Театральная компания рассыпалась самым неожиданным образом: Милу отправили в командировку, Света с Игорем срочно уехали к родителям Игоря. Вести мужа, которому медведь основательно наступил на ухо, в оперу Анна посчитала актом немилосердия. Пришлось на разрекламированную тетушкой Алисой постановку «Двое Фоскари» идти одной. Поскольку сюжет основывался на историческом материале, Анна добросовестно проштудировала информацию из литературных источников.
Итак, морозным зимним вечером она отправилась в театр. Анна полюбила этот театр, что называется, с первого взгляда. Нравилось все: здание, внешне напоминающее сбоку средневековый замок, а с главного входа легкую китайскую пагоду, которая в вечернее время суток превращалась в инопланетную двойную тарелку; открытый полукруглый вестибюль с витыми лестничными пролетами, с коваными ажурными перилами, настолько изящными, что казалось страшновато на них опираться; фойе, обрамленное большими окнами с частым переплетом и гранеными стеклами, которое навевало образ богемского хрустального стакана.
Миновав входные двери и спустившись в гардероб, Анна сняла теплую шубу, сапоги, одела туфли и с наслаждением ощутила себя в театре. Давно уже в театрах в холодное время года никто не надевал вместо сапог туфли, но эта маленькая деталь придавала походу в театр элемент торжественности и Анна предпочитала не пренебрегать ею. Однако туфли слегка холодили ступни, и она пошла в буфет справедливо полагая, что горячий чай будет как раз кстати. Путь в буфет лежал через вестибюль, который по совместительству выполнял роль фойе. Народу в вестибюле было много, но в основном, как это модно стало говорить, элегантного возраста. Настроение, царившее здесь, было приподнятым, в голосах плескалась радость, из чего Анна поняла, что спектакль наполовину благотворительный.
В буфете, несмотря на умеренные цены, народу было немного, что в первую минуту ее удивило, но первая минута прошла, и ситуация показалась очевидной. Чай и взбодрил, и согрел.
Выйдя из буфета, Анна купила весь пакет, продававшихся в фойе буклетов (программку и либретто с комментариями), и прошла в зрительный зал. Сцена была открыта. Во всю ее ширину раскинулись ступени уходящей вглубь лестницы. На разных ее ступенях располагались очень стилизованные то ли стулья, то ли кресла с высокими спинками, напоминающими не то пирамиды, не то наконечники копий.
Опера была Анне не знакома, и заняв свое место, она погрузилась в чтение исторического комментария, чтобы сопоставить или возможно дополнить свои знания.
Итак, действие оперы, основано на событиях Венеции 1457 года. Но их подоплека уходит корнями в прошлое в 1423 год.
Франческо Фоскари и Пьетро Лоредано ведут борьбу за корону Дожа. Выигрывает Фоскари, причем на удивление всем (в процессе многоступенчатых выборов шансы его были не очень велики), что порождает кривотолки. Через несколько месяцев внезапно умирают два Лоредано – Пьетро и Марко. Якопо Лоредано, по одной из версий, уверенный, что это отравление дело рук Фоскари, поклялся ему отомстить.
Фоскари властный, волевой, с сильным характером, как нельзя кстати пришелся по душе венецианцам, совпав с ними по устремлениям. Венецианцам скучно и тесно в существующих границах республики, в умах бродят имперские амбиции, которые можно удовлетворить только военными действиями. Да еще миланский герцог Висконти, начав успешную военную экспансию, уже подступает к Флоренции. Кто знает, возможно разыгравшийся аппетит заставит его посмотреть и на Венецию. Однако сенаторы, довольные зажиточной спокойной жизнью, отказываются вступить в войну с Миланом на стороне Флоренции. Оборону сената ломает прославленный кондотьер Карманьола, сбежавший от миланского герцога Висконти. Герцог сначала возвысил его, даже отдал в жены свою кузину, а потом попытался убрать не только от миланской армии и политической сцены (уж слишком силен был авторитет кондотьера), но и из жизни. Карманьола предложил свои услуги Венеции. Слава кондотьера была столь велика, а победы возглавляемой им прежде миланской армии столь громки, что на Венецианскую республику стал работать уже бренд «Карманьола».
Венецианская территория потихоньку увеличивалась, иногда даже без боя и в отсутствие кондотьера. А Карманьола за счет венецианских щедрот исправно подправлял свое здоровье в отдаленных от боевых действий местах, аккуратно уводил армию в зимние лагеря, в общем, тянул кота за хвост. Справедливости ради, надо отметить, что созданная им миланская армия была куда более боеспособной, чем доставшаяся ему венецианская. Но, отсутствие ощутимых боевых побед раздражало венецианцев, и Карманьола вынужден был укрепить пошатнувшийся статус в 1427 году тем, что в решительном сражении почти уничтожил миланскую армию и взял в плен 8000 миланцев. Позже, однако, он их всех отпустил, чем вызвал возмущение венецианцев. Но не стоит сурово осуждать Карманьолу. Доходы всех кондотьеров делала война, а что они без нее? В обычаях кондотьеров было не доводить войны до конца, договариваться с противником о минимизации потерь. Для войны нужны воины!
Затем наступил период нелепых сражений, избегание сражений, потеря мелких городов, а также многочисленные контакты Карманьолы с людьми миланского герцога, правда, о которых он регулярно докладывал сенату. Венецианцы устали от потерь, невнятного поведения кондотьера, а главным образом от выплаты ему чрезвычайно большого жалования и шантажа с угрозой перейти на службу к миланскому герцогу. Они заманили его в ловушку, осудили и казнили, несмотря на то, что возглавляемая Карманьолой венецианская армия все-таки расширила границы республики как никогда. Спустя 400 лет Карманьола вошел в историю как жертва венецианских интриг, но это спустя.
Еще одно историческое лицо, имеющее отношение к событиям Франческо Сфорца появляется на венецианском горизонте в 1439 году. История сделала странный виток. Франческо Сфорца кондотьер, зарекомендовал себя как талантливый полководец на службе все того же миланского герцога Висконти. Висконти даже обещал ему руку своей дочери Бьянки (и с этим решил породниться! Занятная особенность), но обещания своего не выполнил. Сфорца, рассорившись с герцогом, предлагает свои услуги Венеции (какой накатанный путь!). А в 1440 и 1441 годах миланцы терпят от Сфорца два тяжелых поражения. Результаты – подписание мирного договора и Сфорца, наконец, получает свою Бьянку. В Венеции Сфорца и Бьянке устраивают пышный прием с богатыми подарками.
Висконти и Сфорца вроде как помирились, но не проходит и года, как они снова в ссоре. Не мудрено – Сфорца метит в приемники Висконти, ему нужна корона герцога.
Ну, это миланские дела. А что в Венеции? Войны, опустошившие не только республиканскую казну, привели к банкротству некоторые богатые дома, заставили подскочить цены. Но, несмотря на экономические невзгоды, авторитет Дожа, раздвинувшего пределы республики, еще велик. Дожа, но не сына Дожа.
Якопо Фоскари – член Большого Совета по праву своего рождения, постоянно пропускавший его заседания, совершенно аполитичный, с прекрасным литературным образованием, позволяющим ему вести переписку с видными гуманистами того времени, один из предводителей молодежного движения «Компания чулок», золотой мальчик, знающий толк в кутежах. Его свадьба в 1441 году поразила пышностью и размахом и превратилась чуть ли не в общественный праздник. И это на фоне банкротств!
Итак, 1445 год… Якопо Фоскари обвиняется Советом Десяти в том, что он брал взятки за улаживание общественных дел в пользу дающих. Вина по некоторым пунктам доказана. Вероятно, любовь к роскоши требовала дополнительных доходов, и несомненно некоторых раздражала демонстрация этой самой роскоши. Приговор – ссылка. Ведет себя Якопо в этой ситуации, мягко говоря, безответственно. Мало того, что сбежал от суда, так еще не сразу явился к месту ссылки.
Дожу удается к 1447 году вытащить сына из ссылки, взывая к милосердию судей, ввиду болезни сына телесной и, немаловажная деталь, болезни разума.
Три года все хорошо. Но в 1450 году убит патриций Донато, кстати в процессе своей профессиональной деятельности наживший немало врагов. Виновного найти никак не могут. И тут, очень кстати, получают донос Венье (сомнительной в моральном плане личности), обвиняющим в содеянном Якопо Фоскари. Основание – Донато возглавлял Совет Десяти, приговоривший Якопо к ссылке. Доказательной базы никакой, дело шито белыми нитками. Складывается впечатление, что нашли мальчика для битья, к тому же многих раздражающего. Приговор – ссылка на Крит.
А что Сфорца? А Сфорца к этому времени делает головокружительную карьеру. Успевает снова разгромить миланскую армию, сделаться врагом Венеции и сражаться против нее, завоевать Милан, стать миланским герцогом.
В этом же 1450 году в Италии наступают относительно мирные времена. Сфорца, получив, наконец, Милан, начинает благоустраивать свою территорию. Венеция, раздвинув до предела границы (еще способна контролировать материковую часть своих территорий), не имеет желания расширять их дальше, хочет мира. Фоскари уже не соглашается ни на какие военные действия. Даже падение Византии не способно подвигнуть его на войну с Мехметом II султаном Османской империи, с коим Венецианская республика заключает мирный договор и выговаривает себе, несмотря ни на что условия для ведения торговли.
В 1454 году заключен оборонительный союз Венеция-Милан-Флоренция к которому присоединяются почти все земли Италии, превращая его в Священную Лигу в 1455 году. Впереди, по крайней мере чуть более десяти мирных лет, правда не без подковерной борьбы. Венеция совсем без денег, зато с мирным договором и обширной территорией.
И вот теперь-то начинают происходить какие-то абсолютно мистические и не логичные на первый взгляд события. 1456 год – Совет Десяти вспоминает о Якопо Фоскари, и к обвинению в убийстве сенатора добавляется переписка не только с миланским герцогом, но и, по некоторым версиям, с Мехметом II. Нет, в конкретном заговоре Якопо не обвиняют, лишь в переписке! Спрашивается какими общими интересами в это время могли быть соединены эти два великих правителя с сыном Дожа?
Сфорца занят реформацией миланского герцогства, пока не до Венеции. Приводится в порядок налоговая система. Милан готовится стать одним из крупнейших центров культуры Эпохи Возрождения.
Мехмет II пока не может позволить выпадов в сторону Венеции. Флот у него слабоват для сражений с венецианским, и на суше между Османской империей и Венецией по крайней мере Венгрия, Босния и Сербия. Пока Мехмет II занят разработкой нового свода законов и превращением медресе не только в центры религиозного, но и светского образования. В Османскую империю слетаются ученые мужи государств ближнего востока. Мехмет II пока толерантен ко всем религиям народов своей империи. Он даже заказывает итальянскому художнику свой портрет. (И это в то время, когда ислам, в светских книгах допускал портреты, в том числе и исторических личностей, лишь в виде детских плоскостных рисунков, чуть ли не все на одно лицо. Для священных же книг и вовсе существовал запрет на изображение человека.) Он знает пять языков, в том числе итальянский, весьма образован литературно, более того является одним из знаменитых поэтов своего времени, переписывается с Навои. И если бы не его непредсказуемо бешеный нрав и изданный им закон о братоубийстве (от которого волосы вставали дыбом даже у его соотечественников) он являл бы собой образец просвещенного правителя.
Ну что же, литературный интерес мог объединить Якопо Фоскари и Мехмета II в переписке. Что касается миланского герцога и Якопо, то при контактах обоих с гуманистами Италии того времени, в этой сфере у Сфорца и младшего Фоскари интересы могли пересечься. И еще немаловажная деталь – они знакомы, и не просто знакомы. Во время свадьбы Якопо, после церемонии венчания, молодые нанесли Сфорца и Бьянке, находившимся по ту пору в Венеции, формальный визит. А Сфорца был прост в общении и не чужд милосердию, в меру своих возможностей он старался облегчить чужие беды. Возможно, Якопо (с его слов на суде) и обращался к нему с просьбой посодействовать ему с возвращением в Венецию.
Но Совет Десяти рассматривает переписку как преступление. К 1457 году он вышел на пик своей власти и держал в страхе всех, приобретя славу неумолимого судьи над всеми жителями Венеции. Этот орган управления не мог укротить даже Большой Совет.
Напряжение в Венецианской республике, после серии банкротств, видимо достигло предела. Мальчика для битья уже было мало, нужно было жертвоприношение. Отыгрались на обоих Фоскари. Якопо привезли в Венецию, посадили в тюрьму, подвергли пыткам. Не добились признания в измене. Опять не выстроили доказательной базы, опять вышвырнули вон, изрядно больного после всех перипетий, в вечную ссылку на Крит. Через полгода Якопо умирает. Старший Фоскари узнает об этом, впадает в тяжелую депрессию, потеряв всякий интерес к делам, не присутствует ни на одном заседании ни Сената, ни Совета. Несколько месяцев провела Венецианская республика фактически без Дожа. Наконец, нарушая Конституцию республики, закусив удила, всевластный Совет Десяти смещает Фоскари с поста. Через неделю старший Фоскари умирает, не вынеся позора такой отставки.
Смерть старшего Фоскари, словно ушат холодной воды, привела всех членов сеньории в чувство. Хоронила Фоскари как Дожа, со всеми почестями. Вновь избранный Дож участвовал в похоронах, одетый как простой сенатор.
Да уж, интрига так интрига! Только вот семейство Лоредано, как-то не очень проглядывается в ней, по крайней мере в исторических справках. Но если принять во внимание, что к тому времени Совет Десяти был неуправляем извне никакими властными структурами, зато сам мог творить свою волю, причем тайно, и разглашение материалов его заседаний уже считалось чуть ли не государственной изменой, то возможно Лоредано умело спрятали концы в воду. Но это только предположение.
Вынырнув из глубины веков исторической справки, Анна погрузилась в краткое содержание оперы. Согласно сюжету оперы события относились к завершающей стадии разыгравшейся когда-то в Венеции трагедии двух Фоскари, точнее к последнему суду над Якопо. Первое действие проходит в зале Совета Десяти.
- Посмотри, Катя, что это – кладбище? – послышался мужской голос.
Анна подняла голову. Рядом с ней на свои места усаживалась пожилая пара, вероятно муж с женой. Вопрос мужчины заставил Анну внимательно посмотреть на декорации, изображающие зал Совета Десяти венецианского Дворца Дожей. И тут до Анны дошло, что высокие треугольные спинки стилизованных кресел похожи на мемориальные кладбищенские плиты. «Зал Совета Десяти – кладбище? А что, пожалуй, верно и по форме и по сути. Во всяком случае все надежды в нем точно будут похоронены», - подумала она и вновь углубилась в краткое содержание.
Политическая подоплека уходила на второй план, а на первый, как и положено в жанре, выступали боль, надежды и отчаяние попавших в молох безжалостной судьбы главных героев. Растянутая в историческом времени гибель обоих Фоскари спрессовывалась в непрерывную череду событий, цепляя смерти одну за другую. Версия причастности Лоредано к смерти Фоскари прочно входила в полотно сюжета. Искусно владея рычагами политического монстра – Совета Десяти, Лоредано, доламывая молодого Фоскари, подготовил почву, чтобы свалить старшего. И вот долгожданный миг! И торжество удовлетворенной мести, чья так долго выстраиваемая интрига, наконец, увенчалась успехом.
Закончив чтение и пробежав глазами состав исполнителей, Анна принялась осматривать зрительный зал.
- Простите, Вы не могли бы одолжить мне программку на время, я, как на грех, забыла пополнить кошелек, - обратилась к Анне соседка слева.
- Конечно, возьмите, - улыбнулась ей Анна, словно подобная рассеянность являлась отличительной чертой истинных театралов.
Соседка и ее муж углубились в чтение, но ненадолго, свет в зале стал гаснуть.
- Вы не могли бы дать мне ее в антракте, - соседка с сожалением возвращала программку.
- Обязательно дам, - отозвалась Анна.
Свет погас, заиграла музыка. На сцене появился Совет Десяти. Сказать, что костюмы исполнителей удивили – это все равно, что ничего не сказать. Это были скорее странные маскарадные костюмы. Четкие яркие цвета красный, черный, золотой и немного светло-серого, сложенные в немыслимо тяжеловесной геометрии, присущей скорее египтянам, чем венецианцам, создавали гнетущее впечатление бездушного механизма, подчиненного своей неумолимой логике, чуждой любым проявлениям милосердия и человечности. Костюм Лоредано усиливал это впечатление преобладающим черным цветом, стальными полосками и клиньями, а также соседствующими ярко-алыми полосами. Да еще алая перчатка на левой руке, притягивающая к себе внимание Анны, навевала мысль о палаче. Трудновато было представить Якопо Фоскари в этой же египетской геометрии. Анне очень любопытно было, что из этого получится. И вот Якопо на сцене. Широкая длинная черная туника в мягких складках с серой треугольной, с размытыми краями, вставкой на груди совсем не вписывалась в царивший на сцене стиль. Впрочем, из общего стиля выпадал не только костюм младшего Фоскари, мягкого и какого-то беззащитного, доведенного тюрьмой и пытками до отчаяния.
Якопо перед дверью в зал Совета Десяти. Его ария. Приятный тембр, голос льется легко и свободно, передавая оттенки тоскующей и отчаявшейся души.
- Ах, какой голос! – не удержавшись восхищенно зашептала, прижимая изящные сухонькие руки к груди, соседка справа. – Какой голос! Чудо! – и повернувшись к Анне обратилась более тихим, чем прежде шепотом, - Простите, Вы не знаете имя исполнителя?
- Увы, не помню, - тихо прошептала смутившаяся Анна.
- Я видела у Вас программку, Вы не могли бы дать мне ее в антракте?
- Конечно дам, - ответила Анна.
Ария закончилась и зал взорвался аплодисментами с криками «Браво!». И вдруг сосед слева закричал:
- Бис! Бис!
- Коля, бис означает, что ты хочешь, чтобы певец повторил свою арию. Никто не будет для тебя прерывать действие и повторять арию. Успокойся, - принялась втолковывать своему мужу соседка.
Анну поразил ее спокойный и даже какой-то ласковый тон. Аплодисменты стихли. Якопо в сопровождении офицера ушел в зал Совета Десяти.
Небольшая смена декораций, и на сцене появился еще один главный персонаж трагедии – жена Якопо Лукреция. Что ж, судя по сценическому костюму, она более органична тяжеловесной геометрии, и ее отчаяние не пассивно, в отличие от отчаяния Якопо. Она полна решимости и сил бороться за него, за свое счастье. Прекрасный и сильный голос! Тишина после арии тоже взрывается аплодисментами и криками «Браво!».
Забыв все наставления жены, сосед слева снова самозабвенно закричал:
- Бис!
И жена опять попыталась вразумить его.
«Да, забавная ситуация», - подумала Анна, слегка покосившись на соседей.
Тем временем действие шло своим чередом. Совет Десяти общим хором приговорил младшего Фоскари к ссылке на Крит. Безжалостный приговор кровавым светом пролился на сцену.
А что же Дож? А старший Фоскари в своих апартаментах, без короны и мантии Дожа, воплощенное отчаяние любящего отца, которого постигло непосильное горе. Он впервые глубоко осознает свое бессилие и вакуум власти, окружающий его. Ворвавшаяся к нему Лукреция тормошит Дожа, заставляя его действовать. Но письмо Якопо Сфорца хоть и не содержит крамолы, но расценено Советом Десяти как измена. Ситуация представляется старшему Фоскари безнадежной.
Анну поразило, как удачно были подобраны по тембру голоса, сливаясь в необыкновенно красивый дуэт. Судя по аплодисментам, по окончании дуэта, очарованы были все.
Однако Лукреции удается растормошить Дожа. Встряхнув старшего Фоскари, Лукреция мчится к младшему, находящемуся в тюрьме.
Сценическое решение тюремного подземелья удивило Анну. Никаких особых декораций – только два луча прожекторов, встречающихся на полу. За их границами свет терялся в матовой темно-серой, почти черной поверхности сцены, рождая ощущение ограниченного пространства.
Чувство обреченности уже втянуло Якопо в свою воронку, его замутненное сознание отказывается адекватно воспринимать действительность. Он во власти видений, больное воображение уже начало услужливо рождать жутких призраков. Один из них кондотьер Карманьола, протягивающий младшему Фоскари свою отрубленную голову. Появившейся Лукреции с трудом удается вернуть мужа в реальность.
Анна и в этой сцене поразилась удивительному подбору голосов. Дуэт звучал упоительно. Два голоса идеально дополняли друг друга. Обычно коньком любой оперы являются арии, но Верди, как казалось Анне, в этой, видимо, сделал ставку на дуэты.
Появление старшего Фоскари в тюрьме только усугубило трагичность происходящего, однако, все эмоции вылились в прекрасный терцет, переходящий с появлением Лоредано в не менее прекрасный квартет, в котором страдания отца и двоих его детей разбивались о непреклонность торжествующего Лоредано с которой он объявил Якопо, что того ждет корабль и ссылка на Крит. Якопо увели. Дож тяжело опираясь на руку Лукреции последовал за ним.
Бурные аплодисменты завершили первую часть оперы.
Зажегся свет. Анна решила прогуляться в антракте. Разобравшись с очередностью передачи программки от соседки к соседке, Анна вышла из зрительного зала, подошла к лестнице, уже в который раз полюбовалась ее ажурными перилами и поднялась на один пролет. На небольшой площадке она заметила, стоящую на высоком постаменте небольшую скульптуру. Маэстро с дирижерской палочкой в поднятой руке стоял перед огромной волной. Волна, словно вобравшая в себя всю мощь звучания оркестра, казалось в любой миг может обрушиться на Маэстро, но послушная его воле застыла, как укрощенный дикий зверь. Скульптура была выполнена из металла. Анна на минуту представила, как бы она выглядела в стекле. Как засияла бы волна, как эффектна была бы стеклянная пена на ее гребне, только вот Маэстро выглядел бы очень хрупким. «Нет, пожалуй, скульптор прав, выбрав металл», - подумала она. – «В нашей жизни надо быть железным, чтобы тебя не сломали за твой талант и удачу».
Наскучив хождением по лестницам и фойе, Анна решила где-нибудь присесть. С трудом отыскав свободный краешек банкетки, она оказалась невольной свидетельницей беседы двух приятельниц. Одна из них оказалась статной обладательницей звучного, хорошо поставленного голоса и роскошной броши. Вторая, более субтильная, скромно, но с большим вкусом одетая, говорила тихо. Перепады громкости добавляли колорита их беседе.
- Как хорошо, что у нас с тобой есть такая подруга, как Леночка, с ее общительностью и связями, - продолжал разговор тихий голос.
- Да уж, если бы не она, сидеть бы нам в парке на скамеечке – вот и весь выход в люди. Сидели бы да вспоминали как в былые времена по театрам, выставкам, да на концерты бегали.
- Повезло… А какая здесь кругом красота и удобства, и душой и телом отдыхаешь.
И они ненадолго замолчали.
- Недавно с Нелей встречалась, - возобновила разговор обладательница роскошной броши.
- Как она?
- Здорова. Рассказывала мне, как на «Сибирского цирюльника» ходила. Говорит пенсионерам большие скидки, так что за билет отдала всего лишь…
Тут она назвала цифру, от которой даже у работающей Анны невольно чуть-чуть приподнялись брови.
- ?!
- Да-да! Рассказывала, что весь фильм проплакала. А я ей и говорю, что начинать плакать тебе надо было с того момента, когда ты платила за билет такие деньги.
Прозвеневший звонок поднял Анну с банкетки и она отправилась в зрительный зал.
Едва к Анне вернулась программка, как свет в зале погас. И тут неожиданно раздался шепот слева.
- Коленька, вафлю хочешь?
- Да.
Анна краем глаза уловила последовавшую передачу вафли. «Неужели будет есть? Ведь действие уже началось», - засомневалась она, но как оказалось напрасно.
- Хрусь, хрусь, - раздался вафельный хруст.
Сосед слева ел вафлю не торопясь и не скрываясь. Выведенная из себя такой бесцеремонностью Анна безотчетно пожелала: «Ах, чтоб ты этой вафлей пода…», - и в ужасе прервала себя, представив, как ее пожелание тут же сбывается, - «Господи, прости! Пусть он эту вафлю спокойно доест!». Сосед дохрустел вафлей, и Анна успокоилась.
Тем временем на сцене, в зале Совета Десяти разыгрывался финал суда над Якопо Фоскари. К обвинению в убийстве Донато прибавлено обвинение в измене. Виновный знакомится с приговором. Якопо в полном отчаянии, старший Фоскари тоже, но зал Совета Десяти не место, где отец может предаться горю, здесь он Дож. Появляется Лукреция, трагедия набирает силу. Отчаяние, слезы, сочувствие, жалость и торжество мести – все смешалось, и в эту невообразимую смесь врывается Венецианский карнавал. Фигуры в фантастических черно-бело-золотых головных уборах и белых одеждах скорее похожие на приведения, стекают по лестнице потоками, закручиваясь внизу причудливыми водоворотами, обтекая со всех сторон, находящихся в зале Совета Десяти. То взмывающие вверх, то создающие замкнутые пространства вокруг персонажей, белые полупрозрачные шали в руках участников карнавала довершают сюрреалистическую картину происходящего в зале Совета Десяти. Звучит последнее прости, и Якопо отправляется на корабль.
Действие переносится в апартаменты Дожа. Глубокая печаль старшего Фоскари делает для него бессмысленными власть, да и саму жизнь. Сенатор Барбариго спешит к Дожу с письмом, доказывающим невиновность Якопо в убийстве. Дож оживает. Это обстоятельство спасет Якопо от изгнания. Но поздно – вошедшая Лукреция сообщает о смети Якопо.
Не успев прийти в себя от такого удара, Фоскари получает второй – отставку! Появившийся в его апартаментах Совет Десяти заявляет, в лице Лоредано, что Совет освобождает его от бремени государственных забот и просит отдать знак власти кольцо Дожа. Горе, усиленное оскорблением, ломает старшего Фоскари. Ария Дожа полна мучительными чувствами. Реплики членов Совета Десяти о покое Фоскари в кругу близких, на фоне смерти Якопо, звучат издевательством. Лоредано, требующий от Фоскари отдать также и другие знаки власти Дожа неумолим. Вдобавок ко всему звон колоколов возвещает об избрании нового Дожа. Фоскари нетвердой походкой поднимается по лестнице, как будто пытаясь покинуть дворец. Стоящие на верхних ступенях сенаторы разлетаются в стороны, оставляя Фоскари в одиночестве. Последний удар колокола… и жизнь Фоскари обрывает сердечный приступ. Подбежавшая Лукреция склоняется над упавшим. Спускающийся сверху заостренный треугольник алого цвета, словно окровавленный наконечник копья, утыкается в грудь Фоскари.
- Мрут мужики, словно мухи, - как-то очень печально со вздохом произнес сосед.
Прозвучали последние аккорды и зал заполнился громом продолжительных аплодисментов и криками «Браво!».
Аплодисменты смолкли, но Анна оставалась на месте, решив переждать столпотворение в гардеробе. Соседи слева поднялись со своих мест.
- Очень уж нервные эти Фоскари, - сказал сосед, и не было в его тоне осуждения, скорее там было сочувствие.
Соседка взяла мужа по руку, и они неторопливо пошли к выходу, как-то очень доверительно и уютно прислонившись друг к другу.
2001-2021 гг.