Нынешние люди живут на свете, по уши утопая в цивилизации. Прямо столько кругом всякого прогрессу, что и не знаешь куды деваться от всех этих движущихся картинок, электрических чайников и прочих самобеглых тарантасов. Это всё весьма удобно в обиходе, однако бывает и утомительно. Так и просит временами душа какой-нибудь старинной натуральности: писанья мемуаров гусиными перьями, первобытного любострастия, некультурых выражений и беготни по лесам и лугам практически без штанов.
Вот и Левтолстой в некоторых непроизвольных своих мечтаньях придавал себе хищной дикообразности. Мысленно сбегал из дому и там, на воображаемой воле нанюхивал след, крался на мягких лапах, взгромождался на древо и сиживал там в засаде, думая про себя: жё рессамбль а ён эндьен америкэн! На американского, дескать, индейца он похож. Пойдут бабы в лесок за берёзовым соком, а он как напрыгнет на них по-индейскому, как заголосит! То-то им визгу, то-то ему радости!
Софья, супруга литератора нашего, была женщина бдительная и всё стремилась застигнуть Левтолстоя за подобными фантазиями. Подкатится эдак бочком и многозначительно прокашляется – вижу, мол, всё вижу, охальная твоя душа! Кхе-кхе!
Левтолстой же, обротясь к жене анфас, демонстрировал, конечно, максимально цивилизованное выраженье лица. Прямо все-превсе написаны на лице этом его университеты, нерушимою стеною топырятся моральные принципы и высокодуховный аскетизм. И только где-то в самой глубине выраженья насторожились на добычу озорные маленькие чингачгуки. Ух, они сейчас как напрыгнут! Беги, Соня. Беги!