Ангел на сквозняке
Энджел сидел на террасе уютного кафе, и медленно, маленькими глотками пил горячее молоко. Пил, не согреваясь. Его знобило, как всегда. Пожалуй, даже больше обычного. Густой плющ, разросшийся от перил до козырька крыши, создавал импровизированную завесу от палящего июльского солнца. Стеклянные столики, покрытые накрахмаленными салфетками, кресла и канапе, обитые мягкой кожей, тонули в зеленоватом полумраке. Посетителей в этот час не наблюдалось. Только две хорошенькие девочки заглянули выпить по бокалу лимонада и съесть по воздушной слоеной трубочке, наполненной белковым кремом.
Энджел был один. Слегка раздвинув ветви плюща, он смотрел сквозь них в окружающий мир. Терраса выходила на узкую, тихую улочку. В доме напротив жильцы, утомленные жарой, открыли все окна настежь. Здесь селились небогатые горожане, в основном молодые служащие.
Девушка в окне второго этажа поливала цветы. Энджел знал ее. Это была Глэдис, его соседка, служащая муниципалитета. Она жила в небольшой квартире из трех комнат: гостиной и прилегающих к ней спальни и кабинета. Энджел арендовал такую же квартиру этажом выше, под самой крышей. Приют Ветров был городом его детства. Молодой художник приехал сюда хлопотать о наследстве, и, возможно, остаться здесь навсегда.
Однако найти свое место в здешнем обществе он пока не спешил. Его занимало совсем другое – воспоминания… Вернее, их отсутствие. Энджел слишком долго жил в Снежном Лабиринте, и это не прошло для него даром. Конечно, Снежный Лабиринт, с его уровнем экономики, с развитыми инфраструктурами и утонченным комфортом, был великолепен. Но разве годы, проведенные в нем, можно назвать жизнью?! Нет, это вовсе не подходящее слово! Все там было хоть и красиво, но иллюзорно. Пар… дым… фантазия… Да и сам он, Энджел, был в Снежном Лабиринте не более, чем фантазией для самого себя. Он многое забыл из прошлого! Из реального, непридуманного, насыщенного жизнью мира! И сейчас, вернувшись, бродил целыми днями по улицам родного города, внимательно всматриваясь в его образы, прислушиваясь к его звукам, и впитывая его запахи… Он снова и снова пытался вспомнить нечто важное, от чего, думалось, должен зависеть весь его дальнейший путь! И здесь! И там! – За чертой времени! Но воспоминание не давалось, ускользало… И это было мучительно!
Энджел устало растирал ледяными пальцами лоб и брови. Выпитое молоко не принесло облегчения. Лихорадка все больше давала о себе знать. Ему было неуютно, и очень-очень холодно в этом старом городе, где он чувствовал себя чужим. Он слишком разнежился в улыбчивом и благоустроенном Снежном Лабиринте. Расслабился и разнежился до того, что позабыл… Но что же все-таки он позабыл?! На этот вопрос у Энджела не было ответа. Все равно! Ему дорог суровый Приют Ветров! Город, породнившийся с небом и с тайной! Город, который дарит каждому живущему в нем человеку единственно возможный для него путь!
Когда Энджел приехал в Приют Ветров ранней весной, то сразу же схватил жестокую простуду. Лежал в горячке и пугал ночную тишину надрывным кашлем. По этому-то кашлю Глэдис, жившая снизу, и обнаружила присутствие нового жильца.
– Похоже, он там один, бедняжка… и страдает! – сказала она друзьям. – Надо помочь!
Был приглашен врач, назначено лечение и оказан необходимый уход; основная забота легла на плечи Глэдис. Она делала все возможное для того, чтобы больному стало хоть немного уютнее в чужом доме. Заботилась о нем как сестра, приносила еду и лекарство, убирала комнату. Но он тогда словно не замечал ее, глубоко погруженный в свои мысли и переживания. Он разглядит ее позже.
Глэдис… Вот она стоит в раме окна, обрамленного тюлем… Такая милая, даже в своем будничном платье… И смотрит ему, Энджелу, прямо в глаза! В самое сердце! Смотрит очень внимательно и немного печально. Смотрит так, как будто между ними нет преграды из густой завесы плюща! И она его видит!
Красновато-каштановые волосы падают ей на плечи, смягчая бледность лица. Девушка обычно бледна. Она много трудится, устает. Работа, домашние хлопоты, помощь в детской больнице – вот ее обычный жизненный круг. По ночам Глэдис часто не спит, шьет платья для бедных девочек. И никогда! Никогда она не жалуется на однообразие или на усталость. А он, Энджел? Что доброго и полезного сделал он сам за те три месяца, что прожил в городе?! Хоть раз! Один только раз! Выразил ли он свою благодарность и дружелюбие Глэдис и ее друзьям? Ведь они нашли для него хорошего врача! Помогли получить постоянный вид на жительство и оформить некоторые льготы! Познакомили с опытным адвокатом, и рекомендовали надежный банк!
Что бы стоило Энджелу пригласить их всех… Ну, скажем, хоть в это кафе, где он сидит сейчас?.. Заказать легкого вина и всякой всячины?.. Подарить Глэдис цветы?.. Отпраздновать доброе знакомство и свое возвращение в родной город?.. Но нет! Ему это даже и в голову не приходило! Энджел не мог выразить ни дружелюбия, ни благодарности, так как не имел их в душе. На происходящие события, на участие людей в его жизни, он смотрел отстраненно. Все внешнее скользило по поверхности сознания, не проникая вглубь, и не касаясь сердца.
Энджел был закрыт для других людей. Он в них не нуждался. Внутри него кипела напряженная работа: он все время пытался что-то вспомнить… Но нить воспоминаний неизменно ускользала, несмотря на все усилия ее поймать и удержать.
Он искал в прошлом нечто важное, нечто такое, что поможет ему построить мостик в будущее… Связующее звено, объединяющее два мира… Искал себя прежнего… Снова и снова… Искал… И не находил.
Глэдис полила цветы и ушла в комнату, но свет ее недавнего присутствия в окне остался. Энджел нахмурился. В Снежном Лабиринте он не встречал таких девушек. Девушки там были… Как бы это сказать? Очень активными, пожалуй. В отношениях с мужчинами они не стеснялись проявлять инициативу и брать на себя ведущую роль. Энджел их сторонился, держал на расстоянии. Его отталкивало агрессивное кокетство. Еще и влюбиться по-настоящему не успеешь, как окажешься связанным по рукам и ногам обязательствами. А Глэдис? Энджел не раз оставался с ней наедине, и имел возможность убедиться в том, что эта девушка не станет провоцировать его хотя бы на самый безобидный флирт. Любое проявление нескромности со стороны мужчины могло бы ее, скорее, огорчить, чем польстить ей. Глэдис была слишком сердечна для всего легковесного и ненастоящего. Она, несомненно, стоила большего.
Однажды Энджел особенно продрог, охотясь за призраками прошлого. Хождение по городу утомило его так сильно, что, вернувшись домой, он уснул, не раздеваясь, едва голова коснулась подушки. А когда очнулся, в комнате была Глэдис; Энджел узнал ее по дыханию прежде, чем разглядел в полутьме ее силуэт.
– Ты давно здесь?
– Только что вошла; дверь была приоткрыта. Принесла тебе шиповник с красным вином. Выпьешь? Осторожно, горячий!
– Спасибо. Не зажигай свет! Я все вижу и так.
Энджел взял из рук девушки фарфоровый бокал с крышечкой, и их пальцы на мгновенье соприкоснулись.
Полная луна светила в окно, заливая комнату сказочным светом.
– Послушай, Глэд! Сядь сюда! – неожиданно попросил он. – Дай разверну кресло. Вот так. Лицом ко мне. Посидишь? С четверть часа, не больше! Хочу сделать набросок!
– Сколько угодно, Энджи! Я не тороплюсь.
– Прости, что так поздно!.. Сделаю набросок и пожелаю тебе доброй ночи! Сиди, как удобно. Мне сейчас нужно только лицо. Глаза на меня. Так… Хорошо!
Луна двигалась быстро, и Энджел торопился, водя мягким грифелем в альбоме. Ему еще никогда не случалось рисовать в вечерних сумерках; он бы и сам прежде счел это безумием. Но сейчас! Сейчас он не размышлял о странности происходящего с ним, а спешил работать! Спешил передать увиденное – скорее сердцем, нежели глазами – альбомному листу.
Луна ли светила особенно ярко?.. Или иной непостижимый свет присутствовал в комнате?.. Только штрихи и линии все ложились и ложились на бумаге, послушные руке художника, запечатлевая то, что открывалось ему чутьем или озарением.
– Я утомил тебя? – спросил он девушку, когда набросок был готов.
– Нисколько! Только боюсь, что шиповник остывает.
– Еще теплый, спасибо. Да и меня, кажется, больше не знобит. Взгляни-ка на это… Что скажешь?
Энджел и Глэдис застыли у окна, склонившись над альбомом. Посторонний наблюдатель, если бы таковой оказался в комнате, задался бы неизбежным вопросом: «На что же так внимательно смотрят эти двое? И что, собственно, они могут видеть?» А эти двое, несомненно, что-то видели! И не просто видели, а созерцали! Были поглощены сделанными открытиями и переживали в текущие мгновения сильнейшее потрясение! Луна уже ускользала; она плыла все дальше и дальше, совершая свой неизбежный путь, оставляя в комнате прощальные блики.
– Это… я? – спросила девушка, с трудом переводя дух. Она была зачарована рисунком.
– Нет… Не совсем… – художник затруднялся с ответом. – Я еще точно не знаю, кто это. Может быть, Ангел? Хотелось бы верить! Но все равно, ты мне очень помогла! Ведь я давно не создавал ничего настоящего.
– Ангел? Да, действительно… Похоже, так… В нем было что-то от меня… И что-то от тебя, Энджи… Но я не успела как следует рассмотреть и понять, что именно… Я хотела бы увидеть его завтра, при солнечном свете!
Художник молчал, как бы раздумывая и подбирая слова.
– Не получится, Глэд. – выдохнул он, наконец. – То, что мы видели сейчас – это чудо! А чудо не станет ждать до завтра. Оно исчезнет… Оставив на бумаге только линии и штрихи… След моей руки. Думаю, что завтра, взглянув на рисунок при солнечном свете, мы можем испытать разочарование.
– Ангел улетит?
– Пожалуй… Я не достоин его удержать... Доброй ночи, Глэдис!
– Доброй ночи, Энджи!
Энджел убрал альбом на полку, с намерением никогда больше его не открывать.
– Завтра озарение исчезнет, – сказал он себе с горькой иронией, – а озноб вернется!
Но он ошибся. Свет, вопреки ожиданиям, стал навещать его. Ангел продолжал стучаться в его жизнь!
…
Длительные прогулки по городу утомляли Энджела безысходностью; с этим ничего нельзя было поделать. Но его мысли понемногу стали принимать иные образы. В них все больше проглядывались светлые и чистые тона и оттенки. Темные призраки были сильны и могущественны, как и прежде. Словно допотопные исполины они окружали Энджела плотным кольцом, смотрели на него властно и насмешливо: «Не уйдешь!», но за их спинами едва-едва брезжил очень ясный лазоревый Свет. Он лучился и трепетал наподобие ангельских крыльев. Кто-то незримый улыбался ему из этого Света. Звал к себе! Манил сладостной тайной! Обещая открыть иные планы бытия! Иное, доступное только избранным, счастье, которое на языке святых называется блаженством. Энджел хотел довериться Свету. Тянулся к нему. Ждал его приближения. Раскрывался ему навстречу ответной улыбкой.
Тьма занервничала. Тьма не привыкла отпускать то, что уже считает своим. Тьма предъявляла на него права. Атака призраков усилилась. Они мелькали калейдоскопом масок, приводили веские доводы, и декларировали, как всегда, почти правду. Почти! Энджел мысленно соглашался с ними. Ему ли мечтать о счастье? Ему? Человеку без прошлого и будущего? Зачем обманываться самому и обманывать Глэдис? Ведь он ее не любит. Ему нечем любить и нечего отдавать. Его сердце обледенело. Промерзло до глубин. Из него ушла радость, все живые искренние чувства. Снежный Лабиринт обманул его! Обвел, как мальчишку, вокруг пальца! Заставил плясать под свою дудку! Распалил воображение! Растлил душу! Выжал все соки! Но ничегошеньки не дал взамен! Сделал из художника – ремесленника! Жалкого угодника человеческим страстишкам! Ведь он, Энджел, мечтал когда-то о высоком творчестве… А сам годами рисовал слащавые картинки для модных журналов. О, ему платили щедро! А город без пощады манил и манил его новыми фантазиями, обещая все самое лучшее из того, что можно купить за деньги. И так без конца!
Ангел, живущий в нем, трепетал в груди и бился крыльями о леденеющую корку сердца. Непрерывно сигналил укорами совести. Пытался напомнить художнику о его высоком предназначении – умножать в мире красоту!
Поначалу Энджел надеялся вырваться из порочного круга. Когда-нибудь позже… Когда у него будет все необходимое… Но жажда приобретений не угасала, а только распалялась… Пока светлый Ангел, зовущий к прекрасному, однажды не замолчал. Вот тут-то Энджел схватился за голову. Он понял, что потерял себя безвозвратно. Вдохновение покинуло его. Осталось только мастерство.
Он сбежал из Снежного Лабиринта, но и Приют Ветров, судя по всему, не рад его возвращению. Да, родной город встретил его неласково. Не дал ему чувства защищенности, опоры. Треплет лихорадкой. Безжалостно насквозь пронизывает своими энергиями, словно мистическим сквозняком.
– Не лучше ли вернуться? – нашептывали призраки, вновь и вновь протягивая свои отвратительные щупальца к сердцу художника. – Какая разница, где быть несчастным? Творчество все равно потеряно. Ты растратил себя. Распродал свой талант за купюры. Небо этого не прощает. Вернись в Снежный Лабиринт. Там, по крайней мере, ждет тебя благополучие и комфорт. А здесь? Что ждет тебя здесь?
– В самом деле, – откликался Энджел, – зачем я здесь? Наследство будет незначительным. А дальше? Преподавание уроков рисования? Смешная оплата? Безвестное существование? В Снежном Лабиринте его знают и ценят! И готовы платить! Да и он, Энджел, привык продавать себя дорого!
Но Свет не слушал голосов химер и не смущался слабостью человеческого сердца. Он продолжал сиять и манить тайной! Воскрешать надежды, и обещать утешение! Свет продолжал улыбаться!
…
В схватку с призраками, сама того не ведая, вступила Глэдис. Энджел не мог этого не заметить. Дремлющий в нем Ангел, просыпался и трепетал в груди крыльями каждый раз, когда она приходила. И ведь нельзя сказать, что девушка была как-то особенно красива. Вовсе нет! Но ей было дано затрагивать незримые струны души, открывать родники радости и пробуждать вдохновение!
Энджел снова и снова рисовал ее угольным грифелем в альбоме, еще не решаясь браться за кисти. А Глэдис рассказывала ему истории из детства и из недавнего прошлого, делилась надеждами на будущее. Рассказчицей она была замечательной! Сюжеты и сценки из жизни передавала очень ярко, увлекательно, и с добрым юмором. Персонажи повествования вставали перед мысленным взором – как живые. Энджел слушал с улыбкой, и призраки отступали. В те минуты они не имели над ним власти.
Только однажды темное облако омрачило его лицо. В памяти всплыл давний эпизод, словно лукавый эльф махнул серебристым плащом и тут же растаял, оставив в воздухе свой дразнящий, заливистый смех. Энджелу вспомнилось следующее.
Как-то очень давно в Снежном Лабиринте он загляделся на сверкающую огнями витрину кукольной мастерской.
Сказочные существа улыбались ему из-за стекла гладкими, фарфоровыми лицами, и, казалось, манили в свой мир. Но что-то в этих лицах было не то и не так… Что-то в них пробуждало безотчетную тревогу… не притягивало, а отталкивало, вызывало отвращение…
Острым взглядом художника и физиономиста Энджел скользил от лица к лицу, пытаясь проникнуть в тайну кукол, и, наконец, его губы сложились в горькую усмешку. Он понял! Да, так и есть! Все эти милые кукольные личики из тонкого фарфора и воска, с однотипными чертами, широко раскрытыми глазами и крупными губами, все они несли отпечаток какой-либо страсти, порока, душевного недуга. Ненависти и жестокости…хитрости и коварства… самодовольства и самонадеянности… расчетливости и изворотливости… жадности и недовольства… гордости и надменности… пресыщенности и уныния… гнева и возмущения… страха и внутреннего опустошения…
Пороки были выражены очень тонко, едва уловимо, почти неприметно, но Энджел безошибочно читал следы их присутствия под внешней кукольной миловидностью.
Воздушная фея в лиловом платье, с волшебным лотосом в руках… Юная Белоснежка, кокетливо приподнявшая край юбки, словно готовая бежать… Пухлые гномы, застывшие в смешных и причудливых позах… Лесной эльф, держащий в раскрытых ладонях яркую бабочку… Звездочет в остроконечной шляпе, загадочно приложивший к губам указательный палец… Все эти куклы без слов говорили о зле, выраженном в том или ином пороке… О его «нормальности», понятности, дозволенности и привычности… о его праве присутствия в этом мире… о его распространенности, могущественности и даже о его своеобразной эстетике.
Энджел содрогнулся; ему стало не по себе. Перед ним была тонкая работа, мастерство, в своем роде искусство! Но искусство это имело особый знак – знак бездны! Черную мету!
– Мне жаль тот дом, – подумал он тогда, – в который войдет хоть одна из этих кукол.
Словно подслушав его мысли, исполненная застывшей грации, Белоснежка чуть выше приподняла край юбки… Или это только померещилось Энджелу?.. Чуть отклонилась головой и корпусом назад… Чуть шире и чуть обольстительнее улыбнулась… Но слащавая улыбка не смогла смягчить ледяной ненависти, застывшей в ее глазах… Ненависти к человеку, сумевшему разгадать тайну куклы.
– Доброго вечера, мадемуазель! – Энджел коснулся рукой шляпы и иронично раскланялся. – Надеюсь никогда не оказаться здесь, за стеклом… в вашем обществе.
Он уже собрался уйти, и вдруг!.. Заметил еще одну фигуру. Некто незнакомый или неузнанный тускло белел в глубине витрины, в тени, в пространстве, не охваченном огнями…
Легкий плащ… Белая стола… Хрупкие руки, обнаженные ниже локтя… Волосы лунного цвета, осыпанные блестками… Опущенные ресницы… Строгое очертание губ… Отсутствие улыбки… Мраморная бледность… Кто это? Девушка или юноша? Что за странная фигура, отчужденная и обособленная от других кукол, словно воплощенное одиночество на чужом празднике жизни?
Атласная лента, крестообразно стянутая на груди… Тонкий золотой обруч над головой… А там, за спиной?! Нет, это не плащ! Это крылья! Бессильно повисшие вдоль тела, так же как и руки. Не может быть… Ангел?! Или кто-то иной? Знак? Символ? Аллегория?
Взгляд художника глубок и беспощаден в своей проницательности, но тайна белой фигуры не спешила открываться ему. Ангел был непричастен злу, отрешен от суеты и свободен от страстей – это Энджел постиг без труда. Но! Зачем он здесь, в улыбчивой компании замаскированных троллей? Почему так скорбно сжаты его губы и опущены ресницы? Почему бессильно повисли его руки и крылья? А его бледность?.. А тонкий флюид одиночества?.. Отчужденности?.. Напряженного ожидания?.. Углубленности в неизъяснимое?..
У художника не было ответов на эти вопросы, но сердце его тревожно сжалось от щемящих предчувствий. Он глубже надвинул шляпу на глаза и пошел быстрым шагом прочь от ослепительно сверкающей витрины, унося в памяти бледный лик Ангела, с его необычайной тайной, которую он, Энджел, не имел мужества разгадать.
Глэдис заметила мгновенную перемену в лице друга и его глубокую задумчивость. Опережая ее расспросы, художник рассказал ей обо всем, что видел за стеклом. Девушка слушала внимательно, напряженно, не перебивая. Кровь то приливала к ее лицу, то отливала от него, выдавая движения чувств.
– Так ты… не узнал его? Ты ничего не понял? – спросила она Энджела, когда рассказ был окончен. Спросила страстно, взволнованно, почти с укором, и, по-детски всхлипывая, закрыла лицо руками. Крупные слезы показались между ее пальцев.
Энджел растерялся; он не хотел огорчить девушку, да и вряд ли сама история стоила ее слез.
– Знаешь, – сказал он с грустью, – ведь я давно перестал думать об этом… Так… Вспомнилось невзначай… Но тогда! Тогда, в Снежном Лабиринте, я дорого бы дал за то, чтобы разгадать эту кукольную шараду.
– Да тут и разгадывать нечего. – Глэдис уже справилась с собой. Глаза ее смотрели по-прежнему открыто и ласково, только на ресницах еще блестел бисер слез. Она придвинулась к художнику чуть ближе, словно хотела сказать нечто важное, но еще колебалась… – Так ты, действительно, не узнал его? – спросила она еще раз, с надеждой, но поскольку вместо ответа друг послал ей лишь удивленный взгляд, ответила на свой вопрос сама:
– Ведь это… Это был ты, Энджи!
– Кто?.. Тролль?!
– Нет! Ангел! Ведь мы говорим сейчас именно о нем! Верно?
– Да, но… Послушай, Глэд! Ты добрая девушка, я знаю… Но, честное слово!.. Я и Ангел?
– В каждом из нас живет Ангел! – возразила Глэдис. – Надо быть очень внимательным к нему! Беречь его и заботиться о нем! И никогда не отпускать из своей жизни!
Энджел не нашелся с ответом. Простые безыскусные слова девушки прозвучали для него откровением.
…
Энджел продолжал рисовать. Рисунки были хороши! Даже очень! Чувствовалась рука и взгляд профессионала! Глэдис с тихим восхищением наблюдала, как на бумаге возникали знакомые ей с детства улицы и площади! Храмы и дворцы! Набережные и мосты! Сады и парки! Это ее город, несомненно! Это Приют Ветров! Те же здания и ландшафты! Но дух?.. Создаваемый художником город чем-то едва уловимо отличался от своего прототипа. Внешнее совпадение не могло усыпить тревожной чуткости девушки.
– Ты рисуешь другой город, Энджи, – сказала она однажды художнику.
– Лучше или хуже? – отозвался тот.
– Просто другой. Неужели ты сам не чувствуешь этого? Я сейчас не о внешнем, а о сакральном! О высших смыслах! О душе города, если угодно! – девушка волновалась, подбирая слова. Глаза ее разгорелись, и на лице выступил румянец. – Вот представь, что где-то есть точно такой же город, как Приют Ветров. Он может иметь точно такое же название и такую же структуру… но по сути это будет совсем иной город!
– В чем же суть?
– Ах, не знаю! – Глэдис всплеснула руками. – Не могу проникнуть в тайну! Слишком глубоко…
– Может быть, высоко? – улыбнулся Энджел.
– Ты прав, высоко! – подхватила девушка. – Словом, точно такой же город, только гораздо выше нашего! Неизмеримо выше!
– Стало быть, там… другие возможности? Более высокие, верно? – Энджел казался очень задумчивым. – Пожалуй, – продолжал он, – я и сам иной раз думал, что ошибся городом. Но ведь так не бывает?
– Откуда ты знаешь, что бывает, а что нет? – Глэдис все больше горячилась. – Расскажи-ка жителям Снежного Лабиринта, что где-то в других мирах есть любовь и дружба! Что где-то люди могут дорожить друг другом только ради сердечной близости, а не ради практического расчета! Они высмеют тебя и назовут любовь небывальщиной! А знаешь почему? Да потому, что она им не нужна! В Снежном Лабиринте ценят только спокойствие и комфорт. И, разумеется, деньги. Это их божки. Каждый верит в то, во что хочет верить, и отрицает то, что не по нутру. Вспомни! В твоем городе были деньги?
– Не помню… В детстве ум занят другими вещами.
– Вот видишь! А в Снежном Лабиринте даже маленькие дети мыслят слишком меркантильно. Родители им платят деньги за послушание, за приготовленные уроки, за хорошие оценки в школе. Каково? Ради денег дети готовы учиться, а позже, повзрослев, и работать. Но сам процесс познания и личностного роста им неинтересен. Служение делу, идее, обществу для них теряет смысл, если цена покажется недостаточно достойной их трудов!
– Но ведь и здесь, в Приюте Ветров, нельзя обойтись без денег.
– К счастью, у нас не все на свете сводится к деньгам. Наша жизнь шире и полноценнее! Она насыщена иными смыслами! У нас есть любовь. Мы можем выбирать. Можем бороться. А тот, кто все же выбирает деньги, неизбежно переезжает в Снежный Лабиринт; Приют Ветров их отторгает. Им становится здесь неуютно и холодно, как на сильном сквозняке.
– Вот и мне постоянно холодно... А ведь я вернулся в город добровольно. Я желал встречи с ним!
– Да! Но ты долго был частью Снежного Лабиринта, и он не отпускает тебя! Возможно, поэтому ты и разминулся со своим Небесным Городом…
…
Энджел вновь и вновь возвращался мысленно к этому разговору. Что, интересно, называла Глэдис Небесным Городом? Душу Приюта Ветров? Его сакральную составляющую? Если смысл именно здесь, то Энджелу будет непросто до него добраться… Да и есть ли у города душа? Художник задумался. Как сказала Глэд? В каждом из нас живет Ангел? Возможно… и у каждого города есть свой Ангел?
– Нет, – решил он наконец, – эта тайна сильнее меня… От нее кружится голова… Не буду об этом думать, вот только… Может быть, Глэдис сама невзначай прольет немного света на эту неясную для меня картину…
Энджел бросил быстрый взгляд в окно второго этажа. Девушка не показывалась, а ему нестерпимо хотелось увидеть ее снова… Почувствовать рядом с собой ее живой, яркий мир… Он мог бы позвать ее, пригласить спуститься вниз, заказать кофе с пирожным… Для него было бы величайшим наслаждением просто смотреть, как она слизывает с губ белковый крем и делает из чашечки маленькие глоточки… Но вместо этого он затаился, скрытый густой завесой плюща… Внутренне сжался, боясь обнаружить, выдать невзначай свое присутствие… Он чувствовал себя вором, укравшим доверие этой прекрасной девушки, ее нежную привязанность к нему, не имея намерения их оправдать.
Голос Снежного Лабиринта продолжал звать его назад… То громче, то тише… То смущая, то обольщая… Он почти никогда не оставлял его в покое; и только когда поблизости была Глэдис, голос умолкал.
Энджела раздирали внутренние противоречия. Он искренне хотел подружиться с Приютом Ветров… Стать для него родным и близким… Довериться ему… Но суровый город не торопился раскрывать художнику свои объятия. Он тоже выжидал, и грозно хмурил брови… Все его сквозняки, словно боевые колесницы, обрушились в текущий час на маленькое уютное кафе… Но слабый, растерянный, измученный болезнью и душевными распрями человек не понимал языка знамений…
«Я привыкну к городу, а город привыкнет ко мне. Мы подружимся, вот увидишь!» – сказал он Глэдис еще вчера… но сегодня в его кармане уже лежал холодящий кожу, упругий, глянцевый листочек бумаги – билет на лайнер, идущий в Снежный Лабиринт.
«Кто же победит? – спрашивал себя мысленно Энджел. – Глэдис или демон, непрестанно зовущий меня назад?» Для самого себя в этом вопросе он не оставлял места.
…
Сквозь ветки плюща просунулась смуглая детская ручонка и раскрылась ладошкой вверх. Энджел, недолго думая, порылся в жилетном кармане и положил на детскую ладошку монетку. Но ладошка не закрылась в кулачок, а перевернулась вниз, роняя монетку на пол. При этом детская рука не исчезла совсем, а продолжала висеть в воздухе, забавно шевеля растопыренными пальчиками, и Энджела осенило: ребенок хотел играть! Малышу было нужно от него не денег, а общения! Включаясь в игру, Энджел тихонечко потянулся двумя своими руками к детской ручонке, желая поймать ее, обхватить снизу и сверху. Да как бы ни так! Ручонка не далась! Малыш отдернул ее со звонким смехом в самый последний момент, едва Энджел успел прикоснуться к нежной детской коже. Ветки зашевелились, зашелестели, и сквозь них показалось сияющее личико трехлетнего крохи. Это был Крис, соседский мальчик. Энджел узнал его и поманил к себе:
– Что скажешь, приятель, насчет лимонного пирога? Или предпочитаешь бриошь с шоколадным кремом? Ну-ка, иди сюда! А пить будем, как настоящие мужчины, самое настоящее молоко! Согласен? Ты – холодное, а я – горячее!
Малыш спрыгнул с перил на руки Энджела и потребовал для себя то же горячего молока, в знак солидарности.
– Сейчас июль, глупыш! – улыбнулся Энджел. – Самое горячее время для прохладительных напитков! Понимаешь? Всем людям жарко!
– А тебе? – спросил Крис.
– Мне? Холодно.
– Ты болеешь?
– Да. Ну, так как насчет молока?
– Горячего! – подтвердил ребенок, и неожиданно добавил полу-вопросом или полу-утверждением: – Ведь ты мой друг?!
Энджел понял не сразу… и ответил не сразу… Время вдруг потекло необычайно медленно, и в этот промежуток безвременья, который нельзя было точно определить, его сердце пришло в сильнейшее движение. Малыш! Кроха Крис! Хотел разделить его боль? Так непосредственно, по-детски! Без позерства и самолюбования! Кто из взрослых, даже очень добрых людей, откажется ради больного от тех возможностей, которые дает им здоровье? Кто, например, скажет больному: «Ты лежишь, и я не пойду веселиться с друзьями, гулять по городу, купаться в море, есть мороженое, наслаждаться жизнью. Я так же, как и ты останусь дома, не выйду из комнаты без крайнего дела, не стану есть и пить вовсе, потому что тебе плохо. Пусть в этой скорби нас будет двое!» Так могут поступать только святые или… Ангелы?
– Да, малыш… Я рад стать твоим другом…
Официант принес заказ, и ребенок принялся за лакомства, прихлебывая горячее молоко, вместо предложенного холодного коктейля! Это был его выбор! Его вклад в начинающуюся дружбу! Детский и наивный! Но такой искренний! Энджел смотрел на малыша не отрываясь и задавался вопросом: видел ли он в своей жизни что-либо более прекрасное?
Он так долго искал утешения в прошлом, но совершенно неожиданно нашел его в настоящем!
Суровый город первым делал ему шаг навстречу?.. Протягивал ключ к тайне?... Давал шанс остаться?.. В душе Энджела продолжалась напряженная работа. Он понимал, что город ждет ответа… и не Глэдис, а он сам должен сделать свой честный, волевой и осознанный выбор! Принять окончательное решение, и взять на себя ответственность за любые последствия: бедность, безвестность, болезнь… Впрочем, Энджел уже не сомневался, что болезнь отступит, когда он выдохнет из своих легких дух Снежного Лабиринта.
Он снова вспомнил румяных кукол за витринным стеклом… Белоснежку с обольстительной улыбкой на губах и леденящей ненавистью в глазах… Хитрюгу эльфа, замышляющего какую-то коварную штуку… Толстого гнома, готового высмеять всех и каждого, обратить в шутку и опошлить самое святое, что есть в жизни… Воздушную фею, надменно и безучастно смотревшую в мир, где есть боль и страх, где льются кровь и слезы… Мушкетера с обнаженной рапирой в одной руке и тугим бархатным кошельком – в другой, готового продавать свою доблесть и отвагу тому, кто за них хорошо заплатит… Звездочета, приложившего указательный палец к губам, призывающего покрыть все увиденное зло снисходительным молчанием…
Энджела передернуло от воспоминания. Тогда, стоя перед витриной, он пожалел о детях, в дома которых попадут эти куклы… Впрочем… Не спрос ли рождает предложение?! Возможно, обыватели Снежного Лабиринта получили в этих троллях именно то, чего сами желали – оправдание зла?! Они хотели видеть своих детей успешными, удачливыми, обеспеченными, хорошо устроенными в обществе… А для этого надо приручить зло, эстетизировать его, сделать привычным, домашним, свести на обиходный уровень… Усыпить или лучше вовсе уничтожить совесть, освободившись таким образом от связанных с нею хлопот, а после наслаждаться позитивом… Не испытывая дискомфорта от ее справедливых укоров… Чтобы никогда уже не становиться перед необходимостью выбора добра или зла… Ведь выбор часто сопряжен с болью, а добро – часто неудобно, лишает привычного покоя и нарушает границы эго.
Чтобы сделать своих детей счастливыми, родители лишают их совести уже на генетическом уровне. Малыши Снежного Лабиринта дерзки со старшими и жестоки с ровесниками. Им все можно и всего мало. Они грубят наставникам, воспитателям и учителям… Не замечают людей, не считаются с их правами и желаниями… Создают для взрослых стеснительные или даже опасные ситуации… Потребительски и агрессивно относятся к окружающей среде, к живой природе… Истеричны, нетерпеливы и жадны до удовольствий всякого рода… Глэдис права. Повзрослев, эти дети назовут любовь и дружбу небывальщиной, потому что они им не нужны. Их боги – их личные желания! Их честь – это статус в обществе, а совесть – счет в банке!
Художник задумался. В свое время у него не хватило смелости сразиться с драконом в одиночку! Или хотя бы попытаться противостоять Снежному Лабиринту! Да и в Приюте Ветров он просто бездействовал в ожидании чего-то лучшего, что должно с ним произойти! В ожидании того, что должно прийти к нему само! В серебристой коробке от Санта-Клауса, перевязанной шелковой ленточкой! Упасть на голову с неба новогодним конфетти! Незримые крылья живущего в нем Ангела опустились и бессильно повисли… Между тем, он все же понимал, что Снежный Лабиринт может победить глубокая нравственная чистота, черпающая силы из Небесных источников… Чистота стойкая и сильная, не теряющая себя под натиском прагматизма, свободная от тщеславия и корысти… Чистота, побеждающая мир не соблазном, но Истиной!
Ребенок, разомлевший от жары и сладостей, дремал у него на коленях, прижавшись головой к его груди.
– Благословен город, в котором есть такие дети! – подумал Энджел, и мысленно добавил: – Что ж, похоже, Крис уже победил дракона… Победил, даже не развернув военных знамен. А Глэдис?..
У Энджела еще прежде родилась странная догадка, что тревожащий его демон вел войну не с ним, а именно с Глэдис. Соперничал, боролся с ней за его внимание, за место в его сердце. Демон нападал осознанно, нагло и расчетливо, а Глэдис едва успевала отражать его удары, как бы с завязанными глазами, интуитивно и невзначай. И если она до сих пор не смогла окончательно прогнать демона, то этому теперь находилось лишь одно объяснение – Глэдис не хотела побеждать. Она оставляла это право ему, Энджелу! Она верила, что эта задача ему по плечу!
Внезапно налетевшее облако пролилось дождем. Его упругие струи забарабанили по крыше, перилам и сливам. Погруженный в задумчивость Энджел не слышал, как скрипнули петли стеклянной двери, как зашелестел плющ, и как за его столик села та, которую он искал сейчас глазами в окне напротив. Появление Глэдис было столь же неожиданно, сколь и желанно. Энджела обдало жаром от радости, но в следующий миг он встревожился:
– Что случилось? Ребенка ищет его мать?
– Нет, его ищу я. Элли на работе, – пояснила Глэдис.
Малыш тем временем проснулся и протянул к ней руки.
– Мы пьем горячее молоко! – поделился он с девушкой своей тайной.
– Мы пьем волшебное молоко! – подмигнул Энджел ребенку. – Кто его выпьет, может победить дракона.
– Ух ты! – Крис был в восторге от такой перспективы. – И может жениться на принцессе?!
– Конечно! – заверил его Энджел. – На самой лучшей из принцесс! А еще может…
– Найти Небесный Город?! – спросила Глэдис, включаясь в игру. Энджел промолчал, но его глаза сияли. Он начинал понимать, чего хочет, и это понимание решало многое.
Он не станет искать себя прежнего, а начнет творить, создавать себя настоящего. И никто не в силах ему помешать!
Теперь все изменится! Зачем откладывать жизнь в туманные перспективы, гоняясь за призраками прошлого, когда дорог каждый текущий день?! Он отдаст детям старого города лучшее, что способен кому-либо дать! Он научит их рисовать! Он сумеет передать им самое ценное и значительное из того, что пережил и постиг сам! Это будет непросто! Ведь чужой опыт не всегда уберегает человека от собственных ошибок… Но Ангел поможет ему!
Застуженный и заснувший в нем Ангел проснется, расправит крылья и засияет навстречу каждому, кто будет нуждаться в его помощи! Он построит Небесный Город в своем сердце и пригласит в него Глэдис!
– Ах, ты! Дармоед! – раздался с улицы сердитый голос хозяина кафе. – Уши оборву! Вот только попадись мне! Это надо же! Средь бела дня разорил, разбойник!
Энджел, Глэдис и Крис вышли на улицу. Рядом с ними искрометно, словно заяц, промчался серый полосатый кот. Из криков хозяина стало понятно, что плутишка опрокинул невзначай полный бак свежего молока, стоящий в холодке, в тени деревьев.
Дождик уже стихал. Пересохшая от жары, глинистая земля не успевала впитывать обильную влагу. Повсюду блестели на солнце лужицы. В одну из них вливался тоненький молочный ручеек из злополучного бака. Котик и прежде имел привычку воровать образовавшиеся на поверхности молока жирные сливки, ловко открывая крышку бака лапами. То ли умное животное сплоховало на этот раз… То ли хозяйские дети накуролесили, свалив вину на крайнего… Только поправить уже ничего было нельзя. Молочный ручеек все бежал и бежал по земле, сливаясь с дождевой водой.
Энджел опустил руку в карман и извлек из него плотный вощеный лист бумаги – билет в Снежный Лабиринт. Неожиданно он вспомнил одну из своих детских игр. Через пару секунд билет в его ловких пальцах превратился в кораблик, и Энджел протянул игрушку Крису.
Малыш, замирая от восторга, опустил бумажное судно в молочный ручеек, и присев на корточки принялся изо всех сил дуть на него:
– Попутного ветра!
– Сделаем с тобой на днях бригантину, – пообещал ему Энджел, – и пустим ее в канал!
– Господин! – окликнул художника хозяин кафе. Одной рукой он держал за шкирку пойманного кота, а другой вытирал от пота разгоряченное лицо. – Очень сожалею, господин Энджел! Сегодня мое заведение уже не сможет предложить Вам свежего молока! Во всем виноват этот разбойник! – хозяин потряс в воздухе перепуганным котом. – Ну, так я ему уши оборву! И холодного коктейля вечером не будет, – добавил он горестно, – и взбитых сливок для пирожных…
– Если позволите, я охотно возмещу Вам убыток. Только не наказывайте кота! – Энджел с улыбкой протянул хозяину купюру. – А того молока, которое я выпил в Вашем прекрасном заведении за последнее время, мне, пожалуй, хватит на всю оставшуюся жизнь!
Хозяин взял деньги и откланялся с довольным видом, поглаживая серого плутишку. Энджел и Глэдис весело переглянулись. Художник одной рукой подхватил малыша, а другую подал девушке, помогая перешагнуть через лужу.
– Знаешь, – сказал он ей, – я давно хотел поближе познакомиться с твоими друзьями, и поблагодарить их за все доброе, что они для меня сделали. Давайте соберемся все вместе на днях! Хотя бы в этом кафе! И отпразднуем наше доброе знакомство! А заодно и кота проведаем!
Счастливый, сияющий взгляд Глэдис и ее улыбка были ему ответом.
Шумящие, как свежий ветер, крылья росли и трепетали в сердце Энджела. Им становилось тесно в груди! Они рвались во внешний мир, желая обнять старый мудрый город с сыновней любовью и благодарностью! А Дух города – могущественный и сильный Ангел – тоже обнимал его незримыми крыльями; но сейчас Энджелу уже не было ни холодно, ни больно от его объятий. Внутренняя связь художника со Снежным Лабиринтом оборвалась.
Приют Ветров открывал перед ним новый путь! Путь в истинный Небесный Город, который начинается в сакральной глубине человеческого сердца...
Автор: Светлана Новомлинская
При копировании ссылка на источник обязательна.
Авторские права защищены.