Есть у социологии свои законы, но речь о её маленьких правилах, о том, как организовать опрос... В Москве на одном из заводов я и мой сотрудник проводили исследование. Миша (так звали коллегу) поручил местному начальству заготовить авторучки с черной или синей пастой. Местный комсомолец, которому дали это задание, из пущего желания угодить спросил, а нельзя ли, чтоб паста была зелёной или красной. Реакция Миши испугала его. Пожалев, что задал вопрос, он бросился со всех ног из кабинета. Парень не подозревал, что покусился на одно из правил социологического исследования - анкеты «цветной пастой» не заполнять, категорически запрещалось делать это красной. Это чтоб не пестрило в глазах у операторов, вносящих данные в компьютер.
Исследование на заводе продлилось два дня. На второй день коллега впал в панику – срывалось задание по выборке (ещё одно правило социологии). Местному начальству не удалось мобилизовать нужное число респондентов. Оно решило по-своему исправить положение. Не тут то было... Миша, выловил несколько молодых ребят, которые заявились по второму разу заполнить вопросник. Социолог был похож на дружинника ДНД, который вместе с контролёрами гоняет «зайцев» в транспорте - энтузиазм, переходящий в хамство.
В фирме, которую я основал в Тбилиси после возвращения, была должность менеджера. Сухая, в очках, неподкупная девица через лупу просматривала заполненные анкеты. Она раскладывала их на столе как карты. Халтуру выдавал почерк, с каким очерчивались номера ответов или вписывались фразы, слова. Один из стажёров принёс вопросники, которые были заполнены фломастерами разного цвета, оранжевым, зелёным, красным (!)... Явно было, что заполнил их он сам. Я изобразил праведный гнев (как Миша) и был достаточно искренним. Горе-стажёра я выпроводил. Год я отсеивал ему подобных, пока не сложилась надёжная команда.
Есть и другие правила, которые регулируют, когда надо и не надо опрашивать население. Определённые риски для социолога содержит вечернее время. В Москве мне поручили сделать рецензию на одно исследование, проведённое любителями. Женщины составили 90% выборки. Я поинтересовался, откуда такой фатальный перекос, мне ответили: «Мы опрашивали людей на дому, вечером. Мужская часть выборки была в нетрезвом состоянии».
Или ещё одно предписание, в экстремальных условиях опросы не проводятся. Я был в командировке в Новосибирске, когда мне позвонили и дали указание анкетирование прекратить. Оказывается, умер Черненко. В самолёте я размышлял: «Когда народ в горе или в пущей радости, исследования не проводятся. В общественном мнении может произойти сдвиг». Работал ли здравый смысл в случае с Черненко, но надо быть обделённым им, чтобы заявиться с кипой вопросников на траурное мероприятие или свадьбу, или «на квартиру, где живёт буйный сумасшедший» (как заметил однажды Миша).
Однажды в этой связи я провёл семинар для молодых коллег. Делился примерами из своей практики. Вот один из них...
... Анкетирование проводилось в посёлке аэропорта. Оно посвящалось местным выборам. Я стучусь в двери одной из квартир. Мне открыла женщина лет под пятьдесят. Вид был у неё измученный. Она вдруг чему-то обрадовалась, увидев меня, и позвала супруга: «Николай!» Из внутренней комнаты вышел невысокого роста мужчина. Семья была русской, из молокан. В этих краях они жили компактно. Нас провели в гостиную. На столе стояло большое фото молодого человека в форме лётчика. Атмосфера в комнате напоминала панихиду. Фото не было обрамлено чёрной рамкой, оно стояло на самом видном месте. Заметив, что я смотрю на на фотографию, мужчина сказал, что это их сын. Он с надеждой посмотрел на меня. Узнав, что я – социолог, Николай несколько разочаровался. Видимо, в последнее время к этому ему было не привыкать. Молодой человек служил вертолётчиком в грузинской армии. Я ещё подумал, что много из тбилисских молокан служили в авиации. Наверное, сказывалась близость их поселения к аэропорту. В это время в Менгрелии закончилась, а в в Абхазии шла гражданская война. Парень пропал без вести, его вертолёт сбили. Я услышал историю мытарств отца в поисках сына. Он обошёл все возможные правительственные ведомства, обращался в местную миссию Красного Креста, конечно, к однополчанам, написал около сотни заявлений. Без результата. Съездил к мегрельским инсургентам. В своё время авиация правительственных войск сильно потрепала их. Над Николаем поиздевались, с ним говорил лично сам руководитель. Мегрелец грозно сверкал глазами. «Во всяком случае я убедился, что сына там не было!» - сказал мужчина. Чтобы не пересекать линию фронта, через Сочи, со стороны краснодарского края он проник на территорию Абхазии. «Ко мне особенно не приглядывались. Лицо у меня русское!» - заметил он. Обратился к тамошним властям. Снова неудача!
«Я не теряю надежду! Недавно один российский журналист написал в статье, что во время посещения им сухумской тюрьмы, в гвалте военнопленных, выкрикивавших свои имена из камер, он услышал имя моего сына!» - сказал Николай и показал вырезку из газеты. Женщина тихо заплакала.
«Нам показалось, что вы пришли с известием о сыне», - продолжил Николай.
Я предложил ему заполнить анкету. Он внимательно изучил её и аккуратно исполнил мою просьбу...
Некоторое время участники семинара сидели молча. Потом послышалось наперебой: «Что стало с лётчиком?» Я ничего не знал об этом. Нашлись такие слушатели, что высказали желание поехать в этот посёлок, найти семью. Хотя прошло уже лет десять после войны. Особенную активность проявляли девицы. Потом все смолкли.
Мы вернулись к теме обсуждения, к правилам процедуры опроса. Я фиксировал высказывания по поводу, надо ли было проводить опрос в этом конкретном случае. «В семье несчастье, а социолог пристаёт с анкетой!» - было мнение. Другое прозвучало следующим образом: «У респондента тяжелая проблема, но есть надежда, поэтому ситуация двоякая». Или, «Николай – крепкий мужик! Не смотря ни на что, ему ничего не стоит заполнить вопросник!». И так далее и тому подобное.
Затем я рассказал случай, когда исследователь попытался навязаться своему респонденту. Кончилось истерикой. Бить социолога не стали, но из квартиры как непрошеного гостя выпроводили. На семинаре мы говорили, что участие в исследовании может быть только добровольным и не должно быть никакой обязаловки.