Два бутерброда с московской колбасой
Накинулись всем отделом. Карусель - допрашивавший меня следователь менялся на свежего через каждые два часа. Этот парень держался в стороне. Так было в первый день, а на второй день менты, понимая, что дело у них в руках и до конца недели будет закрыто, расслабились и позволили ему меня допросить. Юноша заканчивал юрфак, выбрал профессию следователя и стажировался в городском отделении МВД.
Ему разрешили допрос один на один, без всякой карусели. Для практики.
Он увел меня из кабинета в комнату, где было что–то вроде столовой. Мы сели к обеденному с чистой скатертью и бумажными салфетками столу, мой следователь спросил:
— Хотите бутербродов с колбасой из ресторана закажем?
Я сказал, что не смогу заплатить, все деньги у меня забрали
— У нас есть фонд для оперативной работы. Чай свой, сейчас чайник поставлю.
Бутерброды из ресторана принесли быстро. Я попросился в туалет вымыть руки. Он пошел со мной, вставил ногу в дверь в кабинке, поймал мой взгляд, убрал ногу и отвернулся. В первый раз за два дня уединившись от посторонних глаз, я долго стоял и рассматривал пятно Роршаха на внутренней стенке унитаза, пытаясь найти в нем какое–то объяснение тому, что со мной происходит. Мой следователь терпеливо ждал.
Когда мы вернулись, кто–то уже заварил свежий чай в пузатом чайнике с цветочками. Без всяких допросных формальностей мы сели за обеденный стол, и я стал есть бутерброды.
Бутерброды были с маслом и московской колбасой. И хотя порция на подносе была большая, я съел бы все.
Мой юный следователь налил себе в стакан с подстаканником чаю. Чаая следователь совсем не хотел, стакан, из которого он даже пару раз хлебнул, был психологической уловкой, чтобы меня расположить. Брать бутерброды не стал. А я, хорошо воспитанный еврейский мальчик, не мог позволить себе съесть последнее. О, если бы вы знали, сколько раз потом, сидя в большой, а значит всегда голодной, тюремной камере, жалел об этом.
Мы разговорились. Он неплохо знал современную западную музыку: английский рок от самых Битлз, электронику, диско. Фьюжен совсем не знал, распрашивал меня. Коробки с дисками, которые изьяли во время обыска, стояли в соседнем кабинете. По именам, которые он называл, я понял, что он рылся в моих дисках.
— Что будет с коллекцией? — спросил я.
— Разворуют ваши диски, — сказал он с досадой. — Почему вы не потребовали переписать все пластинки по названиям?
— Там тысяча дисков. Названия на английском языке.
— Я читал протокол обыска. Ваши диски записали как тысяча грампластинок иностранного производства. Венгерские и болгарские диски – иностранного производства. Вашу коллекцию менты растаскивают просто заменяя диски социалистической пластмассой.
— Что можно сделать?
— Ничего. Вам лучше думать о себе. Вас в пятницу отвезут в тюрьму. Я попробую что–нибудь украсть. Что посоветуете.
— Сколько пластинок вы сможете взять?
— Только одну.
— Возьмите Иберхарда Вебера «Желтые поля».
— Не могли бы вы мне записать?
Он пододвинул допросный бланк, написал: “Eberhard Weber Yellow Fields”.
Мною написано собственноручно, 11 января 1980 года» и расписался.
— Будете доедать бутерброды? — спросил молодой следователь. Я решительно и гордо сказал ему:
— Нет!
Он выбросил бутерброды в мусорную корзину. Два бутерброда с маслом и московской колбасой.