему у вас со Светой мальчиков нет?
   Что тут ответишь? Вот типичный случай: сохла Леся на пляже. Нерусский юноша
покружил рядом – рассмотрел фигуру, потом догнал её у выхода:
   - Девушка, приходи ко мне в гостиницу, а то мне скучно!
   Вслед за Олей Леся ненавидела само выражение: «Мне скучно». Каким пустым надо
быть человеку, чтобы скучать! Леся ворчала про себя: «Скучно ему! А я – живая кукла,
развлекать его должна!»

   Ещё случай: гуляли Леся со Светкой по пирсу, а там – учебное судно. Выросшая на
Жюле Верне Леся и мечтала –то лишь о капитане, с которым разделяла бы морские
опасности и приключения, дружбу и любовь. Курсанты – будущие капитаны, самые
благородные люди, и они пригласили девушек осмотреть корабль, такой заманчивый для
студенток –океанологов. И что же? В спешке провели их в каюту, включили на
магнитофоне песню из неприличных слов. Светка тут же похабщину выключила. Один
курсантик увёл Свету, чтобы прибить оторвавшийся каблук, она зацепилась за трап.
Второй морячок подсел к Лесе, поставив кассету с задушевной морской песней. Света
вернулась, подруги переглянулись с опасением: их не отпускали, пока не согласятся
отправиться в завтрашний поход. Девчата пообещали, лишь бы смыться. Очень горько!
Как будто шли они в гости к равным, а оказались у людоедов снедью к столу.

   В их группе было всего семеро девочек. Мальчишки демонстрировали рыцарство:
обидчик соучениц немедленно получал в морду. Девочки не ведали физической работы на
лабораторных и на практике. Был у них в группе Чума (Андрей Чумак). Он с первых дней
учёбы, завидев Лесю за километр, вопил во всю глотку: «Цуцик! Лесик!» - и прочее столь
же несуразное. Однажды Чума упал перед Лесей на колени на ступеньках лестницы и в
изысканных выражениях выпрашивал три рубля взаймы, обещая взамен вечную дружбу и
защиту. А когда Чума пригласил её танцевать, дружки ему весь танец маячили, орали:
«Молодец!». Таким же нелепым был Лесин первый поцелуй. Соученик Димка, узрев Лесю
в платье с глубоким вырезом, поцеловал её в шею с отчаянным возгласом: «Какая баба
пропадает!». Это произошло на глазах Диминой девушки, та его отчитала не за измену –
за хамство.

   Света дважды влюблялась – очень тайно. И Леся влюбилась в Цыплёнка. Он был Сергей
Цепко, ребята звали его Цыпой, а Цыплёнком окрестила Светка. И похоже: пушистый,
горбоносый и голенастый. Очень активный: комсорг, отличник, баскетболист. При
девочках он смущался: напускал на себя развязность, отвечал невпопад. Цыплёнок часто
наведывался к ним в комнату. Когда Леся болела корью, лежала в карантине на первом
этаже, он и туда явился за клеем. Света задразнила им Лесю, Леся вгляделась и
влюбилась. Они смотрели друг на друга на уроках, снимали показания батометров щека к
щеке. И всё. В конце третьего курса Леся чертила карту в учебке. Рядом судачили
первокурсницы: мол, влюбился Цыпа в их подружку, носит ей цветы, а она их
демонстративно в окно выбрасывает и хохочет. Леся расстроилась больше за Цыплёнка,
чем за себя. Передала ему перед каникулами подбадривающие стихи, скорее дружеские,
чем любовные. Лишь на выпускном он ей ответил. Тогда пустили по рядам общие
фотографии, каждый писал на обороте, что хотел и кому хотел. И Цыплёнок написал ей
четыре косолапых стихотворных строчки: хвалил её, тепло прощался, просил писать
всегда «прекрасные стихи».

   Производственную практику Леся со Светой проходили на севере: работали
гидрохимиками на научном судне в Белом и Баренцевом морях, месяц провели на
островной станции, побывали на Соловецких  островах,   в  Архангельске, Мурманске,
Нарьян-Маре. И после техникума их распределили в Архангельск. Но Лесе глобально не
повезло: Светку оставили гидрохимиком на судне, а её заслали на островную
гидрометстанцию наблюдателем.

   Аэропорт для местной авиации находится на островке посреди Северной Двины. В
апреле туда добираются пешком по льду. У Леси – чемодан и две увесистых сумки.
Светлана провожала её, но и вдвоём передвигались медленно, ко времени отлёта
преодолели половину пути. У Светы тоже был первый рабочий день, опаздывать
невозможно с её принципиальностью, и она оставила Лесю одну посреди ледяной тропы.
Леся Светкин уход сочла предательством, взвыла, перетаскивая сумки волоком по льду.
Её выручили проходящие мимо лётчики. И на самолёт она успела – рейс задерживался. И
обида прошла после первого Светкиного письма.

   Уезжая с севера после отработки, Леся только о Светке и жалела. В Светиной комнате
она застала молодого человека. Светка сказала, знакомя:
   - Смотри, кого я привезла из рейса!
   Саша был штурманом их судна. Они со Светой подружились белыми ночами на
качающейся палубе. Естественно, Саша спросил в конце рейса, как и когда они встретятся
в городе. Светлана не в шутку рассердилась и обиделась:
   - У тебя уже были девушки. Я не буду одной из твоих девушек!
   Тогда Саша сделал ей предложение. Поженились они уже после Лесиного отъезда.
Когда родились дети, в море ходить стало невозможно. Света работала в управлении, а
Саша поступил в милицию, чтобы быть с семьёй.

IV

   Надо только склониться в бетонное кольцо и припасть губами к ледяной воде. И
переродишься: уйдут тревоги и заботы, бодрость и свежесть наполнят сердце. В ключике
возле садов, текущем из непостижимых глубин, растворены все соки Земли, все элементы
её недр. Это настоящая живая вода. В ней и солнце отражается по-особенному: ярко, но
мягко и мирно.

   Леся шла в сад к Оле, точнее, к Асеевым, ведь Оля замужем, дочке Машеньке почти два
годика. Едва устроилась Оля на завод после техникума, цеховые ребята ещё гадали, как
подступиться к ней, Алексей всех опередил. Он и постарше, и покрупнее – богатырь. Оле
всегда нравились большие и рыжеватые. Асеев работает в инструментальном хозяйстве,
это – высший пилотаж для сварщика. Приспособления, усовершенствования,
нестандартные вопросы – это к Асееву. Алексей – ходячая энциклопедия, несмолкаемый
рассказчик с неоспоримым здравым смыслом и чуть циничным юмором. Он добродушен
и щедр, лишён честолюбия, привержен к семье и удовольствиям земной жизни.

   Внезапная угроза Олиного замужества шокировала подруг. Иринка и Галя слали Лесе на
остров отчаянные письма. Может быть, боялись потерять любимую подружку? Алексея
они не переваривали: «Он ей не пара!». А кто ей пара? Редко родятся такие, как Оля: с
яркой красотой, ослепительным характером, счастливым даром общения, неисчерпаемым
зарядом братской любви. Что же ей, засохнуть в девках?

   Меры Оля не знала ни в чём, теперь жила ради мужа. Обмолвился Алексей, что любит
звёзды – она ему тут же дарит дорогой телескоп. Захотел ещё чего – возьми!
   Олин дед шутит:
   - Алёшке можно не умываться, Ольга оближет!

   Чуть ступила Леся на участок, Оля со смехом схватила её в охапку, закружила, увела в
летнюю кухню – кормить окрошкой, пирожками с луком и яйцом. Алексей полез в яму за
«необыкновенным» компотом.
   Леся сокрушалась:
   - Вот не умею так! Твоя бабушка готовила окрошку вёдрами, пироги – тазами, на всю
округу. Моя баба Аня бегала по знакомым с тортиками. На севере пока доберёшься до
станции, в каждой избе бьются за гостей, лишь бы к себе залучить, напоить – накормить
до отвала. А я – медведица.
   Оля смеялась:
   - Ты лопай, медвежонок наш белый, Алёха сам делал окрошку, обидится, если мало
съешь!
   - Традиция у вас – кормить насильно!
   Оля посмотрела чуть виновато:
   - Мне всё кажется, что ты там голодала.
   - Я же рассказывала... Там паёк: тушёнка, сгущёнка. Вы здесь этого не видите. И
начальник то уточек принесёт с охоты, то зайца подарит, то рыбки...
   Подоспел Алексей с компотом:
   - Да, Леся на своём веку полакомилась рыбкой! То на Чёрном море, то на Белом... Там
красную рыбу ловят?
   - Начальник приносил сёмгу, но редко.
   - В Архангельске много рыбы?
   - Зато в магазинах, кроме рыбы, ничего нет.
   - А на юге?
   - Я же не рыбачила. Когда на практике мы выходили за акваторию, девчонки только
показания приборов записывали и купались. И то недолго – течение сильное. А ребята
ловили на удочку камбалу – с блюдо величиной, и катранов.
   - Это кто?
   - Мини –акулы. Их чистить трудно – кожа, как наждак. Зато вместо костей хрящи и мясо
белое. Вечерами пировали в общаге. Даже не верится, что такую замечательную еду
можно добыть самим.
   - А песцы были на острове?
   - Нет, песцы севернее. Их там отпинывают от жилья, чтобы не расхищали припасы.
Волка я видела близко. Пошла на берег заметку сделать на уровнемере, а он бежит по
льду, не серый – чёрный. Я думала: собака. Зову: «Шарик!» Он от голоса замер, как
отскочит, как вчистит от меня! Я и поняла, что дикий зверь. Дядя Петя определял по
следам: волки к крыльцу подходят, отпрыгивают в сугроб, если свет мелькнёт. Один раз
нашёл в снегу полсобаки: волк с волчицей ночью гуляли, половину не доели, зарыли.
   Оля побледнела:
   - И тебя бы съели!
   - Если в фонарике сядет батарейка. Они боятся огня.

   Асеев принимал Олиных подруг радушно, считал общими гостями. Так и Олин дедушка
всякому кричал с порога:
   - Ба! Кто к нам пришёл!
   Будто всей семьёй только и делали, что ждали именно этого человека.

   Но когда Алексей полностью завладел беседой, Леся зевнула: ну неинтересен ей состав
войск Тамерлана! Ей бы посекретничать с Олей. Едва хозяина увёл сосед, Леся открыла
рот, но Оля её опередила:
   - И когда же наш бравый островитянин соблаговолит поступить к нам в цех?
   - Я же говорила: баба Уля хочет прописать меня к себе, а ей отказывают, мама хочет
устроить меня в лабораторию, пока нет места. А я не решила: и по вам скучаю, и по
морю...
   - Хватит с тебя морей! Ты нам нужна! Видела Галюню?
   - Ага! Она жениха выгнала, знаешь?
   - Великолепно! Её просто Бог упас! Интуиция, что ли: засомневалась наша Галочка в
будущем спутнике, уклонилась от подачи заявления. Он явился к ним ночью, настаивал,
скандалил. Они с бабушкой выпнули его в подъезд. К рассвету слышат шум под окном:
жених с пьяной дури кусты корчует голыми руками.
   - Жуть!
   - А Иринка вышла замуж.
   - Когда? И нас не позвала? За Ваню?
   - Нет, она божится, что Ваню разлюбила. За Громова, с которым встречалась в
институте.
   - Жаль. Она только Ваню и любила. Писала мне о нём с нежностью. Это Иринка-то!

   Иринка с Ваней подружилась, гостя у бабушки на каникулах. Сначала они лазали по
крышам, боролись и сажали друг другу синяки. Потом стали целоваться. Расцвести их
любви не дали. Как ни прятала Иринка Ванины письма, мать нашла, порвала их в клочья,
Иринку выпорола. Этим не ограничилось: Иринина бабушка затеяла войну против
Ваниной родни. Она врывалась к ним, позорила на улице, требуя оставить в покое её
драгоценную внучку. Ванька терпел, когда его обзывали хулиганом, нищеблудом,
нагулянным. Его мать рыдала и умоляла сына:
   - Отстань от Ирины! Тебе что, местных девок мало?

   Влюблённые больше не переписывались, Иринку не отпускали к бабушке. Иногда они
перезванивались украдкой, Ваня изредка приезжал в Тагил. Но и Ваню довели. Стараясь
забыть свою любовь, он выпивал, ухаживал напоказ за разными девчонками. Узнав,
взбешённая Ирина порвала с ним. Потом Ваня писал ей из армии, она его помнила... Да
видно, не судьба!

   Леся спросила:
   - Ирка больше не злится, что ты вышла замуж?
   - Мы вроде помирились, но она долго простить не могла, что Лёха выбрал не её.
   - Да что ты?!
   - Да –да! Знаешь ведь её трюки: отбить кого угодно у кого угодно. Когда Ирка на
практике была в ОТК, мне клялась, что любит Ваню, а глазки строила Алексею. Как-то
она мои ботинки зашвырнула на шкаф в душевой, а пока я лазала, Иринка увела Алёху в
столовую, сказала, что я не пойду.

   Вернувшийся Асеев спросил:
   - Ты рассказала Лесе про Вовочку?
   Оля оживилась:
   - О –о! Это незабываемо! Слушай, Лесь: в мою бригаду сварщиком приняли мальчика
Вовочку. Он с виду малость странноват, да с кем не бывает? На второй день его
деятельности заглядываю к нему в кабину и чувствую: мои волосы медленно встают по
стойке «смирно». Сварочник разобран под напряжением 380! Вовик в нём отвёрткой
ковыряется, мне заулыбался доверчиво:
   - Посмотри, я придумал, как его усовершенствовать!
   Я осторожно ток вырубила, отвела этого гения к нашему заму. Тот выслушал Вовочку,
велел сопроводить его на 25-й квартал. В психушке мальчика встретили с распростёртыми
объятиями – давно свой.

   - Видишь, кого принимают? – вмешался Алексей,- А нашли бы в кабине его обугленный
трупик – Оля отвечала бы!
   Оля помрачнела:
   - Лесь, я писала тебе, что погиб Наташкин муж?
   - Ты писала, что была на её свадьбе. Как погиб?
   Алёха объяснил:
   - На рыбалке весной. Рядом старик провалился под лёд, Димка бросился спасать, да зря
– утонули оба.
   - А как Наталья?
   - Ужасно,- сказала Оля и сразу переключилась,- Лесик, серьёзно: как насчёт завода?
Тебя там очень ждут! У нас одна молодёжь! Весело, все морды родные!
   - Может быть, я уеду. Если бы работать на судне, ходить в экспедиции! Я никогда бы
сюда не вернулась. А на острове надо жить семьёй. У меня в этом плане не получается...

V

   Остров расположен в устье Северной Двины, в двадцати километрах от Архангельска.
Островок вытянутый, песчаный, покрыт лесом. На острове два маяка – Черная башня и
Белая башня, музей на месте бывшего тут в интервенцию концлагеря, гидрометстанция на
южном конце острова и радиостанция – на северном. Станция считалась труднодоступной
– ближайший аэродром через пролив, в шестнадцати километрах. Туда летал из города
АН -12. Летом по выходным ходили теплоходы с туристами, из деревни приплывали на
лодках. Зимой на берег попадали по льду на снегоходе или на лыжах. Электричество на
станции было от дизеля и ветряка.
   Работникам полагался паёк на тридцать рублей в месяц, отпуск длиной в сорок девять
дней, зарплата шла в городе на сберкнижку. Дежурили по железнодорожному графику.
Наблюдения велись круглосуточно. Кроме обычных явлений погоды, наблюдали за
уровнем моря и солёностью воды. Зимой составляли ледовые карты, отмечали состояние
судоходного канала. В светлое время суток к обычным трёхчасовым срокам наблюдений
прибавлялись ежечасные – для аэропорта малой авиации в Архангельске. При внезапных
изменениях погоды передавали штормовое предупреждение.
   Информацию сообщали на радиостанцию по старинному телефону с ручкой. Весь
остров на одном проводе, различалось лишь количество звонков – поворотов ручки: один,
полтора, два... В служебке помещался внушительный книжный шкаф, Леся из него   не
выныривала. Избушка девочек стояла поодаль от станции, между маяком и музеем. За
музеем начинался лес. Недалеко было ходить за голубикой и маслятами. С Маринкой
Леся сдружилась, с Катей не получалось ни задушевности, ни раздоров. На острове
приходилось не только печи топить и носить воду, но и хлеб печь самим. На газовой
плите готовили, если не топилась печка. Зимой питьевой колодец так заметало, что в него
попадали через люк в крыше. Мылись и стирали растопленным снегом, в баню ходили на
станцию.
   У начальника с женой было крепкое хозяйство: огород, куры, овцы. Дядя Петя с тётей
Машей опекали девочек, как собственных детей, но требовали беспрекословного
подчинения. На начальнике труднодоступной станции огромная ответственность – как на
капитане корабля. Девушки заводили живность, но их свинушку покусали набежавшие с
Белой башни охотничьи собаки, свинка не толстела, болела. Все три крольчонка оказались
самочками, приплода никакого, пришлось их съесть.

   Влюбилась Леся сразу. Летом на острове был пост моряков – пограничников. Анвар
служил по второму году, был очень обходительным с девчатами. Изящный даже в чёрной
матросской робе, он мог бы играть индийского махараджу, лишь чалмы не хватало:
смуглое лицо, удивительно тонкие и чёткие черты, глубокие очи с загадочным разрезом.
Девушки приходили в часть из-за телевизора. Дядя Петя экономил дизельное топливо, и
телевизор на станции питался только от ветряка. При втором Лесином визите все пятеро
«стариков» собрались в красном уголке и напрямую предложили ей выбрать, с кем она
станет дружить. Она наотрез отказалась от всех, но краской на щеках выдала свою
симпатию. Анвар забегал к девчатам тайком от мичмана, клялся Лесе в любви. Она
понимала: какая там любовь, они почти незнакомы, даже разговора не получается, одни
поцелуи и объятия в сенях. Она исстрадалась: и строгой быть с Анваром не могла, и ни на
какой интим не соглашалась.

   Случилось так: к морякам из деревни приплыла компания парней и девушек. В соседнем
лесочке разложили костёр. Анвар позвал Лесю на пикник. Она отказалась: почему-то от
приглашения её охватил ужас. Но и дома металась, как на горячей сковородке. Через час
не выдержала, пошла –таки в лесок. Что там творилось! По лесу в художественном
беспорядке разбросаны тела, за кустами – хруст веток, шуршание и вскрики. Жутко
пьяный Анвар сидел у костра с уцелевшими товарищами. Один из деревенских ребят
подбежал к Лесе, поволок её к костру, крича:
   - Стакан даме!
   Восточные очи Анвара налились кровью, он бросился с кулаками на гостеприимного
парня. Леся повисла на Анваре, удерживая. Он с матом залепил ей оплеуху.

   Леся не помнила, как оказалась дома. К пощёчине она относилась по-мушкетёрски: или
драться насмерть, или застрелиться. Она опозорена, отвергнута, жить ей невозможно.
Останься тогда Леся одна хоть на полчасика – повесилась бы. Чувство к Анвару погасло –
не может Леся любить, если её бьют и ругают. Анвара скоро перевели в другую часть, и
никто не помнил о его пьяной выходке.
   Перемена климата, авитаминоз и потрясение вызвали у Леси что-то вроде цинги: пропал
аппетит, распухли дёсны, еле тёплая каша жгла, как раскалённая лава. Нахлынули
слабость и безразличие – всё бы лежала пластом.  Напрасно Маринка с Катей её
тормошили, заставляли есть и двигаться, отпаивали отваром хвои.

   Спас Лесю вернувшийся из отпуска Вадим – сильными витаминами, прописанными ему
самому (что-то неладно у него с центральной нервной системой). И заметно: издалека
слышно, как Вадька, идя от уровнемера, громко беседует сам с собой и размахивает
руками. Но и с Лесей он мог болтать сутками. Вадим постарше Леси на восемь лет, много
повидал, интересно рассказывал, верно судил обо всём. На юге оставалась у него невеста,
да что-то они не могли сговориться: ни она к нему не ехала, ни он к ней. Вадим безумно
любил природу, охоту, рыбалку. Без этого трудно мужчине выдержать на станции. Вадька
и жил-то на опушке леса в сторожке. Лечил он Лесю и прогулками – показывал ей остров.
Собственно, они с Вадимом не разлучались, даже вахту часто несли вместе. В плохую
погоду слушали транзистор, в хорошую бродили по лесу, на берегу заготавливали дрова
из брёвен, принесённых морем. Брёвнами устлана Северная Двина, специальные бригады
собирают их по берегам. Вадька распиливал брёвна бензопилой, Леся перетаскивала
чурбаки к дому.
   Катя, не любившая Вадима, не одобряла их дружбу. Сам Вадька удивлялся:
   - Дружим с тобой, Олеся, как два пацана!
   Лесе казалось: ни с кем в жизни ей не будет так тепло и безопасно. Она больше не
мечтала о любви – жизнь доказала ей свою прозаичность. Хороший человек расположен к
ней, она – к нему, они сходятся в мнениях и привычках, не способны поссориться. Часто
ли бывает такое? Чего же ей ещё?
   Тётя Маша смеялась:
   - Леся, про вас с Вадиком уже сплетничают. Сегодня меня попрекали:
   - Почему твой плохо смотрит за девками? Леська с Вадиком вдвоём шастают по лесам!
Добегаются! Принесёт она в подоле!
   Леся не стала объяснять, что принести в подоле от Вадьки – невероятное счастье для
неё. Она лишь спросила:
   - Кто это говорит?
   - Раиса с маяка.
   На Чёрной башне две семьи смотрителей. Раисе с мужем по сорок лет, Лида с Виктором
– помоложе, с двумя малышами. В музее только летом живут старики –смотрители. Вот и
всё их южное общество. Раиса–голос общественного мнения.
   Тётя Маша пренебрегла им:
   - Я ей говорю:
   - Это тебе надо прятаться с хахалем от мужа! А им-то куда бегать? Захотят – запрут
дверь в служебке, и айда!

   Леся порадовалась сплетням. И Вадим всё чаще говорил, как он устал от
неприкаянности, как хочет тепла и покоя. Неужели они будут вместе уже не как друзья?

   Зимним вечером Леся убежала к Вадьке сквозь воющую вьюгу. Они долго сидели в
темноте у открытой печки, любуясь на огненные пейзажи. Потом Леся засобиралась,
Вадька её удерживал. Отбирая полушубок, он вдруг обнял её и увёл на кровать. Они
целовались, но по сердцу Леси пробежал холодок: хоть бы слово он сказал! Она
отстранялась, но не смогла бы противиться дольше... Бешеный стук прервал их поцелуи.
Леся схватилась за пуговицы уже расстёгнутой им кофточки. Вадим медленно подошёл к
двери, откинул крючок. С ружьём стоял в проёме заснеженный дядя Петя.

   Заговорил он не сердито:
   - Предупреждай, Леся, куда ночью уходишь! Потеряли тебя: дома нету, на дворе –
метель, мороз!
   Лесин голос задрожал:
   - Кому я понадобилась ночью?!
Начальник шагнул к Вадиму, произнёс вполголоса:
   - Распишись, тогда хоть не слезайте друг с друга! Мне надоело перед родителями
краснеть за девок!
   Вадим промолчал. Оскорблённая Леся схватила полушубок, выскочила в сени. Там,
прижавшись к стене, злорадно ухмылялась растрёпанная Раиса.

   По слухам, Раиса путалась с каждым заезжим, с моряками... Мужу плеснут водки, он и
спит непробудно. Леся охотно верила сплетням про Райку и мичмана, от которого сама
защищалась сковородкой. Про Вадима не верила. И зря. Вот почему так задевали Раису их
лесные экскурсии! Она давно шпионит за ними, теперь взбаламутила и начальника – лишь
бы помешать!

   После позорного спектакля при каждой вольной шутке Вадима Лесе мерещилась Райка.
Фантазия рисовала ей невыносимые подробности его близости с несвежей, чужой ему
женщиной. Все окрестные мужики, здоровые и заразные, сношались с Раисой, Раиса спит
с Вадимом, и если Леся отдастся Вадьке, она вступит в интимную связь с половиной
Архангельской области. Это вместо желанного замужества, пусть бы и незаконного.

VI

   Утром потянуло с коксохима. Тучи прижали к земле химическую дымку. Как говаривала
покойная баба Аня: «Пахнет фенольчиком и нафталинчиком». Леся увядала без солнца. С
тучами ложился на сердце гнёт, гасил жизнерадостные мысли, выпускал из-под спуда
тоску.

   Они с мамой шли по набережной. Раньше здесь стоял старый дом, где мама провела
полжизни. Леся мало помнила, но из роддома её принесли именно сюда. Ничего
памятного не осталось от улицы, лишь два тополиных великана со вросшей между
стволов скамейкой. Родители Леси сутками пропадали на комбинате, особенно отец. Леся
росла при бабе Ане и её сёстрах, сейчас в живых из бабушек одна баба Уля.

  Чудом отзывчивости, откровенности и обаяния была покойная баба Аня. Из лаборатории у неё ворох грамот, а домашней работой и внешним видом она пренебрегала.  Сколет волосы кое-как, натянет перекрученный чулок и уйдёт проведывать больную соседку или гулять с внучкой. И все очарованы: мужчины ей писали письма и делали предложения до
шестидесяти лет. Дедушка умер в войну, баба Аня вдовела, но любила танцевать, пела
чудесные романсы и показывала Лесе:
   - Вот здесь твой дедушка подарил мне большущую охапку сирени!

   Сколько удивительных бабушкиных рассказов связано со старинными кварталами
города, с чугунными решётками Горбатого мостика над заводом, поставленном при
Демидове, с еле заметными холмиками кладбища у бывшего монастыря, где из куполов
растут молоденькие берёзки. Бабушка всегда переживала, что в городе, имевшем до
революции девять церквей, сейчас действовала только одна, тёмная и тесная, затёртая
между современными коробками –девятиэтажками.

   Мама резко остановилась и закричала:
   - Да провались они с машинами!
   Автомобиль был припаркован по-русски: посреди дорожки, слева – лужа, справа –
бурьян по плечи. Пролезай как знаешь!
   Леся часто вслух шипит от ярости: бесят бесконечные потоки транспорта, машины,
ездящие по дворам вдоль и поперёк или поставленные на единственной пешеходной
тропинке впритык к сугробам. Бесят и люди, загораживающие проход, или идущие по
пятам неотрывно. Почему-то первая догадка про незнакомцев всегда негативная, в
осуждение им. Лишь потом стараешься их оправдать и понять, если можно.

   Как ни бейся с фамильной раздражительностью, эта порча непобедима. Баба Аня тоже
вспыхивала по пустякам, но она обижалась и плакала, Леся с мамой злятся и орут. Это их
первая, невольная реакция на испуг или оскорбление. Воспоминания о гадкой
несдержанности отравляют совесть Леси. И самое жуткое: в последний год своей жизни
баба Аня потеряла сон и аппетит, капризничала, будила близких по ночам. Мама
заставляла бабу Аню одеваться, гулять, кормила с ложечки. Лесе досталось немного ухода
за бабушкой – только в отпуске. И то она запсиховала: торопя однажды бабу Аню с
одеванием, она в нетерпении толкнула бабушку в спину, почти ударила. Через две недели
у бабы Ани случился инсульт, и вскоре она умерла. Бабушка не сердилась на Леси и
минуты, пока была жива, а в мире духов и подавно не злятся. Но Леся себя не прощала.

   Мама долго колотила в ворота. Дом построил прадед, отец бабушек. Он был лесничим.
Когда баба Аня была маленькой, он брал её в лес, показывал лесные уголки и говорил:
   - Смотри, Нюрашка! Бывают человеческие сады, а это – Божий сад!

  Огород бабы Ули всегда был общим для всех сестёр, сейчас Лесины родители
пользуются половиной грядок. Вся тяжёлая работа на другой половине тоже на них – для
бабы Ули, она сама уже не может.

   Баба Уля никогда не выходила замуж, считая, что любовь – это рабство. Она очень верующая, переписывается с монахами. Всю жизнь она проработала санитаркой, в войну была в армии на Дальнем Востоке. Там она ничего не видела от слёз – ведь её оторвали от родного дома. Она необыкновенно привязана к дому.
   Ещё маленькой она идёт утром мимо собачьей будки и завидует псу:
   - Какой ты счастливый, Полкан! Тебе в школу идти не надо!

   Трудно достучаться до бабы Ули, слышит она плохо. Как многие одинокие, с возрастом
она стала бояться грабителей. По углам дома мерещатся ей притаившиеся фигуры, вещи
то пропадают, то опять находятся. Теперь её окна обмотаны проволокой, в сенях –
баррикады и самодельные ловушки. Леся, работая в огороде, старалась лишний раз не
заходить в опасный дом.
   Но сейчас урожай убран. Они пришли в гости. Наконец, баба Уля их впустила, провела по    стеночке    мимо    травмирующих    капканов    и    угощала    чаем,    умоляя   Лесю «не возвращаться в путешествия» :
   - Лесенька, птичка! Вот я видела в этом ящике (имелся в виду соседский телевизор) :
матросы, эти черти полосатые, покидали в глубокий океан всех своих начальников и даже
батюшку! Куда же ты рвёшься, птичка, что же тебе дома не живётся?!
   Мама кивала, смеясь.
   Леся оправдывалась:
   - Я на острове жила. Там все свои, бояться некого. Я вечером вдоль всего острова шла и
никого страшного не встретила.
- А вдруг приплывут бандиты? Вдруг белые медведи придут?
   - Нет там бандитов, одни рыбаки и сплавщики. И белых медведей нет.
   - А какие там звери?
   - Утки, зайцы, лисы... Я однажды сидела белой ночью на бревне у моря. У берега поляна
голубики, а дальше низкорослые берёзки, искривлённые от сильных ветров. Выходит из-
за берёзок крупный, яркий, изящный лис. Идет в мою сторону, лапки ставит осторожно,
наверно, караулит мышей. Я ему: «Кис-кис!» Ух, его подбросило! Замер на миг, потом
удрал со всех ног.
   - Красиво! – прошептала баба Уля, - Но, поди, там и змей полно?
   - Змей и на Урале много. Змеи сами ни на кого не бросятся. Со мной змея благородно
поступила: наклоняюсь к кусту за черникой, а из куста – шипение. Я её не видела, кусай
меня, сколько хочешь. А она пожалела – предупредила. Я змей уважаю с тех пор. А какие
они красавицы! Летом иду по песчаной дорожке босиком, сандалии в руке. Из травы змея
выскальзывает, ползёт параллельно мне. Я не дышу, иду плавно, разглядываю: она
бежевая, а узор более тёмный, коричневый, ромбами. Потом она опять ушла в траву.

   Прописать Лесю в старый дом не удалось. Мама и баба Уля расстраивались, но Леся
ожила: наконец-то свобода действий!

VII

   По капризу судьбы Леся оформлялась на завод, когда Оля сидела на больничном с
дочкой. Не к кому обратиться с вопросами. Завод казался грозным: крепость с двойной
охраной, особыми законами и обычаями, целый городок со скрежетом, визгом и воем
чудовищных установок. Снаряды здесь не переставали делать с войны. В отделе кадров с
поступающих брали подписку о неразглашении.
   На каникулах Леся уже проникала сюда: они с Олей мыли посуду в цеховой столовой. Воспоминания не бодрили: мрачные помещения старых цехов, хрустящая под подошвами стружка, закопчённые фигуры обедающих... Волшебством промелькнуло одно случайное впечатление: главная проходная среди могучих тополей, молодых лип и юных яблонь. Целый парк листвы, бушующий на ветру и сверкающий на солнце – как море.

   Оля радовалась, как большой ребёнок – подействовали её уговоры. Леся и Галя сидели
на диване в сумерках Олиной квартиры. Асеев смотрел телевизор, Оля рассказывала:
   - Машуня у нас прекрасно поняла, для чего предназначен будильник. Она спрашивала о
нём раньше, я ей объяснила:
   - Будильник утром будит людей.
   Машенька проснулась пораньше, видит: мама спит. Взяла будильник и хлобысть меня
по голове!
   Галя засмеялась:
   - Как мило! Маму будят будильником!
   - Логично, правда? – улыбалась Оля, - Но очень больно!

   Посмотревшая в сторону балкона Леся оцепенела: что-то шевелилось за стеклом.
Галюня вскрикнула: в балконную дверь зацарапались снаружи. Оля привычно распахнула
балкон. Через комнату беззвучно прошли в прихожую парень и девушка.
   - Анжелка и Влад опять забыли ключи. Пошли через нас, - прокомментировала Оля.
Галюся выдохнула:
   - Инфаркт заработаешь! А у Леськи нервы железные – не пискнула.
   - Я же – тормоз, въезжаю не быстро. Моя замедленная реакция меня спасает. Это мозг
обороняется – не сразу верит глазам. Но со мной такое не впервые. Мы в общаге жили в
угловой комнате. Сначала –то не знали, что лазают через нас, раздеваемся вечером, и
вдруг в окне – чья-то рожа! Визг стоял!
   И дома был случай: тёмным вечером выглядываю в кухонное окно – а на карнизе под
окном появились кисти рук, потом поднялось лицо с невменяемо пьяными глазами. Этот
одичавший стал карабкаться по балконам легко, как паук. Потом сверху донеслись крики,
грохот из подъезда – его спустили с лестницы.
   - Весело в Тагиле, Леся! – пошутила Галя, - Не то что на необитаемом острове!
   - Зря ты так, там тоже не скучно – то рыбаки, то охотники, то гости из деревни или с
северной радиостанции. Туристы –лыжники из города придут, разместим их во всех
банях, в заброшенных избушках, они нас угощают, мы – их, поём под гитару всю ночь. И
природа там с приколами: не так страшен мороз, как ветер. На дороге – переметаемые
сугробы, то идёшь по утоптанному, то вязнешь по пояс. Просишь у начальника батарейку
вместо севшей, а он в ответ:
   - Вы, девки, должны пятками чуять дорогу!
   Оля перебила:
   - Я так и не поняла: на какой конвейер тебя поставили? Какие там детали?
   Леся, как могла, описала расположение конвейера и детали.
   - Вот паразиты! – возмутилась Оля,- Туда не соглашается никто! Ладно, перетянем тебя
на механику!
   Галюся сообщила:
   - Звонила Иринка, я её от всех нас поздравила со свадьбой. Кстати, Дмитриева, мы с
тобой в отстающих. Ирка младше на два года. Нам-то давно пора.
   - Да ведь не закажешь! Влюбиться, да взаимно, да чтобы где-то щёлкнуло...
   - Судьба щёлкнет пальцами? – переспросила Оля.
   Галя заявила:
   - Ничего не знаю. У меня по плану после института – замужество.
   - Леське легче подобрать пару, чем нам с нашим ростом, - заметила Оля.
   - Да отстаньте, никого не надо, - отмахнулась Леся, - Не чета нам женщины всю жизнь
одни...
   - Ты глубоко неправа, Дмитриева! – не одобрила Галя.
   Она пребывала в замешательстве: срывался жизненный план из-за отсутствия серьёзного кандидата. Постоянно возвращаясь к больной теме, Галя просила Олю не забывать о подходящем женихе для неё.
   Плохо,   что   эти   сетования   улавливал   Асеев.   Он   их   толковал   с   мужской прямолинейностью: Галюся хочет мужика. Лесю коробило, что Алексей «греет уши»
возле них, по Олиному выражению. Чего мужчине слушать баб? А он слушал,
критиковал, советовал, высмеивал. Поэтому Лесе полегчало, когда они перешли в
спальню, подальше от хозяина.
   - Ой, девочки! – вспомнила Леся, - Мне мама сегодня рассказывала о соседках и
говорит:
   - Это та баба, что тебя по ногам хлестала.
   А я глаза вытаращила, забыла совсем...
   - Кто тебя хлестал?
   - Прошлым летом в отпуске я паслась в детском садике, там ирга растёт прямо сквозь
забор, через проулок от соседнего дома. Ем иргу, в посторонние шумы не вслушиваюсь...
   - Ещё бы, с голодного-то острова...
   - На острове черника и голубика, ирги нету. Вроде кто кричал с балкона, я не приняла на
свой счёт. И вдруг кто-то хлесть меня по руке вицей! Оглядываюсь – старуха озлобленно
шипит:
   - Ты что, слов не понимаешь?!
   Оказывается, она эту иргу посадила. Сама не собирает ягод, но её жаба давит, если кто-
нибудь съест!
   Галя набычилась:
   - Засохнет у неё ирга!
   - Как смоковница в библии?
   Оля вздохнула:
   - Господи, какое счастье, что в нас нет жадности!
   - Это тоже из библии, так нельзя, так фарисей молился. А на юге инжир растёт посреди
города. Во дворе техникума – шелковица, мы на неё влезали и объедались.
   - Какая она? – спросила Оля мечтательно.
   - Как малина, но крупней и чёрная.
   - Инжир мы только сушёный пробовали, - пожалела себя Галюня.
   - Это фиговое дерево. У него листья – как огромные ладони, а ветки гибкие, как у ивы.
Меня как-то в шторм инжир по лицу хлестнул, как пощёчину дал. Однажды мы со
Светкой шли по горной улице мимо домиков, из-за заборов свешиваются инжирные ветки.
Мы щиплем по там, по сям. Хозяйка кричит:
   - Идите сюда, девочки!
   Мы струсили: ругать будет, стыдно, ведь здоровые кобылы... А она запустила нас в сад,
чтобы мы с её дерева поели. Спросила:
   - Вы учитесь, наверно?
   И на будущее приглашала.

   Угощая подруг чаем, Оля начала:
   - У свекрови сестра переезжает, попросила помочь. Несу это я четыре сумки хрусталя...
   Галя вмешалась:
   - Где был Асеев?
   - На работе. Тащу хрусталь, с той стороны улицы два молодых человека долго
наблюдали за мной, потом перешли, помогли. Несут хрусталь, очень культурно
расспрашивают. Потом сознались:
   - Мы из милиции.
   Я поняла, что они подумали...
   - Что ты квартиру грабанула?
   - Ну да, я им так и сказала, мы поржали. Но это ещё не всё. Через день несу я диванчик...
   - Как ты умудрилась нести диванчик?
   - Я его несла на голове и спине, как черепаха, поэтому вокруг не смотрела. Мне кричат:
   - Женщина! Женщина с диваном на голове! Стойте!
   Я из-под дивана, как из панциря, выглядываю: а это те же ребята! Мы с ними чуть не
упали со смеху. И опять они проводили, донесли диван, а меня всё обзывали улиткой, что
я тяжести таскаю больше себя.

   Это Олина черта: не знать предела своим физическим возможностям и гордиться этим.

   Галюся вернулась к тревожащей теме:
   - Ты теперь, Дмитриева, в новом коллективе. Не зевай! Попадутся ценные кадры –
забивай и для себя, и для меня!
   Тут Оля помрачнела, словно заново оценив ситуацию при её приближении:
   - Леська, умоляю тебя – не влюбляйся!
   - Вот те на! Ты так расхваливаешь ваших ребят!
   - Выбирай любого, гуляй с кем угодно, хоть по очереди, хоть разом... Но не влюбляйся –
не поймут, посмеются!
   - Ладно, я выберу и рожу себе детёныша, - пообещала Леся.
   Галя ужаснулась:
   - Спятила ты! Выйдешь замуж, тогда родишь. Рожать для себя можно после тридцати.

VIII

    И чего Оля ополчилась на мойку? Работа как работа: несложная, чисто автоматическая,
без риска нагнать брака. Голова свободна для мыслей и стихов. Детали тяжёлые – но Лесе
всё равно привыкать, ведь на острове она работала не физически, там больше напрягали
условия жизни. Конечно, на мойке грязно. Говорят, Оксана, работавшая здесь до Леси, в
конце смены даже живот оттирала бензином. Но в цехе все чумазые. На пескоструе чем
только не обматываются, вот где пригодилась бы чадра! Маляры и респираторы носят, и
поверх халата натягивают на руку чулок, после смены замачивают его в ведре с
растворителем. И сами в растворителе только что не купаются.

   До сих пор Леся справлялась, но сегодня отстала: она ещё вытирала детали перед сдачей
контролёру, а по конвейеру уже пошли пустые крючки. Подошли маляры двух ближних
кабин. Одна спросила раздражённо:
   - Ты из деревни приехала?
   - Из какой деревни? – удивилась Леся. Видимо, так был воспринят бригадой её остров.
Вторая малярша придирчиво распорядилась:
   - Пора пошустрей ворочаться, мы не собираемся терять заработок из-за твоей лени!
   Леся знала: её задача – насытить конвейер, но ещё не понимала, что скорость работы к
концу месяца возрастает до невозможной. Она вспыхнула от стыда и обиды, на краешке
удерживая слёзы...

   И тут на участок вошёл... Илья Плотников! Больше Леся не замечала, что происходит
кругом. Пусть бы поколотили её маляры! Руки тёрли детали, глаза пристыли к нему.
Кажется, он тоже узнал её – замер на месте, уставившись. Его кто-то догнал, о чём-то
спросил, увёл с участка.
   Лесина хандра вмиг сменилась весёлым азартом: «Я не справлюсь с примитивным
трудом?! Эту работу самая тупая обезьяна освоит после пары дрессировок!»

   Когда они в каникулы мыли посуду, Леся тоже не успевала – не хватало тарелок. Тогда
она села и рассчитала все свои действия. И сейчас продумает по секундам каждое
движение: куда сделать шаг, куда девать руку... Она поставит свою работу, как хореограф
ставит танец.
   Лесин мастер Виктор Купцов заскочил в мойку с непонятным любопытством во взгляде,
отвлёк Лесю от расчётов пустяковым вопросом. Купцову за тридцать, он среднего роста, крепенький, как гриб, в очках. Витя немного вертляв и с работницами грубоват. Но с
ними, пожалуй, нельзя иначе. Наслушалась Леся в пятницу, в каких выражениях, с какой
пеной у рта маляры торговались с мастером насчёт выходных. За три часа сверхурочных
платили пятёрку, за выходной – от десяти до двадцати пяти рублей. Маляры зарабатывали
около трёхсот пятидесяти, и треть зарплаты – халтура. Ладно бы они просто рядились:
   - В субботу выйдем за пятнадцать, в воскресенье – за двадцать!
   Но ведь любой мужик –ругатель позавидует забористости их изощрённого мата! И в тех
же словах шутили после ухода мастера: мол, пора начальству для нас поставить кровати,
всё равно не ночуем дома, да прикрепить к каждой мужичка! С хохотом они распределяли
имевшийся мужской контингент. Так Леся узнала имена мастеров, наладчиков и
транспортных. Упоминался тогда и «этот хрен Илья» (или как-то похуже).

   Оля прибежала после обеда. Леся отдыхала: конвейер стоял, и контролёр запретила
намывать много. По технологии детали после мойки должны лежать не более трёх часов.
Поэтому Леся могла уйти с Олей куда угодно. По дороге выяснилось, что Купцов спросил
сегодня:
   - Где же твоя знаменитая подруга, о которой ты нам все уши прожужжала?
   Оля ответила:
   - А кто у тебя на мойке?
   Купцов сразу побежал оценивать Лесю.
   В конторке мастеров дверь распахнута, полно народа, шумит и бурлит жизнь.
   Оля громко представила:
   - Это Леся, моя старинная, лучшая и самая замечательная подруга! Она теперь с нами!
   Отреагировали сдержанно: кто хмыкнул, кто кивнул, а кто и за руку познакомился с
Лесей.
   Оля перечислила присутствующих:
   - Витю ты уже знаешь, Илью, я думаю, узнаёшь. Юра Шувалов – начальник участка,
Лёня Воронец – транспортировщик, Серёжа Касьянов – наладчик, а Серёжа Ткаченко –
мой коллега, мастер с механики.
   Вся эта братия наслаждалась беседой Купцова со слесарем.
   Виктор увещевал:
   - Боря, ну зачем ты выпил клей?
   Боря вяло оправдывался и наконец пообещал впредь не пить клея. Тогда Борю
отпустили, дверь закрыли. На столе возникли стаканы и банка с техническим спиртом.
Леся раньше спирт не пробовала, да и развели его ребята на свой вкус, она закашлялась от
глоточка. Ольга тоже глотнула чуть-чуть.
   Витя Купцов выпил с тостом:
   - Чтобы к нам в цех устраивалось побольше молодых женщин!
   Сергей Ткаченко толкнул в бок Лёню Воронца:
   - Присоединяемся к тосту?
   Воронец выпил и зашагал к выходу:
   - Никаких женщин в цехе не вижу, одни бабы!
   Лёня покинул территорию под насмешливое напутствие Плотникова:
   - Удачи в любви!
   Оля состроила гримаску:
   - Минуточку, джентльмены! Я не поняла: это хамство или как?
   - Зато мы всех любим! – сиял Витя, - Плотникова исключаем, он интересуется только
техпроцессом. За остальных скажу смело: любой обалдеет от радости, если ты, Олечка,
или твоя подружка глаз положат на него!

   Леся покосилась на сидящего рядом Плотика. Он привалился к рифлёной перегородке,
иронически улыбаясь, а когда его имя упомянули, быстро взглянул на Лесю. И Леся
поняла: как ни старался Купцов опорочить конкурента, бездушного технаря, Плотик про
себя не очень-то согласен с отстранением от Леси. А для неё публичное исключение
человека из бабников – высшая рекомендация.
   Юра Шувалов хлопнул Плотика по плечу:
   - Идём! (повернувшись к Купцову) А ты догонишь нас (взгляд на часы) через десять
минут.
   Виктор отхлебнул из стакана:
   - Нет, интересно: кого же она выбрала из нас, а, Серёга?
   - Что, кроме вас, больше людей нет?! – возмутилась Леся.
   А Сергей Касьянов, к которому обращался Купцов, ответил:
   - Я бы на твоём месте опасался ревности жены!

   Кого бы выбрала Леся, если бы не Плотик? Разумеется, Юру Шувалова! Высокий
черноволосый красавец с библейскими глазами, насмешливый и галантный. Уж до того он
широко улыбается, заигрывая с молоденькими работницами! Ему приписывают полцеха
любовниц. Просто Дон Жуан!

   - Брехня! – отрезала Ольга, уводя Лесю к себе на механику, - Для Юрки в мире одна
женщина – его жена. А Плотникова узнала ты?
   Леся уставилась на подругу:
   - Неужели и ты спросишь, кого я выбираю?
   - Понятно. Ты и раньше... А ты заметила, как Илья усмехнулся, когда Купцов его
сбрасывал со счетов? О Плотникове по цеху молва, что зарылся в механизмах, не пьёт -не
курит, баб не окучивает – не от мира сего. А я знаю: была у него в цехе девушка,
контролёр, рассчиталась недавно.
   - Он – мастер?
   - Да, после УПИ. В технологии разбирается, как никто. А по душе – как был пацан, так и
остался, самое главное – дружба.

IX

   Вскоре Оля сообщила:
   - Вечером Купцов при всех бился об заклад на тебя:
   - Не пройдёт и месяца, она будет моя! Не будь я мужчиной!
   - Он ведь женат?
   - Женат, и жена в цехе, но они гуляют наперегонки.
   - А я поняла, почему ты мне влюбляться не велела. Страшная разнузданность тут насчёт
женского пола!
   - Неудивительно. Одна молодёжь –холостёжь, на работе день и ночь, практически
безвылазно в цехе. Спирт льётся рекой. Почти все детали по технологии протираются
спиртом, и на трафареты, на клейма выдают...
   - Не защищай. Они любят женщин, как я – конфеты, как ты – мороженое. Чем «Белочка»
милее «Каракума», или пломбир – шоколадного?
   - Есть разница...
   - Небольшая. Я в жизни не наблюдала подобного скотства!

   Не одна Леся так считала. Пожилая бригадирша пошла искать в сумерках возле цеха
работницу – и прибежала назад с ошалевшими глазами:
   - Век живу, а таких поз не видывала!
   Ночью после перерыва включили конвейер на укупорке – и выехала на всеобщее
обозрение парочка в разгаре процесса.
   Молодой начальник цеха Андрей Луганский зарекался, выскочив из конторки над
гальваникой:
   - Сроду не пойду туда во вторую смену!
   Тоже затесался не вовремя.
   Тот же Андрей Егорович со вкусом живописал на оперативке:
   - Звонок по телефону. Муж сварщицы с участка Асеевой (не буду обнародовать
фамилию) аж клокочет от негодования:
   - Да что же такое! Да что это за безобразие! Жена дома совсем не появляется, все ночи
работает у вас!
   А я ему, не подумав, выложил правду:
   - Вы знаете, этот участок уже полгода не оставался в ночь.
   Бедный мужик и заглох сразу. Если его инфаркт тяпнул, то я виноват!

   К Лесе не клеился только ленивый. И ни один даже имени своего не назвал, не
расспросил её ни о чём, не пригласил в кино или в парк. Одно предложение: выпить
вместе. Особо назойливый кавалер, обременённый двумя многочисленными семьями –
бывшей и теперешней, увязывался за Лесей после смены и даже приходил к ней домой.
Леся глянула в глазок и попросила маму соврать, что её дома нет. Остальных ухажёров
игнорировать было легче. Но не Купцова. Этот вёл себя по-хозяйски. После публичной
ставки на неё, как на беговую лошадь, Лесю обуяло чувство противоречия: хоть с кем,
только не с Купцовым! Оскорбительно, когда тебя равняют со стаканом спирта! Темп в
работе берётся на пределе сил, а тут ещё непосредственный начальник вменяет ей в
обязанность секс –услуги. Как будто она – крепостная, преследуемая барином.

   Однажды, ближе к полуночи, Леся закончила работу и сидела на столе контролёра,
болтая ногами. Витя Купцов потоптался у конвейера, пересчитал детали и позвал её с
собой – расписаться в ведомости. Леся пошла охотно: в конторке мог быть Плотик. Он
сегодня появился с семи часов. С ним не угадаешь: в какую он смену и кого замещает на
сей раз. Но Виктор повёл Лесю по железной лесенке на галерею, высоко опоясывающую
участок, открыл металлическую дверь. Это одна из многочисленных кладовых – у входа
стол и два стула, на ящиках с деталями – листы картона да пара ватников, на столе –
стакан спирта и банка с водой. Все условия! Но Леся не боялась: если бы отвечающий за
неё головой мастер применил насилие – вот был бы анекдот всех времён и народов! Спирт
она пригубила, составив компанию Вите.
   Остаток спирта Виктор отлил в банку:
   - Это товарищу!
   Леся готовилась к отпору: Купцов на людях –то норовит её обнять или подержать за
руку. Но нет: Витя мило шутил, болтал о дочке, о тёще... По первому слову Леси отвёл её
к табельной и выдал пропуск.

   Уже потом с подсказкой Оли она вникла в суть невинных посиделок. Это показательные
выступления. Купцова задразнили Лесей, и особенно – Плотников:
   - Месяц на исходе, а что-то Леся не твоя. Ты ж клялся – мужчиной не будешь. Как
осуществим: уйдёшь в скиты или позвать хирурга?
   С Шуваловым Леся кокетничала напропалую. Так приятно и безобидно: красавец –
начальник подмигивает, осыпает похвалами, похлопывает по плечу – и без алчного блеска
в глазах.
   Уламывает Лесю поработать в воскресенье, а она артачится:
   - У меня стимула нет! (Плотика не будет, и ей выходить нет смысла.)
   Юра улыбается:
   - Ну как же! Ведь я буду с тобой!
   - Это для меня не стимул!

   Впрочем, теперь Леся разделяла Олины восторги. Она полюбила этот гудящий улей,
этот кипящий муравейник. Проходная отделяла заводчан от прочего населения, работа на
оборонку придавала значимости, ведь тыл на Урале остаётся военным.

   Прелесть и суть коллектива – в равенстве. Здесь попадаются чудаки, всеми
осмеиваемые, но отверженных нет. Даже злыдни заступятся из солидарности, многие
посочувствуют и помогут. Удивительно и обращение друг к другу на «ты», как в семье.
Техничка –пенсионерка называет начальника цеха «Андрюшенька», а он её «Маша».

   Однажды у Леси в пионерлагере подобрался дружный отряд, и они дежурили по
столовой – выстроились цепочкой, со смехом передавая из рук в руки посуду. Леся видела
в этом единстве модель счастья. И в цехе то же самое: в горячке изнурительного труда
можно посмеяться с товарищами, с Олей перекинуться словцом, а с Плотиком–взглядом...

X

   Сосед познакомил Галю со Славой Уголевым. Уголев – диспетчер на железной дороге,
разведённый, жена от него сбежала на Кавказ. Будучи художницей и эстеткой, Галюся с
первого взгляда признала в Славе посла татаро-монгольской орды, абсолютно
неприемлемого для неё, но со второго призадумалась: и русский он, хотя и смугловат, и
подходящего роста, и фигуру великолепную накачал себе сам, и привычек вредных не
имеет – одни полезные: культуризм, лыжи, музыка. На заре юности Уголев пел в
известном ансамбле и сочинял песни. Его комнатка заставлена ухоженными аквариумами
с крупными рыбами.
   Как и Галя, Слава Уголев считал женитьбу неотложным мероприятием, поэтому сговорились они быстро. Родители Гали сразу невзлюбили жениха: Уголев отметал вежливость, как слабость  и  предрассудок, открыто и грубо выражал неуважение к окружающим, считая доблестью «сказать дебилам, что они дебилы». Тагил он именовал дырой и сокрушался: как это его занесло сюда?
   Появление жениха усилило Галины переживания о внешности. Она твердила, что
слишком толстая, хотя Оля была гораздо крупней и гордилась сильной фигурой. Слушая
Галюнины сетования, Леся проклинала злополучную сказку «Три толстяка». Желая
изобразить жадность буржуев, всех полных поголовно объявили лодырями и обжорами. А
на Руси испокон веку дородные люди считались здоровыми и цветущими.

   - Моя беда не в том, что я толстая, - начинала Леся.
   - Ты не толстая! – возражали в голос Галя и Оля.
   - Не в этом дело: у меня фигура утрированная, карикатурная. Первобытные так лепили
богинь плодородия: бёдра вдвое шире талии, груди не помещаются на грудной клетке.
Заслоняют меня мои формы. Женщины способны понять, что я – неглупая, честная,
добросовестная. А мужчины воспринимают инстинктом: вошло тело. Им сразу ясно, что и
как делать с этим телом. И вдруг – о ужас! Тело разевает рот и выражает своё мнение,
свою волю! Для них это не просто разочарование – им это отвратительно!

   Галюня смотрела на вещи глубже. Малейшее аллергическое покраснение выбивало её из
колеи. Перед зеркальцем с пятикратным увеличением она замазывала погрешности слоем
тонального крема. Заглянув в волшебное зеркало, Леся увидела, как её лицо превращается
в тыкву, и вспомнила Гулливера, замечающего в стране великанов волосы и рытвины на
королевском лице.
   Оля хохотала:
   - Галюнь, купи микроскоп!
   Нелестное замечание    или    почудившийся   иронический  взгляд   ввергали   Галю   в
депрессию.
   Напрасно внушала ей Оля:
   - Кому мы нужны – нас в бинокль изучать? Народ озабочен своими делами. Хоть
клоуном оденься, мало кто заметит. А если посмеются, так пусть: развеселить добрых
людей не вредно. Я, например, тебя воспринимаю целиком, не кусками: вот пришла Галя,
подружка моя. Вскочил у тебя сегодня прыщ или нет – кому какое дело?

   С поступлением на завод и Леся забеспокоилась о внешнем виде. Перед Ильёй хотелось
быть красивой, но не удавалось выглядеть даже опрятно. Редкое зрелище представляет
она в промасленном халате, огромных резиновых перчатках, с мокрой губкой наперевес, с
искажённым от напряжения лицом. Ванны бензина влияли и на здоровье. Аппетит пропал
напрочь. По ночам Леся долго ворочалась, укладывая распухшие, гудящие руки. Часто
она просыпалась с оцепеневшим телом от непереносимо причудливых кошмаров. По
животу под клеёнчатым фартуком пошла потница, вокруг носа выступила аллергия.
Тональный крем её не скрывал, пришлось лечить мазью.
   Тётя Тоня, работавшая с клеем вблизи мойки, объясняла Лесе:
   - Известное дело – оборонка! Напишут в технологии: «Изделие №5 промыть раствором
№6». А что за изделие, что за раствор – военная тайна. Кто проверит? Может, этот раствор
без противогаза и нюхать-то нельзя, может, от него через месяц вся шерсть с тела опадёт и
рога вырастут!

   На мойке не шло вредного стажа, не то что у маляров, работавших в двух шагах с
нитроэмалью. Когда ломалась вентиляция, светлые волосы Леси, заботливо вымытые
накануне, приобретали красный или защитный оттенок. Тогда её торжественно вели
предъявить мастерам, как доказательство плохой вентиляции. Леся не противилась – в
конторке сидел Плотик. Она уже поняла: он не отворачивается от её замурзанной фигуры.
Леся постоянно ловила его взгляд. Порой им случалось перекинуться парой необходимых
фраз, но не по делу он с ней заговаривал редко. Когда Леся среди ночи дремала в перекур,
склонившись на стол или прислонившись к дрожащей стенке мойки, Плотик мог
крикнуть, пробегая мимо:
   - Не спи, замёрзнешь!
   Или ласково спросить:
   - Уморилась, Леска?

XI

   Маляры больше не учили Лесю «ворочаться пошустрей». Она обеспечивала конвейер.
Иногда не обедала, не пила чай в перекуры, но пустых крючков не допускала. Но от
ехидных замечаний по личным вопросам в их смене никто не застрахован. Панствовала
тройка: маляры Люся Клюкина и Валя Гласова, и контролёр Соня Мушкина. Они
приближались к пенсии, поэтому считали себя безупречными и умудрёнными. Попав в
другую смену, Леся почувствовала, насколько здесь легче сдавать детали. Девушка –
контролёр не заставила Лесю стоять у стола навытяжку, подавая, убирая и перетирая
каждую деталь. Без Леси она преспокойно просмотрела и проклеймила детали на полу,
отставив сомнительные, протерев и даже почистив мелкие пятна. От маляров той смены
Леся тоже не услышала колкостей. Теперь она поняла, почему в пересменку из-за
конвейера доносится визг: Клюкина и Гласова поедом ели сменщиц за дело и без. В день
выдачи ласточек Купцов прятался, Шувалов с ослепительными улыбками отсылал
шипящую свору к расчётчице. Не дай Бог обнаружится в чьей-то ласточке лишняя
копейка! Молодую женщину доведут до слёз, перечисляя скабрезные подробности
отработки несчастной копейки. Старую обвинят в подхалимстве и подпаивании мастеров.
Нигде не видывала Леся такой откровенной жадности и зависти. Так брызгали слюной эти
трое, так багровели – вот-вот хапнет инфаркт из-за гроша! Лесину ласточку изучали
особенно тщательно. Леся получала немного меньше маляров.
   Не найдя криминала, ей заявили:
   - Значит, у тебя две ласточки. Вторую тебе закрывает подруженька –мастер внизу!
   Клюкина, живущая одиноко, часто хвасталась:
   - У меня дома запасы на случай атомной войны. Консервов целый мешок, могу не
выходить из квартиры хоть три месяца!
   Лесина мама в ту пору не поладила с начальницей в отделе. Когда Леся обмолвилась на
участке, что её мама рассчиталась и будет жить на свои сбережения до пенсии, Мушкина
возразила:
   - Неправильно! Сейчас её должна кормить ты, иначе зачем же она тебя рожала и
растила?! А сбережения достанутся тебе в наследство!
   - Зачем мне наследство? – изумилась Леся.

   Аня Сенцова перешла из той смены – молодая, красивая даже в респираторе (глаза –то не скроешь), весёлая, справедливая, прямолинейная. Она сразу стала пить чай не с
бригадой, а с Лесей и тётей Тоней. Три сплетницы поливали Аню грязью за глаза: она же
мать –одиночка! В глаза ехидничали:
   - Ты сына-то именем отца назвала, чтобы не забыть, от кого нагуляла?
   Речи этих женщин «нельзя ни повторить, ни передать», как писал Шекспир. Приличные
фразы лишь отдалённо соответствуют общему смыслу их мата.
   На непочтительное возражение Ани Клюкина остервенилась:
   - Ты, такая –разэдакая, жизнь начала паскудно!
   Гласова подхватила:
   - И катишься в дерьмо всё глубже!
   Аня спросила не без сарказма:
   - Это как?
   И тут потекло:
   - Нечего рожу кривить!
   - Больно учёные стали, научились трахаться без передышки!
   - А мы дак слепые, ни фига не заметим!
   - Откопала себе пропойцу!
   - Хахаль –то женатый!
   - Справит на тебе нужду, да и вышвырнет, как поганую тряпку!
   В беспардонной стервозности проскальзывала своеобразная забота о «молодой дуре».
Эти распоясавшиеся хищницы воображали себя законодательницами, обличая и
предостерегая погрязшую в блуде шалаву.
   - Не ваше дело! – крикнула Аня.
   - Ещё нарожай! – злорадно ухмыльнулась Мушкина, - Все выродки – от разных кобелей!
   Обозлённая и красная Аня ушла к своей кабине, работала с мокрыми глазами,
прерывисто дыша.
   Леся подошла:
   - Плюнь! Эти мегеры всех догрызают, с тобой они ещё нежно...
   Аня отозвалась:
   - Клюшки старые! Самим уж не надо ни черта, никто на них не зарится, кроме
собственных алкашей в редкие проблески трезвости! Что я, со стаей кобелей бегала? Ну,
ждала парня из армии, ну, приезжал в отпуск – залетела. Ну да, без штампа в паспорте! Я
его любила, собиралась жить с ним, ребёнка назвала в честь него – красивей имени не
находила. Откуда я знала, какими козлами мужиков делает водка? Он вернулся из армии –
дня не был трезвым. Родителей, работу, меня, сына – всё променял на пойло. Я надоела:
уговариваю и скандалю, ушёл к алкашке, спиваются вдвоём. А почему эти коряги
уверены, что я буду несчастной? Мало ли расходятся? Что я, не прокормлю своего
ребёнка? А как жили в войну?
   Леся уже замечала: редкая сотрудница добродушно вздохнёт в разговоре с Аней:
   - У тебя безлошадное хозяйство: лошадёнок есть, а пахать не на ком.
   Остальные ярились на отца Аниного ребёнка:
   - Я бы его в пух и прах разметала!
   - И я не попустилась бы!
   - Подай на алименты! – советовала одна.
   - В церкви свечку поставь за его упокой! – предлагала другая.
   - Нет! – вмешивалась третья, - Не за упокой, а молись так: «Господи, пошли ему всего
хорошего за мои слёзы!»
   Прямо чёрное колдовство с использованием церкви!
   Леся утешала Аню:
   - Не слушай никого! Они прекрасно всё понимают, просто из них рвётся сердечная
злость!
   Аня вытерла глаза:
   - Может, я и правда спятила? Я же опять беременна. А Лёнька ещё не развёлся... Они с
женой год как не живут, он её застал. Лёнька любит меня, он не обманет, но неизвестно,
как всё сложится...
   - Я тебе завидую, Анька! – заявила Леся, - Будь у меня случай – родила бы двойню безо
всяких мужей!

XII

   Когда Леся читала очередную стихотворную сказку, Оля вздыхала со слезами:
   - Как здорово!
   Галя задумчиво изрекала:
   - Дмитриева, это гениально!
   Леся отвечала:
   - Я знаю, что хорошо. Когда Бог сотворил мир, то сказал: «Это хорошо». Наверно,
большей похвалы нельзя придумать ни делу, ни себе.

   Впрочем, себя-то за что хвалить? За природный талант? Не хвастает же кузнечик, что
стрекочет. Он не может не стрекотать или стрекотать иначе: громче или мелодичнее. Что
есть – то есть. Даны человеку способности – его долг использовать их в полной мере и с
толком.

   Дошкольницами подружки мастерили из цветочных лепестков нарядных принцесс и
отважных принцев, с которыми в травяных джунглях происходили сказочные
приключения. До сих пор для Леси космея – это цветик –семицветик, а в детстве она
твёрдо верила в космею с семью разноцветными лепестками. Кукол Леся наряжала в
старинные бабушкины шарфы и ленты, устраивала дворцы на кровати, разыгрывала
сказки с интригами и переодеваниями. С бумажными куклами ещё интересней – легко
нарисовать плащи и кринолины, заколдованные леса и замки с подземными галереями.

   Леся мечтала об игрушечном городе, где жили бы человечки, полностью подвластные её
воле. Разными были бы кварталы: иногда современные, иногда совсем фантастические, но
больше – старинные, всех времён, всех народов, с реками и каналами, портовые, горные,
сельские. Разными были бы и одежды, и обряды, и законы. Жители города разыгрывали
бы пьесы по её сценариям, точнее: жили бы по её сюжетам. Конечно, в конце всегда
побеждали бы справедливость и любовь. Но и в середине спектакля Леся никогда не
издевалась бы над действующими лицами.

   Мучить литературных героев в угоду идеям автора гораздо бесчеловечней, чем живых
людей. Реальный человек взбунтуется, отомстит обидчику или скроется от него. Герои
беззащитны перед писателем – он их творец, их провидение. Кто сочувствует живому
страдальцу? Немногие знакомые. За литературных персонажей льют слёзы
впечатлительные читатели. Как с Анной Карениной – бедную полюбили из сострадания
вопреки замыслу Льва Толстого. Даже описывая притон или концлагерь, несложно быть
милосердным и снисходительным к родному герою.

   Призвание – ёмкое слово. Идеально, если главный талант человека совпадает с его
волей. Тогда и цель ясна. Но для женщины семья и любовь важнее остального. Где Лесина
цель?
   Она оправдывалась:
   - Я же не виновата, что моя самая яркая способность – литературная!
   - Это замечательно! – не сомневалась Оля, - Все очень любят твои стихи!
   - Пойми, Оль: вот твой дар – общение. А представь: тебе запрещали бы это, приходилось
бы видеться с людьми украдкой, отрывая время от сна...
   - Я сошла бы с ума!
   - Когда родители заметили, что я пишу с утра до ночи, мне сразу объяснили: я маюсь
дурью, никому мои стихи не нужны. А сейчас скажи я в цехе, что пишу стихи– посмотрят,
как на зверя невиданного, спросят: «Зачем?»
   - Пока не прочитают, - уверяла Оля.
   Галя вмешалась:
   - Я тоже спрошу: зачем? Зачем ты пошла в океанологи?
   - А куда? Хоть море, приключения. Для журналиста у меня нет активности и
любопытства. Учитель литературы – это, прежде всего, педагог. Исключительно поэтом
быть нельзя...
   - Помрёшь с голоду! – согласилась Галя.
   - Да, но и деятельность нужна, события, перемены – иначе и писать не о чем. Совсем
нескладно: главную мою особенность я скрываю, как болезнь. Даже вы редко вспомните о
моей поэзии. Но ведь литература – это труд, который требует расхода времени и сил.
   - Надо произвести разведку и внедриться в литературные круги Тагила, - подвела итог
Галюня.
   - Да, я дозрела. Стихи – заря литературы, а меня уже на прозу потянуло, почти готова
повесть. Должны где-то в городе существовать братья по разуму.

   Леся разузнала, что литкружок собирается раз в месяц в литературном музее. Она
явилась на занятие, предвкушая пиршество: сойдутся единомышленники, пылающие
общим огнём, польются новые стихи и прозаические отрывки... Но поэты
безмолвствовали. Председатель общества Агосян Михаил Юрьевич ораторствовал один,
мрачно и язвительно критикуя присутствующих  и отсутствующих. О поэзии он
рассуждал, словно она целиком принадлежит ему и узкому кругу посвященных. Так в
сектах присваивают Бога только себе и клеймят инакомыслие.  Леся не относилась к
избранным. Она искала знатока, который посмотрел бы её стихи. Её отослали к Лене
Моисеевой, студентке –поэтессе в толстостенных очках. Лена взяла стихи для прочтения
и пригласила Лесю в четверг на литературное мероприятие.
   Подругам Леся его описывала так:
   - Ходила я на презентацию книги одного из поэтических главарей города – Павла
Зоренко. Поэт он авангардный...
   - Какой? – переспросила Оля.
   - Это значит, что его стихи обыкновенному человеку непонятны, как знаменитый
«Чёрный квадрат». Они все на созвучиях.
   Оля засмеялась:
   - За эту квадратную живопись Асеев автора сильно уважает:
   - Хитёр художник, сразу видно, что еврей! Начертил по линейке и запудрил всем мозги!
   Галя авторитетно разъяснила:
   - Нам не понять современные творческие изыски!
   - Где уж нам, сивым лапотникам!
   Леся одёрнула:
   - Слушайте! Агосян представил автора хвалебной речью: мол, тот практически уже
одной ногой в «Союзе писателей».
   - Одной ногой в гробу бывают, - заметила Галя.
   - А вторая где? – сделала круглые глаза Оля.
   - В воздухе зависла, - откликнулась Галюся.
   - Да слушайте вы! Книга, которую там представляли, как нечто, как крупное
литературное событие по Тагилу – это дохлая брошюрка с двадцатью стихотворениями.
Издана на спонсорскую помощь задрыгинского ЖБИ, даже не тагильского. Сами
посудите: если продвинутые местные поэты хвалятся такой мелочёвкой, как великим
достижением, то у меня, новичка, просочиться в печать нет никаких шансов!

XIII

    Праздники – редкие вспышки, озаряющие жизнь. Их не чаешь дождаться. Бродишь в
неизменных тусклых буднях – и вдруг: красные флаги, громкие марши, колонны
оживлённых людей. Или сверкающие гирлянды на высоченной ёлке, радостный писк
катающихся с горок. Или хотя бы заставленный вкусностями стол, песни в тесном кружке,
танцы. Неважно, что праздновать и откуда взялся праздник! В Лесиной семье отмечали
все даты: религиозные, советские, поминки, именины, дни рождения...

   К седьмому ноября вернулся с юга папа. Он был перелётной птицей. Уже к сорока годам
отец заработал на комбинате астму, не мог в Тагиле обходиться без ингалятора. С ранней
весны он переезжал на родину, в наследственную дедову хатку. Там арбузы растут в
огороде, а картошка даёт три урожая. Рыбой отец и питается, и торгует; держит кур, овец,
свиней; караулит бахчи, чинит технику в колхозе. Отец решает проблему продовольствия
по-своему: присылает домой сушёные яблоки, аршинных сухих судаков, варенье и сало. С
собой папа привозит мясо, рыбу, масло и даже запрещённую чёрную икру. Леся встречала
папу в аэропорту, но даже вдвоём не поднять всех сумок. Леся их волокла по снегу. Папа
воплощал собой заботу. Теперь укармливал маму и Лесю скоропортящимися продуктами,
расстраиваясь, что процесс идёт медленно.
   Когда папа навещал Лесю в техникуме с чемоданом грецких орехов и гранатов, он сам ежедневно в столовой намазывал для неё бутерброды маслом и черной икрой, леча дочь от малокровия. Конечно, как только банка была выдана в общежитие, икра мгновенно растаяла.

   Ольга и Леся в начале ноября провернули неслыханную авантюру. На механике
рассчиталась мойщица. Лесе очень хотелось к Оле, и детали там мелкие, их сразу помногу
полощут в бензине, сложив в металлическую сетку. На покраске двое суток чистили
конвейер. Лесе всё равно полагалось отдыхать. И Купцов отсутствовал.
   Оля решила:
   - Выходи завтра к нам, потом оформим.
   Леся самовольно проработала два дня внизу, пока не спохватились начальники. Виктор
Купцов закатил скандал Ольге.
   Шувалов кричал на оперативке:
   - Я ей поставлю прогулы!
   Но Плотников, не меняя удобной позы у стены, лениво проронил:
   - Не поставишь.

   С ноября Плотников назначен начальником участка, Юра Шувалов ушёл в замы. И Лесе
всё сошло с рук. Ей, как неразумному дитятку, погрозил пальчиком издали начальник
цеха Луганский, и вернулась она на покраску.
   Перед праздником Витя Купцов принародно отпустил Лесю пораньше. Она,
переодевшись, вернулась окольным путём, чтобы не дразнить сплетниц.
   В конторке Ольга пикировалась с Виктором:
   - Да, женская хитрость, и что? Разве вы Леську отпустите добром? Так и зачахнет,
ворочая тяжести!
   Шувалов успокоил:
   - Найдём мы ей место получше!
   Оля не остывала:
   - Девка сама-то ростом с деталь! Как вам не совестно смотреть на неё! Что за мужики
пошли в наше время!
   Леся постаралась смягчить:
   - Это ты зря! Я к крёстной хожу по набережной, тропка узкая, всё завалено снегом. И я
убедилась: мужчины у нас очень вежливые. Не успею шагнуть в сторону – они уже в
сугробе. В прошлый раз иду – навстречу мужик поддатый, аж покачивается. Я отступила,
пропускаю его, а он по колено в снег залез, снял шапку и ею размахивает. Была бы это
шляпа с перьями, он размёл бы полсугроба...
   Но тут Леся запнулась и заткнулась – на пороге появился Плотик. При нём она
затаивалась, опасаясь неуместной фразой вызвать насмешку или неодобрение.

   Купцов заявил, что дарить цветы женщинам считает невыносимым унижением. Если и
подарит он цветы какой-нибудь, потом отхлещет её букетом по щекам. Леся усматривала
в Витином хамстве влияние культуры хиппи, отвергающей всё, кроме свободы тела.
Олино лицо омрачилось. Она судила о людях высоко, превозносила их достоинства и о
Купцове предпочла бы думать лучше. Видя её огорчение, Плотик вынул из кармана две
конфетки, протянул по одной в каждой руке Оле и Лесе.

   Посиделки не казались праздничными. Спирт заедали печеньем и хлебом с салом. Не
расслаблялись, то и дело отлучаясь проверить работу. Оставшись наедине с Лесей,
Купцов страстно схватил её за руки, поклялся в любви. Леся рванулась, но в дверь вошёл
Плотик.
   Мигом оценив ситуацию, он дружески посоветовал:
   - Не верь ему, Леска!
   Даже Юра пытался приобнять Лесю. Она сбежала бы оттуда, если бы не Плотик. Но и
он выпил, и он не вполне владел собой – при всех положил руки на Лесины плечи,
произнёс, растягивая слова на слоги:
   - Леска, Леска... Так это, значит, ты...
   Вот как: он помнил ту давнюю историю, он и тогда знал и понимал больше, чем думала
Леся. Она не смела нарушить молчание, уставилась на Илью, как зачарованная. Он
продолжил:
   - Леска... Мы с тобой уходим... И никто ничего не замечает...
   - Сейчас? – спросила Леся.
   - А то потом будем опять в разных сменах.
   Они вышли в распахнутую дверь и замерли в трёх шагах друг от друга. Почему
остановился он – неизвестно, а её кольнула мысль: «В цехе принято водить баб по углам.
Кого он водил до неё?»  А ведь она пойдёт в любую подворотню, даже в горящую!

   Но они всё стояли напротив, пока Леся не разрядила ситуацию:
   - Пошутили – и хватит. Идём назад.
   И они вернулись к остальным.

XIV

   В утро демонстрации мороз завернул за двадцать. Заводские колонны шли через весь
город, поэтому кстати оказались бутылки, доставаемые из-за пазух при каждой остановке.
Вот истинное предназначение водки – для согрева.
   Баба Аня в детстве, полоща бельё на реке, соскользнула в прорубь, так её растёрли водкой, напоили водкой, уложили на русскую печку и накрыли тулупом. Она даже не простудилась.
   В прошлом апреле Леся возвращалась на остров с дядей Петей и Вадимом. Верхний слой льда искрошился в кашу. Снегоходы то и дело слетали с колеи в лужи. Пока мужчины их вытаскивали, Леся шла вперёд, проваливаясь по колено. В резиновых сапогах хлюпала вода пополам со льдом. Посреди дороги начальник налил Лесе водки. Она сперва отказывалась – захмелеет, обессилеет. Но водка лишь согрела, и Леся ничуть не простыла после ледового похода.

   Галя отыскала подруг в колонне. Она ждала их сегодня к себе, чтобы познакомить с
женихом. Леся надеялась, что Оля пригласит с ними Плотика. Галя окинула Илью взором
художника и шепнула Лесе:
   - У него красивые зубы.
   Леся закусила губу, чтобы не взорваться: да что мы, на невольничьем рынке, по зубам –
то оценивать?!
   Миновав трибуну, девушки ушли втроём.
   Оля объясняла по дороге:
   - Он один –то не бывает, как его звать? Позвала всех, с кем он стоял. Он обрадовался,
давай агитировать Воронца и Ткаченко. Шувалов –то с сыном на плече – с ним всё ясно.
Серёга наотрез отказался, Лёня покрутил у виска:
   - Странный ты сегодня.
   Ну и Плот не пошёл без них.
   Девчата так перемёрзли, что пить начали в прихожей, а вместо стола уселись на полу,
прижавшись к батарее. Туда им Галюня и носила тарелки.
   Оля рассказывала:
   - Соседка тётя Тася попросила сумку забрать с автовокзала. Ей дочка переслала с
водителем автобуса.
   Галя хмыкнула:
   - Кроме тебя некому?
   - Действительно. Почему-то как тяжесть, так все заняты, кроме меня. Забрать –то я
забрала, а иду обратно – трясусь. Место глухое, кругом заросли и сугробы, фонари не
горят, темно, как у кита в пасти. Из-за угла долбанут по башке и свистнут чужую сумку.
   Галя рассердилась:
   - Леший с ней! Сумка чужая, а голова –то твоя!
   - Вдруг сзади кто-то за ручку сумки хвать! Я, понятно, как подпрыгну, как заору!
Оглянулась: человек в годах, больше не покушается на багаж и бормочет с обидой в
голосе:
   - Да что же это! Да я же помочь... До чего же здесь люди подозрительные!
Я ему сумку доверила, а он до остановки расхваливал Казахстан и тамошних обитателей.
   - Как ты рискуешь, Асеева! – посетовала Галя, - Хоть о дочери подумай!
   - Кстати, о дочуре: я Машеньке купила книжку «Три поросёнка», там волк нарисован
набрасывающийся. Теперь, если она закапризничает, я её посылаю:
   - Иди, Машенька, посмотри: волк съел поросят?
   Она бежит, листает и радостно мне показывает:
   - Нет, вот они!
   Галя поинтересовалась:
- А как успехи нашей поэтессы в литературных кругах?
   - Какие там успехи, - махнула рукой Леся, - Круги в погоне за оригинальностью, я для
них пресна.
   - Расскажи!
   - Лена Моисеева позвала меня к себе. Они с мужем – инвалиды по зрению, после
детдома. Она хоть что-то видит через толстые очки и лупу, а он совсем слепой. Они
выращивают собаку –поводыря. Щенок – загляденье, чёрный подросток овчарки,
послушный, ласковый. В квартире кроме щенка – шаром покати.
   - Чему я не удивляюсь, - кивнула Галя.
   Леся продолжала:
   - Но книги прекрасные и пишущая машинка, о которой я и не мечтаю: где её купишь?
   Оля прибавила:
   - Эта Лена в офигенных очках проходила практику в заводском училище. Говорят, она
даже в журнале путает строчки. Как она твои стихи разобрала?
   - Очень даже разобрала и разобралась: про одну строчку кричит: «Классно!», про
другую: «Это штамп!». Одно стихотворение забраковала, и давай читать его вслух, чтобы
доказать, как оно ужасно.
   Её муж с кухни подал голос:
   - Хорошее стихотворение!
   Она цыкнула:
   - Что ты понимаешь!
   Потом сравнивает:
   - Вот это похоже на Ахматову, это – на Асадова. Наверно, вы их очень любите?
   Я описала ей жизненные ситуации, из которых возникли мои стихи, и созналась, что
Ахматову и Асадова не читала. Знаю лишь те их стихи, что кочуют по девичьим
тетрадкам, да те, что положены на музыку.
   Про сказку Лена сказала:
   - Произведение могло быть покороче.
   - Она, бедная, замаялась читать. Ей это – великий труд, - догадалась Галюня.
   Леся добавила:
   - Она каждое четверостишие гордо именует «произведением»...
   Галя перебила:
   - Вот только не расстраивайся! Пусть Лена Моисеева состоится как великая поэтесса. Ты
зато состоишься, даст Бог, как жена и мать. А ей нельзя родить с её зрением.
   - Я и не расстраиваюсь, но непонятно: как можно строчки судить по отдельности? Ах да,
я и у Агосяна побывала на приёме!
   - Не видала ты, Оль, этого деятеля, - вставила Галя, - Зрелище не слабое...
   Оля перебила:
   - В данном случае его внешность ни при чём. Что он сказал, Лесик?
   - Он долго возился с третьеклассницами, которых к нему мамы приволокли с их
первыми стихами. Потом и для меня выкроил минутку. Михаил Юрьевич с кислым и
сердобольным видом изрёк массу поразительных вещей: что слово «душа» категорически
запрещено, ибо это штамп; что Пушкин писал с гораздо большей экспрессией, чем я,
бедная...
   - Немудрено, он всё-таки африканец, - вмешалась Оля.
   - Ещё Агосян спросил: «Что это за тема для стихов – отношения между двумя людьми?»
   - А что, кроме этой темы, поэзия занимается ещё чем-то? – остолбенела Галюся.
   - Между тремя людьми! – предложила Оля, - Если между двумя устарело...
   - Возможно, отношения в коллективе, - шутя предположила Леся.
   - Постой, - остановила Ольга, - А как с рифмами, ритмом и прочим?
   - Агосян милостиво заметил, что с рифмами всё гладко, поэтому они в студии меня
ничему научить не могут. Я сделала вывод: я им не ко двору.
   - Какого чёрта им надо! – возмутилась Оля, - У тебя прекрасные стихи!
   Галюня обобщила:
   - По-моему, с ними водиться можно. Пишешь новую сказку или цикл стихов и
приносишь в объединение: «Драконьте!».
   Оля спросила:
   - А напечататься в газете или ещё где?
   - Глухо. Они при мне обсуждали литературную страничку, им её раз в полгода
позволяют напечатать. По стихотворению, да ещё и не от каждого, а как особая милость.
Я себя чем утешаю: Агосян и Лена Моисеева – не читатели, они писатели. Меня их стихи
тоже не вводят в экстаз. То, что они пишут, мне бы в голову не въехало. Или я
постыдилась бы писать о таком. Или написала бы по-своему, совсем иначе. У меня
вахтёрша в общаге читала тетрадку, вернула с припиской: «Дорогая Лесечка! Очень рада
за твой ум! Очень понравились твои стихи!» Она – читательница. Почему я им должна
верить больше, чем ей?
   Оля посоветовала:
   - Не ходи туда. Я знаю: у тебя всё будет, как ни у кого!

   Пришедший Слава Уголев, едва познакомившись с подругами невесты, высмеял их, что
они засели дома, как квашни, и стал склонять к немедленному лыжному пробегу.

XV

   После Нового года тётя Тоня ушла на пенсию. Лесю перевели на её место: теперь она
приклеивала резинку к уже покрашенным деталям. Сначала клеем, потом ввели герметик.
Он почему-то упакован в тюбики для комической еды, написано на тюбиках: «какао с
молоком» или «клюква с сахаром». От запаха герметика пьянеешь: жарко, весело,
кружится голова и хочется есть. Аллергия с её лица исчезла, значит, пары бензина
вреднее. На склейке намного чище. Только с фартука время от времени отскабливаешь
ножом белую корку. А руки легко отмываются бензином, если их перед сменой намылить
и высушить. И не утыкаешься в закутке носом в ванну – крутишься в непрекращающемся
танце на помостике у входа на участок. Остаться наедине с любимым нереально, вечно
вокруг толпа. Но теперь Леся видит его постоянно: то он пересчитывает детали возле
банки, то ремонтирует что-нибудь, то ездит на электрокаре. Мастера часто сами возят
детали: транспортных мало, и те в прогулах.

   На своей витрине Леся стала кокеткой. Напоказ преувеличенно громко болтает и
хохочет хоть с кем, лишь бы Плотик обратил внимание. Её смешил Гена –грузчик, не
снимавший резиновых сапог ни зимой, ни летом, не мывшийся годами. Он ухаживал за
Лесей с применением технических средств, преграждая ей путь погрузчиком.
   Ещё смешнее, что Гласова и Мушкина осуждали Лесю:
   - Почему ты его прогнала? Он тебя хочет!
   - Да на кого он похож!
   - Ну и что? Начни с плохого. Потом из-под плохого – под хорошего.

   Леся смеялась – главным образом, от радости. Она же видела гримасу Плотика при
Генкиных маневрах. Илья странно реагировал на её кавалеров. Лесе теперь выдавали
спирт на клеймо. Артём, муж её сменщицы Светы, однажды присел на Лесин стол,
выпрашивая глоточек.
   Плотников, проходя, крикнул Тёме:
   - Иди работай!
   Тот отмахнулся:
   - Поддонов нет!
   Начальник не отставал:
   - Идём, покажу тебе поддоны.
   Тёма потом удивлялся:
   - И чего он прикопался?! Я отдыхал –то минуту!

   - Знаешь Васю –электрика? – спросила Ольга.
   - Нет.
   - Рыженький, кудрявый.
   - Их тут много.
   - Он в курилке признался мужикам, что ты ему жутко нравишься. Меня умолял
посодействовать.
   - Нет уж, извини!
   - Да я понимаю. Так вот: Плотников на днях совсем озверел, выгнал его с участка. Это –
ревность, Леська!
   - Я не понимаю, что такое ревность. Горе, что тебя не любят? Этого не поправишь, хоть
убей. Мне оскорбительно, что любимый человек подозревает меня в распутстве. Наверно,
у ревности три уровня. Низший – как у Отелло, он представляет себе губы и уши... и
убивает. Средний уровень – жаль терять радость и обидно, что улыбаются не тебе. А
высший – это скорбь оттого, что родные, единые, взаимопроникающие души отчуждаются
и разлетаются навеки.

   Проявления его ревности окрыляли Лесю. Она смутно догадывалась: ему невыносимо,
раз он даже сдержаться не в силах. Но радовалась его неравнодушию.

   С переходом на склейку Леся почти не покидала цех. Если с деталями заминка, мойка
ждала её. Туда устроилась девица, гордящаяся дружбой с женой Юрия Шувалова.
Девушка хвасталась, что пьёт кофе у Шуваловых по утрам. Вымоет она с десяток деталей
и ускачет вслед пробежавшему Юре. Щебечет с ним полчаса, а контролёр тем временем
детали перекидает ей обратно:
   - Они после мойки стали ещё грязнее!
   Однажды сломался конвейер, отпустили мойщицу домой. Чудачка спрашивает:
   - А что я скажу мужу?
   Леся удивилась:
   - Так и скажи – отпустили пораньше.
   - Нет, отпускать могут только попозже.
   - Ну, куда-нибудь пойди.
   - Время неудачное: у одного – жена дома, другой – в командировке. Ой, придумала:
пойду к Шуваловым!

   Лесе редко удавалось уйти в четыре. Переоденется, подойдёт за пропуском, а из
табельной высовывается хитрая рожа Юрки:
   - Куда это ты собралась, Василиса Прекрасная?
   И она возвращается – уже на мойку.
   Склеенные детали должны вылежаться сутки перед дальнейшей сборкой. Леся с утра
помогала на мойке, лишь к пяти часам сошли с конвейера её детали. Шувалов
заговорщески шепнул:
   - Напиши утреннее время.
   И она, скрепя сердце, послушалась.
   Назавтра Леся вышла на работу в полдень. В коридоре столкнулась с Плотиком.
   - Шувалова не видела, Леска? – озабоченно спросил он вместо приветствия.

   На участке Лесю перехватила Аня Сенцова, переведённая на лёгкий труд – в
контролёры:
   - Ой, Леся! Юрка Шувалов просил, чтоб ты его не выдавала! Мушкина написала на тебя
докладную: мол, знает, что ты с утра ничего не клеила, а время нарочно поставила
неверное. Эта грымза ошалела от собственной бдительности: разоблачила –таки врага
народа! Полдня шипит, что тебя за вредительство отдаст под суд.

   Леся обмерла. За ней прибежала табельщица Оксана, увела её в кабинет начальника
ОТК. Тот спросил:
   - Почему время на деталях не соответствует действительному?
   Леся молчала, как партизанка.
   - Вы понимаете, как это серьёзно?
   Ещё бы не понимать: при Сталине расстреляли бы, а сейчас лишат премии и затаскают
по кабинетам, выматывая нервы.
   Ей велели написать объяснительную. Над чистым листом проснулся инстинкт
сочинительницы: «Так как я работаю вторую неделю по двенадцать часов и без выходных,
и времени на сон у меня абсолютно не остаётся, то от постоянного недосыпания я,
очевидно, ошиблась, машинально указав утреннее время».

   Начальник ОТК презрительно перечитывал эту явную липу, готовя новые вопросы. Но
тут распахнулась дверь перед самоотверженным рыцарем – Юрием Шуваловым. Он тихо
попросил:
   - Отпусти моего работника.

   Отпущенная на своё рабочее место Леся просто   тряслась,  а к вернувшемуся Юре
кинулась навстречу:
   - Ну знаешь ли!
   Шувалов приобнял Лесю:
   - Успокойся, всё улажено! Что ты, что ты! У меня ежедневно такие истории!

   Пересказывая этот детектив Оле, Леся расхваливала Юркино благородство, а Оля
сообщила:
   - У их команды о тебе тоже самое высокое мнение. Плотников объявил во
всеуслышание:
   - Леска – хороший товарищ.
   А какой он товарищ, Леся, если б ты знала! Я его на днях так подставила! У нас
Ткаченко ушёл в загул, надо было отмазать. Я строчу за Серёгу заявление задним числом
и подписываю: «Плотников» - у Илюхи подпись несложная. А предупредить Плота об
этой афёре не успела.
   Начальник корпуса взъярился, изловил Плота в коридоре, орёт на него при всех:
   - Какое право имеешь мастерам подписывать отгулы!
   Плотников хоть и остаётся по ночам за старшего в цехе, отпускать мастеров не может.
Плот, ясно, врубился, чьих лап дело. Он со своим гонором сроду не допустит, чтобы на
него кричали. А ради нас с Серёгой стерпел. Ни звука в оправдание, стоял да глазами
хлопал, как провинившийся мальчишка.

XIV

   Как ни просилась Леся на Галюсину свадьбу, Шувалов не отпустил: суббота – рабочая,
деталей невпроворот. Приплелась Леся к свадебному столу в четыре часа, кое-как
отмытая. От усталости всё виделось в чёрном цвете: из жениха прёт грубость, он не умеет
притвориться вежливым, что нашла в нём нежная и утончённая Галя? Здоровье и сила
таёжного лося – ещё не самые главные человеческие достоинства. Откуда это фашистское
глумление над больными, слабыми, пожилыми? Галин отец хмурился, у мамы покраснели
глаза. И Олин муженёк показал себя. Оля и раньше жаловалась, что Асеев частенько
прикладывается к бутылке. На свадьбу он явился настолько пьяным, что не замечал, как
Ольга ему в рюмку вместо водки наливает воду. Пил за милую душу, даже протрезвел
слегка к вечеру. Друзья жениха перессорились за столом, один в другого запустил
бокалом, осколки разлетелись по комнате.
   Лесин сосед по столу, приятель Уголева, вымолвил не то с завистью, не то с пренебрежением:
   - Хорошо вам, девоньки, в облаках –то витать!
   - В каких это облаках я летаю?! – разозлилась уработанная Леся.
   - Как все вы, девки: запахи, кофточки, книжечки про любовь! А я, например, могу стоять
только в одной очереди – за водкой!
   - Тем хуже для вас!
   - Одна в жизни радость: выпить, покурить да с бабой побарахтаться. Кто прикидывается
святым – тихушник, он ещё хуже.

   Леся припомнила двух пропитых девах на остановке, хриплыми голосами обсуждавших
свою заведующую: мол, если она прилюдно не пьёт, значит, пьянствует скрытно, и
поэтому она, хитрая, гораздо хуже их, честных пьянчуг.
  - Вот удовольствие! – выпалила Леся в ответ соседу, - Напиться противной на
человеческий вкус водки, наглотаться ядовитого дыма и переспать с посторонним,
неприятным типом!
   - Приятно –то будет! – захохотал мужик.
   - Что-то вроде изнасилования – залечь в постель с кем ни попадя, зажмурившись, ради
мимолётных ощущений!

   Наверно, на спиртное Леся нападает зря. Не выпей тогда Плотик, вряд ли бы он сказал:
«Это, значит, ты...» И сама она ни разу не отказалась от глотка спирта. Хотя если бы мастера хлебали болотную воду, она была бы рада участвовать в этом – из-за него.

   Махнув рукой на соседа, Леся ушла к старшим – петь. Подружки не поют, стесняются
своих голосов. Леся же выросла на пении с бабушками. Песню «На тропе, что луной
запорошена» она раньше не слышала, но подпевала.
   Потом старушка –соседка подошла, поцеловала:
   - Какая ты душевная девочка! Как ты переживала, когда пела!
 
  Улучив минутку между танцами, Оля подмигнула:
   - Чья теперь очередь, Лесик?!
   - Отвяжись, мне не за кого!
   Оля подняла рюмку:
   - Выпьем за то, чтобы наша отстающая подруга догнала бы нас и обогнала с большим
отрывом!
   - Чтобы Леся встретила свою судьбу!- подключилась невеста.
   - Я встретила!
   - Ну, с ним ли, с другим ли, - осторожно начала Галюня.
   - Почему с другим?
   Оля вздохнула:
   - Если он не мычит и не телится... Вы сколько знакомы – и что?
   - Я с другим ничего не хочу!
   Галя мудро заметила:
   - Ты не права. В наши годы уже пора перестать ловить журавля в небе. Пора задуматься
о хлебе насущном.
   - Заменить бесценное менее ценным, чтобы иметь хоть что-то – наказание хуже ада. Я
его люблю не за то, что он способен на мне жениться.
   - А за что? – весело спросила Оля.
   - Что-то мелькнуло в глубине глаз, что-то послышалось в голосе... Да в одном слове
«Леска» больше любви, чем во всём Шекспире! Поймите, мне нужен только он, и надо,
чтобы ему была нужна только я.
   - Понятно, не в очередь же с другими бабами к нему становиться, - согласилась Ольга.
   - Были бы у нас гаремы, я пошла бы к нему и сотой женой, - грустно признала Леся.
   Галя задумалась:
   - Интересно, люблю ли я Уголева по-настоящему? Чем измеряется настоящая любовь?
   - Переломом позвоночника! – отчеканила Оля, кровожадно уставившись на Славу
Уголева, - Вот представь: случился поединок, сломали жениху позвоночник в неравном
бою. Что делать невесте? Ей по возрасту полагается трахаться без остановки...
   - Ей по возрасту полагается рожать детей. - поправила Галя, - А от инвалида...
   Оля обернулась:
   - Что скажешь, Леська?
   - Быть с тем, кого любишь. – мечтательно зажмурилась Леся, - Пусть бы нам с ним
стукнуло по восемьдесят, пусть бы парализовало обоих – лишь бы рядом...
   Оля рассмеялась:
   - А я –то надеюсь: когда мы станем старухами и лишимся спроса, мы поселимся вместе.
   Леся кивнула:
   - Ваше пребывание на соседних койках тоже скрасит мне паралич!

XVII

   Пятилетие цеха отмечали во дворце культуры. Торжественная часть длилась недолго:
Луганский поздравил всех скопом, а некоторых отдельно – благодарил, хвалил, вручал
подарки. Когда Плотик с часами спускался со сцены, Леся перехватила его взгляд и
подняла повыше ладони, аплодируя. В танцевальном зале накрыты столики: портвейн,
газировка, бутерброды, пирожные, яблоки, апельсины. Спирт из-под полы в портвейн
подливали всем, не спрашивая. Леся почти не пила, всё плясала, но невероятно опьянела.
Веселились без оглядки: даже детские игры вспомнили, а уж переплясали всё: и
современные танцы, и народные.

   Плотик не пригласил Лесю, хотя танцевал с Олей, с Оксаной –табельщицей и ещё с кем-
то из ИТР. Во время его танца с Ольгой Асеев окликнул жену, и Оля толкнула к Илье
стоявшую поблизости Лесю:
   - С Лесей потанцуй!
   Они обнялись – тут танец и кончился. Зато в быстрых танцах, когда они отплясывали
втроём с Олей и Алексеем, Илья часто присоединялся к их кружку. И в «ручейке» он
оказывался с ней. А в хороводе Леся сжала его руку, и он ответил тем же.
   Дальнейшее окутывал туман. Кажется, им с Олей надоели каблуки, они плясали
«цыганочку» босиком. Кажется, Леся столкнулась лбами с начальницей БТЗ. Кажется, она
одевалась, сидя на шубке, постеленной на полу туалета. Когда шайка вывалилась на
улицу, Леся помчалась к трамваю – ведь Оля крикнула:
   - Бежим!
   Леся вырывалась из чьих-то рук, но присмирела – это Илья удерживал её в шаге от
несущейся машины:
   - Леска, постоим ещё.
   Никого другого она не послушалась бы, бросилась бы под следующий автомобиль, не
ведая преград. В трамвае к Асеевым и Лесе прибилась Оксана, поехала с ними и пила
пиво с Алексеем.
   Лесе Оксана шепнула:
   - Я поняла, кто тебе нравится – Плотников. Ты на него смотрела, когда мы танцевали.
Но я не виновата – он сам меня пригласил!
   - Меня не пригласил, - расплакалась Леся.
   - Нашла из-за кого расстраиваться! Он тебя не стоит. Разве можно к нему относиться
всерьёз? Он такой – компанейский, что ли... Его позови: «Идём, Илюха!» - и он пойдёт с
любой!

   Вдрызг пьяная Леся уловила в словах Оксаны победное ликование: мол, свистну - и он
побежит, хоть мне и не нужен.

   Оксану проводили до трамвая. Лесю рвало, она ночевала у Асеевых, Оля за ней
ухаживала и убирала.
   Лесино тело отторгает алкоголь. У людей с утра похмелье, Лесю же сразу мучает жажда.
Её организм выводит этот отвратительный яд в ускоренном темпе, к утру ей уже неплохо.
Психика страдает дольше: неделю мучит совесть, как от совершённой подлости и
несмываемого позора. Леся краснела, почти стонала, вспоминая пьяные слова и поступки.
Мозг оставался отравленным, окружающие казались неадекватными, нетрезвыми и
скверными, как и она сама.

   И на Илью она косилась украдкой, пока не угадала по улыбке, по мягкости голоса – он
прежний. С Оксаниной жестокой оценкой согласиться не позволяла любовь. Да, он
мягкосердечный и снисходительный, но не мягкотелый, не беспринципный. Уж характер
–то у него есть! Когда ему в ответ на распоряжение бросают обидное слово – какая
молния просверкивает в тёмных глазах, как сереют стиснутые губы! И не бывало случая,
чтобы он оказался неправ в рабочем споре, чтобы не добился повиновения – скорее
властным нажимом, чем лишними объяснениями. А что до женщин – на конвейере
засекаются все связи, все мимолётные симпатии. Давно жужжали бы! Маляры его не
пожалеют – он с ними не раскланивается, от всех требует полной отдачи. Не к чему
прикопаться.
   Недавно Клюкина и Гласова настрочили кляузу: мол, Плотникова с мастерами по ночам
не сыщешь, конторка на запоре, значит, в ней пьют и дрыхнут пьяные.
   Луганский дружески пожурил Плотникова:
   - Чего засвечиваешься?
   Плотников положил на стол заявление об уходе. Луганский разорвал заявление. Но слух
пополз по участку: Плотников рассчитывается. Сборщицы забегали с бумагой – собирали
подписи в его защиту. Пришлось профсоюзу реагировать. Профсоюзное собрание
превратилось в горячее прославление Ильи Плотникова. Женщины, годившиеся ему в
матери, уговаривали его остаться со слезами.
   Изо всех углов летели реплики:
   - Да что, нельзя ребятам попить чайку?
   - Да он половину работы своими руками делает!
   - С ним так легко работать!
   - Никого нам не надо, кроме Ильи Матвеича!

   Плотников помалкивал и хмыкал, как сбитый с толку пацан. Леся поаплодировала ему
вместе со всеми и вышла из красного уголка. В коридоре её остановил высунувшийся из
кабинета Лёня Воронец. Он после окончания техникума перешёл в одну из служб.
   Воронец спросил:
   - Обошлось? Что там было?
   Леся кивнула:
   - Не умею рассказывать про такое. Клюкину спроси!
   Лёнька процедил:
   - Всего три крысы – а вони –то!

   Очень понравилась Лесе новая мойщица Аля. За ней из соседнего цеха перекочевало
прозвище «Кенгуру» - вечно оттопыривался на фартуке набитый карман. Аля не знала
никого из начальства ни в прежнем цехе, ни в этом.
   Леся удивилась:
   - Почему это ты не знаешь, у кого подписать заявление? У нас на конвейере знают всё:
кто развёлся, кто женился, кто с кем пьёт, кто с кем спит и в каких позициях...
   На что Аля – Кенгуру заявила:
   - Я сама – человек грешный, поэтому ни за кем не доглядываю.

   И гадали Леся с Алей за чаем: как эти сплетницы помнят всех чужих, до кого и дела –то
нет? И не путают ведь!

XVIII

   Что такое одиночество и с чем его едят? К бабушкам косяком шли знакомые, двери не
закрывались. В школе и в пионерском лагере Леся не оставалась без компании. Она
покладисто шла в кино или на прогулку, но сама не проявляла активности. Леся любила
читать и вязать, бродить по берегу, сочиняя продолжение полюбившегося фильма. С Олей
иначе – она сама у руля, её жизнь бурлит от приключений. Оля – это мостик между Лесей
и реальностью. Без подруги она оторвана от окружающих. Сейчас эта зависимость
превратилась в манию: Леся жаждала вестей о Плотике.

   Иногда она ходила в гости к Ане Сенцовой, жившей с Лёней Воронцом. Илья с Лёней
дружил, тесно общался. У Ани Леся злилась на себя: не могла сосредоточиться на
разговоре, прислушиваясь, не стукнет ли дверь, не войдёт ли он...

   То же самое, если Оля, по обыкновению, пересказывает события дня – вдруг упомянет
его... Спрашивать ни к чему – Оля помнит.
   Она сама советует:
   - Ничего не предпринимай – дров наломаешь. Я –то у тебя на что?! Я ведь не слепая:
вижу, как он смотрит на тебя.
   - Может, на всех...
   Оля поскребла в затылке:
   - Шут его знает! Видишь, он вроде тихий, помалкивает, а хоть бы разок упустил
капельку окружающей информации! Ты знаешь Лариску Дёмину?
   - Знаю, контролёр в той смене.
   - Она сильно хвастает: мол, Плотников во дворце так за ней ухлёстывал, что муж чуть не
прикончил её. Но поговаривают, что наоборот, будто Плот её отматерил.
   - Он –то? – не поверила Леся.
   - Вроде бы она под прикрытием стола к нему прижалась коленкой или потрогала за
какое-то место. Он и послал её подальше.
   Лесю аж замутило:
   - Можно и послать...

   23 февраля Леся отправила мастерам с Олей торт, ею испечённый, и сгорала от стыда: не
догадались бы!

   В последний рабочий день перед 8-м марта Плотников и Купцов поздравляли работниц
с шампанским и конфетами. После смены замышлялся сабантуй, Оля обещала зайти за
Лесей. Леся прождала её в душевой, потом с трудом отыскала на механике.
   - Разве я не сказала? – смутилась подруга, - Луганский всё отменил, велел отмечать за
территорией. Завтра пойдём в дом к Нине.
   Леся посмотрела выжидающе.
   Оля расстроилась:
   - Не могу я тебя взять туда! Луганский строго запретил: «Пейте крадче от рабочих!»
Если удастся, съагитирую компашку к тебе.

   Леся пережила эту подножку судьбы. Назавтра она ждала, прибирала, готовила. Поздно
вечером откупорила припасённую бутылку, выпила полстакана вина и ревела в подушку,
пока не заснула. Проснулась глубокой ночью от внезапного звонка. С колотящимся
сердцем бросилась к двери.
   Подвыпившая, смеющаяся Оля зашептала на пороге, целуя Лесю:
   - Леська! С праздником! Я тебе подарок привела! Спустись, а то он не решается без
приглашения.
   Леся сбежала по лестнице. Илья стоял на нижней площадке.
   - С праздником, Леска, - сдавленно пробормотал он.
   - В самом деле – праздник! –растерянно и счастливо выпалила Леся.
   - Да? – удивился он.

   Втроём они сидели за Лесиным письменным столом, пили вино с шоколадкой, которую
им подарил Плотик. Оля с Ильёй углубились в рабочие вопросы. Ещё он непринуждённо
рассказывал о стройотрядовских проделках, о свадьбе друга в Подмосковье, где живут его
родители... Оля ненадолго вышла. Илья просто руку положил на спинку Лесиного стула, и
этого было довольно, чтобы она перенеслась на диван и обняла его. Целовались –
целовались, и вдруг он говорит:
   - Потому что ты почуяла мужчину...
   Лесю как ожгло, она отпрянула, закрыла лицо руками. Дикая реплика! Это не вопрос:
почему она его обнимает? Это вывод, и очень уверенный.
  Илья встревожился:
   - Леска, перестань!
   - Ну что такое ты говоришь! – в смятении упрекнула она.
   И снова они обнялись.
   Заглянула Оля:
   - Э –э, ребята, пойду –ка я спать!
   Она улеглась на диване в соседней комнате.
   Леся крикнула подруге:
   - Сейчас!
   Но оторваться не могла, а когда попыталась, Илья спросил:
   - Уходишь, Леска?
   И она осталась. Всё было в суматохе, в неловком сумбуре. Внятно осознавать себя Леся
стала потом – смотрящей на просвеченное уличным фонарём кружево шторы и
воспринимающей мир в этой таинственной, невероятной подсветке.

   Она оделась и стояла у окна, пока не проснулась Оля. Илье пора было на работу, Ольга
спешила домой. Хотя Леся и Илья на мгновение горячо обнялись, столкнувшись в дверях,
Лесе неудобно было поднять глаза на Олю, не то что на него. За кофе все беспечно
шутили о пустяках. Илья ушёл. Оля тоже не успела переговорить с Лесей – встали
родители.

XIX

   Целую неделю Леся видела Илью мельком – были в разных сменах. Их ночь – нелепое
безумие! Леся поминутно хваталась за голову от горько –сладких воспоминаний. Но
жалела об одном – что не призналась в любви. Среди их ласкового бормотания не звучало
«люблю».Илья поглядывал издалека нежнее и радостнее прежнего, но Леся мучилась:
вдруг для него это рядовое явление? Утащила Ольга его к ней по пьянке, и любая могла
бы увести к себе.

   - Ни черта подобного! – отрезала Оля, - На кой ему вызываться провожать именно меня,
когда нам в разные районы? Сам намекнул: мол, до утра никакого транспорта, нет ли
здесь знакомых? Я обычно зазываю к тебе, а тут молчала: слишком поздно, что твои
скажут? И я его пытала дорогой, как относится к тебе.
   - И что?
   - Раскололся, что любит видеть и слышать тебя.

   Не очень –то верилось. Оля всё истолковывает в радужную сторону, а для любимой
подруги – и подавно.

   С понедельника и подруга, и любимый пропали из цеха. Леся напрасно заготовила речь
к объяснению в любви. В среду она забежала к Оле. Та сидела на больничном с Машкой,
очень расстроенная:
   - Представляешь, Леська, папочка уханькал дочуру! Чем это ещё кончится – Бог весть! Я
работала до семи, Алёха забирал Машеньку из садика косой в дугу. Привёл её и рухнул в
прихожей. Подумай – этакая махина! Это я установила из Машуниного лепета. Она
изобразила, как папа «Бух!» и «Х-р-р!». Машка, видать, над ним ревела громко и его
теребила. Он в полусне поднялся, отвёл её в ванную и закрыл на задвижку. Я прихожу –
темень, тишина, только Лёхин храп раздаётся. Свет зажгла: Марьино пальтишко валяется
посреди прихожей на полу. Ребёнка нет. Я чуть не поседела со страху, ищу, а она возле
ванны на коврике свернулась, как щенок загнанный, поскуливает во сне и подрыгивает
лапками. И горячущая! В воскресенье, понятно – горло, сопли... Папочка до сих пор не
верит, сам –то не помнит ни хрена.

   Асеев совсем сбесился с водкой. Постоянно квасил, а иногда бушевал: ломал мебель,
обзывал жену, толкал её со всей медвежьей силы. Однажды швырнул в неё табуреткой, у
Оли вся задница была фиолетовая. Протрезвев, он отрицал свои художества и клялся, что
очень любит жену и дочку.

   Выйдя с больничного, Оля прибежала к подруге на участок:
   - Ой, Леся! У Ильи отец умер. Больше никто ничего не знает. Он сразу уехал, взял
отпуск раньше графика.
   - О Господи! А я думала, он здесь с отцом...
   - Здесь у него дедушка, родители – под Москвой.

   Леся ругала себя: ему так плохо, а она, о чём она думала всю неделю? И Олины беды её
не трогали, и свои домашние события она воспринимала безучастно. Отец отбыл в южном
направлении. А что хуже – совсем обезножела крёстна. Пока она кое-как передвигалась,
все предложения переехать к родственникам отметались наотрез. Сейчас мама сгребла
бабу Улю и перевезла, не слушая её отчаянных рыданий и молений. Пришлось и Лесе
ухаживать за лежачей больной. Она боялась своей брезгливости: всё-таки надо подмывать
старушку и стирать пелёнки. Но ничего, смогла, потому что было очень жалко бабу Улю.
Только запах въедался в кожу рук, ничем его не заглушить.

   Мама больше нянчилась со своей тётушкой. У себя дома баба Уля частенько ночевала
на сундуке в сенках. Она так баррикадировала дверь от мифических воров, что сама не
могла проникнуть в комнату.
   Нормальное питание, уход и лечение приободрили старушку. Через месяц баба Уля уже ходила по квартире с табуреткой. Специальную табуретку на колёсиках отец смастерил ещё для бабы Ани. Когда растаял снег, крёстна стала разгуливать с табуреткой вокруг дома. Однажды во время бабусиной прогулки сильно подскочило давление у мамы. Леся бегала к соседям звонить в «скорую», встречала врача и упустила из вида гуляющую. Вышла забрать крёстную, а её нет. По свидетельствам очевидцев бабушка подалась в сторону родимого дома. Леся собралась следом, но мамина двоюродная сестра позвонила их соседям, смеясь:
   - Быстро тётку на ноги поставили! Мы глядим из машины: чешет бабка по набережной,
да как бойко, даром, что в ходунках! Загрузили бабу Улю вместе с приспособлением,
доставили в её хоромы.

   Плотик вернулся из отпуска похудевшим, бродил с отсутствующим видом. Как-то Ольга
ревела у себя из-за выкрутасов мужа, кто-то со злостью ударил её по плечу:
   - Прекрати!
   Оказалось, Илья.

   Оля не обиделась:
   - Понимаешь, у него горе, он еле сдерживается, ему невмоготу видеть чужие слёзы.

   Раньше каждая страничка весны: дух земли от первых проталин, развернувшиеся
глянцевые листочки, зацветающая черёмуха, мокрая от дождя – всё бережно отмечалось,
копилось в Лесиной душе. Теперь не только в цехе, но и в мире всё тускнело без солнца, а
солнцем был Илья Плотников.

   У Ани Сенцовой родилась дочь. Леся с контролёрами ходила к ней в роддом. Лёня
Воронец поставил малярам три бутылки «Боровинки», сам бродил по участку пьяный и
всем говорил:
   - Поздравьте меня с третьим ребёнком!

   Мушкина с Клюкиной озадачились. Они же всегда за правду и наготове: вдруг люди не
пересчитают собственных детей, жён и любовниц без посторонней помощи?
   Попытались Лёню вразумить:
   - Откуда третий –то? Один – от бывшей жены, вторая – от Аньки...
   Окосевший Лёнька глянул непонимающе:
   - А Анькин сын?
   Леся в глубине души поздравила Аню с великодушным мужем, а Плотика – со стоящим
другом.

XX

   Они спрятались ото всех в Олиной спальне. Толпа после демонстрации зависала на
кухне, в большой комнате отсыпался Алексей, мимо которого они прокрались на
цыпочках. Никто им не мешал: или забыли, или Оля шикала на любопытных:
   - Тише, там Алёха!
   Будить Асеева – как медведя зимой, люди наслышаны, каков он спросонья.
   Илья и Леся дорвались друг до друга, выпали из времени. Но счастье кратко: раздался
громкий голос Шувалова, звавший Илью. Оля потом объяснила: ребята ушли, на улице
спохватились о недостающем, Юра вернулся, стал кричать с порога. Илья засобирался на
зов.
   Леся шепнула:
   - Не уходи.
   Он недовольно возразил:
   - Это же мои товарищи!
   - Опять долго не увидимся.
   - Мы с тобой не увидимся? – удивился Илья и ушёл.

   Ну вот и кто она для него?

   Вскоре на участке составляли список: у кого какое образование. Транспортировщик
дядя Саня, отец Нины –мастера с гальваники, доложил Лесе:
   - Знаешь, как удивлялись начальники, что ты закончила техникум!
   «И не рядовой техникум!» - потщеславилась Леся про себя, а вслух произнесла с
претензией:
   - Это кто же во мне усомнился?
   - Купцов, Шувалов, Плотников, - перечислил дядя Саня.

   Леся кстати припомнила Олины слова:
   - Мы заговорили о кубике –рубике. Илюха огорчался – так и не собрал его. Я скрывать
не стала:
   - Я тоже не могу, Леся два раза собирала по журналу.
   У него глаза полезли на лоб.

   Лестное мнение у милого об её умственных способностях!

   Бывают дни, распухающие от событий, как это воскресенье. Рано утром Леся шагала по
городской набережной, где деревья превратились в облака, и сочиняла в лихорадке,
восторгаясь тем, о чём говорит, и тем, что у неё получается.
   В доме крёстной не сыскать ручки с бумагой, хотя можно рыться беспрепятственно: баба Уля сейчас у маминой двоюродной сестры. Там у них трёхлетняя Ульяшка, бабусина тёзка. Баба Уля зовёт её «птичкой» и пока не порывается сбежать домой.
   Огрызком химического карандаша на пожелтевшей обёртке Леся записала стихи и взялась за лопату. Через два часа, взмокшая, изжаленная комарьём, с отваливающейся поясницей, она упала в траву.
   Оклемавшись, она пошла в лес. Древняя церковь уже не похожа на заколдованного
мертвеца: черневший прежде вход закрыт деревянными воротами, вокруг возникли
хозяйственные постройки. Это радостно.
   Лес дышал лиственными, хвойными, травяными запахами – век бы не уходила из него!
Но Леся немного побродила по опушке, напилась и умылась в родниковой речке,
попаслась, как коза, обгрызая юные сосновые побеги, и заторопилась назад: вечером
встреча с Олей на дружине.

   Плотика там не оказалось, с ними обходили улицы Купцов и Шувалов. Леся хохотала во
всё горло, охмелев за день от кислорода. В рощице за заводом ребята приземлились –
покурить и выпить пива.
   Леся удивилась:
   - Почему со всех сторон от завода дома, а здесь – как отрезано, одни кусты и деревья?
   - Элементарных вещей не знаешь, - фыркнул Витя, - Здесь зона обрушения. Строить
нельзя, провалится. Вон тот барак совсем осел.
   Барак и впрямь углубился по окна. Купцов поведал историю про аборигена с соседней
улицы, зимой сбивавшего лёд в туалете. Его ломик вдруг ухнул в пропасть – под
сортиром была шахта. И никому из руководства дела нет. Мужик так и живёт над бездной,
только нужник перенёс на край огорода.
   Юра Шувалов усмехнулся:
   - Купец в курсе, он обычно ночует здесь!
   Виктор облизнулся мечтательно:
   - В этих джунглях приятно уединиться с женщиной!
   Леся сорвала ветку черёмухи, приблизила её к зелёной ветровке Шувалова:
   - Оль, посмотри, какая красота!

   Она подразумевала не только белые цветы на ярко –зелёном, но и красивого Юрку в
комплекте с веткой. Это одна из картин, которые Леся нарисовала бы, если бы умела:
например, несколько сиреневых кистей возле необъятной белоснежной яблони. Или
цветные квадратики окон на чёрном прямоугольнике дома синим зимним вечером. Или
берёзу в игольчатой изморози на фоне голубого неба. Или улыбку Ильи.

   Абсолютно не тщеславный Шувалов отплатил вопиющей неблагодарностью. При заходе
на опорный пункт он переговорил по телефону и игриво взял Лесю под ручку:
   - Не желаешь ли составить мне компанию?
   - Мы вроде бы и так в одной связке?
   - Не следует увлекаться общественной работой в ущерб основной! – ошарашил её Юра, -
Вижу –вижу: поняла! Склейка ждёт тебя с нетерпением!
   - Надвигается ночь, - заметила Леся, - а завтра мне с утра!
   - Завтра выйдешь во вторую!

   И Шувалов проводил её в цех, проверил, всё ли есть для работы, и отчалил.

   Осталась Леся в затемнённом цехе, лишь над её столом горят лампы. Где-то в недрах
цеха есть дежурный электрик, есть вахтёр внизу на воротах, но ощущение полного
одиночества, как в лесу.

   Она окунулась в работу, хотя от усталости её качало и ноги гудели. Наклеив хороший
задел, устроила передышку, прилегла на прикрытых картоном деталях. Случайно провела
рукой по ноге, удивилась: откуда там отстающая короста, если не было никакой
царапины? Провела ещё раз, глянула – и обомлела: клещ! Схватила иголку и спирт,
вытащила гада – и всякий сон её покинул. Обращаться к врачам бесполезно. Через три
недели она умрёт.

XXI

   - Ты не тревожься, Лесик, мы не поссорились, - уверяла Оля, - Просто я обозлилась на
Галюсю, наверное, зря, а она дверью хлопнула и пригрозила, что ноги её не будет у нас.
   - Из-за чего?
   - Мы с ней сидели. Проснулся Алёха, дико обрадовался Галочке, включился в беседу. Я
отлучилась за чаем. Краем уха улавливаю: что он несёт! Все шутки похабные, а Галя
хихикает. Он дошутился до идеи, будто у крупных женщин рёбер на два больше, и,
видать, полез проверять их у неё под кофтой. Я ворвалась, как акула, вмазала ему по рылу,
ору... Галечка обиделась и слиняла.
   - Ты на неё орала, что ли?
   - На Асеева.
   - Галька –то при чём?
- Пищит, как первоклассница, зовёт меня. Если кто потянет лапу к тебе под юбку...
   - Покусаю. От злости даже слюна ядовитая – мои укусы заживают плохо.
   - А ей приятно!
   - Это ты зря: Галя по кержацкой вере предков не приемлет разврат. Даже меня осуждает,
что я без свадьбы отдалась.
   - Иди ты! – изумилась Оля.
   - Она старается понять меня, но сама равнодушна к постели. Ей семья нужна, а не
мужчина. У Галюси даже тщеславие женское отсутствует, не то что у Иринки.
   - Кстати, Иринушка звонила. Частит, как в бреду с температурой. Бабуля у неё померла,
Ирина сильно убивалась, ездила на похороны. И встретила там Ваню. Ваня месяц как
женился. И что бы ты думала? Наплевали они на жён – мужей. Роман обалденный, аж
шуба заворачивается. Поди, побросают семьи –то!
   - Они всегда любили друг друга.

   Оля призналась:
   - Меня мама Ася (так она звала свекровь) точит:
   - Води подруг почаще, совсем отобьют мужа!
   - Нужен он кому! Давай собираться у меня или у Галки.

   Галя кипятилась не меньше:
   - Меня лапают – и я же отвечай! Я к ней пришла, а не к пьяному Асееву!
   - Шарахнула бы ему! – посоветовала Леся. Галя фыркнула:
   - Не воспринимаю я его как самца! Мне смешно от его поползновений.
   - Ольге не смешно. Он ей муж, она его любит.
   - Было бы кого ревновать!
   - Ты бы не обиделась, если бы твой Уголев тискал при тебе чужую бабу?
   - Я и не хочу больше к ним!

   Леся выслушивала и мирила подруг, про себя поражаясь: какая же это ерунда по
сравнению со смертью!
   Скрыв от всех про впившегося клеща, Леся в ужасе ждала смерти, предпочитая её
перекошенному существованию. Огорчатся родители, девчонки... И он. Может, и хорошо,
что у них всё так неопределённо? Вспомнит Илья: была у него когда-то девушка...

   Не так давно, дожидаясь деталей с конвейера, сидела Леся с девчатами –контролёрами.
Пели они народные песни и хохотали над самой жалостной:
                «А возле гроба на коленях
                Стоит парнишка молодой.
                Он шепчет бледными губами:
                «Ах, что ж ты сделала с собой!»
   Людмилка посочувствовала герою:
   - Значит, он любил её всё-таки! А то скажи, например, Луганскому: «Леся отравилась».
Он, глядишь, спросит:
   - Это какая Леся? Высокая, чёрная?
   Ему в ответ:
   - Нет, маленькая, белая.
   А он и не вспомнит!

   Может, и Илья спросит:
   - Какая такая Леся померла от энцефалита?
   Впервые Леся больше беспокоилась о паршивом клеще, чем о Плотике, бродила
понурая, как травленный таракан, не замечая его встревоженных взглядов.

   Давно уже в их шкафу припасена бутылка портвейна. Вино в дефиците, вокруг бутылки
завяжется компания, в компании окажется он...Но сегодня с устатку они с Ольгой решили
ликвидировать бутылку вдвоём, закрывшись в конторке на механике. Оля переживала:
   - Понимаешь, я его уже не вижу трезвым. И в дальнейшем чудная перспектива – он уже
к посторонним бабам лезет под подол!
   - Подумаешь, пересчитал рёбра у Галки!
   - Лиха беда начало! А у меня пол –участка холостых, и все себя ластами хлопают по
бокам:
   - Ну почему ты замуж вышла так рано?!
   Мне очень нравится Васечка из Горноуральского: работящий, скромный,
ненабалованный. Как меня любит, как уговаривает! Я –то, конечно, не собираюсь
бессовестно морочить голову парню, будучи замужем. Но если Асеев катится по
наклонной... Лесик, а ты знаешь, какие о тебе сведения у начальника цеха? Вчера в конце
оперативки, ещё народ не рассосался, Луганский спрашивает с издёвкой:
   - Почему твоя подружка не ночует дома?
   У Плотникова аж бумаги посыпались из рук, подбирал потом под столом.
   Я села с перепугу:
   - Как не ночует?
   Луганский объясняет:
   - Я посылал за ней по адресу, там не знают, где она.
   Я и его напугала:
   - Она у вас вкалывает по ночам, может, не дошла до дома?!
   - А, - осенило Лесю,- Оксану за мной посылали! Она к нам звонит, а сверху соседка
спускается:
   - Не звоните, их никого нет!
   Родителей, правда, не было, а я спала без задних ног, пушкой не разбудишь, не то что
звонком!
   - Вот так и создаются сплетни! А я боялась: вдруг опять маньяк?

   Маньяк ли, нет ли, тогда дело было   так:     увязался   за   Лесей  юноша,   в   гости
напрашивался. Она чуть не зарычала, отшивая его. Но парень оказался настырным,
заскочил за ней в подъезд, на лестнице сзади схватил её за шею (Леся потом замазывала
синяки), а другой рукой задрал ей юбку. Изданный Лесей инстинктивный вопль был
бессловесным, но очень пронзительным. Маньяк сматерился и убежал.

   - Не врёшь, что Плотик уронил документы? – уточнила Леся, - Что ещё о нём?
   - Всякая хрень, - поморщилась Оля, - я тебе и говорить не хотела. Лариска Дёмина
клянётся, что разводится с мужем и выходит за Плотникова, который её заждался.
   - Ты сама ей веришь?
   - По-моему, он её терпеть не может. Но Лариска – ушлая, в любого вцепится и женит на
себе, если вздумает.
   - А я не умею вешаться...
   - И слава Богу! Жаль, что он молчит...
   - А что он скажет: «Я тебя не очень –то люблю, слегка нравишься. Если не против, будь
на подхвате.» ? Я и не верю словам, мне догадаться надо.
   - Непонятно, что у него с тобой.
   - Неважно, любовь это у него или ещё что, меня это чувство устраивает.
   - Он очень надёжный. Скажет – верь на 200%. Если бы ты спросила... Да, кстати, забыла:
иду это я сегодня с сумкой, Плот с погрузчика кричит мне:
   - Стой!
   На сумку показал глазами – от мужиков разве спрячешь пузырь? И скомандовал:
   - С вещами к нам!
   Я туда и направилась, да у их двери ошивался Луганский, я и ушла вниз.
   - Он хотел участвовать?
   - Знал, что ты в доле, - кивнула Оля и утешила скисшую подружку, - Не журись, скоро на Утке сборы!
   Каждое лето завод проводил на речке Утке спортивные соревнования. Но Леся, не
надеясь дожить до похода, разревелась, едва Оля вышла на участок. В конторку забежал
Купцов, отвесил Лесе сальный комплимент, потом присоседился, приобнял:
   - О чём воем?
   - Я скоро умру!
   - С чего бы? – оторопел Виктор.
   - Меня клещ покусал.
   - Фу ты! На мне они гроздьями висят каждое воскресенье!

   И Витя принялся перечислять укушенных знакомых, по сей день живёхоньких. Леся
подняла зарёванное лицо: в дверях стоял Плотников. Секунду, не больше – его унесло
сразу. Возвратившаяся Оля рассвирепела: из-за несчастных ящиков Плотников рыкнул на
неё, а Купцова велел гнать на укупорку – там его ждёт военпред.

XXII

   Не настигла Лесю высокая температура с прочими клещевыми прелестями. И поездка на
Утку пролетела, как во сне. Было здорово: речка, лес, палатки, песни. Но слишком уж всё
разбавлялось водкой. И попробуй не пей – вольют силком. Хотя вокруг и не маньяки, кто
только не уводил в тёмный лес «поговорить». Еле –еле, из последних хмельных сил
вырывалась она обратно, к костру. С Ольгой – то же самое, ведь Алёха больше обнимался
с кружкой, чем с женой. А в соревнованиях он блистал, цеховая команда заняла второе
место. В походе никто не скандалил, жили в товарищеской взаимопомощи и симпатичной,
почти детской, болтовне. Плотик не ездил. Они с Шуваловым не успели на заводской
автобус, оставаясь в ночь. Их, как ценных для соревнования кадров, Луганский пообещал
доставить в лес на своей легковушке. Но они напрасно прождали его три часа возле
проходной с рюкзаками. Юра потом балагурил на эту тему. У Ильи при напоминании
лицо превращалось в мрамор. Ходил он ледяной, почти игнорируя Лесю. Она сама была
не рада широким знакомствам на природе: к ней наведывались ребята из других цехов, а
транспортный Володька, завидев её, вопил во всеуслышание:
   - Леся, поедем на Утку, пока земля не остыла!

   В воскресенье пришла Галюся, они с Лесей долго гуляли по улицам. Галя забеременела,
Леся поздравила её, сама мечтая об этом. Но Галюня психовала: её тошнило, муж с папой
не ладил, и в интернате её третировали. Но самое плохое и важное: ей дважды звонил
нетрезвый Асеев. 
   Галю это уже не забавляло:
   - Плетёт пошлятину, набивается в гости. Я уговариваю его, как младенца:
   - Да что ты, Алёша, белены объелся?!
   Как об стенку – талдычит своё. Мне –то что – пусть звонит, пусть нарвётся на Уголева,
авось присмиреет. За Ольгу обидно – какая скотина её муж! Скажем ей или нет?
   Леся решила:
   - Молчим пока. Самому надоест трезвонить без толку. Если сказать – поднимется
скандал, могут и разбежаться.

   Оля цапалась с Плотниковым. Леся страдала: самые близкие люди враждуют из-за неё.
Она доказывала подруге, какой Илья хороший.
   - Замечательный! – отпечатывала Оля, - Сделал тебя несчастной!
   - Я не могу быть несчастной, когда он смотрит на меня. Он – как солнце. Вот я не могу
относиться к людям, как ты, как он, как моя баба Аня...
   - Почему не можешь? – удивлялась Оля.
   - Я всегда среди самодостаточных людей. Меня опекают, мне помогают. Я сама не умею
помочь. Нет, я не злюсь ни на кого, всем желаю добра, могу поболтать с самой замшелой
старушкой в очереди. Но нет во мне тепла, заботы, чуткости. Нет ответственности за
других, как у вас. Вот, к примеру, на проходе лежала труба, все перепрыгивали. Плотик
поспорил из-за этого безобразия с начальником службы. Тот отмахнулся: мол, тебе –то
что?
   Плотик побелел:
   - Здесь люди ходят!
   - Зато ко мне он относится с чуткостью! – зло шутила Оля, - Опять рычал вчера, что
детали ему не выдала.
   Я рявкнула:
   - Привяжи шлёпанцы к копытам и дуй вниз, их там два ящика!
   Спрашиваю в конце смены:
   - Кому оставить сводку, кабинет –то закрыт?
   Он на это:
   - Я всегда под дверь подсовываю.
   Я говорю:
   - Тебе есть что под дверь подсунуть, а мне нечего.

   Может, это хамство, но все ржали, и он в том числе. А если серьёзно: любит –не любит,
а приласкать тебя мог бы. Должно же быть что-то ощутимое, не одни вздохи.

   Леся, наоборот, мечтала ощутимо облегчить жизнь любимому. Трудное для него лето!
Илья зарывался по уши в каждый сломанный агрегат. Он давно признался Ольге, что
чинить механизмы для него отдых, руководить людьми – каторга. Возит детали вместо
транспортного, рабочие шутят:
   - Кто будет следить за порядком, если начальник за грузчика!
   Он отмахивается:
   - Ездить лучше, чем пешком ходить!
   Луганского повысили – забрали в партком. Новый начальник цеха не понимал юмора.
Оля за остроумие ходила без премии. Про Плотникова, вышедшего на работу с
температурой, начальник сказал с пренебрежением:
   - К чему мне ваш патриотизм!
   Илья после такого отзыва немедленно отчалил на больничный.

   Лесе часто снилась разрушенная церковь. В одном сне она стояла на обрыве и в
широкой пойме реки видела четыре церкви с золотыми куполами и свою – тусклую и
обшарпанную. Она вошла в пустое, тёмное здание, куда свет падал через пролом в куполе,
где поправлял иконы грустный седой священник. Вдруг в церковь вбежала чёрная собака
с провалившимися боками. Леся кормила её корками хлеба, оказавшимися в сумке.

   Наяву Лесю утешал щенок. Чужой. Она шла с работы нахохленная. Плюшевый щенок,
весь в складках, песочного цвета, гулял с мальчиком вдали, за кустарником. Щенок
уставился на неё, обежал длинную полосу кустов и лизнул ей руку. Леся растроганно
гладила это живое воплощение любви и ласки природы. То же самое она чувствовала,
когда ветер взметал ей волосы, дождь тихонько трогал щёки, в осеннем лесу листья,
облетая, гладили её по макушке.

   Ещё Леся была благодарна бродячей собаке. Она шла в сумерках. Справа – гаражи,
слева – река. И ни души. Некоторые в лесу чего-то боятся. В лесу, как в храме,
возвышенно и мирно. Вот в городе озираешься: неизвестно, кто и откуда вывернет. Кто-то
заскулил в гаражах. Большая белая собака, помесь лайки с пустолайкой, заметила Лесю,
перебежала дорогу, обнюхала и потрусила впереди, иногда оглядываясь и слабо взмахивая
хвостом. В сгущающемся полумраке маячило белое пятно. Живое, дружелюбное.
   Проводив Лесю до освещённого перекрёстка, собака отстала.

   Придя к Оле раньше Гали, Леся угодила в эпицентр скандала. Ольга только что засекла
мужав телефонной будке и по паре фраз догадалась, что звонит он Гале. Выяснение
отношений не перешло в драку, но дверью Алексей хлопнул и пребывал невесть где. Оля
делилась горем со свекровью. Мама Ася клокотала, и Ольга клокотала. С величайшим
трудом Леся доказывала обеим, что Галюня – не разлучница, не предательница, что она
сама и посоветовала ей молчать пока.
   - Почему вы мне не сказали раньше?! – убивалась Оля.
   Позвонившей Галке открыла мама Ася. Оля с Лесей опоздали. Свекровь завопила на
пределе лёгких, осыпая Галю эпитетами, не снившимися Пушкину. Галюня молча
оглядела подруг, заслонённых мощным телом мамы Аси, гордо развернулась и покинула
подъезд. По телефону с того вечера отвечал Уголев:
   - Нет её!
   Леся сходила к ней – никто не открыл.
   - Остынет! – надеялась Оля.

   Но скандал не потух. Через неделю Оля прибежала к Лесе в халате и тапочках сквозь
хлеставший ливень. Спина под халатом посинела. Оля клялась, что не вернётся к мужу,
много дикого плела в запале, а под утро заговорила о детстве, о техникуме – быстрым,
изменённым голосом. Днём она этого не помнила. Три дня Оля жила у Леси, потом – в
саду с дочкой и свекровью. Там Алексей вымолил прощение на коленях, проклиная себя
за наваждение. Супруги Асеевы помирились. Но не подруги.

XXIII

   Девчата, пришедшие поздравить Аню и Лёню с пополнением, просто купались в
семейном радушии: Аня закармливала подруг, Лёнька их поил, его мать – занимала
разговорами. Лесю особенно упрекали, что редко заходит. А ей стыдно использовать в
тайных личных целях открытую дружбу: сидит у них и глаз не сводит с двери. От вина и
тепла этой семьи Лесин язык развязался, с рыданьями она бормотала на Анином плече:
   - Не могу больше... Он на меня внимания не обращает...
   - Да когда ему? И где? – утешала Аня, - Хоть к нам бы приходила. Он ведь часто у нас...
   - Ну что я буду таскаться по людям, как последняя приблуда...
   При позорной сцене присутствовали Аня и её свекровь, но главное – слышал кое-что
Воронец. Доложит он Илье, как Леся разрюмилась, просила у посторонних жалости и
помощи в любви! Ночью Леся не раз порывалась уйти, но Аня не отпустила, уложила её
на диван прямо в босоножках, которые замаялась снимать с Лесиных ног.

   С утра Леся взяла у секретаря бланк заявления на расчёт. Пока шла с бланком, пока
заполняла – пробегал мимо Илья. Когда Леся уже подала заявление, появилась
встревоженная Ольга::
   - Ты что, рассчитываешься?
   - Хватит! Скоро начну на весь цех выть по нему!
   - Зря, - вздохнула Оля, - Он прискакал злющий:
   - Почему твоя подруга заявление пишет? Иди останови!
   - Кому охота терять работника, - скривилась Леся.
   - Может, и к лучшему. Слушок идёт: кончается заказ, расформируют цех к Новому году.
Алексей перевёлся в училище. И для меня есть место.

   Вот это новость! Леся растерялась.
   - Ты хоть отпуска дождись, - посоветовала Оля, уходя.

   В пятницу после обеда Леся решилась: уловив момент, когда Плотик не сновал по
участку – переливал бензин из бочки во фляги, она подошла вплотную.
   - Что, Леся? – спросил он, не глядя.
   Она шагнула было прочь, но удержала себя и произнесла обречённо:
   - Хотела в любви признаться.
   Он подхватил:
   - Да передумала. Ну ничего, в следующий раз!
   - Нет, я правда люблю тебя, должен же ты это знать. Хотела уйти с завода, но не могу не
видеть тебя...
   - Зачем тебе уходить? Зачем, а? Оставайся!
   - Некому будет клеить детали?
   - Чёрт с ними, найдём, кому их клеить! Оставайся! И меня будешь видеть. Выкинь из
головы...
   - Всё выкинуть? – быстро перебила Леся.
   - Всё плохое, - уточнил он.
   - Ладно, не буду тебе надоедать, - пробормотала Леся.

   После объяснения стало ещё тошней: он не только не любит, но и в её любовь не верит.
Говорит мягко, но как с чужой, будто никогда ничего не было. Волнуется, а как же – но
тепла нет в голосе.
   Чтобы уснуть, она приняла тазепам, но сны от лекарства пёстрые: сначала она мчалась с
безумной прытью, мелькали фантастически разнообразные сценки, угнетающие
миллионами неуловимых подробностей. Потом, стоя у светофора, она пережидала
нескончаемый цирковой парад, гремящий, в ядовитых красках.
   Как по заказу, в понедельник заболело горло, подскочила температура. Леся чуть не
расцеловала врачиху за трёхдневный больничный. Никого не видеть бы, себя не видеть бы!
  В полдень приехала с завода встрёпанная Ольга:
   - Напугала ты нас! Плот заявил прокурорским тоном:
   - Дмитриевой нет на участке! Выясняй!
   Леся передала подруге знаменательный разговор.
   - Ну и чудно, оклемаешься на больничном, - успокоилась Оля.
   - Я пью тазепам и смотрю мультики всю ночь!
   - Волоки сюда! – приказала подруга. И объяснила, отбирая таблетки, - Я сейчас в
больницу к токарю Толе Михееву. Ему на станке два пальца оторвало, боль невыносимая,
ему –то не повредят мультики. А ты и так перебьёшься. Твоего Гамлета я утешу: ты
исчезла с его участка не навеки.

   Так Леся и не уволилась. Радовалась улыбкам Ильи, но недолго. В профкоме появилась
горящая путёвка в Ленинград, Оля её застолбила для Леси, и, разумеется, поделилась этим
фактом с коллегами.
   Плотников отреагировал:
   - По путёвке она поедет! Мужиков ловить!
   Нина –мастер заступилась:
   - Правильно! Если здесь путных женихов нет, пусть поищет в Ленинграде!

   В золотом от куполов и листьев городе, потом на живописной лесной турбазе Леся
очухалась. Она часами сидела на гладком валуне у бурлящей холодной реки. На берегу
она сочинила несколько душещипательных стихов и печальную сказку. И торжественно
поклялась: не пить, не плакать прилюдно и не подходить к Илье.

   Зарок нарушила сразу по возвращению: слишком окаменелым выглядел он, хотелось
оправдаться.
Во время обеда Плотников проверял детали по мерителю. Леся подошла:
   - Можно задать тебе вопрос? Но не по работе.
   Кивнул.
   - Я тебе нравлюсь?
   - А что?
   - Мы так и будем смотреть друг на друга, или всё-таки встретимся?
   - Может быть...
   - Ты говорил, что я в отпуске поеду ловить мужиков?
   - Я не такой пошлый...
   - Ты обо мне плохо думаешь?
   - Я?! О тебе?!
   - Если я надоела, послал бы меня к чёрту!
   - Зачем тебя посылать куда-то?

   Вот и поговори с ним. Впитывает слова жадно, как песок воду, и отдачи – как от песка.

XXIV
 
  Пока Леся путешествовала, Галюня попала в больницу. Оля не успела её навестить, а к
телефону Галя по-прежнему не подходила. На днях Оля дозвонилась до Галиной мамы и
была в шоке от услышанного: Галя перенесла тяжёлые преждевременные роды и
смертельно горюет. Подруги собрались к ней, но у Оли заболела дочь, Леся пошла одна.
   - Как хорошо, что ты пришла! – воскликнула Галина мама, открывая дверь, - Галечка, к
тебе Леся!
И шепнула:
   - Не спрашивай про роддом!
   Леся сроду никого не расспрашивает: если надо, расскажут сами. Но с Галюней
осторожность не мешала: она молчала, как замороженная.
   Леся заговорила:
   - Оля тоже собиралась к тебе...
   Галя странно, исподлобья поглядела:
   - А что, Лёшечка захворал?
   - Нет, Машечка.
   - Ага! Струсила Оля! Хорошая харя кулак за версту чует!

   При этих словах чуткая мама проскользнула в спальню, вынула из-под Галиной
подушки тапок и унесла его от греха подальше. Галя уставилась на Лесю немигающими
глазами:
   - А ты, чмо непромытое, передай несравненной Олечке, что я на спор отобью её
драгоценного муженька, хотя мне на хрен не сдался этот облезлый кабан! И ещё передай:
я ложусь в дурку, у меня будет жёлтенькая справочка, я с ней пойду резать родной
коллектив интерната и прочих вшивых личностей!
   Леся попятилась.
   Галина мама живо вывела её из квартиры:
   - Завтра кладём её в нервное отделение. Ты извини, ради Бога, не обижайся! Она никак
не опомнится после выкидыша. Нас бьёт тапочкой по голове. Отнимем тапок – колотит
посуду.
   В приоткрытую дверь послышались истошные рыдания, и мама ушла унимать дочку.

   Во избежание осложнений подруги решили: Галюся для них пока недоступна.

   Лесина мама однажды вернулась из магазина весёлая:
   - Я нашла, куда пристроить твои стихи! Стою на остановке, а рядом женщины
обсуждают редакционные дела. Я поняла, что они из районной газеты, и говорю:
   - Дорогие газетчики! Вас –то мне и надо! У меня дочь пишет стихи. Нужны вам стихи?
   Одна отвечает:
   - Это ко мне! Очень нужны стихи, приносите!
   Я записала их адрес. Ты мне дай несколько штук, я отнесу.

   Мама унесла в редакцию десяток стихотворений, и осенью их стали публиковать – то
одно, то парочку, то целую колонку.

   Оля Асеева перешла в училище. План уменьшился. Рабочих то выводили в штормовом
порядке в разное время суток, то отпускали без содержания, то посылали по среднему на
хозработы: подметать территорию завода, убирать стружку от станков, открывать ворота
въезжающему транспорту. Леся любила дежурить на воротах: там Плотников пробегал
сто раз на дню. На склад и в другие цеха он выходил раздетый, возвращался с холода
дрожащий, улыбающийся. Таким она его особенно любила – не отгороженным, своим,
открытым. Это были одни из редких между ними мгновений подлинного доверия.

   Иногда Леся с кем-нибудь из девушек заходила к Ане Воронец. За чаем они делились
страхами: скоро ликвидация цеха. Аня пыталась развлекать гостей: например,
рассказывала, как ребята вчера подкалывали Плотникова Лариской Дёминой.
   Он ржал вместе с ними и высказался под занавес:
   - Если и посмотреть на кого на участке, то уж не на эту даму с петушиным коком!
   Голову Ларисы и впрямь украшал ассиметричный начёс. Но Леся не злорадствовала: ей
самой невообразимую «химию» отчебучили в парикмахерской – хоть не приближайся к
зеркалу.

   Нависла над цехом угроза, пустел участок: кто на погрузке, кто на стройке. Даже
покаркивающая стая воронья, облепившая заводские деревья, казалась теперь зловещей.

   Как-то Леся с Алей –мойщицей просочились в кабинет начальника в конце оперативки –
подписать заявления на два дня. Мастера сидели вдоль стен. Леся шагнула с заявлениями
к Плотникову, но он передал листки Юре Шувалову.
   - Почему сам не подписываешь? – спросил Сергей Ткаченко.
   - Я там не работаю, - отозвался Илья.
   - А где?
   - На стройке.
   - Кем? – недоумевал Ткаченко.
   - Прорабом, - подсказала Аля.
   - Строителем, - пожал плечами Илья.
   Леся, стоя почти вплотную к нему, грустно сказала:
   - Скоро мы все будем безработными.

   Второго января спозаранку цеховые рабочие собрались в красном уголке, сидели в
темноте, ожидая решения своей судьбы. Начальник цеха зачитал приказ: цех
ликвидирован, работники распределены по двум другим цехам корпуса. Никого не
сократили, чтобы избежать выплат. Знали, что делали: люди сами разбегутся. У
сдельщиков снизилась зарплата, не стало сверхурочных. А ИТР? Куда их столько, в
двойном количестве? Кто мог, искал другое место, ждать –то нечего. Юрка Шувалов ушёл
мастером на коксохим. Витя Купцов завербовался на север. Плотников перешёл в
техбюро.

   Леся попала на сборку панели – верхней части стиральной машины. Бригада большая,
сквозная – каждую неделю работницы менялись на многочисленных операциях.
Несложно, но и нескучно. Женщины подобрались жизнерадостные, работящие, да и
участок их – в центре механики, на виду. С Плотниковым теперь Леся по работе не
сталкивалась. Они только здоровались да зачастую одновременно оборачивались в разных
концах коридора – взглянуть друг на друга ещё разок.

   Женщины –мастера за неимением Ольги жаловались Лесе:
   - Мужиков везде берут, а мы кому нужны?! В техбюро девять технологов, а надо – пять.
У одной глаза не просыхают, другую увезли с сердечным приступом. Куда им податься?
Полы мыть?

   В январе они помирились с Галюней. К Асеевым идти она категорически отказалась,
позвала к себе. Галя располнела – она снова ждала ребёнка.
   - Простите меня ради Бога, девочки, - начала она у порога.
   - Кто на тебя обижался –то? – перебила Оля.
   - Я не помню, что плела Леське, но что-то очень обидное. Понимаете, когда я увидела
вас обеих за спиной Ольгиной свекрови, мне померещилось, что вы все против меня
ополчились, что Леська всю историю передала в самом чёрном истолковании.
   - Галь, да ты была не в себе! – посочувствовала подруге Леся, - Ещё бы – такое
пережить!
   Умершего ребёнка доставали из Гали без наркоза, без какого-либо обезболивания. При
этом живодёрстве у неё помутился разум: она решила, что над ней фашисты проводят
опыты.
   Галя умоляла:
   - Девочки, не трогайте меня больше!
   После операции её, как труп, надолго забыли в тамбуре возле железной двери, потом
поместили в палату со счастливыми мамами, которым приносили кормить живых детей.

   Сейчас Галюся изливала душу:
   - Пришла я из больницы – Славка и в коридор не высунулся, смотрел футбол, будто я с
работы, а не из роддома. Потом мы ездили к его родне. Сидим у них вечером, вокруг
скачут, бесятся племянники, дети его сестры. Уголев их одёрнул, чтоб не орали.
   Свекровь ему:
   - Да, у нас дети шумные, зато живые!

   И уйти мне в чужом городе некуда, пришлось молча проглотить.

   Интернат Галя бросила: она винила в своём выкидыше старуху –завуча, трепавшую ей
нервы и заставлявшую её двигать шкафы.

   - Я пришла к гинекологу, - продолжала Галя, - та заявила, что мне предстоит лечиться
год, навыписывала лекарств, от которых я пухла, как на дрожжах. И реву, реву, не
останавливаюсь.
   А психиатр говорит:
   - Любите пирожные? Вот и ешьте их, сколько влезет. Радуйте себя, чем только можете.
   Я так и сделала. И забеременела.

   Слава Богу,  Галюня стала прежней, никакого осадка не осталось от ссоры.

XXV

   Опять ей приснилась церковь: в строительных лесах, с работающими плотниками. Леся
карабкалась по шатким деревянным лестницам к пролому в куполе и через него медленно
слетела внутрь. Церковь, хоть и притемнённая, уже не пуста: кое-где светятся малиновые
язычки лампад, мерцает золото окладов, плывёт душистый дымок ладана... Сон скорее
логический, чем вещий. Можно и не выглядывать из окошка трамвая – вокруг церкви
возводили леса.
   Её, как сказочницу, вдохновляла мысль: есть дворец, где молятся всеобщей любви, где
не удивляются чудесному. До принятия в пионеры Леся верила в Бога. Проповедовала ей
любимая бабушка:
   - Господь нас создал, нас любит, душа бессмертна...
   Как не верить старшим? Но и учителям обманывать незачем: наука установила
обратное. Значит, бабушка ошибается. В старину верили в Бога, сейчас верят в силу и
благородство человека, служат человечеству и Родине.
   После двадцати лет, уже своим умом, Леся вернулась к вере. Тела ещё могут растворяться в природе, но не человеческий дух с его великими идеями и чувствами. Она знала евангелие, знала молитвы, но молиться не умела: неудобно что-то клянчить у самого Бога.
   Как-то по дороге с завода зашла речь об этом.
   Тома из бригады сказала:
   - Знаешь, когда я молилась? Когда дочка лежала в реанимации. Ты считаешь, это
эгоизм? Ведь дочка – моя!
   - Нет, ведь ты молилась не за себя, а за неё!

   И с тех пор Леся молилась за тех, кого любит.

   Ильи весь февраль не было в цехе. Леся гадала: в отпуске он или в командировке? В
последний день января он долго простоял напротив их сборочного участка, словно
ожидая. Леся, наполняясь лёгкостью под пристальным взглядом, летала с деталями,
смеялась шуткам сотрудниц, смотрела на Илью, пока его не увёл начальник.

   Приближалось Восьмое Марта, подруги задумали скромный девичник у Оли. Асеев
будет занят допоздна у отца в гараже, поэтому и Галюня придёт.
   Ольга её обнадёжила:
   - Алёха поклялся не хватать тебя за беременное брюхо!
   - Кто его знает, вдруг примется искать талию?
   - Она у тебя видна невооружённым глазом!

   Оля топила в шутках оскорблённое чувство: муж открыто предпочитал Галюсю. Чисто
физически. Душою он осуждал её, считал хитрой и продуманной в противовес
простодырым Оле и Лесе.
   А Галюня искренне радовалась общению с подругами:
   - Ой, девочки, Иринка звонила! Она в декабре родила двойняшек: Мишу и Машу. Очень
горда своей продуктивностью.
   Оля схохмила:
   - Один из двоих похож на Ваню?
   - Я поняла, что оба...- смутилась Галя.
 
  Асеевы поменяли квартиру и жили теперь довольно далеко. Сойдя с трамвая на их
остановке, Леся встретила Володю Шиханова. До сноса старого дома Шихановы были их
ближайшими соседями и до сих пор оставались друзьями. Несмотря на разницу  в  годах
(Володя на семь лет старше), их матери всегда мечтали сосватать детей. Подростком Леся
влюбилась в Володю, взрослого и умного, не похожего на вредных мальчишек,
дразнивших её в классе. Шиханов тогда часто бывал у них, проявлял внимание к Лесе, но
детская влюблённость продлилась три месяца. Женился Шиханов несчастливо: родив ему
дочку, молодая жена умерла от рака груди. Его мама, тётя Таня, помогала растить
Наденьку, и Володя не спешил наградить дочку мачехой. Лесе мама намекала постоянно:
какой Володя положительный, какой высоконравственный... От Володи не отделаешься
приветом на бегу, надо выслушать и расспросить. Шиханов ещё передавал пожелания
родителям, но тут мимо прошествовал Илья Плотников. С безразличнейшим видом, но
чуть-чуть косясь в Лесину сторону.

   Леся скомкала прощание, полетела вдогонку. Запыхавшись, тронула милого за плечо со
счастливым возгласом:
   - Ой, Илья, куда же ты пропал?!
   Он обернулся:
   - Что значит: пропал? Уже месяц работаю на комбинате.
   Этим ответом он её не ударил – уничтожил. Леся онемела. Он спросил уже помягче:
   - Ты куда, Леся?
   - К Ольге. Ты знаешь, что она переехала сюда?
   - Мы заходили с Шувалом и Вороном. (Эти сокращения Леся уже слышала из его уст).
   Она не находила слов.
   Илья показал на Володю Шиханова, глядящего на Лесю с остановки:
   - Что, Леся, отбою нет?
   - Не говори, - с тоскою уцепилась она за предложенную тему, - Даже Купцов письмо
прислал с прииска. Что-то я всем понадобилась.
   - Это же хорошо?
   - Что тут хорошего... Вот если бы тот, кто нужен... Тебе я, случайно, не нужна?
   - Пока нет, - процедил он сквозь зубы, и совсем другим, нейтральным тоном попросил, -
Подожди, Леся...

   Плотников скрылся за дверью близлежащей конторы. Леся осталась прикованной к
месту. Чего ей ждать? Издевательское «пока нет»... Чушь! Вот что: он ушёл с завода!
Господи!

   Илья снова показался на крыльце. Пока он подходил, было заметно, как он волнуется,
как поминутно меняется в лице...
   Леся спросила:
   - У тебя всё хорошо?
   - Почему у меня что-то должно быть плохо?! – возмутился он.

   Действительно: страна рушится, работы лишаемся, все стонут в отчаянии – а у него
разве что-то может быть не блестяще? Оскорбительное предположение!

   - Куда ты, Леска? – опять спросил он.
   - К Ольге. Может, и ты зайдёшь? Она обрадуется.
   - У меня ещё смена не кончилась.

   Он никогда не врал, но мудрено поверить в неоконченную смену вдали от комбината!
   Задавленная безнадёжностью, Леся потребовала:
   - Давай руку!
   Стиснула изо всех сил неохотно протянутую руку и крикнула:
   - Прощай!

XXVI

   При виде потрясённой Леси Оля притворила дверь в комнату:
   - Выкладывай!
Леся сбивчиво передала прощальный разговор с любимым человеком и заключила:
   - Хочу напиться, чтобы ничего не помнить. Как мёртвая.
   - Можешь отложить это дело?
   - Нет! А кто у тебя?
   - Галка, Маринка и Наташа. При ней нельзя.
   Словно ледяным ушатом окатила! Умеет Оля переломить настроение! Как с тазепамом
злополучным: Леся смотрит мультики со психу, а кто-то загибается после травмы без
лекарств. До сих пор стыдно! Рядом с трагедией Натальи, чей муж погиб подо льдом,
всякое горе копеечно.
   Леся притихла на кухне. Олю сменила всполошившаяся Галюся:
   - Что с тобой? Что случилось? Он тебе сказал, что не любит? Что не полюбит никогда?
   - Он ушёл с завода.
   - Фу ты! Можно подумать, он улетел на Марс! И там сгорел!
   - Я его больше не увижу!
   - Спорим, увидишь?!

   Маринка – милая деликатная девушка, давняя Галюсина соседка по двору. С ней
интересно поговорить о книгах и жизненных ситуациях. В кулинарных вопросах она для
подруг – непререкаемый авторитет. Одно в ней раздражает Галю: при всей своей
домовитости Марина категорически против замужества и не выносит детей. Марина
обожает животных, приписывая им духовные качества и ставя их гораздо выше людей.
Она уверена, что человек после грехопадения стал карикатурой на Бога и потехой для
бесов, а звери сохранили естественность и преданность. Лесе почему-то безопасный и
молчаливый растительный мир ближе людского и животного.
   При Наташе не касались грустных тем.
   Она начала сама:
   - Я шла с кладбища по мосту, сильно мечтая свалиться с моста в омут и не всплывать.
Меня и на лёд весной как магнитом тянет – так просто бы... Но я знаю – это зло, это
превратится в кошмар: меня спасут, а кто-нибудь погибнет при этом. Иду по мосту, вдруг
из серой дымки выклиниваются два элегантных мужчины с кейсами. Остановили меня:
   - Здравствуйте! Как вы считаете: что надо сделать, чтобы достичь полного счастья?
   Я сказала:
   - Я его уже достигла.

   Марина рассердилась:
   - И чего эти сектанты шатаются по мосту? Одолели! Наш гравёр рассказывал: точно так
же двое на мосту докопались:
   - Как вы полагаете: куда вы попадёте после смерти?
   Он одного из них по плечу похлопал:
   - Вы не переживайте за меня! Попаду, куда надо!
   - А почему вы так уверены?
   - Потому что я доверяю Богу. Бог мне доверяет – предоставляет полную свободу
действий, а я – Ему.

   Галя засомневалась:
   - Ладно, если он эту свободу использует правильно. А если грешит? Куда грешников
денут?
   Оля улыбнулась:
   - Я почему-то знаю: всем помогут и всех спасут.
   Маринка уточнила:
   - В конечном итоге помилуют всех, но мы будем проходить мытарства, а животные
сразу попадут на небо.
   Леся добавила:
   - Если в душе тьма, ей и в раю будет тошно, и ангелы будут противны. Тёмная душа
вроде слепого или сумасшедшего, скована собственными путами. Это не значит, что Бог
грешных меньше любит или к себе не зовёт.
   - Скорей бы конец света! – заявила Марина, - Здесь мы больше мучаемся!
   Галя упрекнула:
   - Нельзя же всерьёз стремиться к смерти!
   Наташа согласилась:
   - Да. Требовать смерти – совсем уж дикая неблагодарность. Добрые силы возятся со
мной, а я – слабачка: чуть перестало мне быть сладко, я и лапки вверх, сразу отказываюсь
нести свой крест. Мы же не знаем, для чего нужны страдания, для чего нужны наши
усилия. Но я туда очень хочу!
   Галюня сердобольно спросила:
   - А ты не хотела бы побыть здесь, с нами?
   Наташа улыбнулась:
   - Всё равно туда идти, и скоро. Представьте, как там хорошо всем вместе! Мы ведь и
здесь не хотим ничего плохого: ни водки, ни власти, ни денег.
   Оля возразила:
   - Просто ты горюешь по Димке, а зря. Я чувствую: они расстраиваются, если мы по ним
ревём.
   - Это не горе. Его смерть – что-то огромное. Оно стояло рядом, как стена, и всё
заслоняло. Сейчас я уже отодвинулась, вижу окружающих, но по-прежнему в мире пусто
и ничего не надо. Это просто говорится: тот свет. Мир один. Они здесь, просто стали
невидимыми.
   Марина сказала:
   - Их больше, чем нас, живых. Какими странными мы им кажемся!
   Оля согласилась:
   - Да, наверно, мы не всё видим вокруг.

   Леся подумала: «Не для нашей ли пользы?» Надежда из бригады видит, как выводки
тёмных лохматых существ ходят поперёк оживлённых улиц. Не дай Бог испытать
подобное!

   - Как уверенно вы рассуждаете! – удивилась Галя, - Никто не знает.
   Наташа вздохнула:
   - Я стою близко к рубежу. Мне показывают сны. Я видела карту рая из перламутра,
видела, как через неё туда входят, очень просто, как сквозь воду. Потом я спустилась в
подземный переход. Над ним возвышалась широко шагнувшая чугунная фигура, из неё
свисали маятники разного размера на разных уровнях, они двигались в разных
направлениях с разной скоростью. Под некоторыми жутко идти: острые, быстрые, свистят
над макушкой. Из перехода я попала в затемнённый коридор. Он вышел ко мне из двери,
обнял, попрощался. Это было перед сороковым днём. Ещё снилось: я его искала. Вхожу в
нашу квартиру, а там – сады, домики в зелени. Все встречные – приветливые и
беззаботные. А дальше – пирамиды прозрачные, сине –зелёные, будто застывшая морская
волна. Я всмотрелась сквозь стену, а оттуда множество красивых девушек и юношей
устремилось ко мне, почти прижимаясь лицами к стеклу. Но я испугалась: это же духи! Я
вышла оттуда через проходную, села на камень и подумала с радостью: «Ведь я его увижу
– он мне много раз приснится!»

   Леся видела только земной рай. В техникуме их посылали в колхоз собирать яблоки.
Лесю не допустили в яблочный рай, фельдшер забраковала её из-за плохой крови,
оставила в городе. Но Леся прорвалась туда самовольно на последние четыре дня. В траве
под деревьями валялись, никем не желаемые, крупные красные яблоки. Их группа
собирала жёлто –зелёные, тоже очень вкусные. Это был праздник и эталон жизни: со
всеми, кого любишь, с кем дружишь, в весёлом запале, под южным солнцем и пышными
кронами яблонь.

   Наташа продолжала:
   - Меня теперь колют шуточки о смерти, словечки: «покойник», «мёртвый», «умереть».
Их ведь немало в нашей речи, и я их теперь воспринимаю буквально.
   Оля смутилась:
   - Я больше всех этим грешу! Чем дальше, тем больше тянет на чёрный юмор!
   Сама Леся, в ранней юности услыхав стишки: «Недолго мучилась старушка
                В высоковольтных проводах,
                Её обугленную тушку
                Нашли тимуровцы в кустах»,
сначала плевалась от отвращения. Потом привыкла, сама шутила так. И была наказана.
   Шла она после ночи через гаражи возле железной дороги. Вокруг всё усиливался тяжёлый запах горелого мяса. Завернула за угол и обомлела: на насыпи лежит одежда в виде человеческой фигуры, череп прикрыт капюшоном, в кисти скелета, высунувшейся из
рукава, зажат кусок кабеля. И этот запах – запах крематория. Внизу, в узкой улочке –
милицейская машина с раскрытой дверцей. Менты за трупом наблюдают издали, ближе им не подъехать.
   Она спустилась к машине:
   - Вы бы хоть человека поставили рядом или накрыли чем! Прохожие поумирают со
страху!
   - Ничего, - отвечает милиция, - скоро приедет спецмашина. А у вас нервы крепкие.
Остальные громко визжат. Этот тип ночью воровал кабель, наполовину выгорел, до утра
провисел.
   Вот тебе и старушка в высоковольтных проводах!

XXVII

   Заготовкой овощей прошлой осенью занималась Леся, родители были на юге, в папином
селе. Перетаскать сумки из дома крёстны – полбеды, а вот консервировать... Она
выпытала все рецепты у подруг и сотрудниц: капуста квашеная, солёная, маринованная,
заварная, со свёклой, с клюквой... Об идеальном качестве не мечтала – справиться бы с
урожаем. Некоторые банки повзрывались, в других лишку соли или уксуса. Лесин папа,
признанный специалист заготовок, теперь ворчит на кухне, разбирая   несъеденные
соленья:
   - Это она нарочно наготовила змеиной еды, чтобы отравить родителей и поскорей
продать квартиру!
   Ни скандалить, ни смеяться нет сил. Леся лежит в постели с кружащейся головой. Опять
это малокровие!
   В двенадцать лет Леся уже не росла, стала рыхлой и пухлой. «Жирная» - дразнили
одноклассники, искренне убеждённые, что полные только жрут и дрыхнут, ни черта не
делая. Если для похудания требуется лишь не есть – пожалуйста! У Леси хватает силы
воли. Она и раньше могла на месяц запретить себе любимые шоколадные конфеты или
колбасу. Леся качала пресс до одури и ела раз в день. Ни на грамм не похудела. Зато болел
пустой желудок и началась анемия.

   Первый обморок врезался в память: у неё потемнело в глазах на автобусной остановке,
она очнулась, будто отброшенная жестокой рукой лицом в щебёнку. Люди вокруг
суетились, поили водой, усаживали в подъехавший автобус. С тех пор она иногда падала.
Врачам, пугавшим её серьёзными последствиями, она не верила. Подумаешь, дамская
болезнь – обмороки, слабость, головокружения! Одно из благословений Лесиной жизни –
незнакомство с острой болью. Даже зубы, которые на острове лечить негде, всего лишь
нудно ныли. И при анемии нет болей, и лечение блатное: принимай железо да лопай
вкусности – грецкие орехи, яблоки, курагу, чёрную икру.

   Обесцененные деньги выдавали пачками. Очередные гениальные реформаторы удумали
перейти на именные чеки. Чек следовало тратить разом, допускалось лишь 40% сдачи
наличными. Авось народ перестанет есть ежедневно! Из-за мороки с писаниной кассирша
с помощницей целый день выдавали зарплату. Комнатушка материальной кладовой
забита утрамбованной очередью. Леся протиснулась на место, занятое товарками,
постояла в давке несколько минут – до звона в ушах. Как вылезала – не помнила, вроде бы
прислонилась к стене... Очнулась скорчившись, уткнувшись головой в грязную трубу.
Удивительно, что лоб не разбила. Наверно, в обмороке становишься ватной. Ребята
подогнали погрузчик, усадили её на сиденье, принесли кружку воды. Спустя минуту Лесе
выписали чеки, и она была отпущена домой.

   С девчонками Леся может болтать сутки и смеяться поминутно – скорее от добрых
чувств, чем от хороших новостей.
   Папа упрекает:
   - Чего ты шляешься к девкам? Они семейные, ты их отваживаешь от домашних дел!

   Вот Леся и старалась перехватить подруг на работе или по дороге. Как-то её бригаду
отпустили пораньше, она забежала к Оле в училище. При посторонних обсуждали
безденежье, а выйдя на улицу, Ольга раскололась:
   - Был он у меня вчера!
   - Илья?
   - Конечно. Сначала явился Лёнька Воронец, как бы посоветоваться с Алёхой насчёт
машины. Я чую: туфта, Лёнька в технике разбирается не хуже Асеева. Воронец топчется в
прихожей.
   Я ему:
   - Чего мнёшься, проходи!
   Он шепчет:
   - Там Плот у подъезда.
   Я – вихрем на балкон и ору:
   - Плотников! Живо домой?
   Он повертел башкой:
   - Даже домой?!
   Притопал. Воронец отвлекает Алёшку, а Плотников меня затряс с порога:
   - Леся в цехе упала в обморок!
   - Знаю.
   - Что с ней? Сердце? Говорят: бледная, похудела. Что с ней?
   - Кровь плохая.
   - Надо что-нибудь?
   - Да ничего особенного: свежий воздух, фрукты.
   Лёнька заржал при этом:
   - Нам бы всем неплохо!
   Плотников говорит строго:
   - Купим фруктов и пойдём проведывать.
   Леся слушала в слезах.
    Оля прибавила:
   - Жди, Леська! Каюсь: ты права, не я. Таких, как он, не бывает!

   Стиральная машина не находила спроса. Деталей дожидались подолгу, сидя на участке.
Удручали Лесю темы бесед в бригаде: сад, рецепты блюд, аппетит кота, болезни детей,
выходки мужа. Не одной Лесе надоело.
   Однажды взмолилась Ида:
   - Ну что вы, девки, всё про кастрюльки! Давайте про любовь!
   Вера расхохоталась:
   - Любовь ей подавай! Знаешь, мой дядька говаривал: «Любовь – это костёр, горит, пока
палки бросают.»
   Римка возмутилась:
   - Ещё чего! Любовь к случке никак не относится! Если любят по-настоящему, то или
умирают, или несчастны всю жизнь.

   Пошлость резала Лесин поэтический слух. Любовь – не стихия, захватившая бедное
безвольное сердце. Это твоё собственное чувство, озаряющее мир чудесным очарованием.
Любовь к созданию Бога – высшая форма благодарности Творцу, даже выше молитвы.

   Больше всего в бригаде толковали о нехватке и задержке денег. Зарплату выдавали
малыми частями, обещали со дня на день и обманывали. Известно, что снится к деньгам,
вот женщинам и снилось оно каждую ночь.
   Но Римма материлась:
   - Вам уже горы дерьма переснились, на фиг! И чё? Ни хрена! Вот приснится Леське
мальчик...
   Лесе всегда к прибыли снился ребёнок.
   По утрам её допрашивали:
   - Тебе снился мальчик?
   - Нет.
   - А что снилось?
   - Я летала на чугунной сковородке мимо камер с мумиями в древнеамериканской
пирамиде ацтеков.
   Через день Римка снова допытывалась:
   - Леська! Мальчика, блин, видела?!
   - Нет. Мне снился трёхковшовый экскаватор. Он парил над морем на закате, извергая
пламя из ковшей, и пикировал с воздуха на огромную дночерпалку.

XXVIII

   Цены росли. Теперь задерживали даже мамину пенсию. Знакомая устроила Лесю
уборщицей в строительный кооператив. Фирма находится на территории комбината.
После смены на заводе Леся целый час добиралась туда по железнодорожным путям. Она
любила ходить пешком, в дороге ясней мысли. Леся любовалась с насыпи заячьими
ушами капусты в огороде возле старинной избы, где живут Галины родственники –
кержаки. Галя ахала, рассказывая о невзрачной избушке: внутри стены завешаны
уникальными иконами, как в церкви.

   Здание кооператива небольшое. Первый этаж – склад, третий ещё достраивался. Леся
мыла на втором – в бухгалтерии, кабинетах и душевой. Поначалу выгребала горы
строительного мусора. Коридор и душевая вымощены плиткой, между плитами широкие
щели, в щелях – цемент. Вымой –ка без разводов! Строители не страдали
чистоплотностью: мусорное ведро стоит пустое, объедки и окурки на полу да за шкафами.
Кое-кто и остатки супа из банки выплёскивал на пол. Болезненно брезгливая ко всем
человеческим отходам, Леся убирала этот гадюшник, стиснув зубы. Вынужденная
помалкивать, когда по свежевымытому полу бродили в грязных сапогах, Леся про себя
костерила снисходительных матерей, знакомых по заводу. Те выращивали поросят,
позволяя лузгать семечки на пол, ходить в ботинках по паласу, гасить окурки в цветочных
горшках. Не перевоспитывать же ей ребят! Она не слыхивала от них ничего грубее, чем
«спасибо». Платили ей гроши, но своевременно.

   На заводе что-то совсем перешли на продукты. Давали под зарплату муку мешками, с
наценкой. Недавно предложили мешок риса, тоже втридорога. А куда денешься?
Неизвестно, за сколько лет Лесина семья съест этот рис. Леся штудировала библиотечную
брошюру по восточной кухне, выписывала заковыристые названия, решив в свой день
рождения уставить стол блюдами из риса с табличками возле каждого.

   Бригаду то отправляли домой, то рассылали на хозработы. И всё-таки не верилось, что
распадётся могучее оборонное предприятие. Когда заходила речь о поисках работы,
Римма одёргивала сотрудниц:
   - Блин, если завод сгорит, вас три дня будут гнать с пепелища!
   Леся теряла не только работу, у неё в том же флаконе были дружба и любовь.

   Наконец, им предоставили выбор: сидеть дома за две трети тарифа или перейти в
хозбригаду. Леся стала стружконоской. Это не совсем технички, хотя пол моют тоже. В
основном они убирают стружку от станков, вычерпывая её лопатами вместе с маслом и
эмульсией и перетаскивая на носилках. Уже после вторых носилок заболевает поясница.
Непрерывно не поработаешь, поэтому отдыхают часами, рукодельничая и болтая в своей
каморке.
   Товарки шутят:
   - Почему у нас сегодня не включено радио?
   Радио – это Леся, так они просят её рассказать что-нибудь. Иногда она увлекается,
переходит на повышенные тона, почти кричит, размахивая руками, и женщины смеются:
   - Убавьте громкость!
   Сотрудницы на стружке славные: например, сорокалетняя Надя, очень домовитая,
растившая троих детей без заболевшего психически мужа, и пригревшая четвёртого –
друга сыновей. Этого мальчика родная мать выписала из дома к восемнадцатилетию,
надеясь сбагрить в армию. Парня забраковали по здоровью, но мамочка уже продала дом
и прописалась в квартире сожителя. Остался бы юноша бомжом, если бы не семья Нади.

   Распред работ Светлана, тоже семейная и основательная, чересчур ценила Лесины
способности, даже выговаривала:
   - Тебе так много дано, а ты комплексуешь!

   В их помещении приблудилась старая пишущая машинка. Особый дар судьбы! На
долгожданном печатном устройстве Леся перепечатала всё написанное ею.

   Стружконосы часто бродили по территории завода, притихшей, как бесконечный
заколдованный пустырь. Чего там только не было! Отгромоздких заржавленных
конструкций до смородины и малины. На клумбах вместо цветов разрастались колонии
грибов. В их комнатке частенько варилась грибница из дождевиков или суп из куриных
кубиков. На питание давали талоны – под зарплату. Но в единственной оставшейся
столовой готовили борщ из банок, пшённую кашу и пресные булочки. Котлет хватало
первой сотне обедающих. При скудности рациона и пропускной системе некоторые
приводили в столовую детишек – накормить хоть чем-то. Если каша и булочки
заканчивались, из-за одного борща Леся не стояла в очереди, сгрызёт сырьём пару
дождевиков – и за работу. По дороге в кооператив она тоже собирала грибы на шпалах.
Кажется,это были подгруздки, но Леся называла их «подшпальники» или
«подколёсовики».

   Ей больше не снились мальчики – неоткуда ждать дохода. Снилось ей, что идёт она с
работы по проспекту. Очень светло, но вдруг свет притушивается плотными тучами. И не
тучи это вовсе: вместо туч ползут над городом оторвавшиеся горы со скалистыми
уступами, с лесом. С неровных подошв осыпаются комья глины, падают вниз камни.
Люди разбегаются, прячутся в подъездах. И Леся укрывается от бедствия под навесом у
дома вместе с прохожими.

   Умирал завод: вереницами тянулись за проходную грузовики с дорогими, уникальными
станками. Всё распродавалось. Начальнички, покидая завод, тут же обзаводились
собственными магазинами.

   Лесины стихи то и дело появлялись в печати. Она не покупала газету еженедельно,
просила посмотреть в киосках. Однажды шла с завода, а у переезда торгует газетами
пенсионер, бывший цеховой электрик.
   - Можно взглянуть? – несмело попросила Леся.
   Мужчина заулыбался:
   - Разумеется! Конечно, можно, особенно знакомым девочкам с толстенькими ножками!
   - А я –то переживаю: некрасиво, когда ноги толстые!
   - Да что ты понимаешь! Нормальные мужики от этого балдеют!

XXIX

   Ещё в панельной бригаде, упоминая о еженедельных встречах с подругами, Леся
натыкалась на непонимание.
   - За бутылочкой? – щурилась Римма.
   - Нет, мы пьём чай, болтаем...
   - О чём говорить, если не виделись всего несколько дней? Ладно бы – полгода, год!
   - Почему-то всегда есть о чём...

   Теперь собирались у Галюси – ей ведь не оторваться от новорождённого. О малыше
интересно и приятно слушать. А у Оли, вникавшей в тонкости характеров и ситуаций, за
день накапливалось событий на толстый роман. Ольга по-прежнему любила заволакивать
на своей широкой спине на четвёртый этаж мешки и холодильники. А какие номера
откалывал спьяну Асеев! То в Олиной ванне спит незнакомый голый мужик при
непонятном отсутствии хозяина; то входная дверь – нараспашку, половики окровавлены,
Алёша мирно похрапывает, на кухне – чужой забинтованный парень. Подумаешь: принял
Алексей проходившего по подъезду человека за врага, избил и подколол, потом перевязал
и напоил.

   По деньгам изредка тосковала Галя, хотя Уголев зарабатывал неплохо, и родители им
помогали. Ей от предков –кержаков по наследству передалось основательное отношение к
каждой копейке. Тут перестройка ни при чём. Леся и раньше наблюдала: скидывались в
конторке на подарок, так Касьянов застыл, сунув нос в кошелёк, а Купцов и Плотников
достали скомканные купюры из карманов брюк, не глядя и не считая. Асеевы тоже по-
советски или по-христиански не заботились о завтрашнем дне: «Заработаем!». У Леси
получался парадокс: пока были деньги – пустовали магазины, появились товары – исчезли
деньги.
   На Галины страхи Оля откликалась:
   - Не зацикливайся, отвлекись!
   Леся напоминала:
   - По религии человек должен радоваться жизни.
   - Любоваться закатом и берёзками! – подсказывала Оля.
   - Смотреть на речку, - добавляла Леся.
   Галя уныло вздыхала:
   - Что ещё нам остаётся при перестройке!
   Леся смотрела философски:
   - Нашим предкам досталось круче. Мама недавно читала дедушкин дневник. Дед пишет
с радостью: «Соседка принесла миску ошурок». Это картофельные очистки, из них в
войну пекли оладьи. Лакомствами были чай с сахарином да парёнки –запечённые в
русской печке свёкла и морковка. Дед совсем молодой заболел. Ему, как инвалиду,
полагалось всего 500 граммов хлеба. Баба Аня перешла из школы в лабораторию – у
рабочих паёк был больше. Она шла как-то по льду пруда в дальнюю деревню менять вещи
на картошку. Видит: вдалеке цепочка волков. Двигаются медленно, носами в снег. Она
растерялась, остановилась. Чудом в этот момент догнал её мужик, показал, куда идти,
чтобы волки не учуяли.
   А моя троюродная сестра спросила у своего отца:
   - От чего умерли все наши родственники?
   - От дистрофии.
   - А что это за болезнь?
   - От голода, доченька, от голода...

   Помогая Оле в саду с прополкой, Леся смеялась:
   - Понимаешь, я сорвала четыре крупных шампиньона, но не заметила, что они проросли
сквозь муравейник. Меня муравьи искусали, две ночи не спала – руки чесались. Женщины
издеваются:
   - Героическая битва с муравьями за пропитание!
   Проходивший мимо с лопатой Асеев прикололся:
   - Ты, Леся, их всегда сырьём ешь?
   - Я их сварила и сделала салат: тот бесконечный рис, шампиньоны и немного зелени с
соседнего пустыря.
   - Переходишь на репейную диету? – удивилась Оля, - И как репьи на вкус?
   - Там не одни репьи, много съедобного: лебеда, крапива, одуванчики...
   - Возьмёшь сегодня мешок петрушки и укропа!
   - Есть у бабы Ули, сходить некогда.
   Алексей предложил:
   - Приезжала бы на выходные, в бане попарилась бы!
   - Ну зачем я буду у вас торчать!
   - Хоть постоянно живи! Водки ты не пьёшь, а уж картошки –то нажарим!
   Ольга ухмыльнулась:
   - Гляди –ка, ничего ему не жалко, только водку!
   Леся упрекнула:
   - Алёша, как у тебя на водку здоровья хватает?
   Алексей тут же нырнул в теплицу, а Оля объяснила:
   - Здоровье неслыханное. В его роду пьют до сорока, живут до ста, женятся в семьдесят.
Когда Алёху принимали в училище, спросили на медкомиссии:
   - У вас в семье были психически больные?
   Он честно отвечает:
   - Да, были.
   Врач оживился:
   - Ну –ка, ну –ка!
   Алексей объясняет:
   - Мой дедушка в 98 лет заговариваться стал.

   Из сада Леся ехала с пересадками. Подойдя к трамвайной остановке у музея, она
замерла: на краю тротуара у столба стоял Плотников. На остановке многолюдно, народ
едет к четырём на комбинат. Ясно, что и он туда же. Неясно, откуда, и он, вроде бы, в
управлении, при чём же вторая смена? Леся подходила с противоположной стороны, и он
как будто её ещё не заметил. Она окликнула бы его, но её заколотило, она ухватилась за
ствол деревца, унимая дрожь. И поняла: он видит её. Развернулся в пол-оборота. А у неё
подкашиваются ноги. Илья приблизился, рассматривал витрину киоска, стоя лицом к
Лесе. Она сделала шажок. Но тут появился трамвай. Лесю прибило к первой площадке. Он
шагнул туда же, но вдруг отступил, вошёл в среднюю дверь. В просветы густой
трамвайной толпы Леся видела его напряжённое лицо, покрасневшие от обиды глаза. И
что делать с таким? Сам не здоровается, а на неё злится. К счастью, дорога длинная. Леся
протолкалась к средней площадке, окликнула – «не услышал». Она прикоснулась к плечу:
   - Илья!
   Обернулся, поздоровался очень равнодушно.
   - Ты на работу?
   Кивнул.
   - Разве ты не в управе?
   - С рельсобалке.
   - У меня там отец работал, но очень давно. А я сейчас на двух работах.
   - Где?
   - Да мою, конечно! – махнула рукой Леся.
   Тут трамвай дёрнулся, Леся не устояла, улетела к нему на грудь. Как ни кратко было
объятие (он её просто придержал рукой) , поменялось настроение Ильи, засияли глаза. Но
Лесе пора выходить, она лишь спросила напоследок:
   - Ты привык на новом месте?
   Он неохотно процедил:
   - Привыкается потихоньку...

XXX

   Розовато –жёлтое крупное солнце на востоке ещё не слепило и не грело. Леся замёрзла в
сыром утреннем воздухе, хотя махала метлой в темпе. Во время бригадных работ
говорили ей товарки –дворничихи:
   - Как широко ты размахиваешь метлой!
   - Меня ещё на заводе научил один старик: мести частью по земле, частью – по воздуху.
   - Как красиво говоришь! Не полетишь на ней?

   Леся спешила убрать ту часть своего участка, что выходит на проспект. Всё лез в голову
Пушкин: «Улицу метёт с голью кабацкой».
   В бригаде стружконосов работала Нина, бывший делопроизводитель. Устроенные на приличных местах знакомые допытывались у неё: чем же конкретно она занимается на заводе. Нина отвечала уклончиво.
   Они делали вывод:
   - Понятно! Секретное производство! Военная тайна!

   Леся не стеснялась в весёлой кучке сотрудниц мести на субботнике улицы вокруг
завода. Когда в кооперативе с подступавшей к горлу рвотой опорожняла помойные вёдра,
никого не было рядом. Но едва она устроилась дворником в райкомхоз, сразу, как
нарочно, разобрали трамвайные пути. Весь город потащился пешком по её участку. За
неделю Леся повстречала множество знакомых, но особенно вздрагивала при появлении
красных комбинатских автобусов, в которых ездил Илья.

   Невероятно: она за полгода сменила три места работы! Завод она покидала с горючими
слезами. Не было там ни работы, ни денег, голодная смерть надвигалась. Милая соседка –
бухгалтерша устроила Лесю на ликёрку – паковать бутылки. За два дня пальцы
превратились в сосиски. Чудом подвернулась Галюся, чудом у Галюси всумочке
отыскалась мазь. За выходные Леся сняла отёк. Но мастер попросила её заменить
уборщицу, ушедшую в отпуск. Уже потом Леся поняла: её обманули. Принимая, обещали
бесконечно продлеваемый договор и хорошо оплачиваемую работу, на самом деле нужна
была уборщица. Временно. Упаковщики работали на складе, чистом, сухом, заставленном
бесчисленными бутылками. Рай для алкашей! Бутылки стеклянные, они и случайно
падают, а что стоит отбить горлышко, выпить или перелить содержимое? Далеко не сразу
выгоняют спивающихся. Какими шальными глазами озирались на этом раздолье пареньки
–грузчики, как постепенно краснели их лица, развязывались языки, смелее становился
флирт с девчатами!
   Рабочие ликёро –водочного разделены на постоянных и временных. Временным меньше
платят, держат на более тяжёлых работах, для них выше цены в столовой, их могут
уволить мгновенно. Создавалось противостояние. Лесе повезло: для временных она была
равной, постоянные по-матерински опекали её. Тем не менее, упавший со стола огрызок
колбасы постоянные контролёры не подобрали:
   - Проверим, как Леся моет!
   Временные девочки доложили Лесе.
   Она смеялась:
   - Пусть кидают куски покрупнее, я подниму и съем!

   Газеты с Лесиными стихами ошеломили всех. Одна девочка прибежала к Лесе домой с
тортом. Она посещала клуб авторской песни и убедила Лесю сходить на собрание. Но там
Леся скромно посидела на стульчике у двери, слушая песни да серьёзные беседы о цене и
качестве гитар. Барды – это скорее музыканты, чем поэты.

   Когда уборщица вдоволь нагулялась в отпуске и на больничном, Лесю выпроводили с
ликёрки.

   В кооперативе отделали третий этаж, пообещали удвоить зарплату. Леся вытаскивала
мусор, отмывала окна.Но однажды, придя в кооператив,она услышала от дамы,
совмещающей в себе делопроизводителя и секретаря, множество досадливых претензий.
Директор осмотрел здание утром в понедельник. Худшего времени для проверки её
работы не выбрать: Леся отдыхает в субботу и воскресенье, строители в субботу не только
работали, но и отмечали день рождения, поэтому насвинячили круче обычного.
Секретарша Лесю не ругала, лишь просила учесть замечания. Но Леся оскорбилась и
подала заявление.
   Секретарь растерялась:
   - Хоть замену подыщите!
   - Если удастся!
   Удалось моментально. Не дойдя до дому, Леся встретила Иду из панельной бригады.
Ида в молодости лечилась от бесплодия и к тридцати годам родила тройняшек. Хотя она
прекрасно зарабатывала, ей не мешал приработок. Она бурно расцеловала Лесю и
побежала в кооператив.

   Ида жила неподалёку. Работая на панели, Леся поначалу стрелялась от этакой
попутчицы.
   Ида внезапно заявляла:
   - Я считаю, что если человек с техникумом работает со мной в одной бригаде, то он не
умнее меня!
   Человеков с техникумом в бригаде двое – Вера и Леся, сама же Ида закончила
восьмилетку.
   Леся напоминала:
   - Ты только что рассказывала, какой мудрой была твоя неграмотная бабушка. Ум и
образование – не одно и то же.
   Вскоре следовала новая шпилька:
   - Твоя подруженька Ольга при нас явилась в цех и произвела впечатление лёгкой
девочки!
   - Вот это зря: Ольга – знающий и ответственный мастер.
   Через день звучало:
   - Ко мне парни и подступиться не смели, считали строгой!
   Леся пожимала плечами.
    Ида продолжала:
   - Конечно, всякий мужик ухватится за женщину, если она всем улыбается, как ты!
   - Я?!
   - Да! Ты идёшь – и улыбаешься!
   - Значит, идти весело, ветер шумит, птицы поют, солнышко в глаза, как сейчас...

   В тот миг солнце и вправду слепило, хотя небо было сложным: в зените ярко –голубой
звездообразный просвет, солнце наполовину в белоснежном кучевом облаке, ближе к
краям небосклона тучи сереют и темнеют, над горизонтом нависают рваными сине –
чёрными боками.

   Мало –помалу Лесина откровенность развеяла предубеждения. Леся с Идой поладили,
болтали по-дружески. Ида, как никто, понимала Лесину мечту о ребёнке и говорила почти
с завистью:
   - У тебя –то всё впереди! Ты ещё подержишь на руках собственного детёныша,
тёпленького, пахнущего молоком...

XXXI

   Леся обнималась с берёзкой, прижималась лбом к шелковистой коре, вдыхала запах чуть
развернувшихся листьев. Этот способ слияния с природой она почуяла в детстве. Когда
видела берёзу с толстыми изогнутыми ветвями, хотелось залезть на неё. Отдыхая с мамой
в Ленинграде, они жили в Парголово. Светлой ночью, после купания, Леся распевала на
ветвях старой берёзы с местными девчонками, вдыхая горький дым далёкого торфяного
пожара...

   Дворничья бригада сидела на бетонной плите, ожидая: отпустят их по домам или придёт
машина. Неплохие они бабы. Все люди – люди. Вот только рожи у них! Кирпичные,
оплывшие, с фингалами. Недаром из их толпы прохожие выбирают Лесю, чтобы спросить
дорогу. Ещё с завода Лесино ухо не берёт смысл разветвлённого мата, так – звуковой фон,
вроде шума двигателей. Некоторые из бригады – после отсидки, почти у всех родители –
алкаши, штампующие детей, как раненые кони. Удивительно ли, что сотрудницы не могут
без водки, что через день меняется состав бригады?! Старше всех сорокалетняя
трудолюбивая Нюра. Она искренне кается после запоев, мастера её жалеют и прощают.
Есть и непьющая – Венера, могутная, квадратная, носатая, с выжженными перекисью
волосами. Никак не тянет на богиню любви, скорее вспомнишь о болезнях.

   «Как вы лодку назовёте, так она и поплывёт». Называя девочек Анжеликами и
Виолеттами, родители предрекают им романтическое будущее. На дележе: чем
оригинальней имя, тем странней характер. И как звать повседневно Люций и Оливий?
Люцка? Ливка? Одна южная прабабка зовёт Веронику «Вареничкой».

   После обеда дворников гоняют на бригадные работы, чаще всего – грузить машины. В
первый раз на погрузке Леся замешкалась, Нюра даже прикрикнула:
   - Не стесняйся!
   Очень уж противно нагребать мусор из кучи в выварку прямо руками в рукавицах!
Полный бак вдвоём закидывали в кузов, две женщины наверху принимали и высыпали.
Бывало и похуже: чистили чердаки, скидывая вниз осколки шифера через слуховое окно,
по уши в стекловате и голубином помёте; чистили подвалы, вычерпывая лопатами мусор
из прокисшей лужи, в которой он плавает. Сегодня подвал попался на диво сухонький, не
превращённый в помойку. Они вытаскивали коробки, доски, железяки. На трубе нашлась
сушёная собака. Наверно, мумифицировалась от жары. Никто не посмел прикоснуться,
Леся отважно прихватила трупик мешком и унесла в грузовик. Девушку в кузове
затошнило, но остальные не пожалели её:
   - Пусть пьёт меньше!

   Сколько ни переламывай себя, сколько ни таскай сгнивший мусор и дохлых собак,
сколько ни потрать часов на добросовестный труд – заработать невозможно. Платят
копейки, и в тех обсчитывают, месяцами тянут с выдачей.
   Леся казнилась: «На что я годна, если не могу обеспечить себя? Меня проще усыпить, чем кормить!» Умирать не хотелось, просто отпадал смысл её существования. Это не свойственно ни христианину, ни поэту, проповедующим свою неповторимость. Но Лесю со школы ориентировали на достижение результата. Героем признавался человек, совершивший подвиг в бою или в труде, акт чаще физически ощутимый, чем духовный. Получалось так: ты любишь – но не создала семью, пишешь стихи – но не публикуешь книг, трудишься – но без высокой зарплаты и почестей. Вывод – зря коптишь небо! Отсюда современная теория о неудачниках: переступи через себя, добивайся, иначе ты – никто. А с кем бороться – с ближним, таким же бедолагой? Грызться за место под солнцем, идти к цели по головам, любое средство считать допустимым? Это деградация человека, но ещё отвратительнее это для девушки. Лесю оскверняет мельчайшая ссора – злясь и негодуя, она выглядит сварливой мегерой, противной и уродливой. Женская борьба – это стойкость в испытаниях, постоянство в стремлениях, незамутнённая нежность ко всему живому, прекрасному, высокому и святому.

XXXII

   Олю сократили из училища, через неделю приняв на её место дочь директора. Оля
присоединилась к бизнесу свекрови. Мама Ася стряпала пироги и носила их с чаем по
оптовому рынку, где продавщицы сидели в контейнерах, как собаки в будках. Теперь по
рынку бегала Ольга. Нерегулярный доход – когда сколько съедят, но всё-таки не голод.
Асееву в училище платят мало и редко, а времени и собутыльников хоть отбавляй. Оля,
требовательная к себе и друзьям, оправдывала мужа, ссылаясь на обстоятельства. Хотя по
её же данным, многие сейчас хватались за грошовые побочные приработки. Например,
Шувалов с Воронцом заливали крыши.

   Ближайший Ольгин коллега по участку, Сергей Ткаченко, повесился, узнав, что у него
диабет, что вместо опоры жене и дочери он станет обузой. Жуткий поступок был понятен
Лесе.
 
  У Гали зимой случилась трагедия: умерла её мама. В семьях Оли и Леси отношения с
родителями не превосходили весёлого доверия и обоюдной заботы. Галина мама
нежничала с дочкой, как с маленькой. Тем больше жалости вызывала теперь Галюся.
Дежуря попеременно с отцом в больнице у мамы, Галя почти не ела, её тошнило. Тошнота
не проходила и после похорон. Галя бродила, как зомби, рыдала днями, и очень мало
помогали ей подруги, как ни старались. Галюнин папа тоже погрузился в депрессию и не
собирался брать себя в руки. Он не покидал квартиру и установил порядок: дочь обязана
посещать его ежедневно, полностью обслуживать и выслушивать покаянные рыдания.
Галя всем этим покорно занималась, ущемляя во внимании ребёнка и мужа.

   С уходом на ликёрку прекратились мимолётные столкновения с Плотиком по пути на
завод, когда Леся чуть ли не бросалась ему на шею, с улыбкой протягивала руку уже
издали. Он-то руку подавал с заминкой: ну не за друга он держал её! Леся, ценя дружбу
выше прочего, хотела быть и другом. Однажды она не выпустила его руки, они разошлись
на всю длину рук, не разняв их, оглядываясь друг на друга.

   За эти полгода она его встретила лишь раз: он непонятным образом оказался на её
остановке. Леся растерялась от неожиданности, Илья, наоборот, вёл себя дружелюбно,
даже немного постоял с ней, прежде чем исчезнуть в дверях маршрутки. В момент
встречи Леся не сознавала себя, а после удивлялась: они почему-то вращались. По
крайней мере, она была то справа, то слева от него, как в вальсе.

   Ещё на заводе одна из сборщиц рассказывала про свою дочь, любимый мужчина
которой вернулся к первой жене:
   - Я не знала и не верила, что бывает такая любовь! Дочура проснётся среди ночи,
спрошу:
   - Что не спишь?
   А она:
   - Мама, он сейчас думает обо мне...

   Вот и Леся, крепко спавшая под утро, внезапно просыпалась от сна про Илью, и могла
не смотреть на часы – ровно семь, комбинатский автобус едет мимо её дома.

   Как-то Леся стояла на остановке напротив дома, а Плотик ехал в трамвае на ночную
смену, сидел у окна с её стороны. Но Леся не дождалась его взгляда: через салон смотрел
он неотрывно в противоположную сторону – на её дом. Тут проснёшься!

   Леся по нему тосковала страшно. Из уличной толпы с надеждой выхватывала похожую
фигуру, разворот головы, черты, жесты, клетчатую рубашку, чёрно –белый джемпер...

   Проснувшись в самый глухой час ночи, Леся ужасалась тому, что они не вместе. И всё
планировала поход к нему домой, проигрывала сотни ситуаций, сочиняла монологи и
диалоги. Страх замораживал благие намерения. Любовь – это подарок... Для Леси. А для
него? Чувства изменчивы. Если он любил вчера, сегодня мог охладеть.

XXXIII

   Леся уничтожала лопухи на косогоре, когда за спиной раздался Олин голос:
   - Сколько центнеров репейника с гектара?
   Схватив Лесю в охапку так, что кости затрещали, Оля смеялась:
   - Ты не слишком ли размахнулась, мадам? Всю улицу убираешь?
Леся смутилась:
   - Понимаешь, мне переменили участок. На больший.
   - Когда ты свой выскребла после зимы?
   - Ну да. Знаешь ведь: дурака работа любит.
   - Ладно, завтра поболтаем подробно у нас в саду на Алёшином дне рождения!
   - Ой, а подарок...
   - Какой с дворника подарок? Метлой по рылу? Завтра к девяти будь на крыле, заедем!

   Заехали за ней не на фиолетовых «Жигулях» свёкра, а на голубой «Волге». Прихватив
по пути на редкость оживлённую Галюню, Оля представила водителя:
   - Девочки, познакомься с Валерой!
   Галя дурашливо воскликнула:
   - О, вы – тот самый мужчина, который может жениться на одной из нас?!
   Валера Зубичев аж дёрнулся от подобной перспективы, а Галя всего лишь припомнила
Олин проект: свести с кем-то Лесю.
   - Нет, - поправила Оля, - Валера – тот мужчина, который может нас всех обеспечить
работой.
   - Это радует! – милостиво признала Галюня, сама ни в какой работе не нуждавшаяся.

   Выйдя у своротки в сад и поахав:
   - Надо же, мы с нашими габаритами потерялись в этой машине! «Волга» и не заметила,
что везла нас! – Оля объяснила подробнее, - У Валеры Зубичева парфюмерный магазин,
но он им жутко недоволен: что-то люди внутрь ни хрена не заходят. Он хочет наставить
по городу столов и палаток, сам только привозить и отвозить. 10% от выручки! Для
Леськи чудный выход: ей-то он коробки закинет в квартиру да будет заезжать за
выручкой, а она сядет возле своего дома, где ходит народ. Как ты, Лесик?
   Леся растерялась:
   - Я сроду не торговала... Попробовать бы...
   - Всё предусмотрено! Я завтра торгую возле магазина, а ты подгребай, как выспишься.
   Галя скривилась:
   - Дошли мы до ручки!
   Оля возразила:
   - Да чем мести...
   - Мести – ладно, - откликнулась Леся, - тяжело таскать мусор, мокрые помойки
обихаживать под дождём.

   Алексей спал в летней кухне мёртвым сном.
   Оля не удивилась:
   - Наш мальчик вчера квасил с мастерами. Приезжаю сюда, а он сидит с опухшим рылом,
глазки прижмурены, хрипит:
   - Мне рубашку подарили...
   Я спрашиваю:
   - Смирительную?
   А сегодня с утра напоздравлялся с соседями. Но успел напечь печенья с курагой и
изюмом и всё сварил на окрошку.

   Шинкуя компоненты окрошки, Леся говорила:
   - Орудую я метлой, подкрадывается ко мне женщина и протягивает пакет. Я давай
отказываться:
   - Зачем это, я же пока не побираюсь!
   Она уговаривает:
 - У меня все родичи померли, помянуть надо, а в церковь я не хожу и нищим не подаю:
они пьют и бездельничают. Вот у меня ещё три пакета, их я отнесу в поликлинику
санитаркам. Я знаю: вы честно трудитесь и вам не платят.
   Я от восхищения её поступком взяла пакет.
   - И что в пакете?
   - Всё свойское: овощи, варенье, пирожки, сала кусочек.
   - Здорово работать на улице! – позавидовала нищим Галюся, - А нашей семье
задерживают зарплату и не подаёт никто.
   - Меня вечно все кормят, а я – никого!
   Галя кивнула:
   - Голодающим поэтам положено свыше.
   - Да, у Пушкина есть эпиграмма про Гомера, что тот нищенствовал.
   - Как происходит твой творческий рост? – спросила Галя тоном корреспондента, - Как
влияет на него деятельность дворника?
   - Я начала новую повесть.
   - Она будет автобиографической?
   - Я не знакома с бытом марсианских лунатиков. Я могу передать только свои
впечатления, отражение действительности во мне. Помнишь, Галь, ты с детишками на
кружке клеила тигра, а их классной не понравилось, что у него по три когтя на лапах. И ты
ответила:
   - Художники не пересчитывают когтей!

   Важно не факты изложить, а вызвать у читателей или зрителей сходное переживание.

   - Кстати, Галюсь, я встретила нашу классную, - встрепенулась Оля, - Она в ауте:
   - Последние времена, конец света! Заворачиваю за угол школы, там двое мальчиков. У
одного на лице полиэтиленовый мешок. И он головой с пакетом кивает – здоровается с
учителем!
   - Девочки, вы меня не осудите, если я лягу? – взмолилась Галюня.
   - Что за робость? Делай, что хочешь, - сказала Оля, убирая с топчана барахло.
   Галя вздохнула, укладываясь:
   - Я боюсь прилечь при муже. С тех пор, как меня тошнит, он списал меня в гнильё. Если
лягу, заявляет:
   - В доме нет бабы!
   Я должна метаться по квартире, как электровеник, по примеру его мамочки.
   - Разве ты у себя не хозяйка?! – возмутилась Леся.
   - Попробовала бы ты! Сам он пальцем о палец не ударит по дому, хотя умеет всё. День и
ночь слушает бардов и ВИА – своих земляков и проделывает упражнения по
бодибилдингу. Повадился хватать сына и с ним упражнения делать, мелкий сначала
радовался, теперь притомился – заслышав громкую музыку, прячется под диван. Я от
мужской троицы скоро рехнусь: маленький болеет, средний вредничает, старый вовсе
идиотничает. Сегодня наврала, что работаю, а то бы фиг отпустили. Уголев меня ревнует
к спящему, - Галя покосилась на бесчувственное тело Алёши.
   Леся съязвила:
   - У Славки после прежней жены не отпали рога, чешутся.
   - Я ему отказала в интиме в опасный период, и он стал ставить мне в пример Алевтину с
работы, которая этим занимается всякими способами с большой ненасытностью.
   Я спрашиваю:
   - Чего же ты развёлся? У тебя своя была: в любом месте, в любой позе, с любым
претендентом...
   Морщится:
   - Претендентов было лишку!
   Я ему:
   - У меня их нет, но нет и ненасытности.
   Он вздыхает:
   - Нет в жизни полного счастья!
   А откуда взять мало-мальское желание, если он меня зовёт то Марфой, то Агриппиной,
и рассказывает обо всех случаях, когда какая-либо деваха на него вылупилась. Сразу
вывод: «Она меня хочет!»
   - Не пойму, зачем ты его расхваливаешь: и красавец, и сильный, и фигура накачанная.
Вот он и возомнил, - покачала головой Оля.
   Галя улыбнулась:
   - Уголев правда похож на итальянца. На Челентано.
   - Такой же грубый, - заключила Леся.
  Оля осведомилась:
   - Да, девочки, как вам наш подтопленный огород? После дождей совсем был пруд,
Алексей углублял межи и откачивал воду.
   - Посадили бы рис и запустили рыбок! – предложила Леся.
   - Бесполезно. Вместо рыбок из залитых нор всплыли хомяки и отгрызают все ростки,
что над водой. Сосед принёс крысоловку. Первые четыре ночи попадались большие,
коричневые и очень агрессивные. Мой убивать не способен, сосед их приканчивал.
Последних четырёх – помельче и пёстрых, сосед посадил в бочку, ему приятель за них
пообещал бутылку.
   - Не заняться ли тебе хомяководством? – засмеялась Леся.
   Галя встревожилась:
   - Что он сделает с бедными хомяками?
   - Я пять раз подсаживала капусту! – рассердилась Оля, - Пусть хоть ест их, хоть шапку
шьёт!
   - Будешь торговать хомяками?
   - Чем только не торгую: парфюмом, пирогами, хомяками... Да, Лесик: я Плотникова
видела!
   - Ой!
   - Столкнулись лоб в лоб у «Юного техника».
   Я кричу:
   - Стой! Кто идёт?!
   Он заулыбался, и мы базарили минут пятнадцать, хотя и мне некогда, и он спешил.
   - Что говорил?
   - Всё о товарищах, не о себе. И я не лезла в душу. Прощаясь, спросил:
   - Как я понял, Леся устроилась дворником?
   - Откуда информация?
   - Видел из автобуса. Молодец, лапы не сложила, барахтается.

   О самом важном человек всегда спрашивает напоследок. И всё: ни помойки, ни
дворницкий контингент не заботили Лесю при его одобрении.

XXXIV

   - Почему вы сегодня не улыбаетесь? Вам так идёт улыбка. Всегда улыбайтесь! – сказала
пожилая женщина, проходя мимо Леси, сидевшей у торца своего дома. Коробки с товаром
составлены возле ограды, за которой шумят проезжающие машины.

   В первый день торговли Леся до того наулыбалась, что сожгла под солнцем полоску
слизистой вдоль нижней губы. Сейчас, спустя три недели, люди так же подходили больше
за общением, чем за товаром. Женщины жаловались, мужчины хвастались и покупали
самую дорогую туалетную воду. Леся справлялась с торговлей. Мама то и дело подбегала
к ней с миской супа или кружкой чая. Из райкомхоза Леся рассчиталась, оставив себе
халтуру – тротуар около магазинчика.
   Оля успевала не только поторговать у Зубичева, но и помочь ему с бухгалтерией.
«Кормление народа» у неё тоже разрасталось. Кроме оптовки, Оля носила пирожки на
конечную маршруток, и водители требовали с неё обеды.
   - Накормить людей – святое дело! – с воодушевлением доказывала Ольга, - Они
умоляют:
   - Хоть ты нас не бросай, никому мы не нужны!
   У всех язвы от нервов и сухомятки – живут –то на колёсах! Начальству лишь бы деньги
драть с людей, а соорудить забегаловку, чтобы лапы помыть, перекусить, сбегать в сортир
– не допросишься! Водители мочатся прямо у колёс, отвернувшись от публики!
   Уставала Оля смертно:
   - Иду я в сад, ливень долбит, а я знаю: если упаду в лужу, сразу засну в ней, плевать, что
мокро, грязно, холодно...

   Подруги со смехом вспоминали вопросы покупателей:
   - У вас комары есть? (то -есть таблетки от комаров)
   - У вас комары какие?
   Оля отвечала:
   - Крупные!
   Леся говорила:
   - Злые!
   Прохожий спросил Ольгу:
   - А если глаза покрасить краской для волос, они тоже будут чёрные?
   Оля задумалась:
   - Да вы знаете – никаких глаз не будет...

   В это ясное утро торговля шла вяло. Леся отрешилась от действительности, слова в
мозгу строились в цепочки, строчки кружились, отыскивая своё место... Вдруг её как
током дёрнуло: из-за угла вывернул Плотников. Приближаясь к составленным коробкам,
он не замечал её, пристально глядел на открывшийся косогор, где Леся недавно воевала с
сорняками. При виде Леси с неожиданной стороны в неожиданной роли он смутился до
крайности. А ведь явно её искал на горизонте!
   - Какие люди! – с лихорадочным весельем воскликнула Леся.
   - Халтуришь, Леска? – опомнился Илья.
   - Видишь: чем только не приходится заниматься! Что ты делаешь в наших краях?
   Он замялся.
   Леся спохватилась:
   - Ах да! Я забыла: тебе бесполезно задавать вопросы. Военная тайна?
   Он ухмыльнулся:
   - Гуляю... Готовлюсь к смене...
   Повисло молчание.
   Внезапно Леся взмолилась:
   - Скажи что-нибудь!
   Илья вздохнул сокрушённо:
   - Что я должен сказать? Я ничего не знаю... Я ничего не знаю, Леска...
   Прогрохотал подъезжающий трамвай, и Плотик ринулся к нему, бросив ей:
   - Пока!
 
  От их встреч горечь и сладость смешивались в коктейль, жутко непонятный и
отнимающий покой. Теперь Леся готова бесплатно сидеть посреди улицы. Но не тут-то
было! На следующий вечер хозяин глянул исподлобья:
   - Что будем делать со штрафом?
   Леся изумилась: штраф выписан милицией за несоответствие сертификатов, она-то при
чём?
   Но Зубичев заявил:
   - Я буду с тебя вычитать!
   У закипевшей Леси хватило сил сдержаться. Через два дня, получив очередную
зарплату, она соврала, что возвращается на завод, поэтому торговать не сможет.

   Окончательную Лесину безработицу Оля приняла с оптимизмом:
   - Это просто подарок мне! Кровь из носу, надо помочь – мама Ася уезжает к сестре!
   Две недели Леся провела у Олиной плиты. Оля кормила её и платила сверхщедро.
   Потом всплыла новая идея:
   - Газелисты меня трясут, чтобы их кормили вечером, просят блинчиков!
   Леся пожаловалась:
   - Я практически сроднилась с панелью: то собираю её, то мету, то торгую. Осталось
выйти на неё в боевом раскрасе!
   - Ты выйдешь на неё, вооружившись сумкой с блинами!
   - Может, сесть с шапкой и стихи декламировать заунывным голосом? Вдруг подадут?
   - Чтобы заткнулась?

   Технологию нового дела Оля выражала просто:
   - Выходишь в чисто поле и кричишь во всё горло: «Кому блинчик?!»

   Через неделю знакомые водители уже издали кивали Лесе, к незнакомым она
заглядывала в кабины и предлагала еду. Съедали до 70-ти блинчиков, выпивали до пяти
литров жидкости. Леся купила два термоса для кофе и чая. В жару прибавлялся вес
нескольких пластиковых бутылок с холодным компотом. С утра Леся пекла блины и
заворачивала в них начинку, к вечеру обжаривала их, кипятила напитки, складывала всё в
сумку и везла через весь город. Ужасней всего – тащить полную сумку к остановке. На
конечной она проводила полтора часа – оборот маршруток. Насколько любила Леся
созерцать поток воды, настолько зрелище потока машин пугало и обессиливало её.
Сиротливо маяча на тротуаре, она подбегала со всё облегчающейся сумкой на свист, на
мановение руки.

   Оля таскала несравнимо большие тяжести, но с лёгким сердцем, сроднившись с
водителями. Её наперебой зазывали, ей исповедовались, вокруг неё толпились, как возле
колодца с живой водой.

   Возвращаясь с кормления, Леся вытряхивала мелочь из молочного мешка, раскладывала
на тумбочке монеты стопками, как в средневековье. После бескормицы легко
улетучивались ежедневные деньги. Одно серьёзное совершила она: заказала наборщице из
типографии три своих книжки: стихи, сказки и повести. Это аксиома: литературное
произведение должно быть опубликовано. Леся вовсе не плавится от тщеславия, просто ей
нравится то, что ею написано. Откуда берутся замыслы, сюжеты, словесные обороты? За
полчаса до стихотворения она не ведает, сочинит ли что-нибудь. Но над свеженькими
брошюрками Леся чахла, бледнея от мысли о пожаре или наводнении. Она отнесла по
экземпляру в литературный музей, зная, как бережно хранят там даже черновики местных
писателей.

XXXV

   По воскресеньям мама заманивала Лесю в парк на танцы под духовой оркестр. Леся
голодала по праздникам. Чуть музыка на улице – её покачивает, как на морской волне. Но
мысль о танцах пробуждала горечь: его там не будет. Чем он занят на досуге?
   Ремонтирует что-нибудь у Воронца в гараже? Руки у него умные, как и голова. Или пьёт
пиво с Шуваловым? Или рванул на рыбалку? В любом разе Лесино присутствие
нежелательно. А очень хочется хоть рыбой подплыть поближе, хоть кошкой потереться у
его ног, хоть берёзовой веткой склониться на плечо...

   Мама кинулась наперерез в прихожей:
   - Поднимись к Меховой! Срочно!
   До чего мама с Лесей похожи: секунды не потерпят в увлечении! Обычно Леся рычит,
что ей не дают снять обувь, а мама обижается аж на час!
   Но тут Леся остолбенела:
   - Зачем?
   - Позвонить в музей!
   Соседка этажом выше ждала Лесю. Оказывается, директор литмузея разыскала через
адресный стол телефон ближайших Лесиных соседей.
   Леся перезвонила и услышала:
   - Принесите, пожалуйста, ещё по экземпляру ваших книг! Я хочу отправить их на
конкурс, но боюсь выпустить из рук – их не вернут.

   Маргарита Алексеевна принадлежала к породе энтузиастов краеведения, нередких среди
работников культуры. Тёплые похвалы не внушили Лесе никаких надежд. Её, чуждую для
литературной диаспоры, скорей всего, не заметят на конкурсе.

   Галюся заявилась, когда Леся, упластавшись у плиты и натаскав в дом продуктов, ног не
чуяла под собой. С бесчисленными извинениями Галя залегла на диван, предоставив
хозяйке сидеть рядом и слушать:
   - Доконает меня моя семейка! Ребёнок вчера пропал!
   - Как?
   - Оставила на миг, сама в подъезд вернулась – муж окликнул. Вышла – сын испарился.
Во дворе пусто. Я с квадратными глазами нарезаю круги возле дома, зову:
   - Славик, Славик!
   На мои вопли выбежал старший Славик, носимся вдвоём. К речке спустились,
прочесали заросли – нигде! Я помчалась к телефону – вызывать милицию, но Уголев
вдруг заметил приоткрытую дверь подвала. Естественно, наш Славочка в подвале
исследовал мазутную лужу. Увазюкался до трусов, еле-еле оттёрла.
   - Ты радуйся: нашёлся ведь!
   - Чего хорошего – на минуту не оставишь одного! Мне что, разорваться?! На работу, к
папе, в сад, в магазин...
   - А Уголев?
   - Взрослый придурок купил новые лыжи и обличает:
   - Из твоих подруг одна Ольга не потеряна для общества, её можно поставить на лыжи!

   - Я каталась на острове, но всё больше в феврале, не в августе же!
   - Вот –вот! Я заявила, что без лыж его не выпущу на улицу. А поскольку я валялась без
сил после поисков сына, и у меня обострился блевантин, Уголев обзывал меня дохлой
коровой. Орал над ухом больше часа. Так меня достал, что я шлангом пробила ему голову.
   - У вас что, шланг чугунный?
   - Нет, шланг резиновый, для сада. Но он был скручен в кольцо и стянут проволокой,
которой я и угодила мужу в лоб. Он утих и с невнятным матом занялся раненой башкой.
Извини, Дмитриева, а нет ли у тебя чего съестного? Что-то я совсем голодная!
   Леся, изнывая от стыда за своё негостеприимство, ушла на кухню подогревать
блинчики. Галюся пошла следом, не способная прервать излияния:
   - Это ещё мелочи! Папочка круче. Закатил сейчас скандал. По его установке, зайдя к
нему, я тотчас обязана вымыть руки хозяйственным мылом – оно губит микробов. А я
отлыниваю: оно сушит кожу. Сегодня он меня в ванной поймал с туалетным мылом. С
молоком тоже не угодила: пакет не с котятами. Побеседовала я с папой положенные
полчаса: он материл политиков, я слушала. Потом он меня выставил, дольше я ему не
нужна, моими делами он не интересуется принципиально. Вроде прокатило гладко. Но
когда я отзвонилась с работы (он требует, чтобы я постоянно была на связи) , папа
приказал мне без промедления развестись с мужем.
   Я зарыдала:
   - Не принуждай меня рушить семью! Как я маленького ребёнка выращу без отца в наше
время?!
   Аргумент не возымел действия. Мне предъявлен ультиматум: если не разведусь за
месяц, родительскую квартиру перепишут на двоюродного племянника.

   Два часа выслушивая и утешая, Леся уже готова была пришибить Галюню, но та
смоталась. А с другой стороны: что же делать замученной Гале? Не искать поддержки у
близкой подруги? Гуще извиняться? Это нереально.
   И так часто вырывается у Гали:
   - Ой, девочки, что бы я без вас делала?!
   Едва свалилась Леся на освободившийся диван – опять звонок.
   - День визитов, что ли? – ворчала она шёпотом, открывая.
   Вот уж кого не ожидала – это Володю Шиханова! Умерла его мать, тётя Таня.
Очень жаль было Володю и его девочку. Надюшка провела у них пару дней, пока
родственники хлопотали насчет похорон. Сначала Наденька дичилась. Но в их семье
богатые традиции развлечения детей. Скоро наладилось: мама занималась с девочкой
нотной грамотой, Леся учила её вязать крючком. На похоронах плакала только Наденька и
Леся. Очень грустно, да и от тёти Тани она с детства видела лишь тепло и ласку. На пике
сострадания Леся даже взяла Володю под руку, когда они шли за гробом.

XXXVI

   На Галюсином дне рождения пировали Оля, Леся и Марина. Асееву сюда был заказан
вход, Уголев работал. Малыш мирно играл на паласе с кошкой.
   Галюня описывала поход к психотерапевту:
   - Очень внимательная женщина. Она поняла, как притомила меня жизнь, особенно
мужская половина населения, и согласилась, что моя бедная мама была буфером между
папой и мной. А теперь мы с ним лицом к лицу. Папочка – тот ещё затейник! Он и раньше
чудил: книгу в библиотеке не возьми, неугодный фильм не посмотри... До сей поры
просыпаюсь от кошмара, будто я тайно бросила музыкальную школу, а папа вот-вот
узнает. Теперь совсем нет житья. Уйду от него, звонит нам через полчаса – и не дай Бог не
уложусь: где я шляюсь?! Хоть заобъясняйся: дорога, магазины... Про подруг уже не
заикаюсь:
   - Зачем тебе к ним?
   Короче, порекомендовала мне врач:
   - Воспринимайте его не как папу, а как старого дурака,  выжившего из  ума. Он требует
ухода и вежливости, но считаться с его мнением вредно и разрушительно для вас.
   Оля порадовалась:
   - Мы тебе давно толкуем: нельзя расстраиваться из-за его фокусов. Слава Богу, теперь
тебе это подтвердил специалист!
   Леся включилась в обсуждение:
   - У меня – идеальные родители, да и все предки – яркие личности. Я себя грызу, что
собачусь со старшими. Но меня продолжают воспитывать, будто я - всё тот же
несмышлёныш, каким появилась среди них. Моё мнение для них – писк капризного
младенца. А ведь некоторые люди считают меня умной.
   Галя предположила:
   - Наверно, и мы будем такими со своими детьми. Я вот не верю, что Славик уже сам
ходит, что у него свои желания...
   Леся вздохнула:
   - Как сдержаться, если даже кормят принудительно, давят малейшее сопротивление,
критикуют ежечасно? Выпила в праздник – алкашка, скоро сопьюсь со своей Олей.
Полюбила человека – пошла по рукам. Замуж не иду – на меня парни плевать начнут к тридцати годам. Как не вспылить?!
   - Допустим, замуж –то пора, - возразила Галя. 
   Леся переглянулась с фыркнувшей Мариной:
   - Ну почему все вокруг лучше меня знают, что надо мне? Работу, мужа! Даже знают,
какого! Встретила Валю Гласову с конвейера (Оля знает).
   Она спрашивает:
   - Как дела?
   - Лучше всех, - отвечаю. А что, я должна сказать: «Денег нет, работы нет, мужа нет, а
детей даже не предвидится»?
   - Действительно! – согласилась Оля.
   Маринка ухмыльнулась:
   - На что дети, если нет ни мужа, ни работы?
   Леся продолжала:
   - Гласова выспросила по пунктам и давай меня агитировать замуж, причём заявила:
   - Тебе хорошего мужика не надо.
   Я удивилась:
   - А что, надо подобрать самого завалящего?
   - Нет, но раз ты сама хорошая, тебе для равновесия нужен кто-то похуже.
   Я вам её философскую истину передаю без мата.

   Марина подтвердила:
   - Да, поговорка есть: «Два добра зазнаются...».

   Леся излагала дальше:
   - Гласова нахваливала свою племянницу: уж так выгодно та вышла замуж! Муж на
двадцать лет старше, богатый, с трёхкомнатной квартирой, а самое удачное: его убили
через месяц, и всё унаследовала племянница!
   - Оригинальное представление об удачном браке! – отметила Оля, - Но наш Лесик зря
прибедняется при бешеном мужском ажиотаже.
   Галюся оживилась:
   - Введи народ в курс дела!
   Оля подстегнула интерес:
   - Леся знает не все факты и без подробностей. Таджики на «Газелях» офигели от неё.
Мурсал с 202-ой машины требует, чтобы я Лесю умолила запустить его в хату:
   - Пусть я пока не нужен, пусть! Я ей куплю телевизор, холодильник, мягкую мебель,
может, и понравлюсь...
   Леся перебила:
   - Сколько жён на родине?
   - Одна, но очень старая. Зато детей пятеро, а племянников тучи. Одного Мурсал выписал
сюда, возит в кабине, учит вождению, но тот что-то туп не в меру. Велит звать себя
Эдиком. Мой Алёха спросил, как по –ихнему. Оказалось, Искандер. Асеев растолковал
ему, что Искандер – это Александр, и он скорее Шурик, чем Эдик.
   Марина пошутила:
   - Ничего, Мурсал заработает и на Шурика, и на Эдика. И Лесе хватит: будет сидеть дома
в золоте и в шлёпанцах.
   - Зачем в шлёпанцах?
   - Чтобы не сбежала из гарема!
   Оля одёрнула:
   - Да слушайте вы! Эльмана с 034-ой задразнили из-за Лесечки. Помните, мы ходили на
речку?
   Галя кивнула:
   - Ну да, вы там купались по колено в воде.
   - По пояс! – уточнила Леся.
   - В это время по мосту, - Оля выдержала эффектную паузу, - Эльман вёз пассажиров.
При виде пышных форм Леси в купальнике он влетел на тротуар и упёрся мордой
«Газели» в ограждение. Встречные клялись: будь скорость побольше, произошёл бы
прыжок в Ниагару!
   - Ты сочиняешь, чудище! – запротестовала Леся.
   - Спроси свидетелей.
   Зазвонил телефон.
   - Уголев. С проверкой. – прошипела Галюня, прикрыв трубку.
   - Скажи: находимся в компании двух мужчин – Казбека и Эльбруса. Решается вопрос о
твоём сексуальном обучении, - подсказала Оля.
   - Нет, это Асеева меня смешит, - давясь от смеха, успокоила мужа Галя. Она берегла его
нервы.
   Положив трубку, Галюня спохватилась:
   - А ведь у Леси объявился настоящий жених, она его любила в детстве.
   - В детстве – да, а сейчас жаль его: совсем старик, худой, сгорбленный. Дочка у него
милая, славная, росла без матери, а теперь и без бабушки. Вообще –то Володя – жуткий
зануда. Как заберётся в космическо –мистические гипотезы про инопланетный разум! Я
не спорю, в небе по ночам чего только не летает! Сама видела: летит огонёк, то ли
спутник, то ли самолёт. И вдруг разворачивается под острым углом и мчится в другом
направлении!
   - Все мы зануды со своими версиями, - резонно заметила Марина.
    Леся подпрыгнула на стуле:
   - Ой, вы же не знаете ещё про одного кавалера, он даже ночевал у нас! Витя Купцов
приехал с золотых приисков!
   - Да ты что! – ахнула Оля.
   - Он ввалился к нам ближе к ночи. Я ему вина налила, покормила. Думала: уйдёт, а он
собрался ночевать на вокзале. Мама ему постелила в большой комнате. Я спала одетая и
свою дверь забаррикадировала, как наша баба Уля. Мама слышала: он полночи бормотал,
звал меня. Утром ушёл. Оставил нам кусок копчёной сёмги.
   Оля съехидничала:
   - Вот и докажи кому, что ты чиста, как стёклышко!
   - Мама не пойдёт в свидетели, - вздохнула Леся.
   Оля начала:
   - Лесик, знаешь Федю Дубнина с 312-ой? Я в рассказах о заводе часто Воронца
упоминаю, вот Федя и сознался:
   - Просто не терпится сказать тебе, Ольга, я – тот, кто у Лёньки Воронца увёл жену. Наш
старший сын – от него. Видишь ли, я в неё влюбился сразу. Она на меня поглядывала, но
ни в какую – замужем! Я решил: добьюсь! Лёнька уехал на соревнования, а я – к ней, с
шампанским и цветами. Пока она мне втолковывала, что не уйдёт от мужа, Воронец
открывает дверь – вернулся раньше! Кабы он ей поверил! Ведь ничегошеньки! Но с его
дурацкой непреклонностью ей одно оставалось – развод!
   Марина осудила:
   - Скомпрометировал женщину!
   - Нарочно он! – решила Галюня.
   - И к лучшему! – заявила Оля, - Эта Надя мается с давлением, ничего не делает в наклон.
Федя сам и стирает, и моет, и полет. А Лёне Воронцу, по-моему, больше подходит Аня,
она добрая и искренняя.
   Маринка вычитала в журнале про кота, натаскавшего полон дом котят,
предположительно, собственных, и восторгалась высоким порывом звериной души. Из
людей Марина уважала только Будду: в одном из воплощений он предоставил своё тело
на прокорм голодающей тигрице с тигрятами.
 
  Леся вспомнила:
   - Выхожу я из подъезда сегодня, сосед –инвалид Вася кричит с торца дома:
   - Привет!
   Причёска у него, как у Емелюшки – русы кудри немытыми прядями. Сам обтрёпанный,
на длинном носу – очки. Сидит Вася на ступеньках высокого крыльца, рядом на асфальте
растянулась его чёрная собачка. Между её лапами разлёгся светло –рыжий кот, хвостом
размахивает. Ярко, как в сказке!

   Оля подхватила тему:
   - Мы сегодня Машеньку послали за хлебом. Она волокёт из магазина вместо буханки
китайскую собачонку из лоскутьев:
   - Папа, мама! Это Жученька! Она будет с нами жить!

   Тут заревел игравший Славик – его оцарапала кошка. Все всполошились: Оля и Галя
переживали за Славочку, Марина – за кошку, испытавшую стресс и забившуюся под
шкаф. В завершение вечера прибежавший Уголев принудил гостей прослушать записи
обожаемого барда, требуя громогласного восторга. От песни о разлуке у Леси вместо
восхищения полились слёзы.

XXXVII

   Как яростно отстаивала Леся право оставаться незамужней! К сентябрю она столь же
рьяно защищала идею предстоящего замужества. Она не полюбила Володю Шиханова,
по-прежнему обегала взглядом его некрасивые морщинки, раздражалась его привычками
и рассуждениями. Она по-прежнему просыпалась по ночам в острой тоске от разлуки с
Ильёй, но наяву не думала о нём, внушив себе, что не нужна и не желанна ему, как
женщина. Она уговаривала себя: «Меня слишком балует Бог. Ко мне все добры. У меня
есть всё необходимое: крыша над головой, способности, превосходные родичи и друзья.
Земная любовь не даётся? А не чересчур жирно? И так живу на постоянном поэтическом
подъёме. А чем отвечаю я на милости судьбы? Своеволием и нетерпением! Подайте мне
взаимность самого прекрасного человека! Самый лучший человек и без меня счастлив.
Замуж надо выходить за того, кто несчастен, кому можно помочь.»

   На стремлении осчастливить погорели многие, даже её подруги, но Леся – другое дело.
Очевидно, она никогда не полюбит Шиханова, навеки сохранит память об Илье, как о
высшем чуде, но к Володе появится родственная привязанность. Наденьку Леся уже
любила. Перемена жизни, семейные заботы, материнство – какие сладкие мысли! Они
расцвели не сами. Мама шепнула на ушко: Володя не раз заводил речь, что теперь ему
жениться необходимо.

   В нервном ожидании намёка от Володи Леся не могла думать ни о чём другом,
старалась принести пользу: девочке связала шапочку, Володе – перчатки. Отдавая шапку
и перчатки Надюшке, она краснела: как воспримет Володя? В сентябре он перестал
приводить к ним дочку – после школы она уходила к дедушке. И сам Шиханов давно не
заходил. «Не заболел ли?» - беспокоилась Леся. Она решила разведать, ходит ли он на
работу. Ещё затемно прокралась в его двор, затаилась в глубине. Изредка проходили
соседи, но не он. Пожалев о затеянной слежке, Леся почти ушла, но обернулась на лязг
двери. Володя вышел не один – с дамой, очень хорошенькой, чёрненькой, миниатюрной.
Леся вжалась в кусты. Шиханов поцеловал на прощанье свою подругу, а по пути к
остановке оглянулся. Заметил или нет? Не уверенная в этом, Леся костерила себя, как
непроходимую дуру. Она испытывала к себе жгучее отвращение. И стыд. Хотя никто,
кроме мамы и подруг, не подозревал о Лесиных марьяжных планах. Шиханов вряд ли
догадался.

   Жить расхотелось. Она не порывалась покончить с жизнью, это бессовестно и жестоко
по отношению к близким. Вот если бы отдать жизнь человеку необходимому,
страдающему от смертельной болезни! Ей самой грош цена: любимому не нужна,
нелюбимому – тоже, как работник не востребована. Стихи? Это лишь восторженные
восклицания. Зачем они людям? Её глаза стали болотом: копни – и вода.

   Часто снился старый дуплистый тополь по дороге на Гальянку, поодаль от церкви.
Беспросветная ночь, видны лишь редкие огоньки да чёрный гребень горы вдали. Леся
должна провести ночь на этом дереве и содрогается от жути. Всепроникающая
потусторонняя нечисть либо с неба налетит, хлопая кожистыми крыльями, либо из сырого
дупла выползет незаметно...

   И вдруг, когда Леся сидела у Оли, Асеев заговорил добрым голосом:
   - Угадай, от кого тебе привет?
   Леся угадала и покраснела. Алексею нельзя не верить, он не склонен к фантазиям.
Оказывается, он встретил в районе завода развесёлую хмельную компанию, и Плотников
крикнул из гущи друзей:
   - Привет нашим, кого увидишь! Ольге привет! А Леске – огромный привет!
   Оля смеялась:
   - Как в мультике: огромный, горячий!

   Но Лесю согрел и спас этот привет. Она предала Илью, мечтая о другом, и теперь
благодарна ему за тепло. Он не знает и не узнает, но всё равно – спасибо ему! И начала
улетучиваться горечь, и зашевелилась в Лесином уме новая сказка.

XXXVIII

   Вечером на пороге мама торжественно вручила Лесе клочок обоев – записку от
Меховой. Опять звонила Маргарита Алексеевна, просила Лесино фото и приглашала её в
субботу на подведение итогов конкурса. С фотографией отправилась мама. Идти в
субботу одной? Страшно! К счастью, согласилась Галюня. Оля пошла бы, но вкалывала
без выходных. Алексея сократили, чему он поспособствовал, раззубатившись с
руководством. Он мощно пил с горя.
   Перед массивной дверью краеведческого музея подруги столкнулись со знакомым Лесе
по литстудии поэтом –фронтовиком. Старик был неуверен: сюда ли им?
   - Вы посещаете объединение? – спросила Леся.
   - Нет, там одна молодёжь...
   «Там одни младенцы»- согласилась Леся внутренне.
   Зайдя в гардероб, ветеран растерялся:
   - Я одет в старое, стесняюсь раздеваться.
   Галюся подбодрила его:
   - И мы во всём старом, но раздеваться никогда не стесняемся!

   В малахитовый зал подружки вошли последними. Под музыку – играл квартет из
музучилища. Зал был заполнен, в основном, подростками из различных студий. На столе
жюри Лесины брошюрки выделялись на фоне сколотых скрепками листочков – рукописей
остальных.
    Заметив Лесю, к ней подскочила Маргарита Алексеевна:
   - Все будут читать! Прочтёте что-нибудь?
   Огорошенная Леся наугад ткнула в страничку:
   - Это подойдёт?

   Маргарита Алексеевна одобрила. Подруги уселись. Музыка смолкла. Из-за стола
поднялся Агосян. Упомянув среди «новых интересных авторов» Дмитриеву, он сразу же
впился зубами критика в Лесину повесть: мол, она требует доработки.
   - Кто его подпустит к моей повести?! – зашипела в ухо подруги Леся, - Я не прозаик!
   В конкурсе было несколько номинаций. Награждённые читали свои стихи на
малахитовом фоне, получая диплом, букет, чайник или чайный набор.
   - Нам нужен чайник! – с апломбом заявила Галюня.
   Леся и получила чайник. Её назвали последней, она победила в одной из номинаций.
Хорошо ли она прочла стихотворение? Кажется, не сбилась. Люди хлопали.
    Галя похвалила:
   - Вышла – и убила! Ни отнять, ни прибавить!
   Председательница произносила горячую заключительную речь:
   - Удивительно, сколько талантов в нашем городе! Я ходила с конкурсными материалами
по кабинетам, читала вслух, все радовались и удивлялись!
   (Галя ткнула Лесю в бок, но Леся не уверилась, что комплимент – в её адрес.)
   Председатель закончила:
   - Но вы не расслабляйтесь! Сегодня у вас взлёт, завтра обязательно будет спад – это
закон для творческих людей!
   - Мы из ямы и не вылезали! – прокомментировала Леся шёпотом.

   Её снимали на телекамеру, у неё брали интервью.

   Когда подруги очутились на улице, Галя крепко обнимала чайник, Леся держала перед
собой белые хризантемы и диплом. Из-за крепчающего мороза пришлось согревать цветы
во всех магазинчиках по пути к Олиному дому.

   Олины эмоции били через край, затмевая разум:
   - Я мужикам твердила на обеде, что сегодня в музее праздник в честь моей подруги!
   Леся вздохнула:
   - Чайник –то зачем? Напечатали бы лучше!
   - Мало тебе газеты? По полстраницы! – воскликнула Галюня.
   - Один раз! А теперь они ударились в религию, печатают только духовные стихи, -
объяснила Леся.
   - Это лишь первый шаг! – убеждала Оля, - С блинчиками, увы, ты попрощаешься! Это
чудо: все писатели прославлялись после смерти, а ты – заживо!

   Леся не разделяла оптимизма. И верно: кроме заметки о конкурсе и единственного
стихотворения, ничего не появилось в печати. По местному телевидению гнали
предвыборные программы, литературный конкурс не волновал умы.

   Но на Лесю сильно повлиял диплом: ведь город официально признал её поэтессой.

XXXIX

   Как ни оденься, за полтора часа на остановке задубеют ноги. В валенках не побегаешь от
машины к машине, а у сапог промерзают подошвы, и скользкие они. Вчера Леся скатилась
с сумкой под колёса Эльмана. Лежала на спине, как черепаха, пока он не вытащил. Вот бы
поехал, не заметив! С зимы два маршрута перевели на другую конечную, и у них с Ольгой
резко упала выручка. Едоков меньше, привередничают больше. То мусульмане воротят
нос от беляшей: не свинина ли в них?
    То ляпнут наши балагуры:
   - Что-то в округе перевелись бродячие коты, не их ли мы едим?

   У Оли каких только блюд не требуют, практически готовит на заказ. У Леси тоже просят
то самсы, то расстегаев, то фирменных пирогов мамы Аси – с сосиской и пюре. Сегодня
слопали едва ли половину приготовленного.

   С сумкой приходиться залезать в дальний угол «Газели» или садиться у выхода, как
сейчас. В открывшейся двери Леся увидела Илью. Ему к семи на смену, ждёт автобус,
стоит лицом к дороге, но Лесю не узнаёт. Она сама себя не узнала бы: поверх норковой
шапки на ней намотана шаль. Леся выкрикнула его имя, он посмотрел, но двери
закрывались. От подобной встречи сдохнешь с горя! Она-то с ним не расставалась бы!

   В воскресенье Леся обнаружила Олю не просто сияющей, а пылающей:
   - Это чудо, Леська, небывалое чудо! Алёха устроился сварщиком в наш корпус! Там
снова военка, пока небольшой заказ, но я чую: мы все там будем...

   Корпус снился Лесе, при виде заводских ворот вскипали слёзы. Но в перспективу для
себя она не верила. Оля – мастер, Алексей – сварщик-виртуоз. Её же без технической
специальности не возьмут даже на стружку.

   Сговорившись с наборщицей, Леся понесла ей окончательно проверенный текст. Села в
«Газель», прошла в хвост, плюхнулась на свободное сидение. И почуяла неладное.
   Подняла голову: возле двери Плотников сжался, как тигр перед прыжком. По лицу его
прошла волна серебряного света, сразу погаснув в тёмном сомнении. Очнувшись, Леся
рванулась к нему, села вплотную. Он поздоровался, спросил: «Куда?»
    Леся лишь бормотала:
   - Это чудо! Я и не езжу... Это из-за мороза...
   Потом стала объяснять:
   - Я к женщине, которой заказала книжки. Понимаешь, я в конкурсе победила...Но это не
важно... Буду книжки дарить хорошим людям. Тебе подарю...
   Он расхохотался: или тому, что назвала хорошим, или тому, что пообещала книжку...
   - Подарю обязательно! – с нажимом повторила Леся. Пора было выходить. Она вдруг
обняла Илью, поцеловала в щёку, ринулась к двери.
   Его голос зазвенел:
   - Леска, Леска... Рано ещё... И не сказала...
   Она поняла: не сказала водителю, где остановиться. Крикнув название остановки и
бросив на прощание: «Счастливо!», Леся выпрыгнула из машины.

   Приходя в себя на обратном пути, она припоминала его поведение, выражение лица.
Удивительно, но он успевал открывать и закрывать двери, помогая людям! Леся себя-то
не   чуяла! Лишь тут она поняла, что не заплатила за проезд. Господи, какой стыд!
Может быть, Илья заплатил за лестное доказательство её беспамятной любви?

XL

   Леся сломала голову: как выполнить обещание? Бродила вечерами возле его остановки –
он не появлялся. Пошла караулить с утра. Весна чуть начиналась, лёд хрустел под ногами
прохожих. Леся выглядывала на хруст из крытого крыльца аптеки, куда она забилась. Её
потряхивало от холода или от страха.
   Илью она заметила издали, отчаянно рванулась навстречу, доставая из-под куртки пакет
с книжкой.
   - Что это, Леска? – спросил он, взяв подарок.
   - Стихи мои, я же обещала!
   - Ты только из-за этого?! – удивился  Илья.
   - Дурацкий вопрос! – вырвалось у Леси.
   Разумеется, он обиделся, помрачнел, шагнул к остановке, пряча книжку под куртку.   
   Леся тронула его за локоть:
   - Илья, у тебя есть телефон?
   - Есть, да сейчас не работает, - ответил он, уходя.

   Выдавая блинчики, Леся услыхала сзади радостный крик и обернулась к раскрытым
объятиям Ани Воронец. Оказывается, Аня – в строительной бригаде и сейчас ремонтирует
спортзал поблизости. Поболтав о прежних сотрудницах, Леся похвасталась конкурсом,
пообещала книжки. Аня пригласила в гости. Леся покивала из вежливости. Но снова и
снова сталкиваясь с Аней, слыша горячие, настойчивые приглашения, приветы от Лёни,
Леся отправилась –таки к Воронцам.
   Лёня, открыв дверь, охнул и хлопнул Лесю по плечу, а уж как хлопотала Аня! Леся
принесла лишь рулет к чаю да две книжки, а её укормили и напоили. В отсутствие Лёньки
Леся рассказала, что познакомилась с Федей Дубниным, который воспитывает Лёниного
сына.
   Аня расстроилась:
   - Лёнькина головная боль, что пацан растёт не у него.
   Леся негодовала:
   - Не укладывается в уме: как променять Лёньку на того типа?!  Это же ехидна,
деревенский сплетник! Стравит товарищей, а сам над ними ржёт. Шутки у него пошлые,
на один лад.
   Ребята выговорили мне:
   - Обидела ты вчера Агутина, не дождалась его с блинами!
   Я оправдываюсь: мол, всё съели, а обычно я его жду, он ест много и вежливый. Федя так
извратил мой невинный отзыв, будто я Агутина обожаю, тот перепугался, стал мне
предлагать вместо себя любого из водителей по выбору.
   Я говорю:
   - Как с вами связываться? Ещё ни коня, ни воза, а гудит вся аренда!

   Вошёл Лёня, презрительно сощурился, роясь в шкафчике в поисках отвёртки:
   - Опять парафините нашего брата?
   Аня подтвердила:
   - Точно! Сплетники – как бабы! Хвалятся тем, чего и не нюхали!

   После ухода Воронца Леся осмелилась спросить у Ани про Илью. Аня пожала плечами:
обычный приятель мужа, частый гость.
   - Понимаешь, Леська, нормальные мужики не откровенничают. Скупо сообщают о
событиях. Не о чувствах. У Плотникова вообще всё личное – за семью замками.
   У Леси потекли слёзы:
   - Он даже не понимает, как я его люблю!
   - Не реви, Леська!
   При вернувшемся муже Аня сказала с вызовом:
   - Одни слёзы от мужиков!
   Лёня зло отпарировал:
   - Так вам и надо, если не понимаете по-доброму!
   Леся подняла мокрое лицо:
   - Ты обо мне?
   - И о тебе в том числе. С вами, бабами, любой звезданётся умом. Вы сроду не знаете,
чего хотите, и никогда не цените то, что вам дают!
   - С точностью да наоборот! – взвилась Леся, - Я за каждую светлую минуту благодарю
Бога!
   - Да хоть чёрта! Вокруг-то человеки!
   - Нет, - беспомощно всхлипнула Леся, - Не умею я разговаривать с мужчинами.
   - Зато менять их, – начал Лёня, но Аня возмущённо одёрнула:
   - Ты что! Не лезь в чужие дела!
   Леся уставилась на Воронца:
   - Дивная у меня репутация! Твой друг обо мне того же мнения?
   - Тебе это интересно?
   - А сам как думаешь?
   - Кто вас разберёт, - отмахнулся остывающий Лёнька.
   Аня упрекнула:
   - Нельзя же всех судить по одной подвернувшейся стерве!
   - Не мне одному они подворачивались!
   Леся вытерла глаза:
   - Передай привет Илье.
   - Я его редко вижу.
   - Увидишь, скажи, что я звала в гости.
   Лёня глянул пристально и буркнул:
   - Ладно!

XLI

   По пути к Галюне Леся зашла за Олей. Той перед уходом предстояла куча дел, вечно
Оля не в ладах со временем.
   Помогая на кухне, Леся горячилась:
   - Уж ты-то должна понимать, вы с ним похожи. Ты злишься на автора, если в книге
печальный конец. Всё должно быть ясно и безупречно. И он – солнечный. Открыто
признаться он может в безошибочном: работа, дружба, добрые поступки. Нельзя
обнаружить неправильность и слабость, причиняющие страдания. Он топит поглубже
мнительность, обидчивость, ревность, больное самолюбие, боящееся даже не упрёка, а
просто отсутствия похвалы. У него внутри бездна, полная чудовищ, частью
воображаемых. Он их придавливает чугунной крышкой и не подозревает, что чудищ
полно у всех, что их можно с помощью близких изучить и укротить. Я далеко не
идеальная, отношения не складываются, значит, их надо стереть, как черновик. А не
стирается!
   Оля поморщилась:
   - Залезла ты в дебри! Что мы знаем? Чужая душа... Скажем проще: не понимаете вы друг
друга, как разнопланетные лунатики. Ты слова вставить не дашь, лепишь своё...
   - То молчу, как растяпа, то будто ошпарят язык – качусь под горку без тормозов.
   - Ему всегда ясна картина, даже если ошибается. Мнит, что все умны не в меру, как он,
догадаются без слов...

   Оля, наконец, тоже устроилась в корпус. Пока не мастером – оператором ЧПУ, и то
старым товарищам пришлось доказывать директору, что Оля «способна на всё». Она была
единственной женщиной в бригаде.
   - Мы так носимся у станков – страусы отдыхают! – смеялась Оля.
   Для неё цех был полон очарования и радужных надежд, даже обед на участке из баночек веселил её. Она с хохотом рассказывала, как перепутала банки, принесла вместо салата не начатое ведёрко майонеза. Как ребята кормили её весь день, спрашивая:
   - А винегрет ты любишь?
   - А уху ты ешь?
   На что Оля отвечала:
   - Едим всё, что не приколочено, пьём всё, что горит!
   Как умилялась немолодая контролёрша:
   - До чего люблю смотреть на Оленьку! Она ест с таким аппетитом!
   - Я всё делаю с аппетитом! – кивала Оля.

   Она уверяла, что Лесино трудоустройство – дело времени. На конечной развелись
конкуренты: узбечки с самсой, старушки с бутербродами... Часто при Лесином появлении
чья-то пугливая тень норовила шмыгнуть в соседний двор.

   - Совсем перестанут есть, я сяду у ворот корпуса с табличкой на груди: «Возьмите
меня!» - пообещала Леся.
   - А что? Неплохой ход! Там тебя знают, возьмут! Ой, Леська, как здорово было в нашем
цехе! Как мы работали!
   - Знаешь, Оль, я однажды сказала Илье:
   - Как ты работаешь!
   А он ответил:
   - Я же от земли.
   Леся мечтала, что и Плотников вернётся на завод. У него сейчас работа и надёжней и
престижней, но многие возвращаются, а Лёня Воронец и не уходил с завода, пережив все
потрясения.
   - Один раз выхожу я из подъезда, - говорила Леся, - вдруг мне кричит незнакомый
мужик:
   - Вот где живут наши заводские!
   Обрадовался человек, два квартала шёл со мной, вспоминая прежние времена. Я потом
остаток дня пела со слезами: «Где же вы теперь, друзья-однополчане?» Даже Валентину
Гласову я при встрече чуть не расцеловала, как родную.

   Галюсино поведение с мужем изменилось разительно. Раньше, упаковав ему обед, она
бросалась следом в подъезд: взял ли он проездной, не забыл ли пропуск? Теперь Галя
попросила спокойно:
   - Позвони, если задержишься.
   В разгар общения подруг позвонил Галин папа.
   - Да, папа... Конечно, папа... Хорошо, папа...- безучастно отвечала Галюся, в паузах
выслушивая ультиматумы.
   Когда Галя положила трубку, Оля не сдержала восхищения:
   - Лихо ты с ним!
   - Иначе не выжить.
   Под вечер Оля вспомнила:
   - Кстати, Леськиными книжками зачитываются и наши станочники, и некоторые
водители, и все твердят в голос, что с её стихами можно зарабатывать громадные деньги.
   - Стихи – дело некоммерческое, - возразила Леся, - Я встретила Лену Моисееву, она
говорит, что в управлении культуры распоряжается новый деятель. Агосян у него просил
содействия, а тот отбрил:
   - Сначала докажите мне, что нам в Тагиле нужна литература!
   - Всему человечеству она нужна! А мы в Тагиле висим на ветках? – завелась Галя.
   Оля не удивилась:
   - Этому господину нужны только бабки, причём в его собственном кармане.
   Галюня спросила:
   - Дмитриева, как продвигается новая сказка?
   - Застопорилась, - виновато глянула Леся, - Это бывает.

XLII

   Звёздное небо расстилалось над освещённым городом. Крупные цветные звёзды
танцевали, строились в рисунки, знаки, стихотворные строчки. Леся, читая загадочные
предсказания, следила за решетчатыми внеземными аппаратами. Круглые зелёные огни
скользили по небу, падали кометы. Одна взорвалась рядом, взметнув весёлое радужное
пламя. Назревал ещё один взрыв, более мощный – над самым ухом тикала часовая бомба.

   Проснувшись среди ночи, Леся не сразу поняла, что тикают часы с кукушкой в доме
бабы Ули. Завтра пенсия, а крёстна плохо слышит и медленно передвигается – у любого
почтальона лопнет терпение. Вот Леся и дежурит. С вечера не могла заснуть, а сейчас сна
нет и в помине. Наоборот, всплыла в сознании сказка, закувыркались слова... Неожиданно
Леся закончила её.
   Незавершённая вещь лежит на совести тяжёлым беспамятным телом, словно в коме или летаргии. Вдруг чудо: она оживает, приобретает голос, тепло, движение! Уже не уснёшь: всё декламируешь сказку шёпотом и удивляешься ей.

   Едва стало светать, Леся по детской привычке вылезла в окошко, побрела к речке,
вдыхая всей грудью утреннюю свежесть.
   В последнем разговоре с девчонками она сунулась в высокие сферы:
   - Сравнивать духовный мир с физическим, всё равно как писателя – с уборщицей. Она
трудится до седьмого пота, а он вроде бы бездельничает днями, лишь бормочет себе под
нос.
   - Тебе стоит поверить! – съехидничала Галюся, - Ты же прошла обе ипостаси!

   Не вышла Леся из ипостаси поломойки, она по сей день на дне социальной пропасти.
   Олечка выражается короче и просторечней:
   - Мы все в глубокой ...

   Но душой Леся оправляется после страданий, на посветлевший силуэт церкви смотрит
без горечи. Забредая внутрь, она не обходилась без слёз. Храм не полностью
восстановлен, в нём пустовато, купол не расписан, зато как светло! И возле церкви
теснятся свежие постройки, ограда обвивает крупные камни.

   Леся уселась на пригорке, впитывая глазами просыпающуюся речку, влажный луг,
таинственный лес... Солнце, выйдя из-за гор на горизонте, то проваливалось в облако, то
пробивалось плотными жёлтыми лучами. Ветер ещё не согрелся. Чудесно, но пора
уходить, уже на церковном подворье проснулись шумы и голоса.

   Спускаясь на тропинку, Леся споткнулась, упёрлась ладонями в травянистый склон,
замешкалась, отряхиваясь. «Что-то случилось» - подумала она, поворачиваясь, потому что
тишина ожила чьим-то присутствием. В трёх шагах стоял Илья. Ему на шею Леся
кинулась невольно. Она бы тут же отпрянула, да он не отпустил. Так и стояли они в
обнимку под вырвавшимся из облака солнечным лучом и хлынувшим с купола
колокольным звоном.
                2011