Мои женщины. Ноябрь 1963. Колькин боров.
Александр Сергеевич Суворов (Александр Суворый)
Мальчикам и девочкам, юношам и девушкам, отцам и матерям о половом воспитании настоящих мужчин.
Иллюстрация: Ноябрь 1963 год. Город Суворов. Точно так же, как на этой современной фотографии, мой друг отрочества Колька Клеймёнов, а потом и я, катался на своём любимом борове. Боров для порядка недовольно хрюкал, а сам осторожно, валко, не спеша, но с удовольствием катал нас на своей щетинистой спине, которую мы с Колькой в благодарность за катание чесали и чистили одёжной щёткой. «Колькин боров» улыбался, а сам Колька Клеймёнов смеялся и радовался точно так же, как на этом фото.
Жизнь продолжала преподносить «сюрпризы». Очередным испытанием и переживанием стала трагикомическая ситуация с «колькиным боровом» - так мы с моим другом Колькой Клеймёновым называли огромного поросёнка, которого семья Николая выращивала к зиме на убой. Увы, но необходимость забивать домашний скот, живность и птицу диктовалась неизбежной необходимостью как-то выживать в условиях безденежья и всеобщего дефицита.
Отец Кольки Клеймёнова, шофёр, давно погиб в автомобильной катастрофе. Колька жил с мамой, бабушкой и старшей сестрой в точно такой же части дома, как и мы, Суворовы. Бабушка Николая была старенькая, маленькая, сухонькая и «старорежимная», то есть, наверно, ещё «дореволюционная», поэтому на нашей внутренней улице Белинского она слыла за ведьму или колдунью (кому как нравится). На самом деле бабушка Кольки Клеймёнова была ведунья, то есть знахарка, потому что она знала почти всё, что положено было знать деревенской крестьянской женщине-хозяйке. Самое главное, бабушка Клеймёновых умела разбираться в людях и видела людей, их характеры и личности, насквозь.
Сила взгляда и сила слова бабушки Клеймёновых были необыкновенно проницательными и значимыми, потому что сбывалось всё, о чём она говорила, вещала, предрекала. Поэтому о ней люди говорили, что она «ведьма», «колдунья» или «ведунья», то есть ясновидящая. Конечно, в 1963 году бабкины пророчества воспринимались людьми «в штыки», многие даже не понимали речь и манеру изъясняться бабушки Клеймёновых. Люди, как правило, насмешливо и недоверчиво относились к странным словам и выражениям бабушки, не принимали её всерьёз, но это никоим образом не влияло на результат, потому что слова и пророчества колькиной бабушки сбывались полностью.
Я бывал около дома Клеймёновых, но ни разу не был у них в доме, поэтому не могу сказать, как они все жили в маленьких комнатках наших домов, так называемого, «финского проекта». Однако часто я садился рядом с бабушкой семьи Клеймёновых на скамеечку у их крыльца и слушал её, казалось бы, бессвязные речи. Мне нравился её язык, потому что он напоминал мне строй и напев финского эпоса «Калевала» и представлял колькину бабушку в образе Наины из сказки А.С. Пушкина «Руслан и Людмила».
Колька не очень-то жаловал свою старенькую бабушку, озорничал в отношениях с нею, а я нет, я её слушал и она рассказывала, рассказывала и рассказывала мне о своей жизни, о жизни в деревне, в стародавние времена. Эти рассказы мне были знакомы по общению с тётей Марусей, дядей Максимов, дедом Аркадием и моим другом дедом «Календарём» в деревне Дальнее Русаново и я сказал об этом колькиной бабушке. За это она предсказала мне моё будущее, а также предупредила меня, чтобы я не очень-то расстраивался, когда придёт время и срок закалывать «колькиного хряка». Она так и сказала – хряка.
- Вы хотели сказать «колькиного борова»? – спросил я бабушку Клеймёновых.
- Я что хотела, то и сказала! – сердито и ворчливо ответила мне бабушка.
- А в чём разница между боровом и хряком? – спросил я с интересом.
- У вас, современных, свиной самец называется боровом, но это неправильно, - сказала бабушка. – Дикая свинья мужского рода – это кабан. Если кабан способен покрыть свинью, то это хряк. Если же кабана кастрируют, то есть лишат его способности зачинать поросят, то это уже боров или кнур, кладеный кабан.
Я не очень-то понял бабушку и посмотрел на неё вопросительно. Она пояснила…
- Хряка держат на породу, чтобы от него получить много породистых поросят, а борова кастрируют, чтобы он не отвлекался на всякие глупости со свиньями и только наедал себе и нагуливал мясо и жир. Понял?
- Теперь понял, - ответил я вежливо, без обычного пацанского ответа: «Ты меня на «понял» не бери». – Выходит «колькиного борова» кастрировали?
- Да.
- Давно?
- Давно. Так что пора вашему «колькиному борову» идти в погреб.
- Как это? – не понял я.
- Ну, пора его закалывать, свежевать и закладывать мясо и сало в погреб, в холод, в холодильник, по-вашему.
Вот так неожиданно с приходом ноябрьских заморозков в семье Клеймёновых и на всей нашей улице началась подготовка к забою домашних свиней. Многие жители окраин нашего города держали в своих придомовых сараях домашний скот и птицу: свиней, овец, кур и даже лошадей. Открывал сезон забоя скота «колькин боров» потому, что кормить дальше его уже было нельзя, он был просто огромен, как бык-бычара.
Колька Клеймёнов дружил и играл со своим боровом. Колька по заданию своей мамы или бабушки кормил борова, наливая варёное пойло в его корыто-кормушку. Поэтому боров при виде Николая всегда приветствовал его резкими взмахами огромной головы и своего свиного рыла, тыкался своим подвижным пятачком ему в руки, искал у Кольки чего-нибудь вкусненького. Когда Колька вываливал в кормушку борова картофельно-хлебно-зерновое «варево», боров так пронзительно визжал от радости и так рьяно чавкал, что даже всегда насмешливо-независимый Колька Клеймёнов умилялся, обнимал за шею своего борова, даже ложился ему на спину.
Колькин боров доверял Николаю, позволял ему не только себя обнимать и ложиться себе на спину, но и катал его по сараю, когда Колька садился на него верхом. Особенно боров любил Кольку, когда тот чесал ему за ухом, бока или задницу. Между Колькой Клеймёновым и его боровом установилась настоящая дружба, взаимопонимание, общение и контакт. Иногда Колька садился на ребро толстой доски, которой перекрывался вход в сарай, а боров подходил к нему сзади, клал свою голову тоже на ребро доски рядом с Колькой и они оба могли так долго сидеть в задумчивости.
Колька познакомил меня со своим боровом и тот сначала резко неприязненно встретил меня в сарае. Он сначала забился в угол своего «клеушка» и оттуда нервно и гневно хрюкал, но потом всё же вышел на зов Николая и позволил ему себя почесать. Я опрометчиво сел верхом на ребро доски, перекрывающей вход в сарай, и в какой-то миг этот огромный боров вдруг оказался прямо передо мной и ткнул своим пятаком мне между ног в низ живота. От удара я опрокинулся навзничь и выпал из сарая наружу на спину. При этом я так взбрыкнул ногами, что это было похоже на сальто назад…
Увидеть прямо перед собой огромную свинячью морду с визжащей пастью и твёрдым подвижным пятаком – это малое удовольствие, а получить тычок этим пятаком в сокровенное место – это не только очень больно, но и обидно. Я такого от борова не ожидал. Колька никак не мог и не успел среагировать на рывок своего борова ко мне, а я не мог пошевелиться и попытаться встать, потому что надо мной между моих ног поверх доски нависала огромная живая свинячья голова с навострёнными ушами, внимательными острыми глазками и нервным подвижным пятаком.
От неожиданности я ничего не делал, а просто лежал спиной на земле и только шире расставлял свои ноги. Я не кричал, не ругался, не плакал, даже не испугался, потому что не успел. Мало того, почему-то я увидел себя со стороны и мне стало смешно, от такого дурацкого положения. Не знаю почему, но я на самом деле засмеялся и после этого голова борова исчезла из поля моего зрения.
Колька помог мне подняться и теперь я уже переступил через поперечную доску и встал ногами за ней, чтобы в случае чего, отскочить от борова назад. Колька подозвал борова и дал ему несколько кусков чёрствого чёрного хлеба. Я тоже прихватил с собой мамины сухари, пропитанные подсолнечным маслом и посыпанные солью. Боров сначала недоверчиво нюхал воздух, играя своим пятаком, а потом всё же не вытерпел и валко подошёл к моим рукам и взял кусочек чёрного сухаря. Эффект был потрясающий…
Сухарь из чёрного ржаного хлеба, пропитанный подсолнечным маслом и с солью, вероятно, настолько пришёлся по душе «колькиному борову, что он немедленно, скачком и с радостным визгом, подскочил ко мне и стал тыкаться в мои руки. Мало того, когда я полез за сухарями в карман куртки, боров тут же смекнул, где они находятся, и стал нахально и требовательно лезть в мои карманы. Эти сухари стали для него настоящим лакомством. Теперь, когда я приходил к Кольке в гости, боров ещё издали, при закрытой двери сарая, начинал так визжать и звать нас с Колькой, что мы немедленно бросали все наши дела и шли с ним пообщаться, поиграть и угостить сухариками.
На своём огородном участке Клеймёновы под руководством своей бабушки выращивали замечательные овощи, травы и ягоды: клубнику, петрушку, укроп, редиску, лук, чеснок, свёклу красную и кормовую для борова, картофель и прекрасную белокочанную капусту. Вот и сейчас капустные кочаны с оборванными лишними листьями торчали на участке на своих длинных стеблях. Из-за этой капусты Колька не выпускал своего борова в огород, в котором он страстно любил копаться своим пятаком, рыть землю, искать что-то в ней, а также просто валяться на взрыхлённой почве. По этому огороду Колька и катался верхом на спине своего борова. Теперь же пришла пора «колькиного борова» заколоть.
Нам с Колькой было очень жалко борова. Колька чуть ли не плакал. Он кормил борова, гладил и чистил его щёткой для обуви, а тот ласково прижимался к Кольке, подставлял ему свои бока, спину и попу, блаженно хрюкал и смиренно терпел, когда Колька обнимая борова, ложился ему на спину. Боров даже меня несколько раз покатал верхом на своей спине, но при этом, правда, только за вкусные сухарики. А теперь всё наше общение с боровом было похоже на прощание с ним.
Не знаю, чувствуют ли домашние животные приближение конца своей жизни на этом свете, но что-то, вероятно, они чувствуют и замечают. В доме семьи Клеймёновых появились чужие люди, приехали какие-то двоюродные братья и родичи из деревни, откуда родом была колькина бабушка. Эти мужики сразу, с момента приезда, выпили самогонки и начали готовиться к забою борова. Они громко разговаривали, матерились, спорили, как лучше завалить этого огромного хряка и распределяли между собой свои роли.
Бабушка Клеймёновых, которую «за глаза» называли «Клеймёниха», пыталась как-то руководить процессом подготовки, урезонить мужиков-родственников, но те, проведав в сарае колькиного борова, вернулись, ещё раз выпили по стакану самогонки и уже совсем по другому, то есть не так уверенно и бодро, начали обсуждать, как они будут закалывать эту зверюгу. При этом один из них, старший, начал на пороге дома точить ножи, другой, «раскочегаривать» паяльную лампу, а третий, просто молча слонялся по комнатам и по двору, о чём-то сосредоточенно думая. Этот третий изредка обращался к своим братьям-родичам с предложением «выпить самогоночки для храбрости».
Когда они выпили самогонки, старший приказал одному из мужиков «сменить штаны на что-то более удобное, простое и ненужное, чтобы, если чего, их можно было выкинуть». Мужик скрылся в доме, а через минуту вышел в одних трусах, с голыми ногами, обутыми в сапоги. Это «явление в исподнем Христа народу» было первым смешным моментом в этой истории. Мужик спросил, куда ему можно удалиться для естественных дел, и его направили в дальний конец огорода, где притулился рядом с сараем туалет. Мужик потрусил туда мелкой рысцой. Зрители и мы с Колькой весело хохотали…
На забой домашних свиней, как правило, по обычаю, приходят поглазеть, поучаствовать или помочь люди, соседи, друзья семьи. Сначала на известие и суету подготовки к забою свиньи прибегают любопытные дети, потом подтягиваются взрослые, а когда возникают какие-то заминки и трудности, пришедшие начинают предлагать свою помощь. Например, не хватает тазиков или посуды для будущих частей туши свиньи; нет нужного количества соли; не хватает табуреток и столовых приборов для праздничного застолья и так далее. По обычаю на самые вкусные части свиной туши – сердце, лёгкие, мозги – приглашаются все участники и соседи, чтобы таким образом на праздничной тризне по убиенной свинье воздать «богу – богову жертву, кесарю – кесареву мзду, а людям – щедрое угощение». При этом, естественно, тому, кто закалывает и разделывает тушу свиньи, тоже полагается часть добычи и угощение.
Родственники бабки «Клеймёнихи» готовились к забою колькиного борова основательно: точили ножи, переодевались в рабочую одежду, проверяли работу двух паяльных ламп, курили и выпивали по стопочке самогонки, забывая, что они это уже делали не раз и не два. За их приготовлениями внимательно следили члены семьи Клеймёновых, ближайшие соседи, которые также участвовали в процессе подготовки к забою этого огромного борова.
Колькин боров был не просто большим, он реально был огромен: толстый, с огромной ушастой головой, с толстым подшейным бурдюком, который тянул его голову к земле и иногда волочился по земляному полу в сарае-закутке борова. Туловище колькиного борова было брёвноподобным, удлинённым, с округлой большой задницей, украшенной вертлявым волосатым хвостом, который постоянно крутился, вертелся, сворачивался в спираль. У колькиного борова были короткие толстые ноги с большими копытами, которыми он цокал, как лошадь цокает копытами. У колькиного борова были огромные чуткие уши-локаторы, которые постоянно «вострились» и поворачивались на различные звуки. Только глазки у колькиного борова были маленькие. Иногда его глаза были добрые, иногда злые, но всегда – голодные.
Колькин боров всегда хотел есть. Он мог есть всё, что было съедобно и ел нескончаемо много и долго, всегда. Когда не было еды, колькин боров грыз доски своего корыта-кормушки или верхний край доски-перегородки, мешающей ему вырваться в огород бабки «Клеймёнихи». Эх! Если бы он однажды попал в этот вожделенный бабкин огород! Он бы тогда «оттянулся по-полной». Колькин боров попадёт в этот огород и получит напоследок удовольствие, но это будет его последний выход «на люди».
Дело происходило в воскресенье 3 ноября 1963 года. С утра температура воздуха была мину 4°С, в 10 часов дня, когда мужики наконец-то решились начать убой колькиного борова, температура воздуха была минус 1.1°С , тое сть самая подходящая для такого дела. В полдень (12:00) было очень прохладно, даже холодно, но не морозно – 2.2°С тепла. Осадков не было, но небо было хмурым от облаков.
Распределив обязанности, мужики вооружились большой кувалдой, принесённой соседом Черташиным, большим самодельным ножом, больше похожим на короткую пику или кинжал, кухонными ножами разного размера, взяли с собой вёдра с горячей водой, полотенца и хлебные сухари для приваживания колькиного борова. Колька наотрез отказался хоть как-то помогать этим «мужикам-убивцам», как их прозвали соседские зрители. Дело в том, что эти небритые и грубые мужики выглядели как настоящие урки или уркаганы, то есть разбойники: коренастые, кривоногие, со злыми сердитыми лицами, к тому же ещё и пьяненькими.
Все трое мужиков, один за другим, перешагнули через поперечную широкую доску, которой преграждался вход в сарай-закуток колькиного борова и скрылись в дверном проёме. Дверь они за собой не закрыли. Все, кто мог, толпился на крыльце дома Клеймёновых, в палисаднике и подобрались поближе к забору, чтобы видеть происходящее. Мы с Колькой Клеймёновым забрались на забор, отделявший огород Клеймёновых и соседский огород Бикеевых, уселись сверху на штакетник и приготовились смотреть, как будут убивать колькиного борова. Колька уже смирился с будущей потерей друга, потому что бабка «Клеймёниха» сказала ему: «Так надо, Коля, и тут уже ничего не поделаешь».
Дальше началось такое, что лучше представить воочию, чем можно рассказать словами…
Колькиного борова перед забоем не кормили, поэтому он непрерывно всё утро визжал, призывно хрюкал, звал нас с Колькой, колькину сестру или маму Кольки, а то и бабушку, которая боялась колькиного борова и называла его за прожорливость «антихристом». Поэтому, видимо, он принял незнакомых троих мужиков, как желанные гостей, которые дадут ему, наконец-то, его картофельно- свекольно- зерново- хлебное варево-пойло. Визги борова прекратились и некоторое время в сарае-закутке была тишина и ничего не происходило.
Затем из дверного тёмного проёма сарая, так же, как я когда-то, только более стремительно и сильно, спиной вперёд выпал, взбрыкнул ногами, упал на спину, перекатился через голову и встал на четвереньки один из мужиков. Следом за первым, получив сильный толчок с поддеванием в зад, лицом вперёд скачком вылетел, перелетел через доску, с ходу перепрыгнул сидящего на корточках, другой мужик. При этом он взмахивал руками, как птица. Третий мужик, самый старший из троих, оставался в сарае, но он так орал, что зрители, падая на месте от смеха, встревожились и некоторые бросились к сараю на помощь. Мы с Колькой тоже соскочили с забора и ринулись туда.
Колькин боров всей своей тушей медленно слонялся по сараю-закутку, а старший мужик сидел на корточках на столярном верстаке, который располагался у стены с маленьким окошком. Он сидел на верстаке с выпученными от страха глазами и орал что-то жалостливое на одной ноте. Увидев нас с Колькой, колькин боров успокоился, отошёл от верстака и тут же начал совать свой нервный пятак в наши руки и карманы. Подбежавшие зрители испугали борова, он с визгом отскочил и убрался к себе в закуток.
Мужики собрались снаружи, грубо матом отогнали зрителей и снова начали совещаться. Решили забить колькиного борова в самом закутке. Взяв тяжёлую кувалду на длинной деревянной ручке, они решительно, на этот раз споро и сосредоточенно, вошли в сарай, а мы с Колькой вновь заняли свои места на штакетнике соседского забора. Из сарая послышались громкие голоса мужиков, матерная ругань, сумасшедший визг колькиного борова и редкие удары молота по чему-то деревянному. Через минуту мужики один за другим петухами-кроликами выпрыгнули поверх доски на входе на двор перед сараем, а в дверном проёме над поперечной доской показалась остроухая голова колькиного борова с очень злыми блестящими глазами и оскаленной пастью. Второй заход тоже оказался неудачным.
Мужики тяжело дышали. Молота с ними не было. Он остался там, в закутке у колькиного борова. Хорошо, что мужики сложили свои ножи и пику снаружи сарая, в вёдра с тряпками. Они опять начали совещаться и опять захотели выпить по стопочке самогонки «для сугрева». Бабка «Клеймёниха» встретила их на пороге дома гневно, тоже «с матерком», запретила давать им самогон и сказала, что пора звать соседей, чтобы они помогли заколоть эту «бестию».
Мужики обиделись, заспорили с бабкой, но она их сурово отправила назад и сказала им, чтобы они не возвращались, пока не зарежут борова. Мужики потоптались, отмахнулись от шуток и смеха зрителей, повернулись и пошли назад, к сараю. Там они вооружились ножами, пикой, опять распределили свои обязанности и вошли в сарай.
В сарае Клеймёновых началась такая возня, шум, гам, визг, крики, тарарам, что нам с Колькой представился настоящий бой мужиков с боровом. Наконец, раздалось несколько глухих ударов молотом по чему-то мягкому, поперечная доска, закрывающая вход в сарай, исчезла и трое мужиков, дружно упираясь сапогами в землю, с усилием вытащили наружу неподвижное тело колькиного борова. Двое мужиков волочили тушу борова за передние ноги, а третий помогал им, приподнимая зад борова за задние ноги.
Колькин боров был без сознания, возможно, убит ударом кувалды по голове. Он лежал на спине с задранными вверх четырьмя ногами и не шевелился. Мужики подложили под него две широких доски, поочередно ворочая тушу борова с бока на бок. Затем один из них, старший, степенно и даже несколько картинно, ритуально, взял острую пику, перекрестился, примерился с левого бока под передней ногой борова и с силой вонзил пику почти по самую рукоятку в тело борова.
В тот же миг боров очнулся, вскочил, мгновенно встал на ноги и мощным ударом головы буквально подбросил старшего мужика, сидящего перед ним на корточках, в воздух. Удар пятака борова пришёлся точно мужику в пах. Он, не меняя позы в воздухе, с поросячьим визгом, вторя жуткому визгу борова, взлетел, потом приземлился опять на корточки, вскочил и пустился бежать наутёк к крыльцу дома Клеймёновых. Следом за ним понеслись, взбрыкивая ногами, остальные двое «убивцев». За ними по пятам нёсся колькин боров.
Вся эта группа бегунов вмиг добежала до огородной калитки. Мужики, расталкивая зазевавшихся зрителей, в панике вонзились в толпу. Испуганные люди успели захлопнуть за ними калитку и отшатнулись от забора, в который с яростью бодался и бросался колькин боров. Боров опустил свою огромную голову к самой земле, угрожающе рвался на людей, топал ногами, громко визжал, а из его бока торчала рукоятка пики.
Через минуту-две все пришли в себя и снова приблизились к огородной калитке и к забору. Увиденное не на шутку встревожило всех присутствующих и все наперебой начали обсуждать, советоваться, обмениваться мнениями. Старший мужик горячо говорил, что он сделал мастерский удар, что он этой пикой заколол десятки свиней в деревне и всегда они через минуту валились на бок. Однако колькин боров никак не хотел «валиться на бок». Он «дорвался» наконец-то до кочанов капусты, торчавших на своих ножках их земли, и пробовал их на вкус один за другим. При этом боров так чавкал, так их остервенело ел, что эти звуки в холодном воздухе разносились по всей округе.
Увидев, как колькин боров уничтожает её любимую белокочанную капусту, бабка «Клеймёниха» тоже взвыла нечеловеческим голосом и хлёсткими ударами по спинам мужиков-убивцев, погнала их назад в огород, к борову. Те нехотя вошли через калитку в огород и начали крадучись подбираться к борову. Колькин боров не обращал на них внимание, и своим рылом пахал и пахал бабкин огород. Мужики попытались отогнать борова назад к сараю-закутку, но тот вдруг начал кидаться на мужиков и в огороде Клеймёновых под смех и улюлюканье зрителей началась взрослая игра мужиков и колькиного борова «в догонялки». Мы с Колькой помирали от смеха, сидя на узком штакетнике соседского забора.
Так прошло некоторое время. Вдруг колькин боров остановился, зашатался и упал на бок. Больше он не двигался. Место, где обессилел колькин боров было далеко от места, где его должны были разделывать, поэтому мужикам опять пришлось впрягаться в него и тащить по взрыхлённой огородной земле к разделочным доскам, вёдрам и паяльным лампам. То, как порядком уставшие мужики тащили колькиного борова по огороду, тоже вызвало гомерический смех всех присутствующих, потому что они тянули и поднимали борова «вразброд», кто куда. Один поднимал, другой в это время тянул, третий – отдыхал. Всё это действо сопровождалось таким сочным деревенским матом, ругательствами и обидными словами, что зрители, от мала до велика, только веселились, как на празднике.
Наконец, колькиного борова дотащили до места, уложили его на доски и приступили к свежеванию и разделке туши. Смотреть, как вскрывают и режут только что живое животное, мало кто собирался и хотел, поэтому зрительская толпа начала редеть и даже мы с Колькой уже начали ощущать колкое жжение от беспокойного сидения на штакетнике соседского забора. Только мы хотели спрыгнуть с забора и убраться восвояси, как один из мужиков, старший, раскочегарив раскалённую паяльную лампу, направил сине-жёлтую струю огненного пламени на волосатый бок колькиного борова. В ту же секунду боров с визгом вскочил, вскинулся головой, выгнулся в спине и без разбега кинулся на старшего мужика. Паяльная лампа упала на бок, её пламя начало бить в те доски, на которых нужно было разделывать колькиного борова.
Толпа зрителей и родственников мужиков во главе с бабкой «Клеймёнихой» вновь прихлынула к калитке и забору огорода, в котором опять бесновался и теперь уже не рылся рылом в земле и не поедал кочаны капусты, а по-настоящему гонялся за удирающими в разные стороны мужиками колькин боров. Он даже подбежал к нашему забору, на котором мы с Колькой сидели и мы просто выпали на соседский огород, потому что боров уже ничего и никого не видел, он просто бесновался.
Народ и соседи уже не смеялись, потому что было по-настоящему страшно и в толпе начали раздаваться крики, что тут нужен охотник с ружьём, чтобы он застрелили кабана. Кто-то из соседей, наверно, это был дядя Ваня Бикеев, постучал в двери нашего соседа-милиционера дяди Коли Кирюшкина. Дядя Коля в это время обедал дома. Он вышел на своё крыльцо, мгновенно ухватил суть ситуации, быстро вернулся в дом и снова вышел с блестящим никелированным большим пистолетом в руках.
- Разойдись! – скомандовал зычным командирским голосом дядя Коля и я успел заметить, как он перехватил языком зацепившуюся за его щетину «капустину» из щей.
Прямо со своего порога, через огород и два забора, дядя Коля Кирюшкин прицелился и выстрелил из своего пистолета. Как потом оказалось, пуля попала в голову колькиного борова непосредственно за ухом и убила его мгновенно наповал. Колькин боров остановился, пошатнулся, завалился на бок и уже больше никогда сам не двигался.
- Вот как стрелять надо! – воскликнул довольный и пьяненький милиционер дядя Коля Кирюшкин. После того случая с его завалом в траншее он начал пить водку.
- «Клеймёниха! – позвал через огород и заборы дядя Коля бабку Клеймёновых. – Не забудь пригласить на печёнку!
- А то! – бодро и радостно откликнулась бабушка Кольки Клеймёнова. – Приглашаю! Всех приглашаю! Наконец-то, слава тебе Господи, добили антихриста!
Мой папа в это время воскресенья был на второй работе по срочному вызову и не принимал участия в этом действии. Поэтому ни он, ни наша мама, ни мой старший брат Юра и я в том числе, не пошли на пиршество в честь и в память колькиного борова, потому что нас никто не приглашал, а желающих с нашей улицы было «видимо-невидимо».
Колька Клеймёнов тоже отказался поедать варёную и жареную картошку с кусочками сердца, лёгких, мозгов и печени его любимого борова. Однако бабка «Клеймёниха» сказала нам, что мы должны что-то съесть от нашего борова, чтобы его сила, мощь, жизненная энергия и всё, что нас связывало с ним, перешли к нам как дар, как жертва. Для этого она вручила нам почти обугленные куски хрящевых ушей колькиного борова и мы их ритуально съели. Сырыми…
Да, любовь, как жизнь и смерть, бывает разной. Не знаю, чему меня научила эта история, но в моей памяти, в моём характере и в моём поведении это событие, вероятно, оставило заметный след, повлияло на моё воспитание, самовоспитание, на становление меня, как настоящего мужчины. Может быть, я не прав.