Степан Филимонович Гаврилов был самым старым человеком в нашем бараке, который остался от немцев в 1949 году и, в который я попал 14 августа 1954 года, через неделю после своего рождения вместе с мамой, где нас уже поджидали мой отец со старшей( на 4 года меня) сестрой Любой. Дядя Стёпа, как мы все его называли, был сухим, высоким дедком с ястребиным взглядом, которого не каждый-то и выдерживал... И кличка у него, тоже была странная - "Колыванский восстаньщик".
Говорили, что он отсидел 25 лет на Севере, за то Колыванское восстание. Еще говорили, будто он имел своё большое хозяйство и табун лошадей, за которых и поплатился...У дяди Стёпы был внук Вовка, с которым мы дружили, вместе играли и ходили в школу. Я всегда заходил за ним, постучав в дверь,и мы вместе бежали в школу, на ботсаду, которая была далековато(1,5-2км)от барака. И вот в один из сентябрьских дней я, как обычно, постучал в их дверь, чтобы вместе с Вовкой идти в школу. Дядя Стёпа откликнулся, чтобы я входил.Я вошёл, но Вовки там не было и жилистая рука Дяди Стёпы меня затянула уже внутрь, слабо освещённой комнаты,где сверху, уже отбойным молотком падала его вторая рука мне на голову. После третьего удара мне всё же удалось вырваться из его "объятий" и я выскочил в коридор.В голове шумело, но я всё же отсидел 5 уроков в школе и пошёл домой без Вовки и думал, как бы мне отомстить этому гаду, дяде Стёпе, который дал мне, ни за что, по кумполу. И придумал. Я стащил лом у соседского дворника и встал за дверью в тамбуре, что бы оттуда и огреть дядю Стёпу по башке(а злости, у меня на тот момент было очень много).И, наверное, так бы и сделал, если бы вовремя не подошла мама, она как раз возвращалась с работы, и уговорила меня, и забрала этот злосчастный лом. Я ещё долго лютой ненавистью ненавидел дядю Стёпу... Но весной его жена, баба Юля, не смогла достучаться до него и попросила меня залезть в форточку и посмотреть, в чём там дело. Я нехотя согласился и залез в их жилище. Что я там увидел: дядя Стёпа лежал на кровати, с открытым ртом и с руками, скрещенными на груди. Мёртвый... Серость комнаты придавала и без того, уже жуткий вид этому зрелищу и я, откинув дверной крючок, со слезами выскочил наружу. Мне было очень жалко дядю Стёпу, себя и всю нашу непутёвую, проклятую жизнь!...А на улице во всю звенели ручьи...и я, взяв Вовку за руку, побежал к речке Ельцовке, чтобы насмотреться на ловких рыбаков и самому что-нибудь, тоже вытащить....