ЗасНЕЖенНОСТЬ
(на реальных событиях)
… Он уже и не помнил, сколько так жил. Ему казалось, что жил он так всегда. Однако, воспоминания нет-нет да и взбудораживали отказывающееся помнить сознание. И тогда он, Митрич, восьмидесяти-, а может и более-летний старик, долго не находил себе места, сворачивая и смоля одну самокрутку за другой.
Вот и сегодня то ли приснилось, то ли шевельнулись в мозгу её, уходящей памяти, клочья. Он вдруг ясно увидел себя, молодого, за руку с женой своей Любавой, первой красавицей в округе, идущими по ромашковому полю. Оба в венках из этих же ромашек, сплетенных Любавиными руками. И ночи, жаркие ночи то на сеновале, а то и прямо в стогу в чистом поле…
Тогда все ребята ему обзавидовались: отхватил девку в самом соку! На нее многие посматривали, а вот соблаговолила она лишь ему...
* * *
...Знакомый тихий скулёж прервал цепь воспоминаний Митрича. Он отложил погасшую самокрутку на край колченогой лавчонки и, прихватив котелок с остатками вчерашнего супа и накрошенными в него сухарями, пошел на звук.
… Вот уже который день эта молодая волчица приходила к порогу его, Митрича, сараюшки со стороны леса. Ложилась на снег, положив по-собачьи голову на вытянутые передние лапы, и ждала, тихо поскуливая. Его, Митрича, гостинца. Потому что знала, что не откажет...
* * *
... Маленькая деревушка жалась покосившимися домиками к окраине леса. Здесь, вдали от цивилизации, жило несколько семей стариков, доживавших свой век.Когда-то невдалеке была железнодорожная станция, а при ней поселок. Но во время одного из пожаров в засушливое лето выгорели почти все тринадцать домов, оставив торчащими, как памятники, печные трубы.
Трагедия поделила жизнь поселка надвое. Молодежь подалась в города, кто постарше и старики, собрав оставшийся от пожара нехитрый скарб, перекочевали на новое место. Помалу отстроились и зажили дарами огородов, леса и небольшой речушки.
Однако, прогресс на месте не стоял. Железная дорога развивалась. Станцию все чаще проезжали мимо, а построив объездные пути, и вовсе забыли.
Пару раз в месяц в деревеньку, правда, наезжала автолавка, привозила хлеб, соль, сахар, крупы, курево и... почтальона с пенсией. Кто помоложе, держали коз, кроликов, многие - кур. Тех, кого не хлопотно содержать, прокормить и размножить. Так и жили…
* * *
… - Ты опять здесь? Ах, анчутка! Замерзла, видать. Вся морда вон в инее… - Митрич поставил рядом с волчицей котелок с едой. - На вот, сердешная, поешь… Знамо дело, жрать всем охота, - он хотел было погладить животное, но волчица угрожающе зарычала.
- Ладно, не буду тебе мешать, - отойдя на три-четыре метра, Митрич присел на чурбак и закурил новую самокрутку. - Чего ж у тебя приключилось-то? Да ты никак в тяжести?.. Нелегко тебе… Но ты потерпи, это ненадолго…
* * *
… В конце зимы морозы взялись за дело с особенной силой. Немногочисленные подснежные обитатели зарылись поглубже в норы, и, не желая быть съеденными, носа не показывали на поверхность.
Молодая пара волков: трехлеток самец и двухгодовалая волчица пребывали в ожидании первого прибавления семейства. Волк который день возвращался в логово ни с чем. Падшая ворона, принесенная им день назад, была не в счет. Потыкавшись друг в друга влажными носами, супруги свернулись теснее в клубок и заснули. Волку снились бесчисленные стада овец на широких цветочных лужайках. Голод буквально брал за горло. Проснувшись, он твердо решил сбегать куда-нибудь подальше от пусть и недавно насиженных мест. Волчице нужно было мясо, и он его добудет…
Через два часа бега по обледенелому насту, стерев до крови подушечки лап, он наконец почуял одному зверю знакомый запах - запах добычи. И еще метров через пятьсот наткнулся на присыпанную снегом, полуобъеденную тушу лося, заваленную недавно его сородичами.
Голод не оставил волку выбора. Но сильнее голода была его обязанность добытчика. И он нарушил неписаный закон, за что, хочешь - не хочешь, а должен был поплатиться. За трапезой его и застали хозяева территории и туши. Уже не голодного, насытившегося... В последний раз…
... Она долго ждала своего любимого, потеряв ожиданиям счет. Выходила несколько раз поохотиться, но возвращалась ни с чем. Тайное нечто, растущее в ней, делало ее особенно осторожной. Куда-то девались былые резвость и бесшабашность, принеся на смену ответственность и страх. Не за себя. За тайну, растущую у нее внутри...
* * *
... Рассвет вроде не обещал значительных перемен, но чутье подсказало зверю: поесть нужно любой ценой и хоть что-то. И это что-то, похоже, именно сейчас сидело у нее над головой. Мгновенно превратившись в слух и обоняние, волчица ползком преодолела расстояние, отделявшее ее от входа в логово, и осторожно выглянула наружу.
На радости материнства все смотрят по-своему. Кому-то все происходящие метаморфозы в диковинку, а кому-то, особенно если не впервые, это и в самом деле лишь бремя. И жертвами переменчивости вкуса и нюха становятся не только женщины.
Вот и сейчас, совершенно необъяснимым образом, толстая зайчиха сидела на снегу прямо над логовом и беспечно чистила лапками свое округлое брюшко. Выпавший ночью снег совершенно стёр запах хищника, застолбившего место рядом.
Бросок был столь эффективным, сколь и неожиданным. Во всяком случае, для зайчихи. Все было решено в несколько минут. Прямо на месте. Однако, для изголодавшегося зверя это было каплей в море. Поэтому, насытившись, волчица вылизалась и, решив, что сейчас важнее восстановить силы, скрылась в логове…
* * *
… Митричу не давала покоя ни приходящая волчица, ни его тревожные думы. Пусть и дворов в деревеньке не так много, и хатка его далеко не крайняя, а ведь не к кому-то пошла, к нему.
Пока Снежа - так Митрич успел окрестить волчицу за белесоватые, словно присыпанные снегом, полоски на лбу, - вылизывала котелок, он вспоминал свою белокурую Любаву. И чем дольше вспоминал, тем больше убеждался, что всё происходящее с ним нынче, не случайно.
… Любава понесла почти сразу. Узнав об этом, он носил ее на руках в прямом и переносном смысле, не давал пылинке на нее сесть. И все бы ничего, да собрались девчата по ягоды в лес - уж больно урожайным на ягоду год выдался. Пошла со всеми и Любава.
Что там произошло, так толком никто и не смог сказать после. То ли Любавушка испугалась чего, то ли упала, только к вечеру горела вся в жару и металась на кровати в беспамятстве двое суток. Ну и сглупил Митрич, позвав не фельдшера, а тетку Дусю со знакомой ей повитухой.
К утру третьих суток разрешилась Любавушка двойней: мальчиком и девочкой - обоими мёртвенькими.
Не вынесла горя Любава, болеть стала да и угасла за два месяца, как свечка. Так и лежат на погосте втроем: большой холмик да рядом два маленьких.
Митрич так больше и не женился, хоть девки и посматривали в его сторону. Так сильно любил жену свою, Любавушку, что не представлял на ее месте иную. Только в плечах поник да в волосах инея поприбавилось...
А там пожар. Поначалу хотел и Митрич уехать, да тетка захворала. Тоже ведь жалко: одна вдовствовала с самой войны. Да и вырастила его, считай, одна.
Потом стройка началась. Парнем-то Митрич рукастый был, может за то и Любаве глянулся в своё время. И столярничать, и по-плотницкому делу ловок был. В армию не призвали из-за резко выраженного плоскостопия, да ведь труду это не мешало. Вот и звали его, безотказного, все, кому чего подсобить надобно было. Платили, правда, чем могли, иной раз и мало, да зато от чистого сердца…
* * *
… Выйдя на окраину леса, волчица принюхалась. Инстинкт подсказал ей, что там, где люди, можно найти и еду. Охотиться становилось все тяжелее. За последнюю неделю удалось поймать только пару мелких грызунов. Да только разве это еда для волка? Несколько раз, заходя с подветренной стороны, чтобы не учуяли собаки, она подходила почти к самым домам, но не нашла ничего, чем можно было бы поживиться. А силы уже были на исходе.
И волчица решилась. Перемахнув через забор одного из дворов, она увидела на веревке мороженую рыбу. Мелочь, конечно, но это была еда! Одним щелчком пасти перекусив веревку, она тут же проглотила упавших на снег нескольких рыбешек, как вдруг дверь в избу отворилась, и на пороге появился, должно быть, хозяин. В руках он держал какую-то длинную палку.
Полуоцепенев, волчица пятилась задом к забору. Раздался крик:
-Волк! Волк! Ату его!!! Ату!!!..
Далее волчица помнила с трудом. Откуда ни возьмись, выскочили два пса и с яростным лаем бросились за ней. Но в любом случае, дикий зверь куда тренированней самой лютой собаки. А эти были далеко не бегунами. Да и волка, небось, вблизи видели впервые. Потому через несколько метров погони и отстали, продолжая вослед надсадно рвать глотки.
Волчица урок вынесла, пусть от голода это и не избавило. Но её по-прежнему тянуло к людям.
Наконец, после еще двух дней скитаний вокруг деревни, она увидела сидящего на завалинке Митрича. Он только накормил свою не бог весть какую живность и сидел около сарая, покуривая.
Вконец оголодавшая животина подошла к забору и жалобно, почти по-собачьи, заскулила.
Удивленный неожиданным явлением, Митрич поначалу испугался, уж не бешеный ли волк перед ним? Соседи поговаривали, что не раз видели его около деревни. И предлагали убить… На общей сходке порешили собрать старых загонщиков, зафлажить и покончить со зверем или зверями, давненько, вообще-то, не наведывавшимися сюда. Боялись, что, коли появились, могут и последнюю скотину порезать.
… И только Митрич тогда сразу разглядел в глазах зверя тоску и одиночество - то, что он сам испытал на собственной шкуре.
Не щедрой на счастье оказалась мужику судьба. Всего-то годок с хвостиком его, счастья-то, и отсыпала...
Поднявшись, он пошел в избу и вернулся с половиной краюхи хлеба. Отломив четверть, он бросил его волчице. Та, не жуя, проглотила и посмотрела на Митрича, как бы говоря: еще дашь али как?
- Однако, как ты отощала, матушка! Видать, совсем дела твои плохи, коли сама к человеку пожаловала! - Митрич бросил ей остаток хлеба и сказал:
- Ты вот чего… Ты приходи завтра, я давеча окушков на реке надергал, уху варить буду. Вместе и поедим...
Волчица постояла еще несколько минут, потом, взмахнув хвостом, резко обернулась и потрусила в сторону леса. Будь в этот момент кто-нибудь рядом, Митрич бы поклялся, что она сказала ему “спасибо”...
* * *
… Дни шли за днями. Снежа, как по расписанию, каждое или, в зависимости от погоды, через утро приходила к Митричу, словно на завтрак.
Соседи начали шушукаться: совсем, что ли, из ума выживает наш Митрич - волка приваживать? Волк он и есть волк - доберется в сарай, одного барашка унесет, а остальных, войдя в раж, запросто положит в рядок без счету.
Да только Митрич отсекал подобные разговоры:
- Следи лучшей за своими баранами, а коли боишься, дык и забирай их на ночь к себе под бок! - кричал он через плетень самой вредной бабище - Поликашихе - с постоянно красным (от бражки, наверное) лицом.
И продолжал подкармливать волчицу, чем мог, али чем бог послал. То супцу поболее сварит, чтобы, значит, и ей хватило, а нет, то и просто козьего молока нальет. Делился, словом, по-братски.
За долгие годы после одиночества на душе старика потеплело, он даже более выпрямился, что ли. Надо сказать, что Снежа тоже похорошела. Шерсть, висевшая кое-где у неё клочьями, очистилась и залоснилась. Вот только ни приблизиться, ни погладить Митричу себя она так и не давала.
А Митрич и не обижался, понимая: зверь - он на то и зверь, чтобы человека бояться - человек, он порой полютее зверя бывает...
Постепенно они привыкли к такому сосуществованию, как вдруг Снежа пропала. И не было ее месяц, а может и более того. Митрич не сказать, чтобы скучал. Скорее - переживал. А если всё ж какая дурная мысль и посещала его голову, он тут же гнал её, теша более радужными.
* * *
… Весна прочно брала природу в руки. Снег сошел, земля просохла, пора было ее, родимую, обихаживать: пахать, сеять.
Как-то Митрич, перекапывая за сараюшкой свой участочек землицы меж банькой и избой, услыхал знакомое поскуливание. Сердце замерло: уж не Снежа ли?
Воткнув лопату в землю, Митрич пошел во двор. Но ни во дворе, ни за забором, куда обычно приходила волчица, никого не было.
Скулеж повторился как бы откуда-то издалека. Митрич вышел за калитку…
Метрах в двадцати от него стояла красавица Снежа, а рядом с ней резвились двое волчат: один лобастенький, покрепче - видимо, парень, а второй поменьше да посерее - в мать, - более изящный, что ли. Да и повадками, - так и липнет к волчку - девка, как есть!
Скупая мужская слеза покатилась по сморщенной щеке старика:
- Вон оно значит как, Снежа! Не ошибся, стало быть, я? А ты что ж это - никак попрощаться пришла?.. Ну, прощевай тады... Да смотри, детей своих береги… Ступай… Ступайте, милые, отсель, пока соседские шавки вас не учуяли!..
Переполненное нежностью сердце старика напомнило о себе легким уколом - раз, потом в другой. Закрыв калитку, Митрич, вздохнул, присел на завалинку да так и остался на ней сидеть, глядя то ли в небо, то ли вослед уходящим волкам…