Сегодня мало кто помнит, что Владивосток сорок лет был закрытым городом, с 1952 по 1992 год. Иностранцы в него попадали штучно, наши же моряки могли бывать везде. Есть предположение, что город закрыли в связи с переездом во Владивосток из Советской Гавани главной базы 7-го флота СССР.
«Из Владивостока в Находку планировалось убрать не только консульские учреждения, но и весь торговый и рыбацкий флот, а в Уссурийск (тогда Ворошилов) все органы краевой власти, учреждения союзных министерств и ведомств. То есть Уссурийск должен был стать столицей Приморья.
Но всего этого не случилось. И не потому, что умер Сталин. Просто ни у края, ни у страны после войны еще не было сил, чтобы обеспечить это "великое переселение" жильем, офисами, производственными площадями… Ну, а потом приехал Хрущев, назвал Владивосток приморским Сан-Франциско и режим закрытости свелся к ограничению на въезд, патрулям на улицах и цензуре в СМИ.» (Из интернета)
Лично я помню ещё то время, когда самолётом возвращаясь из отпуска в город, ставший мне родным, нас, пассажиров не выпускали на трап до тех пор, пока в самолёт не пройдут пограничники с оружием и не проверят разрешительные документы у гостей и штампы о прописке у местных жителей.
Иностранные суда останавливались исключительно в Находке. Поезда, следующие до Владивостока тоже досматривались. Я не помню название станции, но поезд останавливался за несколько часов до прибытия на конечную станцию, и по вагонам шли пограничники с автоматами, проверяя документы.
Когда моей дочери было четыре года, я полетела в отпуск в Екатеринбург, где в гостях у моей тётушки Антонины должна была встретиться со своей мамой, которая, проживая в то время в Магаданской области, тоже была в очередном отпуске, успела отдохнуть в санатории на Черноморском побережье и к моменту нашего с дочкой прилёта в Екатеринбург, должна была из Туапсе прилететь туда же.
У мамы северный отпуск был больше моего, поэтому мы решили, что назад отправимся вместе во Владивосток, а оттуда мама улетит уже к себе.
Но у нас не было разрешения на въезд в город, мы не планировали эту совместную поездку, решение пришло уже в Екатеринбурге. Тогда мы решили добираться поездом, надеясь на «авось», так как понятия не имели, досматривают в принципе поезда или нет.
Помню, что ночью, уже далеко оставив позади город Хабаровск, поезд остановился, и по вагонам пошли пограничники. Конечно же, они попросили пропуск на въезд во Владивосток. Я очень боялась, что маму высадят на этой станции , и что тогда?
Мы объяснили ситуацию пограничнику, и тот вернул нам документы, порекомендовав по приезду сразу обратиться в соответствующие органы за оформлением нужной справки.
Всё обошлось, но стресс мы обе получили достаточно сильный.
Возможно оттого, что город долго был закрыт, в нём практически не было различных попрошаек и других сомнительных личностей.
Например, приезжая в Екатеринбург я всё время удивлялась количеству таких неблагополучных людей, особенно в районе железнодорожного вокзала. Днём они кучами спали на клумбах под памятником на площади перед зданием самого вокзала, а ночами оккупировали все скамейки в этом районе.
Однажды мы с мамой на ранней электричке в шесть часов утра уезжали в город Курган, где в то время жила большая часть наших родственников.
На вокзал приехали ещё затемно, и было очень неприятно и страшновато идти мимо скамеек, на которых спали эти страшные в своём обличье люди.
Лежащих под кустарниками в многочисленных аллеях неподвижные людские тела мне часто приходилось видеть из окна трамвая во время поездок по городу.
И только сейчас я понимаю, почему в те годы это явление не наблюдалось во Владивостоке.
Но после открытия города на его улицах появились попрошайки из Азии. Возможно, что это были цыгане, но народ думал, что это таджики. Обычно это были женщины, сидящие в людных местах на картонках, сложённых из коробок. С ними всегда был выводок шустрых черноглазых детишек, которые просто набрасывались на прохожих, требуя дать им рубль. Мужчины этой же азиатской внешности прохаживались неподалёку, потому как «не барское это дело - работать» - так говорила моя коллега и приятельница Таня Белоглазова, когда мы с ней ускоряли шаг, отбиваясь от очень активных детишек.
Непривычных к такому явлению владивостокцев данное явление приводило в шок, но с рублями горожане расставались неохотно, потому как время начиналось трудное и неспокойное, стабильности не было ни в политике, ни в экономике.
Я никогда хорошо не разбиралась ни в политической, ни в экономической обстановке в стране. Но отчего-то помнится, что очень многое было в то время в дефиците. Дефицит мебели, например. Я всё время слышала о каких-то безумных очередях в мебельном магазине на улице 100 лет Владивостоку, за стиральными машинами-автоматами, за продуктами...
О, эти бесконечные очереди за мясом, за молоком и сметаной (привезут, не привезут?), за фруктами в овощном. Даже картошку без очереди купить было сложно.
Потом исчезла из продажи белоснежная мука, завозимая ранее судами из далёкой Канады...
Появились талоны на колбасу, сливочное масло, водку и мыло...
В моём архиве и сегодня зачем-то хранятся эти неиспользованные талоны того времени. Потому что талоны были, а товаров на них не было... или денег, чтобы их отоварить.
В какой момент началось это и почему?! Только политологи знают правильный ответ.
Одежда в магазинах вызывала скуку и отвращение. Однажды я по случаю попала на барахолку в районе улицы Луговой. Купила там пару блузок, насладилась видом совершенно иных, чем в магазинах товаром, а на следующий день с горящими глазами рассказывала на заводе своим подругам, что оказывается существуют красивые вещи! На барахолке!
Одевалась я в гостях у мамы в Магаданской области, в районном центре Палатка, где мама работала заместителем Районного узла связи.
Снабжение северян было лучше нашего, а у мамы была своя портниха, которая за мой короткий отпуск успевала пошить мне несколько вещей. Там же мной была куплена чёрная шубка из мутона и зимние сапоги на белой «манке».
Но в общем жители Владивостока одевались неплохо и даже модно, поскольку город был портовый, и почти у каждого второго был родственник или знакомый, работа которого была связана с морем, с «загранкой», а это был доступ к валютным магазинам, которыми могли пользоваться члены их семей, где купить товары можно было, предъявив «боны». Зарплату морякам платили в валюте, а на руки выдавали лишь чековые книжки, называемые бонами. И курс обмена был грабительский. Магазины эти потому называли «бонными». А так как ассортимент не мог удовлетворить владельцев этих самых чеков, то и по сей день хранятся эти чеки в семьях моряков неиспользованные, как и мои талоны на крупу и на масло...
У моей приятельницы и коллеги Татьяны Белоглазовой муж ходил в море электриком на судах дальнего плавания, поэтому мне пару раз вместе с ней довелось побывать в таком магазине и даже кое-что купить. Боны иногда продавались по спекулятивной тоже цене, но в магазин, как мне сегодня помнится, любой и каждый с бонами войти не мог, нужно было предъявить справку, что в семье есть человек, который имеет валютный заработок.
Наиболее дефицитные товары иногда распределялись по предприятиям. На моей памяти в нашем цехе завода Варяг в этом случае создавалась комиссия, определялось количество товара и далее распределялось по участкам пропорционально количеству работников.
Так однажды нам завезли бельевой трикотаж: детские колготки, нижнее женское бельё в виде трусов и панталон, и мужские носки.
Я была в этой самой комиссии по распределению, как мастер участка. Помню, пока шла делёжка поштучно изделий советского производства, со мной всё время пытался договориться слесарь-сборщик с моего участка, азербайджанец Толик (настоящее его национальное имя, включающее приставку Оглы, я сейчас не помню). Он слёзно упрашивал меня отложить для него парочку панталон для его полненькой жены, потому что она летом в жару сильно натирала ноги, и потому панталоны были для неё спасением! Мне пришлось посовещаться с другими рабочими, для того, чтобы пойти на этот шаг. К счастью для Толика женщины больше претендовали на детские хлопчатобумажные колготки, поэтому нужный товар достался мужчине даже в большем количестве, чем он запрашивал.
Когда же поступал товар более крупный, и его было немного, мы тянули на участке жребий среди тех, кто претендовал на данный вид товара. За несколько лет работы на этом предприятии мне довелось «вытянуть» один ковёр, один пылесос и настенные часы.
Панталоны персикового цвета мне тоже одни достались. Пролежали много лет ненадёванными, и лишь однажды были использованы в сценке при выкупе невесты подружками моей дочери в Екатеринбурге!
(Продолжение следует)