А.БИТОВ «ЗАПИСКИ ЖЮРИСТА» (ИЗВЛЕЧЕНИЕ)
(интересно не только для «Жюристов» и «Конкурсантов»)
1. Как говорил Пушкин, “когда я вру с женщинами” – он сказал, не женщинам, а с женщинами, – то рассказываю, как я стрелялся с Грибоедовым. Так вот, врать-то можно, а лгать нельзя. Главное в моих откровенных и полуциничных признаниях: “Хочу быть честным”. И это остается каким-то внутренним душевным принципом.
2. До того как я стал в этом году председателем жюри премии имени Ивана Петровича Белкина, у меня уже был некоторый опыт участия в литературных жюри. В предложении возглавить жюри Белкина есть определенная логика: повесть долго была моим излюбленным жанром. Не так давно я сам издал однотомник повестей. В этом однотомнике хотелось как-то так повернуть повести, чтобы они выглядели книгой, а не сбродом текстов. Предваряет эту книгу мое маленькое предисловие, которое устроителям, вероятно, позволило думать, что я – теоретик.
3. Повесть – специфически русский жанр. Думаю, мы можем им гордиться, начиная с “Повестей Белкина”. Ну а такие циклы, как “Петербургские повести” и (позднее) моего любимого Зощенки – “Сентиментальные повести”, считаю просто супер. Близок к русским повестям был в свое время Мериме. Они с Пушкиным, к слову, и перекликались. Во многом.
4. Может быть, меня подкупило жюрить и остроумие самой идеи: ведь премия Белкина – премия придуманного автора. Я согласился, тем более работа оплачиваемая, почему нет? К тому же я обрел некоторый вкус к “жюрению”. Поначалу мне казалось, что это – как затея – не самое ценное, но оказалось, что с помощью жюрения окунаешься в современную воду (не только моду), получаешь позднее образование.
5. Я не особенный уж читатель современной литературы. А тут – был вынужден прочесть. И очень доволен этим опытом: тридцать текстов предложенных и отобранных. И теперь я могу считать, что в курсе происходящего в литературе.
*****
6. Вот именно это – выбрать между тремя с плюсом и четырьмя с минусом – и является самой тяжкой работой, какая может выпасть жюри. Кстати, по международным нормам – а я был и в международных литературных жюри – жюри считается несостоятельным, если оно не выбрало победителя.
*****
7. Список претендентов поначалу был как бы малым нобелевским: премия давалась за заслуги – за качество и за чистоту пути.
8. На очереди были Фазиль Искандер и Белла Ахмадулина. Все-таки поначалу решать было просто. И немецкая сторона – поскольку она западноевропейская – вдруг оказалась слегка испугана: как бы не отстать от жизни. От современности. А что если наши кандидатуры уже прошлые, уже опоздали? И тогда на первый план выскочил страх, ну не страх, допустим, ориентация председателя жюри (в это время вошел в моду постмодернизм) – обязательно дать Пригову с Рубинштейном.
9. Пригова себе хорошо представлял, а Рубинштейна слабее. Зато хорошо знал Тимура Кибирова. И вот начинается какой-то спортивный азарт – мне интересно выиграть какую-то свою “фишку”.
*****
10. Ведь жюрение – это игра. При всех справделивостях и так далее…
*****
*****
11. Выбор. Жюри – это выбор. С одной стороны, вы кого-то благодетельствуете, ведь в ваших руках оказываются премиальные пять, десять, пятьдесят тысяч долларов! Для человека-писателя в России это может быть совсем и совсем неплохо. Помимо славы, пиара и всякой этой ерунды. А кроме этого, вы выбираете кого-то, вы осуществляете свою справедливость. Так что многое остается на вашей совести.
*****
*****
12. Но жюрение произведения – это совсем другой жанр, чем жюрение нобелевского типа. И вот я понял почему так захромала Букеровская премия. Англичане, уж простите, поцивилизованней, особенно поцивилизованней в области жюрения. Поспортивнее. Они жюрили скачки, они жюрили бокс, они жюрили футбол… И после этого на спортивном принципе они придумали Букера.
*****
*****
13. То есть культура спорта перешла в жюри. И тогда почетно попасть даже в шорт-лист! Перед тем, как жюрить в первом нашем Букере, я специально просмотрел всю схему Букера английского. Там писатели – как лошадки. Именно как лошадки!
*****
*****
14. Одно и то же имя доскакивает до шестого, до третьего, а иногда и до первого места. Обойма выделяется сильно. Как правило, это уже “имена”. Но может быть и открытие: если кто-то, даже не знаменитый, окажется действительно сильней. И это, конечно, больше похоже на спорт.
*****
*****
15. Литература в огромной степени и есть спорт. Звучит для нее якобы оскорбительно. На самом же деле, литература – дело бесконечно соревновательное. Но это соревнование проходит секретно и зачастую – втайне от самих участников. Потому что ту высоту, которую писатель себе назначит, ту он и должен взять. А в результате рекорд будет рассматриваться в общем ряду. И – качество прыжка, и высота планки, и чистота исполнения, и высота уровня.
*****
16. К соревнованию подходят очень соревновательно. Но тот, кто будет писать для конкурса, проиграет. Ибо реальность и есть та непреодоленная высота, которую должен взять писатель. А реальность – это то, чего не видит нормальный человек. Он в нее погружен и в ней барахтается. В буддистском смысле: реальность – это здесь и сейчас.
17. И поэтому автор свободен, он может не беспокоиться о том, что до него кто-то был. Но подвиг его состоит в том, что он это видит и вес все-таки поднимет. То есть выражает реальность.
18. Одни будут лучше, другие – хуже. Но выявлять, что же появилось такого, что можно отметить как следующее, по-видимому, это и есть функция всех этих конкурсов, премий, соревнований. И как бы они ни были необъективны, это – очень положительная практика. Они делают незримое соревнование более очевидным.
*****
19. Хотя много бывает несправедливости. Справедливость же торжествует, но торжествует относительно.
*****
20. Родилась профессиональная литература. Никуда вы не сбросите Маринину, Донцову, Акунина. Русская литература профессиональной не является, чем и замечательна.
*****
21. И никогда не была. Она была другой. К Серебряному веку, к Чехову что-то иное стало складываться. Гения трудно считать профессионалом, но Чехова при всем при том – можно. Хотя это его мучило. Думаю, что уже эта плеяда – Чехов и Горький, – они существовали в “профессиональном” мире. Вынуждал себя быть профессионалом Достоевский! Ставил себе нарочные условия: долги мучают, хочется заработать. Ужимал себя в сроки, дед-лайн себе подстраивал… Но я не думаю, что он и вправду был “профессионалом”. Он играл. И то, что ему не удавалось в рулетке, получилось в “Игроке”.
*****
22. Единственная сравнимая с русской литература, на мой вкус, английская. Но английская раньше стала профессиональной.
23. Одним словом, по моему концепту русская литература профессиональной не являлась. Вот сейчас в новых условиях что-то такое рождается. Но, нарождаясь, эта профессиональная литература обслуживает все-таки более массмедийный слой.
24. Вопрос, для кого и для чего писатель пишет, по-прежнему остается чистым и открытым. Мне нравится, когда человек пишет для замысла и для текста. Вот он действительно дурак, которого не знаю, кто так обезумил, что он только этим и одержим, он и есть писатель. И тогда, как мне кажется, как раз и появляется некая литература. В русском традиционном понимании. Иначе вы не придумаете “Войну и мир”!
25. А главное, когда начинаете “придумывать”, что вам надо, – получится “Воскресение”. Это невозможно, потому что невозможно никогда.
*****
26. Не может быть бескорыстного жюрения.
*****
27. Я спросил: все всё читали? Потом понял: нет, не все и не всё.
Вот и всё.
Я и сам-то прочитал не всё. И все-таки для меня даже это количество текстов оказалось огромным. Читать мне очень затруднительно.
28. Иногда хочется переиграть решение жюри. Это – партизанский подвиг, когда ты можешь провести в жизнь именно свои намерения. Но опять же – не политикой, а дипломатией. Это – мой принцип, политику я ненавижу, а к дипломатии приходится иной раз прибегать. Особенно когда хочешь, чтобы люди сыграли в твою игру, как в свою.
Или – поставить на заведомо проигрывающий номер, чтобы выиграл тот номер, который хочешь.
29. Как только автор хочет открыть глаза людям, это – безнадежно. Это не автор. Он должен сначала открыть их самому себе. И вдруг впасть в недоумение: неужели это еще кому-то надо и кому-то еще понятно? Для этого нужна энергия заблуждения, которую Лев Николаевич так хорошо сформулировал.
30. Повесть и оказалась русским жанром, потому что нетерпеливо же все! Попробуй протерпи. В прошлом году было столетие без Чехова, и писал я текст, – кто-то мне подсказал, что Чехов, чтобы написать свой рассказ, к стулу себя полотенцем привязывал. Вот если и Чехов с его принципами и некоторой воздержанностью… Хотя какая воздержанность. Все любил, всего постоянно хотел.
31. Тем не менее – привязывал. Привязать себя к стулу можно на рассказ. Романа никогда писать не буду! – как он сказал. Роман – это то, что еще впереди.
32. Перспективы открылись, я доволен тем, что меня позвали жюрить. Я же, знаете, какие занятные вещи жюрил! Я жюрил эротическую повесть! Но, кажется, идея задохнулась с первым же разом. Стихи не жюрил никогда, хотя разбираюсь в них лучше, чем пишу. Тут я мог бы быть слишком пристрастным.
33. Когда я последний раз отстаивал свою лирическую позицию перед Бродским, мы говорили, и я настоял на том, что любительские стихи тоже имеют право на жизнь. В отличие от графоманских. В них есть более непосредственный внутренний повод. И что некоторые из них могут даже пережить профессиональные.
34. Если бы я сидел в мировом жюри, я бы признал, что до сих пор не охвачена судьба Зощенки. Потому что она была погашена и прижизненной славой, и недооценкой скрытого судейства. Он не был признан своими: считалось, что Зощенко насмехается над поверженным классом. А он этого не делал. Один из благороднейших наших авторов, до сих пор – значительный юморист. И оттуда, из своего времени, не вынут!
35. Или, допустим, судьба Платонова – другая. Это до сих пор – непрочитанный автор. Хотя апология нарощена большая. Судьба Заболоцкого, гениального поэта… Но никак ему не втиснуться! Хотя все у него было – даже лагерь у него был. Он не был вписан в тусовку. Оскорбительно, знаю, называть Ахматову с Пастернаком тусовкой, но тем не менее его не взвешивали в Серебряном веке, и в результате он, рожденный чуть позже, уже не попадал...
16.03.2021 г.