***
Ангел со вздохом присел на край кровати. Плечи Лики вздрогнули, но оборачиваться она не стала: так и лежала, отвернувшись, поджав колени и завернувшись в тонкий плед. Не нужно быть психологом, чтобы понять, как сильно ей сейчас хотелось спрятаться от всего мира. Даже от ангела.
Он снова вздохнул, но решил всё же заговорить с ней, хотя бы попробовать вытащить её из этого кокона переживаний.
- Тебе плохо, Лика?
Она ответила не сразу.
- Очень. Очень плохо. Почему так, ангел?
- Потому что ты, кажется, любишь. Но при этом боишься своих чувств или ещё хуже: не желаешь их. Хочешь от них избавиться, но от чувств, увы, невозможно избавиться усилием воли. Их можно прятать, можно не признавать, но не чувствовать нормальный человек не в состоянии.
Лика повернулась к нему. Не таясь, стёрла с глаз слёзы.
- Боюсь, что ты прав. Очень сильно боюсь, даже сказать всего этого вслух так, как ты, я бы не смогла. Я ведь каждый вечер, приходя домой, хочу ему написать – но не пишу. Не желаю быть назойливой дурочкой, мне претит мысль о том, что он помнит обо мне потому, что я не даю себя забыть.
- Лика, это ведь тоже – не дело. Ты переживаешь всё сама с собой, накручиваешься, фантазируешь… Быть может, ты не права, ммм? Может он тоже чувствует что-то, хоть и не говорит об этом вслух? Ведь неспроста всё это… - ангел помялся, подбирая самое нейтральное слово, - … произошло, спустя три года. Почему ты ему не веришь?
Лика заметила его заминку, но не нашла в себе сил улыбнуться.
- В чём же мне ему верить? Он мне ничего не обещал. Ничегошеньки, мне не в чем его упрекнуть. В одном ты точно прав: я всё сама себе выдумала, и никак не могу уговорить себя не относиться всерьёз к тому, что изначально несерьёзно. Быть такой влюбчивой дурой и заводить ни к чему не обязывающие романы – состояния не совместимые.
Своими словами она освобождала ангела от необходимости подбирать их дипломатичные аналоги – и он был очень рад этому. Быть честным, но жестоким ему совершенно не хотелось.
- Лика, но почему ты не веришь в него? В свою интуицию, наконец?
Она посмотрела на него внимательно и с подозрением. Он что же, старается успокоить её любой ценой? Лучше бы он был жестоким, чем таким приторно-ванильным.
- Потому что его я не знаю. Впрочем, я сомневаюсь, что, если узнаю, будет легче.
- Будет, Лика. Ты или не будешь плакать по ночам, или узнаешь, что он – не тот человек, которым ты его считаешь.
Лика вздрогнула. Ангел, конечно же, понял отчего: он только что озвучил её самый большой страх. Всё же быть одновременно честным и мягким в этом разговоре невозможно.
Лика пристально посмотрела на него, но затем опять вздохнула и отвела взгляд.
- Нет, ангел, я не решусь на это, ни за что. Лучше уж продолжать молчать и ждать – так у меня остаётся хотя бы надежда на то, что прав ты, а не я.
Ангел покачал головой.
- Не боишься, что он решит, будто ты о нём забыла?
Лика усмехнулась.
- Это я могу так решить. А он – мужчина, и потому к таким мыслям попросту неспособен. Если ему покажется, что я о нём забыла, то он просто возьмёт трубку и наберёт мой номер, чтобы напомнить о себе, любимом.
- Хорошо, Лика, хорошо. Хорошо, что ты, по крайней мере, ещё не разучилась думать.
Лика бросила взгляд в темноту ночного окна.
- Думать-то не разучилась… Но, ангел, что же мне делать со всем этим?
Ангел пожал плечами.
- Ждать.
Был ещё один вариант, но о нём добрый ангел, конечно, сказать не мог.
***
- Ангел, это напряжение меня выматывает: невозможно ни расслабиться, ни выкинуть его из головы хоть ненадолго. Я уже с трудом понимаю, что в ней – факты, а что – мои нездоровые фантазии.
Ангел взял чашку из нервно дрожащих рук девушки и поставил на стол.
- Лика, ты просто устала. Успокойся, я прошу тебя. Поговори со мной, я постараюсь помочь тебе.
- Ангел, я не знаю, о чём говорить. С чего начать.
- Лика, неужели ты так плохо знаешь его? Неужели полюбила бы человека, способного на предательство?
- Где здесь предательство? Ты, ангел, веришь в мои фантазии ещё больше, чем я сама. Я хорошо знала, на что иду. Была уверена, что смогу контролировать свои чувства, не позволю себе его любить. Думала, что всё будет проще, но забыла, как это бывает. Если честно, то и не знала никогда: я привыкла играться с чужими чувствами и не могла предположить, что сама стану игрушкой.
- Не спеши с диагнозами, Лика. Он ведь не знает о твоих терзаниях, но ты ждёшь от него чего-то так уверенно, как будто он должен знать. Мужчины устроены немного иначе: угадывать, доверяться интуиции – не наш конёк. Так что тебе лучше поговорить с ним откровенно и узнать любую, самую неожиданную, правду, чем молчать и мучить вас обоих сомнениями.
Лика печально вздохнула.
- Для этого нужно быть очень смелой. А я так боюсь остаться ни с чем.
- Но у тебя есть всё остальное. Все остальные.
- Ох, Рафаэль… не нужны мне остальные, когда нет его.
***
Лика смотрела прямо перед собой, но казалось, что куда-то сквозь стену. Она хотела бы сейчас уснуть, а проснувшись – забыть начисто последние полтора месяца. Ей было плохо. Не больно, не грустно – просто плохо, всё вместе.
Рядом стоял бокал с янтарного цвета напитком. Сегодня очень хотелось сладкого вина. Сегодня не хотелось плакать – хотелось умирать, медленно растворяться в этом бокале и полупустой бутылке, опутанной серебряной сеткой. Хотелось умереть и возродиться заново.
Ангел молчал. Он умел молчать, когда слова были лишними или просто ненужными. Сейчас любое слово могло вывести её из равновесия. Могло разрушить старательно возведённую иллюзию покоя.
Она не спала уже третьи сутки. Не могла уснуть. А лёгкое забытье заканчивалось неизменными кошмарами. Она играла свою роль днем – с улыбкой, шутками и почти убедительной жизнерадостностью, но с наступлением вечера позволяла себе быть собой, и пустота, весь день поджидающая за дверью, с оглушающей силой наваливалась на плечи.
Ангелу было больно смотреть на Лику, но он не смел вмешиваться, потому что она должна была все решить сама.
Правда – такая штука, которую все пытаются утаить, и которая всегда становится известна тому, кто хочет её узнать. Это важное уточнение, потому что, если присмотреться, то увидишь: во всех случаях, когда что-то удачно скрылось, не обходится без усилий со стороны обманутого. Он не хочет её знать, потому что ему так удобнее жить, или потому, что считает себя выше всяких подозрений.
Что же толкает нас на ложь? Мы чаще всего прекрасно понимаем, каковы последствия наших поступков, и что будет, если о них станет известно. И, как правило, идём на ложь сознательно. Иногда осознавая, что последствия – более чем серьёзны. В таких случаях все риски оценены, и мы для себя уже решили, что игра стоит свеч. Ставим на карту всё, готовим оправдания, легенды и пространство для манёвра. Надеемся на то, что тайное не станет явным, но, если станет – мы к этому готовы настолько, насколько это вообще возможно. Такая ложь неприятна и неправильна, но жизнь – вообще не справедливая штука, увы, некоторые ошибки неизбежны.
Куда чаще мы лжём без всякой серьёзной причины. Мы не всегда дорожим теми, кого обманываем, - и потому нам попросту всё равно, какова будет их реакция. Наши поступки не всегда всерьёз важны, - потому последствия разоблачения минимальны. В таких случаях правду вполне можно было бы и не скрывать, но что-то подталкивает нас в сторону лжи и мы, не задумываясь, ступаем на этот путь.
Зачем же лжём, если можно было сказать правду и ничего в сущности не потерять?
Во-первых, мы часто любим поддерживать свой имидж, играть роль, и потому, если выбиваемся из роли, то стараемся это скрыть. Мы любим производить хорошее впечатление и в погоне за ним готовы немножко приврать.
Во-вторых, мы любим, когда нас любят, и не сознаёмся в том, что может отвернуть от нас любящего человека, разочаровать его. Это – крайняя форма эгоизма, но она свойственна людям, нельзя их за это винить.
Как же хочется, чтобы нам не лгали! Но, увы, в жизни такое бывает крайне редко. Только с теми людьми, которых мы именуем близкими. Они близки нам, потому что они – искренние, на связывают с ними узы доверия, в них мы не чувствуем фальши. Их – единицы. И даже они не всегда честны, но их мы склонны прощать. Почему?
Потому что знаем: жаловаться легко. Но когда жалуешься на лживость мира и людей, каждый раз невольно спрашиваешь себя: а сам-то ты честен, искренен, открыт? Не встречал ли правду излишне эмоционально, неприязненно, с упрёком? Заслужил ли ты честность, или кто-то где-то так же жалуется на тебя?
***
- Ты всё-таки изводишь себя.
Кружка с чаем опускается на подоконник плавно, но нервно. Это от бессонницы, холода и сомнений. Лика превратилась в комок обнажённых нервов – но ничего не хотела делать, чтобы перестать истязать себя. Это состояние – тупик, изощрённый эмоционально-психологический мазохизм: мучить себя ежедневно, балансируя на грани, вместо того, чтобы одним махом упасть на самое дно и постепенно начать выбираться оттуда.
Лика подняла на ангела глаза.
- Я не нарочно.
- Конечно, просто так получается.
Ангел почти равнодушно садится вплотную к девушке. Накидывает плед ей на плечи. Немного думает, и обнимает её, прижимая к себе бережно, но крепко.
- Мне тебя жаль.
- Не надо меня жалеть. Ты правильно говоришь: я сама извожу себя, и тебе, кажется, понятно всё, что скрывается за этим состоянием. Я могу говорить, могу молчать, могу улыбаться или бить посуду – внутри меня происходит то же, что и у каждой такой же нервной нерешительной дуры.
Ангел усмехнулся.
- Ты к себе несправедлива в характеристиках, но в целом права: от недомолвок и неопределенности все сходят с ума одинаково.
- Я не схожу с ума. Я вполне в разуме, хоть он и порядком воспалён от постоянных нападок и насилия с моей стороны. Вся моя беда – в эмоциях, они копятся во мне, подталкивают к необдуманным действиям и лишают всякой рассудительности.
- Точно. А если бы ты послушалась здравого смысла, то не изводила бы себя.
Она не отвечала.
Ангел вздохнул, провёл ладонью по волосам Лики.
- Лика, я прошу тебя: успокойся. Отвлекись. Не проваливайся в свои переживания окончательно.
Лика усмехнулась, подняла на него глаза.
- Ангел, ты говоришь, как положительный герой какой-то мелодрамы. Разве я могу успокоиться просто потому, что ты об этом попросил?
- Нет, не потому, что я попросил. Успокойся, потому что твои переживания совершенно лишены смысла.
- Как же у тебя всё просто, ангел...
Они молчали. По её щекам текли слёзы. Снова стучало бешено сердце в поисках выхода. Снова пробивал холод опустевших проспектов. А за окном чернела февральская ночь…
- Лика, чем мне помочь тебе?
- Рафаэль, оставь меня.
Меньше всего она надеялась, что он молча, не говоря ни слова, лишь бросив на неё короткий взгляд, полный понимания и сожаления, отчаяния и ощущения безысходности, выйдет из комнаты.
«Я ведь знаю, что он – единственный, кто может мне помочь. Зачем опять позволяю себе обижать его?»
Ожидаемой ясности не наступало, зато появились не менее путанные мысли – теперь уже об ангеле. Воспоминания о прошедших двух месяцах, проведенных рядом с ним, заполнили сердце с каким-то непонятным, мягким упреком. Словно говоря: «Я здесь, я не уйду, я же хочу помочь тебе, а ты всё пытаешься избавиться от меня», ангел улыбался своей печальной улыбкой перед её закрытыми глазами.
Ей вспомнилась первая встреча с Рафаэлем. Какая же она была ещё глупая и упрямая! Впрочем, не стоит выдавать желаемое за действительное: упрямство осталось, и глупость, кажется, тоже.
Сейчас так хотелось вспорхнуть вместе с ним с балкона, взмахнув белыми крыльями. Наверное, это бы и правда помогло ей успокоиться – и никогда больше не вспоминать о тех печалях, что царапают её сердце.
- Лика? Скоро рассвет. Я могу оставить тебя раньше.
Оказывается, он не ушёл совсем, а лишь оставил её наедине со своими мыслями – и сейчас она была рада этому. Она посмотрела на него с самой тёплой улыбкой, на какую была способна сейчас.
- Останься, Рафаэль. Пожалуйста, останься. Не уходи.
Он снова садится рядом, она накидывает плед ему на плечи, прижимается потеснее… Нет, тоска не отступает. Но с ним она по крайней мере не чувствует себя настолько ненужной. Как же переживают своё безумие люди, у которых нет такого же ангела рядом?
***
Окна снова нараспашку – и Лика сидит лицом к ветру, будто себя также, нараспашку, открывая ему.
Ангел садится рядом, берёт её за руку и чувствует, что пальцы – ледяные.
- Ты замерзаешь.
- А я этого почти не ощущаю, ангел, хотела бы заставить себя закоченеть от холода, чтобы забыть о жжении в груди, - но не очень-то помогает. Все прочие чувства притупились.
- Это пройдёт.
- Я так старательно выдавливаю это из себя. Конечно, это пройдет.
- Ты действительно хочешь ничего не чувствовать?
- Ничего не фантазировать… не видеть… не желать… Ты ведь это хотел спросить, ангел?
- Видимо, да.
- Я хочу, всего этого хочу. Но, знаешь, сердце тревожно покалывает. Это предчувствие беды. А беда у меня сейчас может быть только одна – предательство.
- Ты сама недавно говорила, что это – не предательство.
- Не его предательство. Моё собственное, по отношению к себе самой. Я предчувствую, что будет, когда мы увидимся с ним снова. Знаю, что расскажут мне заботливые подруги о том, чем он был занят без меня. И знаю, что предам себя: если снова закрою глаза, сделаю вид, что всё хорошо, и скажу, что мне ничего не нужно.
- Чувствуешь, что будет больно, и поэтому заставляешь сердце болеть заранее? Зря, Лика. Не растягивай свои муки.
- У меня нет никакой возможности их ускорить.
- Есть одна… Но я тебе не советую ею пользоваться.
- Ехать к нему и всё узнать?
- Да. Только, боюсь, ты разочаруешься в нём. Или в себе, полюбившей его так скоропалительно, обжигающе и безнадежно.
- Скорее, второе.
- Это будет больнее. Больно – знать, что сердце не слушается тебя.
Лика горько усмехается.
- Мой милый, дипломатичный ангел. Ты прав, как всегда: чувствовать себя дурой, которая сама себе всё придумала, – очень больно.
***
Дневник Лики
«Я всё чаще понимаю, что сама себя накрутила, сама всё выдумала. В некоторые моменты мне даже казалось, что я выдумала нас – были ли мы? Было ли всё так, как я помню? Я слышу его ровный голос в телефонной трубке, читаю его сухие смс, которые могли бы быть адресованы коллеге по работе или школьной подружке, – и не могу поверить, что это пишет и говорит тот же человек, который прижимал меня к себе, который шептал мне слова, которых я всегда от него ждала.
Когда мы встретились этой зимой, мог ли он быть другим? Нет, конечно же, нет. Он мог быть лишь таким, каким я ожидала. Иначе ничего бы не случилось: половина эмоций, которые я испытывала рядом с ним, состояла как раз в том, что он безупречно соответствовал всем моим ожиданиям.
А ждала ли я именно этого? Нет, конечно же, нет. Я не ждала ничего конкретного: лишь что он будет рядом, будет что-то говорить, жадно меня обнимать и обжигать своими поцелуями. Я никогда не задумывалась о том, чего хочу от него, я не представляла нас вместе. Мы просто не должны были быть вместе! Как я могла представлять себе подробности?
Делай всё то же самое любой другой мужчина – я бы, наверное, не оставила ему номера телефона, а все последующие вечера с чистой совестью провела с друзьями. Но я влюбилась в него без памяти раньше, чем он впервые поцеловал меня. И то, с какой пылкостью, нетерпением, страстью я отдавалась ему, позволяло игнорировать все прочие мои ожидания, придавало такой яркий ореол нашему «вместе», что за ним просто невозможно было обращать внимания на детали.
Такова беда многих сбывающихся мечтаний: мы забываем продумать подробности, загадываем немножко не то, не договариваем или упускаем что-то важное. То, без чего мечта не имеет никакого смысла.
Моя мечта утрачивает всякий смысл, если он не испытывает ко мне хоть половину тех чувств, что я (авансом, заранее) испытываю к нему. Какой же смысл эту мечту лелеять, если я не знаю, выполнимо ли её главное условие?
Ангел прав: хватит накручиваться и выдумывать. Надо просто сесть в поезд и отправиться к нему, что может быть проще и логичнее? Это – единственный выход, если я хочу наконец понять, есть ли у нашей истории продолжение, или я должна учиться жить иначе.»
Лёгкий ветер возвестил о приходе ангела. Он бросил на неё быстрый взгляд.
- Ты скажешь мне, что происходит?
Лика захлопнула тетрадь в тёмно-зелёном переплёте и, не оборачиваясь, бросила ему через плечо:
- Знаешь что, ангел: не хочу я ничего говорить. Хватит тебе копаться в моей душе и моих чувствах. Я буду делать то, что я хочу, мне порядком это всё надоело.
Ангел выглядел совершенно растерянным.
- Что тебе надоело? Я в чём-то виноват, в чём-то был не прав?
Лика встала, обернулась. Долгим взглядом смерила Рафаэля. Затем усмехнулась, даже не пытаясь улыбнуться.
- Вот именно это: ты всегда ведешь себя так, будто тотально прав абсолютно во всём.
Девушка сделала два шага, села на кровать. Ангел вздохнул, опустился перед ней на колени. Провел ладонью по щеке.
- Лика, почему ты со мной так?
Голос ангела был мягким и тёплым, как будто он не слышал злости в её голосе. Он задержал руку на её волосах, откинул на спину её косу, поправил выбившиеся пряди у лица.
Она вздохнула. Посмотрела ему в глаза, – и ей стало очень стыдно за свою вспышку. Так всегда: виноват один, а злость изливается на того, кто виновен лишь в том, что оказался рядом. Так ведь можно и остаться одной…
- Прости, Рафаэль. Нервы на пределе.
- Вижу. Только не надо срываться на мне. Я – очень терпеливый. Но однажды о такой вспыльчивости ты сама пожалеешь.
Лика протянула ему тетрадь.
- Прости, ангел… Правда, я не хочу повторять то, что написала, вслух. Я разрешаю тебе прочесть.
Ангел вздохнул. Его ресницы дрогнули.
Не открывая дневник, он положил его на край стола.
- Да я и так всё вижу по твоим глазам, никакой телепатии не нужно. Езжай, Лика. Я буду рядом.
- Спасибо, Рафаэль. Не сомневайся никогда: мне очень важно, чтобы ты был рядом.
***
Дневник Лики
Ангел говорит, что это время убило нас. Он очень деликатен, он мог бы быть прямее, но боится обидеть меня. Он не знает, что я уже допустила куда более категоричные суждения в отношении нас, и как никогда близка к тому, чтобы смотреть правде в глаза.
Что сказала бы романтично-сентиментальная часть меня?
Мы с каждым днем приближались к неумолимому концу. Стремительно, на всех парах, не пытаясь задержаться ни на один миг. Мы даже не видели друг друга в это время, не стали ждать, растягивать удовольствие – и пытки.
Мы упивались этим движением. Мы проживали две секунды вместо одной – так торопились жить. Кажется, мы виделись очень давно, ведь столько всего пережито с того дня, как мы простились.
Огонь догорел, и мы сами помогли ему в этом. Теперь я стою у разрушенных стен. Можно было бы найти хоть какое-нибудь укрытие, чтобы пережить ночь и начать строить всё заново – но я знаю: уже ничего не спасти.
Что сказала бы чуть более разумная и объективная версия меня?
Да нечего нам было спасать. Разве мы были вместе? Мы были только вдвоём, и то – совсем не долго. Не было никакого «мы», кроме того, что я сама хотела разглядеть, увидеть, почувствовать. Самообман – самая неприятная форма обмана, ведь, обманывая себя, мы не оставляем шансов сделать виноватым другого.
Нет, я не буду больше мучить себя. Ждать, надеяться, стиснув зубы… Это – не для меня. Не потому, что я – эгоистка. Просто ни один мужчина этого не стОит, а тот, который мог быть этого достоин, никогда бы этого не допустил. У тех, кто заслуживает ожидания, женщины не плачут от неопределённости и ощущения собственной ненужности.
А любовь... Любовь не должна быть такой. Если один человек должен постоянно мучить себя сомнениями в наличии и глубине чувств другого, а он, в свою очередь, допускает эти сомнения – это не любовь.
***
Вот это и произошло: в один миг, одну секунду. Несколько мгновений назад было всё: обида, раскаяние, горечь, слёзы, любовь… И вдруг все оборвалось разом. Кануло в Лету, сметая обломки разбитой души. Обрыв.
Уже не хочется кричать, бежать назад, ломиться в закрытую дверь. Хочется молчать. Впрочем, если задуматься, то не хочется ничего. Забылось состояние желания чего-либо. Странная душевная кома.
Эта сцена ещё очень-очень долго будет стоять у Лики перед глазами.
Он держит её за руку и улыбается, той лёгкой уверенной улыбкой, что запечатлена на фотографии, заинтересовавшей когда-то ангела. Держит её руку в своей, а его губы самым насмешливым тоном произносят: «Ну брось, ты же не могла всерьёз в меня влюбиться?» В его кармане начинает звонить телефон, он, слегка смутившись, достаёт его, смотрит на экран. Поднимает глаза на Лику – и по его виноватому взгляду становится ясно, что звонок был от девушки. От той, что считает его своим. Он смущённо улыбается: «Ты прости, мне нужно идти… меня ждут. Я не ожидал, что ты приедешь. Я постараюсь освободиться завтра вечером, идёт?».
Она смотрит в его глаза, вглядывается в каждую чёрточку его лица и пытается понять, как это возможно. Как любимый ею человек может говорить эти слова? Ничего не изменилось в нём в эту минуту – и одновременно он весь стал совсем не похож на того, кого она любит. Или любила? Сейчас она даже не может ответить на этот вопрос, потому что не уверена, что перед ней – тот же человек, о котором она думала все эти долгие недели.
Самообман – это неприятно и болезненно. Но узнать, что человек, в отношении которого он допущен, развёл тебя, как дурочку, притворяясь мужчиной, - это удар в самое сердце.
Она кивает. Ничего не отвечает, потому что ответить нечего, да и ни к чему. Забирает свою руку из его, смотрит ещё раз в его глаза. Разворачивается и не спеша идёт по дорожке через лес к своему дому.
Боль щипала глаза. Боль скребла изнутри. Она текла по венам и царапала кожу. Она сжимала горло и мешала дышать. Её очень хотелось выпустить наружу, освободить и её, и себя. Но она была внутри, так глубоко...
Лика никогда не понимала, как люди отваживаются на такое, как они могут ставить что угодно выше своей жизни, но сейчас поняла: эта боль настолько невыносима, что в голове остаётся лишь одна навязчивая мысль – дать ей шанс вырваться из сердца, из сосудов, из-под кожи. Нет, не хочется умереть, а хочется отрезвить себя, разрезать, разорвать когтями кожу, под которой так жжёт... Указать боли путь. Кажется, что это поможет – и это единственно возможный выход.
Лика быстрыми шагами шла по дорожке через лес, уходя всё дальше и от того места, где они встретились, и от своего дома.
Рафаэль схватил её за руку, заставляя обернуться. Она остановилась, одарила его полным ненависти и злобы взглядом.
- Зачем ты пришел? Никуда от тебя не скрыться… Как же ты надоел мне своей приторной заботой!
Она явно надеялась обидеть его и тем от него избавиться, но ангел пропустил оскорбление мимо ушей.
- Это твоя жизнь, Лика, одна-единственная! Ты можешь меня ругать, оскорблять, да хоть бить. Но сейчас я просто обязан быть рядом, чтобы ты не наделала глупостей.
Голос срывался на крик.
- Вот именно, это моя жизнь! Оставь ты меня наконец!
Каблуки вновь застучали по асфальту. Ангел догнал девушку и вновь схватил за руку.
- Лика, остановись, прошу, послушай! Ты что же, можешь забыть обо всех, кто тебя любит, из-за одного мерзавца?
Крики тонули в темноте и с трудом доходили до сознания. Порывы ветра сметали их назад, гнали в глубину старого леса, видевшего и не такое за свою долгую жизнь. Молчала синеглазая ночь, пытаясь понять, к чему этот шум. Макушки деревьев неодобрительно раскачивались в такт порывам ветра. Скрипели старые ели, разбуженные никчемными криками.
- Помолчи, раз уж пришёл. Просто послушай.
Он замолчал, как, впрочем, и всегда замолкал, пораженный её резкостью.
Перешептывание заснеженных елей… Тихий шелест заиндевевших берёзовых ветвей… Эти звуки наполняли спокойствием.
Смогла бы она услышать их, если бы оставалась здесь одна, без ангела? Что делала бы она дальше, если бы он не пришёл?
Она коснулась его плеча.
- Нравится?
Он повернулся к ней, встретившись с взглядом блестящих серых глаз.
- Очень.
Он сжал её пальцы в своих ладонях.
- Тебе холодно?
Она посмотрел в его глаза, затуманенные отблесками сумрака. Качнула головой, будто не заметив его вопроса.
- Пойдем домой, ангел.
Когда боль туманит нам разум, очень хочется прекратить её любыми способами – и только с огромным трудом можно заставить себя вспомнить, что бывает после этого. Что это может оказаться концом... Что с болью из тела уйдёт жизнь.
Хочется сказать, что сегодня – самый чёрный день в жизни Лики, но правда гораздо хуже и тяжелее: завтра, послезавтра, много последующих дней ей не станет лучше. Каждый день она будет начинать с ощущения и этой боли внутри себя, и жгучей горечи под кожей, и ледяного спазма, сжимающего горло. Каждый день будет всю свою разумность тратить на то, чтобы не позволить себе сорваться. Искать сотню способов отвлечься – и убеждаться в том, что это бесполезно. Один за другим ей будут досаждать вопросы: почему это случилось? Почему он так поступил? Почему он может вычеркнуть её из жизни, а она его – нет? По кругу, бесконечной каруселью, затмевая всякую рассудочную деятельность, любой здравый смысл и лишая любых желаний, они будут тревожить её… Пока она не сдастся или пока не найдёт на них ответы.
***
- Ты плачешь?
- Я уже даже не замечаю, как из глаз текут слёзы. Не могу их контролировать. Кажется, что успокаиваюсь, но через секунду – всё начинается снова.
- Это, наверно, больно…
- Это жжёт сердце адским пламенем. Невозможно связать даже двух мыслей от этого беспрестанного жжения.
- Ты не пытаешься бороться?
- Я не хочу сдерживать себя. Это бессмысленно. Если сдерживаться сейчас, то потом станет ещё хуже. И даже ты не сможешь помочь мне. Я не захочу, чтобы ты помогал.
- А можно что-то исправить?
- Прямо здесь и сейчас – разве что убить меня.
- И ты этого хочешь?
- Не знаю, чего я хочу. Я ничего не хочу. Может быть только забыться.
- В лимонном ликере?
- Чем он плох? Не здоровое, но всё же беспамятство… Именно то, что нужно мне сейчас.
Она наполнила рюмку до краёв, выпила. Ангел проследил за её движением.
- Лика, ты как будто уже сейчас не хочешь, чтобы я помогал. Споришь с каждым моим словом. Не хочешь, чтобы я мешал?
Она подняла взгляд на него. Посмотрела долго, внимательно, - и отвратительно равнодушно. Никто не мог вызвать сейчас в ней никаких чувств. Нет больше сострадания, сочувствия и самоконтроля. Сейчас в ней кипела ненависть – к себе и всему миру.
- Если ты так хочешь – уходи. Я не держу тебя.
И он ушёл. Наконец-то не выдержал и ушёл, а она осталась, удивлённо глядя ему вслед.
И вот тогда стало по-настоящему пусто.
***
Ну и почему он ушёл? Не в первый раз она была дерзка с ним. И даже не в первый раз предлагала уйти. Не смог больше терпеть? Устал?
Глупо, конечно, сидеть сейчас и думать об ангеле, а не о себе. Но, даже когда они были в ссоре, мысли о нём успокаивали, расслабляли почти так же, как его присутствие.
Она была, конечно, не права. Но он ведь понимал, что она находится в самом гадком из состояний и не способна думать, прежде чем говорить. Вообще с трудом способна думать…
И всё же он говорил с ней. Зачем? Почему не сидел просто рядом? На безопасном расстоянии, не испытывая её терпение своими расспросами…
Ох и дура же ты, Лика! Он ведь – единственный, кто всегда готов быть рядом с тобой, даже когда не понимает тебя, не разделяет твоих переживаний, когда ему самому они неприятны. Он ведь и сам мучился от твоей грубости, дерзости, несдержанности, ни за что получал порцию злости. И оставался… Потому что знал, что тебе это нужно, что выговориться – лучше, чем молчать.
Где он теперь? Она боялась снова позвать его, потому что знала: он придёт, и всё будет также: она также будет срываться на нём, а он – будет терпеть. Она всей душой ненавидела людей, которые не считаются с чужими чувствами, а вот: оказалась ничем не лучше.
Она сидела на подоконнике и плакала. Не от боли – слёзы боли уже были выплаканы. Не от бессилия или отчаяния - они были совершенно не уместны.
Лика сидела и плакала по самой простой причине, по которой хоть раз в жизни плачет каждая женщина: от того, что никто не обнимет её сейчас, не погладит по голове, не заварит чай и не скажет: «Всё будет хорошо, девочка моя». Она обречена справляться со своей болью одна, и на это обрекла себя сама: никто её не заставлял прогонять Рафаэля.
Она никак не могла уснуть: слишком много эмоций, боли, мыслей в голове. Всё так сразу, и уснуть с этим невозможно, по крайней мере, до тех пор, пока она не справится со своими чувствами. Ослеплённая ненавистью ко всему миру, она потеряла общество человека, который больше всех на свете хотел её понять, поддержать и пожалеть.
Он не вернется. Он по-настоящему обижен на неё и не сдастся так просто.
«Не позову. Так мне и надо. Буду сидеть здесь одна… Но не сделаю ему снова больно.»
***
Снова ночь рассыпалась по небу миллиардами искрящихся звёзд. Звёзды сверкали, отражаясь повсюду: в холодных тягучих водах каналов, которые так и не сковал лёд, в оградах садов и дворцов, в полированном граните набережных… Этой ночью звёзды не знали себе равных.
Ангел сидел на привычном уже месте, смотрел на окно, в котором горел неяркий свет, и на подоконник, на котором сидела, укутавшись в плед, Лика.
И где тот день, та доля секунды, когда он полюбил её? Может это был тот момент, когда она коснулась своими губами его щеки, и сделала шаг назад, даже не поняв, что перевернула всё внутри него? Или может чуть позже: когда он держал в руках её ладони на далёком морском берегу, удивляясь, что их фантазии так похожи?
Может быть это началось с той её улыбки, когда счастливая и искрящаяся она пришла домой на рассвете, а потом мир начал рушиться?
Нет, раньше, гораздо раньше. Даже не с первого прикосновения, не с её порывистого: «Обними меня, ангел, просто обними». Ещё раньше – когда он даже не был для неё ангелом. Никем не был. Кажется, и для себя он до того момента ещё оставался никем. Это было вечность назад…
…Когда она открыла глаза в нескольких сантиметрах от него. Зрачки удивленно расширились, ресницы дрогнули, взгляд впился в его глаза – и он пропал. Пропал, исчез, утонул в её глазах и в ней самой.
Она сейчас думает о том, другом, а он мечтает о ней, перебирая в памяти каждый прожитый рядом с ней миг, каждое её прикосновение, каждую секунду своего непонятного ему самому счастья.
Ангел посмотрел на окно – и увидел её, не сводящую с него глаз. Он не видел её лица, - она была слишком далеко, - но взгляд чувствовал всем телом. Она ничего не просила. Она только смотрела на него, – и ей казалось, что он рядом. Значит, этого было достаточно.
Быть на расстоянии от неё оказалось очень непросто. Вот уже третий месяц он жил ею, был с нею – и не задумывался даже о том, что может быть иначе. Он делил с ней радость – и искренне радовался вместе с ней. Делил боль, когда она плакала на его плече, а он обнимал её, слушал… Честно пытался помочь.
Когда он говорил ей, что всё пройдет, всё будет хорошо, слова его слетали с губ тихо, не давая собраться с мыслями, и останавливая на полпути заветное: «Лика, ты нужна мне… мне, понимаешь?»
Признаться в этом ей было сложно и страшно. Страшно было услышать в ответ: «Ты сошел с ума», - или ничего не услышать. За своими переживаниями она не замечала, что ангел давно стал послушной игрушкой в её руках. Она звала – и он приходил. Она прогоняла – он улетал прочь… Разве так должно быть? А что, если она заметит это и всё поймёт?
Он сам позволял ей так с собой обращаться. И, чего уж скрывать, ему это где-то даже нравилось. Но разве то, что сейчас он сидит на крыше перед её окном, а она – на подоконнике напротив, и они смотрят друг на друга, совсем не таясь, хотят быть вместе, но продолжают глупую игру – правильно?
Он должен к ней вернуться. Ещё три ночи осталось до полнолуния – неужели они встретят его порознь? Он должен к ней вернуться – чтобы прервать эту череду пустых ночей.
Может, она и позовёт его, но разве её взгляд, не отрывавшийся от него всю эту ночь, - не приглашение войти?
Нет, не приглашение, а отчаянный крик о помощи.
Надо перебороть свою гордость, лететь, помогать… Но так трудно заставить себя вернуться туда, откуда однажды прогнали.
***
Опять шёл дождь.
Этой зимой всё было странно и неправильно. Вот и дожди вместо снегопадов зачастили. Середина февраля – а зима так толком и не наступила… Она осталась где-то далеко, там, куда теперь совсем не хочется возвращаться. Там, где заснеженные ели скрипят от ветра в окружении чёрной ночи.
Здесь, дома, сегодняшний дождь был как никогда уместен. Лике нужен был этот дождь, чтобы хотя бы попробовать привести свои мысли и чувства в порядок, разобраться в себе. Если не успокоиться, то принять решение. Если бы шёл снег, то она бы снова вспомнила заснеженный лес… И не смогла бы вытащить себя из этих воспоминаний.
Хотелось всё ломать и бить, разрушать, рвать исписанные за ночь листы, ругаться и кричать. Протест против всего вокруг – ведь те, кто вокруг, остались теми же. Как все люди и вещи смеют жить своей жизнью, когда она, Лика, сходит с ума, когда её сердце разбито, а от её доверия к людям осталась лишь пыль?
Но дождь успокаивал, и только благодаря ему получалось сдерживаться, молчать и почти равнодушно смотреть на исчерченные струями стёкла. Вчера, сегодня – и завтра снова он будет лить, скользить по стёклам неровными ручейками... ему нет дела ни до чего, хоть иногда и кажется, что он идёт специально для тебя.
Конечно, Лика сумеет привести в порядок свои мысли и чувства, сделает выводы, привыкнет к мысли о том, что и она умеет ошибаться. Поймёт, что потерялось, что она оставила там, среди снежной сказки. Не добровольно оставила, нет: что-то оторвали от неё – огромный кусок души, веры в людей и чувства.
Она, может, станет лучше. Может, ей будет легче жить, когда всё пройдёт, когда начнётся весна, и пустота внутри заполнится чем-то более важным, нужным и безболезненным. Можно не сомневаться: уже этой весной она неизбежно научится снова быть лучиком света, приходить в чужие жизни без стука, приносить радость, оставлять кусочек солнца и убегать дальше по своим делам.
Для этого нужно так немного: время. Дождь. Кружка чая в руках. И, конечно, ангел рядом.
- Ангел, вернись, пожалуйста, - шепчут беззвучно её губы, глядя через проспект на крышу дома.
Она закрывает глаза и ждёт. Собирается с мыслями, думает, что скажет ему. Так много хочется сказать…
По сценарию должна скрипнуть дверь, но он входит бесшумно, как всегда. Она чувствует его каждой своей клеточкой, сердце почти выпрыгивает из груди; не знает, что сказать, но боится, что молчание заставит его уйти снова. И она шепчет невесомое, еле слышное, такое простое:
- Рафаэль, обними меня.
Ангел садится на подоконник рядом с ней, придвигается ближе. Она прижимается к его груди.
- Прости, что прогнала тебя.
- Прощаю.
- Прости и моё безрассудство…
- Я прощаю. Я всё тебе прощаю.
- Ангел, спасибо тебе за то, что ты есть.
Он не отвечает, он гладит её волосы, закрыв глаза, вдыхает её запах.
Слов больше не было. Не потому, что было нечего сказать, или не о чем спросить. Просто ещё не придумали люди или боги слов, которыми влюбленный ангел может успокоить разочарованную в любви девушку.
Ангел был влюблен, и, наверное, другие ангелы бы от души посмеялись над этой любовью. А может, мы слишком плохо думаем об ангелах? Может и они знают, что такое любовь: не высокая, книжная – а прозаичная, необъяснимая, но от этого ничуть не теряющая своей глубины. Может, мы ошибаемся в ангелах, ведь и они были людьми и, как видно, помнят свою человеческую жизнь…
Всё может быть. Кто мы вообще такие, чтобы судить ангелов. Перед нами – только один из них. И он влюблен, как мальчишка в одноклассницу, только он – не озорной хулиган, а стеснительный отличник, который не дерзнёт дёрнуть за косичку, зато преданно носит за неё портфель… Выполняет её желания и служит верной жилеткой. Она даёт себя обнять, но не позволяет, не задумывается над тем, чтобы позволить любить.
Лучше бы не позволяла ничего. Электрический ток от случайных, невинных прикосновений к объекту своих фантазий сначала загадочен, потом приятен, а затем уже болезнен.
Лика знала эти ощущения, но ей даже не приходило в голову, что именно их испытывает ангел, находясь рядом с ней.