Ассизи – местечко, скажу я Вам, необычное, во всяком случае, ничего похожего я не встречал. Оно больше всего мне напомнило полотна Иеронима Босха. Только в средние века людям приходило в голову строить город с крепостью, оседлав отдельно стоящую гору. Фортификационный замысел понятен и логичен, только непривычен для русского взгляда. У нас города защищались больше водой и стенами. «Интересно, как осажденные ассизцы решали проблему с водой, наверное, имели глубоченные колодцы» - подумалось мне.
***
Шли девяностые годы – период расцвета необузданного капитализма в России. В то время все выживали, как могли. Вот и мы, создав архитектурно-дизайнерскую фирму, пытались убежать от «голого зада», как я называл про себя то состояние, когда деньги на зарплату надо добыть здесь и сейчас в течение месяца, иначе – финиш. Это убегание длилось, наверное, год, когда, наконец, что-то стало получаться, и запас финансовой прочности в 2-3 фонда заработных плат давал возможность перевести дух и работать не на грани инфаркта. Когда что-то у нас стало получаться, и можно было подумать о передышке, мы ухватились за новомодную возможность приобрести «таймшер». Предприимчивые западные коммивояжеры напористо расхваливали эту идею на все лады, и наивный, непуганый народ клевал на посулы как окунь на блесну. Купили такой «таймшер» и мы. Съездили пару раз на Тенериф. Там здорово, но после двух поездок туда уже не хотелось категорически. Занялись обменом в рамках нашего клуба. Получили возможность провести дней десять в Италии. Обрадовались, оформили путевку, купили билет, прилетели в Рим, и на забронированной машине прямо из аэропорта поехали по карте домой. Ехали, ехали, город закончился, пошли поля, луга, горы. Недоумение росло и крепло. Наконец, уперлись в забор в чистом поле. Оказалось, что это и есть наш гостиничный комплекс. Условия приличные, такие же, как на Тенерифе, но кроме жилья – ничего, и все за глухим забором. С собой как назло ничего не было, легли спать голодными. Утром, расспросив у охранника, что рядом, помчались в Ассизи – это ближайший населенный пункт километрах в тридцати от нашего поселка. Гонимые голодом, помчались туда. Признаюсь, название как-то шкрябнуло в подкорке смутными воспоминаниями, но ничего конкретного вспомнить так и не удалось. Тем не менее, город, а точнее сказать, городок, оказался компактным таким поселением, оседлавшим, как я уже говорил, отдельно стоящую гору. Частная застройка утопала в богатой итальянской зелени. Дорога естественным образом по спирали поднималась вверх, опоясывая гору. Поднимаясь выше, мы отмечали изменения в архитектуре, которая становилась все древнее. Ближе к вершине город сохранял свой средневековый колорит. Каменные итальянские дома с характерными черепичными крышами не отличались особой выразительностью. Главное, что их отличало от привычной нам архитектуры - максимальная закрытость от солнечных лучей. Она обязательно имели ставни с жалюзийным заполнением. «У нас на юге в казачьих станицах дома тоже оснащаются ставнями, но глухими и более прочными» - отмечал про себя я, неспешно подруливая по изгибающейся все время влево неширокой тенистой улице. «Карнизы непропорционально маленькие» - задумался я и понял, что это по двум причинам: каменные стены не очень боятся сырости, которая моментально высыхает после дождей, а черепичная кровля весьма тяжела и делать большой консольный вынос довольно дорого и сложно. У нас на Русском севере все наоборот. Кровли имеют максимальный вынос, так как сырость от частых дождей способна разрушить любые строения. «Климат диктует особенности строений» - с пониманием подумалось мне. Однако, поднимаясь все выше и выше, мы, наконец, выехали почти на самую вершину. Оставив машину на стоянке, пешком вышли на очень симпатичную центральную площадь, застроенную со средневековой безалаберностью и практически без разрывов. То, что это центральная площадь, было видно по высокой колокольне и административным зданиям с античным портиком и колоннадой. Мне, архитектору, приятно было читать как книгу эту средневековую застройку, которая, не смотря на отсутствие какого-либо регулирования, образовывала очень «вкусное», уютное и живописное пространство, полностью замощенное каменными плитами. Застройку составляли самые разные здания, в которых легко угадывалась принадлежность к эпохам, от романского стиля до античности.
Насладившись перетекающими пространствами центра города, мы вышли на вершину горы, с которой открывался захватывающий вид на округу, разлинованную полями, разделенными рощицами и паутиной кривых дорог. Вершина горы по периметру имела остатки крепостных стен и являлась заброшенной на данный момент цитаделью, густо поросшей кустарниками ежевики.
Насмотревшись на окрестности и посетовав, что такое чудесное место как Ассизи очень бы выиграло, если бы крепость была восстановлена, мы спустились на центральную площадь. Я с удовольствием порисовал живописную застройку, которая мне чем-то очень понравилась. Можно сказать, что аура, обстановка, энергетика, - не знаю что, я не верю в мистику, но эта городская среда была так уютна и неповторима, что создавала радостное и умиротворенное состояние, как это бывает в уютном доме. Мы зашли в храм, в котором вокруг летало множество разных птиц. Как рассказала отзывчивая и доброжелательная монашка-католичка по-английски, этот храм посвящен святой Кьяре, и сюда приезжают со всей Европы женщины, кормят птиц и просят дать им ребенка, и святая Кьяра им помогает. «Это как у нас Матронушка Московская», - подумалось мне. Рассказав нам о Кьяре, для полноты картины об уникальности Ассизи она сказала, что этот город знаменит тем, что здесь жил Франциск Ассизский. Я стукнул себя по лбу: «Ну, конечно, Франциск Ассизский!» Я о нем знал еще со школы, и вот откуда мне знакомо имя Ассизи. Франциск Ассизский у нас в СССР был очень хорошо известен, потому что был главным идейным борцом с богатством официальной католической церкви. Он считал, что служить Богу могут только бессребреники, а то, что церковь погрязла в роскоши – это грех и отступничество. Сам он ничего не имел, и его философия была убийственной для официальной церкви, поэтому вся его жизнь – это путь непримиримой борьбы с папской церковью. Надо сказать, что контраргументов на его обвинения не было и быть не могло, оставались только репрессии.
Этот образ непримиримого борца с роскошью очень импонировал советской пропаганде, когда надо было подчеркнуть развращенность и роскошь католицизма.
После этого открытия город Ассизи показался мне совсем родным и знакомым, как будто я его знал давно.
Однако, устав и проголодавшись, мы начали кружить по площади в поисках общепита и натолкнулись в самом центре на пиццерию. Это было старинное просторное помещение, почти пустое. Присмотревшись, я догадался, что эта таверна – семейный подряд. Папа – лысый, мощный, шерстистый мужчина - шеф-повар; мама – доброжелательная, давно потерявшая форму, женщина - на кассе; дочка – как все дочки хорошенькая, ловкая, веселая - на обслуживании. По виду дружная эта семья, с любопытством и доброжелательностью, в который раз одарила нас ассизским гостеприимством и теплотой. Наше настроение от пережитых впечатлений и улыбок всех встреченных здесь простых и по-домашнему уютных людей поднялось еще выше.
Когда они узнали, что мы из далекой России, их улыбки расцвели еще больше, потому что в те времена русские в этих краях были большой редкостью. Дав покой гудящим ногам, мы с аппетитом набросились на пиццу и съели ее моментально. На ломаном русско-английском, попросили что-нибудь самое лучшее и самое вкусное на память о чудесном городе Ассизи.
Наступила пауза, они задумались, затем, оживленно жестикулируя, обсуждали между сосбой, чем бы удивить своих редких гостей. Наконец глава семьи властным жестом заставил жену и дочку замолчать, подняв волосатый указательный палец вверх, воскликнул: «Труфелло!» Все согласно и с облегчением закивали, а он, глава и шеф, с решительным видом, с таким же примерно, с каким у нас прыгают в ледяную воду, сделав крутой разворот корпусом, устремился на кухню.
Мы ничего не поняли, но по просиявшим лицам мамаши с дочерью, поняли, что надо подождать, будет нечто.
Дочка поставила на стол глиняный кувшин с красным вином и обновила тарелки и приборы. Мы, счастливо улыбаясь хозяюшке, терпеливо ждали. Я, хоть и за рулем, позволил себе немного вина, зная, что в этой винной стране малая толика алкоголя извинительна.
После затянувшейся паузы, из кухни, наконец, выпорхнула официантка и поставила на стол горячую пиццу. В недоумении мы взялись за приборы. Шеф выплыл вслед за дочкой из кухни и, победно скрестив мощные руки на груди, в упор уставился на нас. Все трое замерли и выжидательно глядели на «руссо-туристов». Мы в легком недоумении начали есть, ведь пиццей нас и в Москве не удивишь. Однако, напряжение, ожидание и любопытство наших хозяев было таким явным, что мы невольно прониклись важностью момента.
То, что мы вкусили в банальной пицце, было восхитительно, божественно вкусно и совершенно незнакомо. Эту пиццу наш шеф щедро начинил трюфелем. Для нас это было впервые, и это было нечто! Мы уплетали эту пиццу в полном экстазе, а трое наших хозяев, каждый по-своему, но с явным удовлетворением, созерцали своих гостей, уплетающих их шедевр, запивая его вином. Вино незамедлительно вскружило наши головы и привело в самое приподнятое настроение.
Я, не зная английский, в восторге, и с внезапной находчивостью воскликнул на чистейшем итальянском языке: «Браво, брависсимо, Маэстро!», и картинно поаплодировал нашему шефу. Тот, как оперный певец после исполнения арии, с достоинством и галантностью кивнул головой в ответ и расплылся в улыбке. Мамаша сияла, дочка счастливо смеялась. Рассчитавшись, мы, с восклицаниями: «Италия-Руссия- ура!» выкатились из ставшего родным заведения и разомлевшей походкой, замысловатыми зигзагами пошли к машине.
***
Трюфели в Европе ищут специально обученные свиньи, и это самый дорогой деликатес. Я потом неоднократно пробовал сыр и другие блюда с трюфелем, но такого вкуса как в Ассизи не было. Может быть, дело в свежести продукта и его количестве, а может быть, – в пресловутой энергетике человеческой доброжелательности, вложенной в кулинарный изыск. Этот вкус и аромат, кажется, я узнаю среди множества других.
***
И еще: нормальные здоровые люди, как это хорошо и здорово, когда делаешь такие неожиданные открытия. Наверное, из таких впечатлений о человеческой теплоте и складывается радость бытия.