Англичане утверждают, что у каждого человека есть свой скелет в шкафу. Если его запрятать понадёжнее, то жить можно вполне комфортно, часто вообще о нём забывая. А вот Закона бумеранга избежать невозможно. И всё совершённое зло, обязательно вернётся к тебе, оставляя от жизни мёртвые руины. Но ослеплённые наживой и страстью, мы не только не думаем об этом, а даже находим оправдания своим подлым поступкам.
Жизнь не гладила меня по голове. Жили мы убого и скудно в маленькой квартирке на окраине большого города. Отец погиб, когда мне и моей сестре – близняшке Анюте было всего по десять лет. Но мама старалась изо всех сил, чтобы, как она говорила: «У нас всё было, как у людей». И когда мы заневестились, где-то без конца подрабатывала, одевая нас в модные шмотки.
- Красивые вы у меня, девчата, - любуясь нами, часто говорила она и тут же добавляла, - Только учитесь, дочки. Хорошую профессию выбирайте, чтобы не махать тряпкой всю жизнь, как я. А я вам на учёбу заработаю.
Но учение меня интересовало меньше всего. И в то время, когда сестра Анюта сидела над школьными учебниками, я влюблялась, бегала по танцам, не вылезая из троек по всем предметам. Кое-как сдав экзамены и получив на руки аттестат, я ещё два года вела вольготную жизнь, в то время, как сестрица уже училась в педагогическом училище. И опять мама бегала по подъездам с тряпкой и убирала квартиры у состоятельных людей, ни разу не упрекнув меня, что я сижу у неё на шее.
И только когда Аня торжественно вручила маме диплом об образовании и та, прижав его к лицу, вдруг заплакала навзрыд, я ощутила такой стыд, что глазам стало горячо. Обнимая маму, страстно сказала:
- Мамочка, я тоже получу профессию. Ты больше не будешь работать. Пропади пропадом эти тряпки, подъезды и богатенькие квартиры! Нюра, не дадим больше маме работать!?
На следующий день я устроилась ученицей парикмахера.
Выбрав профессию только потому, что салон красоты был в двух минутах ходьбы от дома, вдруг поняла, что работа эта мне нравится, и очень быстро у меня появились свои клиентки, чаевые, которые я тратили на себя, а зарплату, как и Аня, отдавала в общий котёл, которым распоряжалась мама. Она по-прежнему бегала с тряпками, всё обещая после того, как что-то купит, больше не работать.
А когда наша тихая Анюта вдруг объявила, что ждёт ребёнка, она только спросила:
- А кто папа?
- Нет папы. У меня непорочное зачатие, - грустно пошутила сестра. – Сбежал папа, когда узнал, что я беременная. Говорит, что не готов быть отцом.
- Вот козёл, - бросилась я в бой. – Ничего, сестра, я с ним так поговорю, что он сразу захочет иметь целую дюжину детишек.
- Зачем мне рядом предатель? Нет, Ларочка, лучше одной.
- Что за глупости ты говоришь, дочка! И совсем ты не одна, - твёрдо сказала мама. – Я буду внуком заниматься, а ты работать, как и прежде.
- Почему внуком? А вдруг девочка будет, - радостно заверещала я. – В нашем бабьем царстве ещё одной не хватает.
Анюта умерла в родах, оставив нам девочку, которую мы с мамой нарекли Верочкой. После сорока дней мама посадила меня напротив и тихим голосом заговорила:
- Лара, Верочку нужно оформлять. Ты по документам станешь её опекуном. Хотя я считаю, что лучше записать тебя матерью. Всё это будет только на бумаге. Заниматься девочкой буду я.
- А почему ты не хочешь записать её на себя?
- Лариса, я старая уже.
- Мама, тебе ещё пятидесяти нет, - пыталась отговориться я. – В твои годы женщины ещё сами рожают.
- По годам – да. А здоровье всё потратила.
Я словно впала в ступор. Быть матерью одиночкой мне совершенно не хотелось даже на бумаге. Именно в это время у меня был бурный роман. Славик, как звали моего парня, принимал горячее участие в похоронах Анюты и был в курсе всех наших проблем.
- А что теперь с Верочкой будет, - прямо спросил он меня. – Мать её на тебя не повесит?
- Если только по документам.
- Вот не фига себе! Сначала на бумаге, а потом спихнёт совсем. Ты не вздумай соглашаться!
И я наотрез отказала оформлять Верочку на себя. Опекуном Веры стала мама, а между нами появилась трещина. Я по-прежнему отдавала ей большую часть зарплаты, в свободное время возилась с племянницей, но теплоты в отношениях больше не было. А Славик очень скоро женился на дочери ректора института, в котором учился.
Чем старше становилась Верочка, тем больше росло напряжение между мной и мамой. Малышка интуитивно стала называть мамой не меня, а бабушку, которая в ней души не чаяла. В пять лет она стала посещать детский сад, и после нескольких дней задала мне вопрос:
- Лариса, а ты мне кто?
- Я тебе родная тётя.
- Значит моя мама твоя родная сестра? А почему ты её мамой называешь?
Не зная, что ответить малышке, я просто наорала на неё. А вечером мама сказала сухо мне:
- Лариса, я не позволю тебе повышать голос на Верочку. Разве я хоть раз позволила себе такое поведение с тобой, даже когда ты была не права?
Сказать мне было нечего, но и признать свою неправоту не желала. Я просто ушла жить в Илье, бросив маму с Верочкой одну. В год, когда я с ним познакомилась, он был студентом педагогического института и жил у родителей матери. Дед когда-то работал большим начальником, из тех, у которых моя мать убирала квартиры. Но институт Илья бросил и устроился вышибалой в ночной клуб.
В огромной квартире меня встретили без чванства и презрения. И дед, и бабушка Ильи людьми были простыми и душевными. Постепенно я даже рассказала им о маме и Верочке, об умершей Анюте. Имея троих детей и девять внуков, Дарья Семёновна приняла рассказ близко к сердцу и взяла с меня обещание, что я обязательно приведу в гости своих близких. Мама от приглашения отказалась наотрез, а Верочка стала частой гостей и даже подружилась с дедом. Вот только Илье приходы моей племянницы категорически не нравились.
- Ты не надейся, что я на тебе женюсь, тем более с ребёнком. Это ты этому старью голову морочь, а со мной этот финт не выйдет.
Груб Илья был не только со мной. Он хамил деду, мог матом ответить бабушке. И однажды, заявившись домой пьяным, на мою просьбу говорить тише, набросился с кулаками, повалил на пол и стал душить. Меня спас дед. Илья ушел, хлопнув дверью, а меня долго отпаивали чаем. А когда я успокоилась, старики попросили подумать над тем, стоит ли связывать свою жизнь с их внуком.
- Девочка, милая, - подбирая слова, говорил Евгений Андреевич. – Илья будет очень плохим мужем. Если он поднимает руку на тебя уже сейчас, когда вас ещё ничего не связывает, то подумай, что будет ждать тебя дальше. Мы терпим его, конечно, но он наш внук. А зачем тебе портить свою жизнь?
Но мне так нравилось жить в огромной квартире, в отдельной комнате, что я была готова терпеть. И потому стала бормотать старикам что-то про любовь, что они просто не знают Илью, а на самом деле он хороший-прехороший.
«Ну не часто же он будет руки распускать, - думала я. - Да и если что, дед отобьёт, не даст пропасть». Но жизнь не обращает внимания на человеческие планы, она идёт своим чередом.
После моего почти двухгодовалого проживания в квартире, умер Евгений Андреевич. После похорон часто стала приезжать мать Ильи. Они о чём-то шептались, собирали какие-то документы. Дарья Семёновна, которая, пока дед был жив, бойкая и всё знающая, вдруг оказалась ни к чему не приспособленной старушкой. Через полгода Илья завёл со мной разговор, от которого у меня пошла кругом голова.
- Лариса, мне нужна твоя помощь.
- Какая?
- Прошло полгода со дня смерти деда. Нужно вступать в наследство. Бабуля в документах ничего не смыслит. Я позову к нам нотариуса, и ты подтверди, что документы оформлены на неё.
- А разве нет?
- Документы оформлены на меня. Но если ты скажешь, что на неё, она тебе поверит и читать не станет. Она ведь очень плохо видит. И квартира достанется мне.
- А как же она? Где она будет жить?
- Это решит моя мать. Не забивай себе голову. А потом я женюсь на тебе. И Верочку к себе заберём.
- А нотариус?
- Ему я заплачу. Ты хочешь жить в этой квартире в качестве хозяйки? Здесь и твоей матери места хватит.
От услышанного у меня закружилась голова. Неужели моя мечта сбудется? Правда, нужно обмануть старушку, от которой я за всё время знакомства не услышала ни одного обидного слова… Но ведь, но ведь… Я пыталась найти оправдание подлости, которую собиралась совершить. И нашла: «В конце концов, она мне чужой человек. Её внук и родная дочь обмануть собираются. Я здесь не при чём!».
Подписание документов прошло без проблем. Дарья Семёновна именно меня спросила, что она будет подписывать. И я выдала ей заготовленную Ильёй фразу. Пока бабушка ставила свою подпись на документы, на кухне мать Ильи с нарочито равнодушным видом рассказывала мне о цветах, которые она выращивает у себя саду.
Квартира была выставлена на продажу через неделю. Бабулю, ошарашенную такой подлостью, забрала к себе младшая дочь, приехавшая за ней с другого конца страны. Она не стала ни с кем судиться, только сказала на прощанье:
- Никому из вас эти деньги в добро не пойдут. А тебя, Лариса, - обратилась она ко мне, - эта парочка, - она кивнула в сторону Ильи и его матери, - предадут так же легко, как они предали маму. Когда повалятся несчастья, вспомни эту минуту. Закон бумеранга никто не в силах отменить.
После отъезда Дарьи Семёновны меня выставили за порог без особых объяснений.
Когда я вернулась домой, мама, как всегда промолчала. Только через несколько дней посадила меня напротив и сказала:
- Лара, я прошу тебя лишь об одном, не бросай Верочку, когда меня не станет.
- Мамочка, ты зачем такое говоришь? Зачем пугаешь меня? Я знаю, что виновата и перед тобой, и перед Верочкой, и перед Аней, но не надо мне так страшно мстить, - прошептала я.
- Глупая ты, дочка! Всё что ты натворила – это от слабости твоей. Я каждый день за тебя молюсь, чтобы тебя жизнь пощадила. – Помолчав, она вдруг сказала, - Закон бумеранга – вот что страшно.
Умерла мама через полгода после этого разговора во сне. Верочка пошла в школу уже как моя дочь.
А спустя год я встретила Николая, вышла за него замуж. Он по-отечески относился к Верочке и настоял на том, чтобы её удочерить. А ещё через год родилась дочурка, которую назвали Аней, в память о сестре.
Несчастья посыпались на мою голову как-то сразу. Сначала машина насмерть сбила Верочку, когда она возвращалась домой со школы. И ещё не состоялся суд над водителем, который пьяным сидел за рулём, как на рыбалке утонул Николай. И только благодаря Анечке я как-то держалась: не наложила на себя руки, не схватилась за бутылку. Вот только дочка часто стала болеть, и как гром среди ясного неба после обследования прозвучал приговор врачей - у Анюты лейкоз.
- За что, господи, за что? – кричала я.
Соседка, баба Нина, отпаивая меня какими-то каплями, крестила меня, плакала и твердила:
- Сходи-ка ты, девонька, в церковь. Никак проклял тебя кто-то. Сходи.
Ни походы в церковь, ни беседы с попом облегчения дочери не принесли. Она угасала на глазах. Нужна была пересадка костного мозга, но я в доноры не годилась, а денег, чтобы ускорить процесс, не было. Жизнь превратилась в бесконечное хождение по кругу: больницы, капельницы, уколы, и надежда, надежда, надежда…
Когда в очередной раз я лежала с Анечкой в больнице, то подружилась с нянечкой, бабёнкой пьющей, но доброй и отзывчивой. Часто вечерами, уложив дочку спать, я приходила в каморку, где нянька подкармливала меня, и мы вели разговоры. Тема была одна: за что мне все эти несчастья?
- Нагрешила ты, девка, видно сильно. Вот тебя и карает, - как-то сказала она.
- А близкие-то здесь причём? – возмутилась я.
- А бумеранг ведь не разбирает. Ты зло свершила, оно и полетело. А земля-то ведь круглая. Пока оно летит, сколько к себе ещё всякой дряни притянет: подобное к подобному. А как вернётся, так без разбору и шарахнет со всей дури. А чтобы ты сильней прочувствовала, оно по твоим любимым бьёт, - прихлёбывая из фляжки, философствовала она.
Услышав про бумеранг, я почувствовала, как пол закачался подо мной. В голове сложилось всё сразу: Илья, его мать, продажа квартиры, я, обманувшая Дарью Семёновну, её дочь, которая сказала и про то, что меня из этой квартиры вышибут, и про бумеранг.
- Эй, девка, что с тобой? Побледнела вся, – услышала я голос няньки как через вату.
- Я знаю, за что всё это, - прошептала я. И торопливо, словно боялась, что моя собеседница вдруг куда-то испарится, стала исповедоваться то ли перед ней, то ли перед собой.
- Ай-ай-ай, - качала головой моя слушательница. – Вот беда-то! Знаешь, тебе надо у бабуси этой прощенья попросить.
- Как попросить? Я же говорю, что её дочь младшая увезла куда-то далеко, - заплакала я.
- Не реви. Тут слезами горю не поможешь. Телефон её найди.
- Да как я его найду? Говорю тебе – она живёт за четыре тысячи километров отсюда, - кричала я.
- К матери Ильи поезжай. Ты же говорила, что бывала у неё в гостях.
- Да, мы несколько раз ездили. Всего сто километров.
- Вот завтра и поезжай прямо с утра. Процедур у Анюты завтра никаких сложных нет. Я с ней побуду. Ну что смотришь? Не боись, до утра просплюсь, и пока ты будешь в отлучке, я ни-ни.
И с раннего утра я первым автобусом поехала в районный городок к матери Ильи.
Возвращалась я с номером телефона и с безысходной тоской на сердце. Встретила меня эта женщина сначала очень враждебно. Пытаясь вытолкать за дверь, что-то кричала про то, что она не собирается взваливать на себя чужие грехи, что, мол, ей свои бы пережить. Тогда я просто встала перед ней на колени, умоляя только об одном – дать мне номер телефона сестры, и торопливо перечисляя все беды, которые свалились на мою голову.
- Встань, - вдруг тихо и устало сказала она. – Я дам тебе номер телефона. Только ничего это не решит.
- Почему? – прошептала я.
- Умерла мама.
- Умерла? Что же мне теперь делать? – слёзы полились сами собой.
- Говоришь – бумеранг вернулся? Не только к тебе. У меня мужа убили, Илья умер, а младший сынок – наркоман, со всеми вытекающими последствиями.
- Что же делать? – прошептала я. – Может у сестры вашей прощения попросить?
- Мне не помогло. А ты попробуй. – Она протянула бумажку с цифрами и, закрывая дверь, сказала: - А ко мне больше не приезжай. Без тебя тошно.
Несколько дней я собиралась духом, чтобы позвонить, придумывала слова, которые скажу, чтобы разжалобить. Но разговор был короткий и жёсткий.
- Да, мама умерла. Я сочувствую вам, но чем-либо помочь не в силах. – Голос был сухой и безжалостный.
- Неужели ничего нельзя сделать? – глотая слёзы, прошептала я.
- Мне жаль вас, - её тон смягчился, - но выход найти вы должны сами. Прощайте.
Сжимая в руке телефон, я смотрела в окно. По улице спешили куда-то прохожие. Никому не было дела до меня, до моих грехов. Наверно у каждого из них есть свой скелет в шкафу. Прятать его бесполезно. Что толку. От бумеранга не спрячешься.