Как щас помню, зачат я был в марте. А потому на свет появился в декабре. Как раз солнце повернуло на лето, а зима — на мороз.
Родители-то нарекли меня радостным, славным и красивым. А родился я стеснительным. Сопел тихо в две ноздри.
Пасха православная в 1953 году совпала с католической. А за месяц до пасхи, поздно вечером, в строгий четверг великого поста, случился в избе переполох. Бабушка моя, Евдокия Васильевна, уложила меня на сундук, завернутого в одеялко, да пошла прасуку корму дать. Ворочается в избу, а меня нет. Пропал. Всполошились отец с матерью. Кинулись искать. Нигде нет. Тётка прибежала, нянька... Нету нигде.
Заревели в голос. Ну всё, думают, украли нашу кровиночку цыгане. Поди теперь, найди ихние сани в чистом поле. А цыгане, говорят, случалось, воровали в окрестных сёлах малых детей.
Ревут ревмя. Тут проходил мимо дед Иван Дамарьин. Чё, говорит, вы ревёте ревмя. Как будто, Сталин помер.
Да вот, говорят, горе у нас, цыгане нашего Харитончика украли.
Ах, пралик их возьми, обсердился дед Иван. Чтоб их разорвало!
А потом и говорит, погодите-ка, не ревите. Может, где спрятался.
Да как же он спрячется, отвечают, ему три месяца всего, он ишшо ходить не умеет. В одеялке вон был завернут, да на сундук положен. Да и кричал бы теперь плачем, услыхали бы.
А дед Иван Дамарьин заглянул за сундук, а я там полёживаю. В одеялке завернутый. И помалкиваю. Скромный, потому что. Дед Иван достал меня из-за сундука, да и говорит: уж больно скромный ты уродился, так не годится. Вон сколько из твоей скромности переполоху-то вышло. А тебе твоя скромность чересчурная в жизни, ох как мешать будет. Простофиля ты наш.
А назавтра в сельсовете сообщили: Сталин помер.
Да... Так вот оно и вышло, как дед Иван Дамарьин говорил. Как родился я деревенским простофилей, так, видать, и помру.
фото любительское, из семейного архива, фотоаппарат ФЭД (Феликс Эдмундович Дзержинский)