Вокруг раскинулось поле. Огромное, безнадёжное, придавленное серым пресс-папье холодного неба. Пожухлая трава какого-то умирающего оттенка жёлтого, одинокие голые деревья на расстоянии сотен метров друг от друга, да ещё обглоданные ветрами кусты, напоминающие подбитые танки у дороги – вот и всё, что осталось в этом бескрайнем мартовском мире.
Разбитая дорога превратилась в бурую мерзкую топь. Кое-где её ещё схватывал лёд, но его блестящих островков становилось всё меньше, и ноги постоянно проваливались в густую жижу. Грязь залепила шестиугольники металлических петелек для шнурков – странно, что он обратил на это внимание.
Двигаться становилось всё сложнее, и всё же он шёл. Стараясь не смотреть под ноги – ему казалось, что так легче. Блеклый пейзаж был уныл и беспросветен, но это было лучше чем то, к чему он привык. Обычно он блуждал в темноте. Не беспробудной, а слегка расцвеченной слабыми бликами – будто кто-то не хотел, чтобы он впал в отчаяние слепца, а продолжал бродить в поисках выхода. Длинные коридоры, влажные подвалы, шуршащие тварями катакомбы… Иногда единственным источником света служили фонарики глаз сотен крыс – он всегда их боялся, но они никогда не нападали. Он знал, что нельзя останавливаться – тогда всё закончится. Закончится совсем. А ему не хотелось умирать в этих подземельях.
Но сегодня было иначе. Влажно, зябко. Но светло. И воздух был чистым. Это должно было что-то значить. Может, нужно остановиться и лечь? Но не в эту же грязь?
Он осмотрелся и нашёл место, с которого можно было перескочить из вязкой колеи на траву. Странно, что он раньше не догадался – так ведь будет идти намного легче. Приготовился. Прыгнул.
И сразу почувствовал во рту знакомый гнилой привкус – будто развалился набрыдлый зуб мудрости, отравляющий всё вокруг позорными воспоминаниями прошлого.
Поле исчезло. Лицо лежало на чём-то мягком. Макаров ткнул большим пальцем вниз и узнал свой старый диван в вельветовый рубчик.
Это было что-то новенькое. В нынешнем – совершенно обычном – состоянии он бы не смог добраться домой и улечься на диване. Что-то вспомнить всё равно не реально. Значит, нужно открывать глаза. Вставать. Любопытство – плохой стимул, но уж какой есть.
Макаров открыл правый глаз. В поле зрения попала тумбочка. На ней пачка сигарет, пепельница и зажигалка. Странно. Обычно ему приходилось долго ползать по квартире, собирая этот набор курильщика. К сожалению бутылки на тумбочке не было. Он опустил правую руку и пошарил на полу. Безрезультатно.
Пришлось поднапрячься, перевернуться на бок и сесть. Мир привычно колыхнулся и замер. Макаров сунул в рот сигарету и прикурил.
- Очухался?
Он вздрогнул. Медленно повернулся всем туловищем.
В кресле у окна сидела, потирая глаза, Тома.
Это был сюрприз. Мягко говоря.
- Как…ты… - Горло издало булькающие звуки, и Макаров закашлялся.
- Так, марш на кухню! Прямым ходом. Никаких бутылок. Будем варить кофе. Есть будешь?
Макаров покрутил головой.
- Мать вашу! – Тома посмотрела на часы. – Скоро десять! У меня куча работы! С тобой, Толик, как всегда – вся жизнь летит в тартарары.
Она прошла мимо него. Всё та же хрупкая миниатюрная Тома. Разве что с возрастом появилась какая-то неуловимая угловатость. Но это тоже красиво.
Макаров встал и побрёл на кухню. Там профессионально пробежал взглядом по всем поверхностям.
- Можешь не искать. Я всё вылила и убрала.
- Какого чёрта? – Прохрипел он.
- Какого чёрта? – Тома грохнула чайник на плиту. – А какого чёрта мне звонят в два часа ночи?! Говорят, что если я не приеду, ты сдохнешь! Брагин звонил. Сказал, что последний раз тебя спасает. При мне твой номер заблокировал. Сказал, что с него хватит! Что я последняя! Ты слышишь? Тебя даже Брагин бросил. Брагин! Ты даже его достал! И теперь ты типа на моей совести! Вы охренели, парни?
Тома отвернулась. Постояла немного и начала рыться в шкафчиках.
- Кофе у тебя только растворимый? И сахара нет. Ладно, чёрт с ним.
Она села за стол и посмотрела на него.
- Ты представляешь, каково сейчас Вадику? Жена срывается посреди ночи и едет спасать своего бывшего. И пропадает до утра. Он хороший порядочный человек. А я чувствую себя скотиной и полной дурой.
- Да хрен с ним… - Макаров потянулся за новой сигаретой.
- Хрен с ним? С Вадиком? Это ты охренел, Толик! Закрой рот и слушай! Потому что если я сейчас выйду, ты сдохнешь! Ты когда последний раз в зеркало смотрел? Тебе сорок четыре, а ты выглядишь как Ефремов. Это край, Толик. Я знаю тебя четверть века. И я вижу, что скоро конец. Заголовочки в газетах представляешь? Известный в прошлом писатель Анатолий Макаров найден полуразложившимся в собственной квартире в луже блевотины… Ты знаешь, что заблевал мне всю машину? Дай сигарету.
- Ты же не…
- Три года как бросила. Дай, говорю.
Макарову нравилось, как она курит. Немного вульгарно, держа сигарету тремя пальцами. Отец бы сказал – как грузчик.
Запыхтел чайник. Наверное, в нём было мало воды. Сунув сигарету в угол рта, Тома пошла делать кофе. Резкие, раздражённые движения. Такие знакомые… Макаров почувствовал, что сейчас заплачет. Сначала руки, а затем и всё тело начало трясти. В голове мелькнуло слово – жалкий. И Макаров ткнул себя в руку сигаретой.
- Ааах… - Вырвалось изо рта. Брызнули слёзы. Но уже не те - жалкие, сентиментальные.
- С ума сошёл?! Иди сюда!
Тома схватила его за руку, подтащила к раковине. Сунула кисть под холодную воду. Ужасно приятно. Особенно – ощущать её пальцы на запястье.
- Господи, Толик… Держи полотенце… Садись, пей кофе.
От одной мысли о кофе к горлу подступила тошнота.
- Не уходи, а? Останься.
Тома сделала два шага назад и, чуть наклонив голову, удивлённо посмотрела на него.
- С дуба рухнул? Мы это уже проходили, забыл? Мы два раза были женаты. И оба раза ты всё изговнял. Своим бухлом и бабами.
Макаров мотнул головой.
- Это ты мне изменяла. С Миллером.
- Вот не надо! Не ставь всё с ног на голову. Сначала ты бухал и гулял, а потом я встретила Миллера.
Макаров отложил полотенце и потянулся за сигаретами. Мысли путались.
- Я не могу без тебя, Тома. Я не могу без тебя писать…
- Стоп! – Она подняла палец. – Сейчас я расскажу тебе, как ты пишешь. Сначала ты уничтожаешь всё вокруг себя. Добиваешься того, чтобы я тебя бросила. А потом на надрыве пишешь роман. Слава, деньги. Годами кормишь издателя обещаниями – и ничего. Тогда уговариваешь меня вернуться. И запускаешь цикл с нуля. Второй развод. Второй роман. Что, теперь хочешь третий написать? Только уже не получится, Толик. Ты руина. Да и я уже не та девочка, готовая спасать гения отечественной прозы. Ты хоть понимаешь, что творил со мной? Ты искалечил меня. Мне за сорок, а я – искалеченный зверь. Наконец нашла достойного мужчину. Он любит меня…
- А ты его?
- Заткнись, Толик! Не тебе говорить о моей любви.
Как же ты прекрасна в гневе, родная… Макаров взял чашку и отхлебнул кофе.
- Я не хочу больше писать. По крайней мере – пока. – Слова начинали складываться в предложения. – Ты права. Я либо сдохну скоро, либо выберусь. Если повзрослел. И если рядом будешь ты. Мы оба знаем, что я люблю тебя. Просто я слабак. И без тебя
не выберусь.
Возможно, ему показалось, но в её глазах мелькнул страх.
- Толик – это шантаж. Ты опять мной манипулируешь. Не дави на жалость. Будь мужиком.
Он допил горячий кофе залпом. Опять закурил.
- Ты права. Но я не могу не верить в то, что ты меня ещё любишь. Я должен верить. Больше у меня ничего нет. И у меня есть просьба. Не говори сейчас ничего. Совсем ничего. Просто вставай и уходи. Но если любишь – вернись. Через день. Или два. Три. Не знаю, сколько я выдержу. Но попробую дождаться. Иди, Тома.
Теперь он точно знал, что было в её взгляде. Растерянность.
Когда щёлкнул замок, Макаров поднялся и пошёл в комнату. Лёг на диван и закрыл глаза в надежде увидеть холодное жёлтое поле.