Андрей Иванович
Он приезжал всегда неожиданно. Хоть и можно было бы прислать предварительно письмо, если уж не телеграмму… Но нет, просто однажды утром звонок в дверь, и на пороге он – высокий, худой и неизменно жизнерадостный, обычно с балалайкой в футляре, иногда и с гитарой тоже, и с небольшим тощим рюкзачком. Одевался он своеобразно – сапоги и галифе. Любил говорить: «Я донской казак».
Я помню его уже старым, хотя и не подходит ему – такому живому, бодрому - это слово. По крайней мере молодым я видела его только на фотографии. Там он молодой и красивый, а рядом жена и сын. Сын умер маленьким от какой-то дурацкой дизентерии, которую тогда, в начале двадцатого века, лечили плохо. Других детей у них не было. Тетя Валя Шацкая (это не фамилия, это так называли ее у нас в отличие от другой тети Вали – бабушкиной сестры) красавица, высокая с точеными правильными чертами лица. Но я не помню ее совершенно, наверно, слишком маленькая была, только разговоры, что она сломала ключицу, и умерла потому, что тяжело переносила гипс – но это уже потом, через несколько десятков лет, а на той фотографии они такие красивые и молодые…
Дядя Андрюша – так я его звала – был оптимистом. К нам он приезжал обычно из своего Шацка по пути в дом отдыха, куда ему время от времени давали путевку, либо в Малаховку, где у него жили то ли родственники, то ли знакомые, которых он тоже, как и нас периодически навещал. С его приездом в доме становилась веселее и шумнее. Он любил играть на гитаре напевая старческим дребезжащим как он сам выражался «козлетоном»:
«Плачьте, красавицы в горном ауле, правьте поминки по нас,
Вслед за последнею меткою пулей мы покидаем Кавказ.
Алага-алагу,
Слава нам – смерть врагу»
А под балалайку пел какие-то отрывки из оперетт своей студенческой молодости. Одна называлась «В волнах страстей». Всего сюжета не помню, но по ходу дела некой бойкой служанке поручалось отвлечь внимание городового. Она с ним коварно заигрывала, а когда он пытался перейти к активным действиям в ответ на ее авансы, строго пресекала поползновения грозного ухажера:
«Как вы смели соблазнять, во мне что за приманка?
Вы начальство, так сказать, я-то ведь служанка»
На что бравый городовой отвечал:
«Есть в служанках тоже смысл. Девка ты с искрОю,
На один лишь только час пошути со мною»
Она продолжала:
«Сразу видно бюрократ, сыплет разговором.
Ну, пойдём в виноград, только с уговором»
Тот был уже на всё согласен:
«Подпишу я все статьи и выполню условья
Всё готов перенести для бабского сословья»
И дальше ему эти условия обозначались, ведь надо было и «себя соблюсти» и выполнить поручение, отвлечь «начальство»:
«Целуй меня, ласкай меня и этим наслаждайся,
Ну а дальше – ни гу-гу, даже не пытайся!»
Такие вот «Волны страстей» …
Это дядя Андрюша дал мне денег, чтоб купить гитару и научил меня играть. Тогда это было не так просто – купить гитару. Мать достала мне ее по знакомству, и она была великовата для моих рук, но звук был хороший. А каким успехом у моих однокурсников пользовалась «Акулька» - дурацкая песенка из того же дореволюционного фольклора, которой научил меня дядя Андрюша!
«Помнишь, Акулька, мгновенья, нам волновавшие кровь
Первое наше сближенье, первый намёк на любовь
Пойло ты свиньям тащила, я чистил скотный сарай
Ты на ногу мне наступила, будто совсем невзначай
И я тебя, ангел, лопатой так нежно огрел по спине
И крикнувши: «Чёрт полосатый!» ты улыбнулася мне…»
А еще он научил меня петь «Гаудеамус» по латыни, как сам пел в студенческие годы…
По профессии он был учитель, биолог. Образование получил ещё до революции в том самом Казанском университете, где учился и Володя Ульянов. Всю жизнь преподавал в школе в своём Шацке. И вот уже в пятидесятые годы, какой-то очередной директор школы вдруг спохватился: «Как же так, Андрей Иванович, диплом-то у вас старорежимный, дореволюционный! Разве вы можете преподавать в СОВЕТСКОЙ школе? У вас вот закон Божий, а у нас научный коммунизм. Как же вы, не зная, так сказать, основ марксистско-ленинского мировоззрения, можете преподавать биологию и прочую ботанику? Нет, уж вы или получайте настоящий диплом или мне придётся вас уволить!»
И вот старик (а ему было уже под семьдесят), пошел добывать себе «настоящий диплом». Поехал в альма-матер… Хорошо хоть там умные люди нашлись. Говорят, ну хорошо, сдайте научный коммунизм, а остальное мы вам зачтем из «старорежимного» диплома…
Так ведь выучил и сдал. И очень гордился – не тем, что изучил коммунистическую премудрость, а тем, что в свои «шестьдесят с гаком» по совершенно новому для себя предмету экзамен успешно сдал. И продолжал преподавать в той же школе, пока самому на покой не захотелось, так ведь еще не раз уговаривали не уходить, учитель-то он был хороший… Только очень обижался на математика, который называл его «биолухом», а на директора зла не держал, тем более, что и директор надолго не задержался…
Каждое лето водил своих учеников в походы на Цну – это такая речка в Рязанской области. А ведь тогда ему было за семьдесят…
Как-то раз он был у нас в гостях на даче. Мы ходили с ним на речку, там на склоне в овражке было много интересных камешков. Он называл их мне, учил отличать, где гранит, где полевой шпат, где кварц… Геологию он тоже знал неплохо. Дома в Шацке у него была коллекция минералов, которую я долго с ним разглядывала, и дядя Андрюша рассказывал мне о каждом камне… Потом через много лет он подарил мне эту коллекцию, она цела у меня до сих пор и мои дети тоже любили ее разглядывать, только так рассказывать о камнях, как он, я не умею…
Однажды мы с матерью ездили к нему в гости в Шацк. Это за Коломну, за Рязань, километров триста от Москвы. Ехали мы на автобусе всю ночь, настоящее путешествие для меня (я тогда в четвертом классе училась).
Жил он в своём доме – большом, с настоящей русской печью. За домом спускался вниз по косогору большой яблоневый сад… Сам Шацк мне не особо понравился. Пыльный провинциальный городок, больше похожий на разросшуюся деревню.
Действительно, городок был довольно убогим. Чтобы угостить приезжих гостей (нас с мамой) дед вставал рано утром и шёл на рынок, чтоб успеть купить в магазине БЕЛОГО хлеба. Меня это очень поразило и стало понятно, почему, уезжая от нас домой, дед всегда запасался «московскими гостинцами» - сушками-баранками, конфетами «Коровка» и «Раковые шейки» и прочей съедобной чепухой. Картошку-то можно на огороде вырастить, а вот конфетки-бараночки…
Что еще рассказать об этом человеке? Последние тридцать лет своей жизни он прожил одиноким. Но жизни он всегда радовался. Никогда я не видела его раздраженным, брюзжащим, унылым или злым. Запомнился он мне своими песенками и старинными анекдотами про «отца дьякона», которыми я до сих пор иногда люблю «блеснуть» в кампании друзей.
Умер он в доме престарелых в возрасте девяноста восьми лет.