О книге Элены Ферранте «Лживая взрослая жизнь»
или отражение в кривом зеркале
Жизнь порой строит такие страшные гримасы, что кажется, смотришь в кривое зеркало. Разве это мое лицо так изменилось вдруг? Нет-нет! Это просто кривизна придуманного зеркала.
Что ж. Все походят мимо него когда-то, у каждого свой день и час, и своя форма искажения.
Глава 1. Подруга
Она называла меня Златовлаской. Худенькая, стройная, невысокого роста, с пышными, вьющимися черными волосами и огромными карими глазами – полная мне противоположность. Увы, не помню, как ее называла я.
Почти ровесницы, мне 16, ей 18, мы поступили на первый курс университета.
Вместе снимали квартиру у какой-то хозяйки, сдававшей нам комнату по приемлемой цене в отдаленном районе города.
- Зовите меня тетя Нина.
Хозяйка спала на раскладном диване в проходной комнате, а мы на таком же диване, только в отдельной, совсем маленькой, только диван и вмещался. Но зачем нам больше! Вечерний аромат столичных улиц манил в парки, свежесть каждого дня открывала новые двери, подводила к новым поворотам. Однако, всегда нужно было помнить о том, чтобы вернуться не слишком поздно, и не потревожить «спящую» тетю Нину, мимо которой пробирались на цыпочках, а она ворочалась, и недовольно кряхтела.
Уезжая на каникулы, писали друг другу долгие и полные восторженных чувств письма, словно прокладывая невидимый, но прочный мостик через расстояние и время, скорее бы, скорее бы встретиться, и быть вместе! Утопать в огромных кожаных креслах у низкого столика в новеньком кафе на проспекте, и часами разговаривать обо всем на свете, потягивая из крохотной чашечки кофе за 5 копеек. Иногда к нему добавлялась рюмочка дешевого терпкого ликера, чаще всего Бехеровка, или Поляр. Разумеется, мы существовали в кругу таких же непризнанных и несостоявшихся молодых поэтов, музыкантов, артистов, и просто бездельников.
Все, все было очень интересно, знакомо, необходимо, передавалось как дорогое знание от одного к другому, и придавало шарм беседам.
Выставки и вернисажи, театры и музеи – везде успеть, потом говорить с придыханием об искусстве, а главное, о художниках.
- Новая пластинка про Алису в стране чудес с текстами песен Высоцкого! Вы слышали?
- А помните, как у Ахматовой…
- Вы были на кинопремьере...?
Один из молодых художников, (вот же повезло!) захотел написать мой портрет. И написал. Получилась почти русалка с копной длинных вьющихся золотистых волос, весело глядящая из своего мира фантазий. И пока он трудился над портретом, а я позировала (просто так, интересно же!), мы о чем-то говорили. Вдруг он откладывал в сторону щетинистые кисточки, вытирал о серую льняную тряпку испачканные краской руки, и подходил ко мне.
- Ты такая красивая! Можно я тебя поцелую.
Портрет этот потом я отвезла в дом к родителям, и он пропал, вернее его уничтожила в порыве неуемной злобы, впавшая уже тогда в глубокую алкогольную зависимость моя мать. Она ревновала меня, считала, что новое окружение влияет на меня плохо, я становлюсь чужой. Как следствие истребляла те ценные вещи, которые были подарены неизвестными ей людьми, и хранились дома потому, что я жила в другом городе, и своего угла у меня не было. Вещи являлись доказательством того, что меня кто-то настраивает против нее, крадет по частям, оставляя пустоту в душе, которую она все больше и чаще заливала спиртным. Получив первую стипендию, я привезла в подарок отцу мягкую клетчатую рубашку, она схватила ее, и тут же бросила в горящую печь. Располагавшаяся в центре дома высокая цилиндрической формы печка объединяла и обогревала сразу три комнаты. На металлическом подлоге у открытой дверки всегда лежала небольшая охапка дров. Отец приносил их рано утром из сарая во дворе, на левой ссохшейся руке, результат пулевого ранения, придерживая правой, чтобы не развалилась по дороге. К моему приезду всегда натапливали печь, и в ней еще горели остатки дров. Вот туда она и швырнула подаренную рубашку, не в силах справиться со злостью и ненавистью, вырывающую ее же саму из этих больных отношений, и толкающую меня все ближе к отцу, которого я жалела и любила. И это было похоже на снежный ком, - чем больше она ревновала и дралась, тем больше я приникала к отцу. Но мы старались скрывать наши отношения, чтобы избегать скандалов. Порой меня охватывала щемящее чувство жалости к ней, такой несчастной, убежденной, что ей сломали жизнь, «…ведь так любила его (отца) вначале!», маленькую, полную прежде, а теперь исхудавшую, но с большой, оттягивающей ее вниз грудью, увеличивающей всю ее бесформенную фигуру.
До тех пор, пока я не поступила в университет, и не покинула родительский дом, все еще так или иначе держалось, с надрывом, но в приемлемой форме, где я, конечно, была тем самым склеивающим элементом, нечто вроде смысла существования. Училась я прилежно, задания мне давались легко. Ходила в школу пешком, в любую погоду, очень далеко, читала потом в своей комнате умные книжки, и играла на пианино. Я была словно бы душой прежнего дома. Но когда моя комната опустела, то она не справлялась более с одиночеством вдвоем и нашла утешение в пагубном зелье.
В нечастые моменты просветлений я пыталась разговаривать с ней, и видно было, что она переживает. Тогда обращалась она к отцу не матерными словами, а по отчеству, как -то мягко, - и мне казалось, что вот же, все будет хорошо. Но нет. Болезнь, а это безусловно была уже болезнь, прогрессировала, и самой ей не по силам было справится.
Все возвращалось, разворачиваясь страшной спиралью, воронкой, засосавшей их обоих в оно и то же примерно время, в разгар стылой зимы, когда даже земля на кладбище не открывалась под лопатами могильщиков. Разогревшиеся бутылкой водки бедолаги долбили лопатами застывшую землю. Пришедшие провожать в последний путь вместе с духовым оркестром, мерзли, и жались друг к другу. Но вот, наконец заколотили крышку гроба, и стали опускать в яму. Яма оказалась недостаточно велика. Подняли гроб на веревках обратно, и принялись долбить дальше. Я ничего не чувствовала, кроме смертельной усталость. Хотелось, чтобы все это поскорее кончилось. Невыносимо! Мучительно! Гроб отца, а потом гроб матери в той же главной комнате, запахи готовящегося мяса для поминок, каких-то котлет, еще не знаю чего… Гробы унесли, и поставили на их место столы. И люди ели, пили, и вспоминали, какие они были добрые и хорошие. Такая традиция. Пространство вокруг меня стало ватным, неживым. Механически делала то, что надо. А что надо? Опытные соседи подсказали. Они же все знают. Они и вынесли все из дома.
- Она нам подарила!
Часы с боем из моей комнаты теперь отбивали каждые полчаса кому-то другому. Телевизор гудел в чьем-то чужом углу. Пианино оставили. (Ненужная мебель, только пыль собирать!). Даже отрез припасенного на свадебное платье белого креплена, и тот унесли. И ладно. Свадьбы-то не случилось. Зачем мне этот отрез. Но красный большой и мягкий ковер я вернула, не посмели не отдать. Он до сих пор лежит на полу в моей Минской квартире.
Потом уже, когда я повзрослела, и, с помощью одного из преданных друзей отца, даже обрела крохотную однокомнатную квартиру на самой дальней окраине Минска, (чему несказанно радовалась!), - попыталась вырвать и увезти его к себе. В один из таких вот душераздирающих скандалов, когда она хватала что попало, и била его, который на две головы выше. Он тихо, и с покорностью какой-то, даже с жертвенностью, молчал. (Это я виноват, что довел ее до такого! Вначале она была хорошая, а я пил!) Помню, как бежала из дома, поскорее прочь, не видеть всего этого! Он поспешил вслед за мной, чтобы проводить, посадить меня на автобус.
- Давай уедем! Оставь ты все это!
И он почти зашел на подножку автобуса. Но резко остановился, мотнул головой. У него и в старости оставались густые светлые волосы. Так и остался стоять на остановке, до тех самых пор, пока автобус, закрыв пассажирскую дверь, отъехал, и я уже не видела, не могла, не заставила себя повернуться назад. Он потом объяснил в письме, что очень хотел уехать, но решил остаться, чтобы сохранить для меня и моего маленького сына дом, единственной, что он мог мне оставить. Ах ты Боже мой! Как это было страшно вспоминать, и как я рыдала, возвращаясь через несколько лет в городском троллейбусе из сберегательной кассы, куда я положила 10 000 рублей, после продажи разом опустевшего после их ухода дома. Прежде отец: мне сказали, что он выходил из дома рано утром за дровами, и упал замертво на пороге. Так сказали. А через три месяца мать, от цирроза печени. Ей всего пятьдесят пять было. Как это странно теперь, когда я уже старше ее.
Деньги эти родимая власть «заморозила». То есть не разрешали гражданам снимать со своих счетов ни копейки ввиду того, что стране в тот момент они были нужнее. Акции, номинации… Те, кто был поближе к власти, пользуясь моментом скупили государственные ресурсы, чтобы потом плавать на огромных яхтах, а мне не давали пользоваться моими же деньгами, даже в те страшные годы нищеты, когда приходилось сдавать стеклянные бутылки, чтобы покупать молоко сыну.
А когда разрешили наконец, то сумма так обесценилась, (деноминация, нули убрали), что на сбережения от продажи дома моих родителей я могла теперь купить только проездной талончик в троллейбусе. И все. Я рыдала не о деньгах, хотя и о них тоже, но главное о том, чего же это стоило, чем оплачено.
В тот момент, посмотрев в мутное окно троллейбуса, увидела в нем свое отражение, но это было не мое лицо, это было лицо моего отца. Мы с ним всегда были похожи.
Он, бывает, снится мне таким же. В моем сне мы живем с вместе, и все у нас хорошо. И я силюсь понять, а что с матерью? Ведь я же сама обмывала ее тело в морге потому, что не было персонала, это случилось в праздники, женский день, так что мне бросили ключи от морга, иди мой. Взяла ведро, тряпку какую-то, пошла и помыла. А потому ударилась головой об угол морга, и от боли выла, от страха, от горя. Наяву было. Такое не забудешь!
Значит она умерла, это я помню. А отец все еще живой. И мы живем вместе, но странно как-то. Он же раньше ее ушел. Ах это все сон!
И только кажется, что не смогу, боюсь, - если другого выхода нет, значит бери и делай. И находишь в себе силы, мобилизуешься, - вперед! Ты – сильная!
Мне в ту пору казалось, что все люди так живут, и все страдают потому, что страна нуждается в поддержке. Время-то какое особенное! Все вместе мы строим коммунизм, светлое будущее человечества. А коммунизм важнее, чем мои бытовые проблемы. С молоком матери впитана в сознание идея «Раньше думай о Родине, а потом о себе!». И скандалы в семьях, казалось, дело обычное. Откуда же мне было знать, как живут другие, если я только -только выпорхнула из родительского гнезда, вступила в пору студенчества, открывала для себя новый и загадочный мир, порхала по выставкам и кафе со своей любимой подругой. Сестричка моя названная, о которой всегда мечтала, - весь мир для нас! Вся жизнь впереди!
Художнику исполнилось двадцать пять. Праздновать это событие он пригласил меня в его мастерскую, расположенную в мансарде на самой верхотуре старинного, сталинской постройки дома на проспекте, куда нужно было долго-долго взбираться по крутым цементным ступеням, минуя высокие пролеты, и приближаясь к небу.
Я даже не спросила его, просто привела с собой подругу, как само собой разумеющееся, мы же как сестры, никуда друг без друга!
В самом центре просторной, аккуратно убранной, довольно обжитой мастерской небольшой деревянный столик накрыт на двоих, и в длинной зеленой бутылке гордо возвышается улыбающаяся всем распустившимся восторгом красная роза.
К столу приставили еще один стул.
Ах какой это был вечер! В открытые окна врывались звуки вечернего летнего дня, оживленного центра города, пахло свежей краской, художник в красной рубашке, очень подходившей его высокой и стройной фигуре и темным волосам. Он же художник! Умеет сам себя подать! Дешевое венгерское вино «Бычья кровь» прибавило багрянца щекам и веселости характеру. Мне хотелось говорить стихами, блистать, любить!
Но время незаметно приблизилось к тете Нининому часу.
И я засобиралась уходить, делая знаки подруге. Но она, как-то смущено улыбаясь, отвела меня в дальний угол мастерской, туда, где он рисовал мой портрет, пока я царственно восседала на стареньком диване, - и тихо сказала, что я могу идти, а она остается потому, что они оба так хотят. Отдала мне ключ от квартиры, он был один на двоих, и при выходе мне еще вручили красную розу.
-Ну, пока! Спасибо, что пришла!
Розу эту я выкинула в первую же мусорную корзину. И в каком-то дурмане поплелась к тете Нине, в тот угол, который мог скрыто меня вместе со всей моей развалившейся на куски тоской, раздирающей теперь изнутри жгучим чувством обиды.
Тетя Нина уже лежала на диване. Я пробралась сквозь повисшее в темноте недовольство в «нашу» комнату. И ночь потянулась слезливой печалью, стекающей по щекам, перехватывающей горло, и застывающей в ночном небе вопросом: «Ну почему так?»
То и дело глубокий вдох, выдох, и незнакомое покалывание в груди. Я не спала. Я ждала, что она придет, ну в час ночи, ну в два, ведь у нее нет ключа, - значит постучит в окно (это первый этаж), и я потихонечку проберусь к входной двери, и открою ей. В четыре или в пять утра я все-таки уснула, измученная переживаниями и вконец уставшая. Она так и не пришла тогда. Она вообще после этого пропала из моей жизни. И это было мое решение. Не могла ее видеть. Широкая пограничная полоса пролегла между нами, раделив ту, что была как сестра, и предавшую так легко и бездушно, и замкнутое пространство наступившего отрезвления, переоценки себя самой, проживания этого чувства щербатого отражения в тусклом стекле реальности.
Она переехала к нему в мастерскую, а потом и в снятую им квартиру, и вышла в конце концов за него замуж, оставив меня с тетей Ниной, и с разбитым сердцем. Мир утратил запахи и приобрел серый цвет. Рассказать об этом было некому. Рассказала своему учителю. Старый, мудрый еврей, он владел многими, даже мертвыми уже языками, и непременно хотел научить меня всем премудростям, даже подарил мне небольшой фрагмент Торы, который постигла та же судьба, что и судьба портрета. Тору было жальче всего. Он близко-близко придвигался ко мне, усаживаясь на бархатном красном диване, иногда клал на мое колено руку, и читал Мицкевичав подлиннике: «Gdy ci; nie widz;, nie wzdycham, nie p;acz;… Czy to jest przyja;;? czy to jest kochanie?...”(Когда тебя не вижу, не вздыхаю, не плачу… Дружба ли это? Любовь ли это?..» Спустя годы, эти же стихи будет читать мне на плебании польский ксендз (Что там было в его душе ? Со мной-то все понятно!)
Выслушав, учитель качнул головой: «Ну, знаешь, она стерва, увела у тебя парня. Но это не кончается хорошо, вот увидишь! И вообще, столько еще раз с этим столкнешься, не переживай! У тебя обязательно появится другой!»
Он меня утешал, человек, жена которого потеряла ребенка в одном из Минских ГЕТТО во время войны. Вот где горе-то. Настоящее. Взаправдашнее. Но мне оно не казалось таким жгучим и непереносимым, как мое, свое-то больнее болело. Надо сказать, все так и вышло, как он предрек. Слово в слово! И многие потом кружили-окружали меня, а он все спрашивал: «По каким таким принципам ты им селекцию проводишь? Черт тебя знает! Но, если бы это, допустим, был красивый, но простой парень, то на сено с ним ты бы не пошла! Не пошла бы! Нет! Ну вот я и говорю!»
Через несколько лет, случайно встретив ее на улице, едва узнала: обмотанная во множество слоев широким бинтом голова, потухший взор. Тогда-то она и рассказала, что у нее обнаружили опухоль головного мозга, и прооперировали, как раз, когда она вынашивала ребенка, а художник недавно умер, от сердечного приступа.
2. О книге Элены Ферранте «Лживая взрослая жизнь»
Однажды мы все становимся взрослыми, становимся умнее. И то, что, казалось, принадлежит тебе и охватывалось всей силой души как свое, родное, - предает и уходит, проявив не лучшие свои стороны. И наступает период взросления, сопротивления жизни, ломки характера и становления личности, возможно.
Джованна, главная героиня повествования, на пороге шестнадцатилетия вдруг теряет все, что казалось ей незыблемым и вечным. Избалованная девочка, любимица родителей, которой учеба дается легко и жизнь кажется прекрасной. И вдруг, услышанный ненароком разговор родителей о ней, меняет ее мировоззрение о собственной внешности. Она убеждена, что некрасива, и начинает мстить всему окружению за это, своими, доступными способами – пропускает занятия в школе, остается на второй год, грубит взрослым и безобразно ярко красится. Но это лишь начало, - главная беда впереди. Мир срывается и стремительно летит в пропасть. В их дружной, интеллигентной семье вдруг обнаруживается, что отец уже пятнадцать лет изменяет матери, и любит совсем другую женщину, к ней и уходит в конце концов. А мать обречена на безмолвное страдание, слезы, превращение из красавицы в старуху, ожидающую, как подачки, каждой короткой встречи с бывшим мужем, каждого телефонного разговора с ним.
И Джованна совершает нелогичные поступки, чтобы доказать себе же, что она не такая, не принадлежит к тому кругу людей, который был так близок и дорог, но оказался лживым и жестоким. К тому же дети той женщины с малолетства дружили с Джованной, были близкими подругами. Внезапно начинают открываться подробности прошлого, которое все эти годы незримо волочилось тяжелым шлейфом лжи. Отвергнутая отцом часть его родственников, которых он считал не достойными и низко образованными, проявляет себя с лучшей стороны, и выступает как раз опорой в той ситуации, где родители не смогли помочь, ибо и сами впали в истерику и страдания, и потеряли связь с собственным ребенком.
Яркие характеры героев придают повествованию особый привкус узнаваемости жизни, и, в каком-то смысле, повторяемости, ибо читателю они встречались уже и в других книгах Элены Ферранте, но под другими именами.
Детально следуя за каждым поворотом судьбы Джованны, осмысляя ее реакции, давая оценку ее протесту, - понимаешь, что автор очень точно проникает в суть жизненных ситуаций, расставляя нужные акценты, заставляя сопереживать и жалеть девочку. А может она и сама переживала все это в детстве? Это ведь правда, что писатель все время пишет одну и ту же книгу, пишет себя.
Выросшие вместе дети, дружившие с малых лет, оказываются столь разными и непохожими, что, достигая уровня зрелости уже не находят точек соприкосновения, и обижаются, и рвут отношения, и вновь находят друг друга, но уже в другом состоянии, другого уровня понимания цели жизни. И это очень здорово.
Действия в книгах Элены Ферранте всегда происходят в Неаполе, в семьях, где изменяют и предают мужчины, и страдают женщины и дети. Но параллельно происходит формирование характера, женского, подросткового, и появляется свой собственный взгляд на жизнь. Вот эта оптимистическая и верная нота в завершении повествований всегда оставляет в душе вместе с чувством чего-то трагичного, что перевернуло жизнь, убеждение и удовлетворение внутреннее, оттого, что проблема но не стала губительной, не сломала, а напротив, воскресила в человеке лучшие качества и духовные силы, послужив новым опытом и опорой в дальнейшем пути.
3. Слово лечит, слово калечит
Так часто говорил на проповеди один польский ксендз, сыгравший в моей жизни значимую роль. Талантливый, начитанный, обладающий невероятной харизмой он владел умением покорять сердца людей. Но он пил. Пил потому, что не мог справиться с нахлынувшим на него чувством фрустрации в тот момент, когда надо было делать выбор между службой и личной жизнью, оставить службу и круто повернуть судьбу. Да и не надо было, как я теперь понимаю. Время доказало, что он сделал правильный выбор. Иначе и быть не могло. Но чего ему это стоило! Вопрос в другом. Почему человеку вообще надо делать такой выбор? Разве смысл жизни конкретного человека в том, чтобы сохранять себя от мира, мучительно переживая желание жить с людьми и быть частью бесконечного процесса жизни.
Но сказанные им слова, несомненно, значительны. Скажи доброе слово человеку – и поможешь ему справится с бедой. И, напротив, скажи что-то злобное– и загонишь его в омут страданий.
Слово лечит, слово калечит!
В силу обстоятельств мне пришлось находится несколько дней дома, так что было время для социальных сетей, что вызвало глубокое разочарование в прежних медиа-интересах, неприятно удивило и обескуражило. Впрочем, очевидно настал тот момент, когда происходящее следует трактовать именно как возможность для личностного роста и движения в глубь, к тому, что не на поверхности, а в душе.
Ибо каждый урок в жизни нам дается зачем-то, и для чего-то, не просто так. Не сможешь усвоить, - придется повторять.
И еще одна истина открылась мне. Все самое главное происходит не в момент, а накануне, в процессе понимания и осознания, что это произошло, но не каждому дано это увидеть, и только избранные могут улавливать драматизм момента, заложенную в нем победу или поражение, путь, и конечный результат, чтобы воспроизвести все это в одном повороте головы, в одном взгляде, в слове.
Все началось с поста в фэйсбуке одного из активных выступающих в известном ток-шоу, который поначалу показался мне человеком образованным и наделенным чувством юмора.
- Подписывайтесь на телеграмм – канал такой-то!
Подписалась.
Тут я отвечу на незаданный вопрос, зачем мне это надо было?
События в Минске прошлым летом стали той важной и необходимой темой, которую хотелось держать в поле зрения. Это и привело меня вначале в зрители, а потом и в подписчики программы, ибо многие мысли, высказываемые там соответствовали моим взглядам, а некоторые, наоборот, вызывали протест. Но в целом мне была необходима разносторонняя информация и аналитические разборы происходящего.
Недостаточно только сопереживать тем, кто желает перемен, важно понять и свое место в происходящем, хотя, древняя восточная философия видит человека вне перемен и событий, наподобие тигра, наблюдающего с горы.
Пожалуй, древние философы правы. Невозможно быть вместе с моими друзьями, находясь в другой стране?
Каждый раз, возвращаясь в мыслях к моменту принятия решения об отъезде, которое мучительно долго вызревало, испытываю одно и то же чувство сомнения. По сей день не могу с уверенностью сказать, что до конца прожила все это, утратив нить, связующую сны и реальность. Нет, не всегда, и не часто, но бывает, что я чувствую, что все еще там, все еще хожу по знакомым улицам, встречаю близких людей, волнуюсь, что меня не допустят в процесс, потому, что у меня нет ордера, чтобы оформить допуск в уголовное дело, мне же его не выдали в коллегии адвокатов. Ах, это только сон…И Тарковский со своим фильмом, и Окуджава своими пенями, и любимые заученные наизусть стихи, которые часами могу читать наизусть, да раньше и читала: «… Вы столь забывчивы, сколь незабвенны…, и …Сжала руки под черной вуалью…, и …На заре морозной, под шестой березой… - тянут они из души моей хандру. А жизнь там и сейчас? Какая она? Она мне подходит? Или нет? Когда-нибудь я расскажу об этом подробно. Не сейчас. Не в этом контексте.
Потребность слышать русскую речь, следовать выражению мысли, соглашаться со сказанным или нет, находить доводы в споре, очаровываться иногда, понапрасну, как оказалось, но мы же люди, живые, нам свойственно ошибаться, и это нормально, главное не делать другим вреда.
Потому и приникаешь к доступному – новости на русском, разговоры о важном.
Но только: Уходя – уходи! Мир стремительно меняется, жизнь меняется, погружаться и застывать в прошлом преступно, надо жить вперед. Сейчас. И только сейчас!
Вернемся к событию.
Ранним утром начала месяца марта, (вакцинация, вторая волна, пандемия, дистанция…) на ленте того самого профессора, на которого подписалась, прочла его сообщение о том, что он собирается набить морду какому-то козлу.
А дальше со мной произошло превращение, и я за один вечер узнала кто я, не из комментариев, а сама себя почувствовала и поняла лучше, чтобы принять нужное решение в очередной раз – отписаться, в конце концов от всех этих ток-шоу, телеграмм-каналов, и лжепророков, вместе с удалением и самого этого канала новостей из своего обихода, дабы не тратить время впустую.
Уровень дискуссии определяется уровнем воспитания, образования, умения уважать точку зрения того, с кем не согласен. Но это в теории. В реальности злоба зреет в людях, как нарыв, и выплескивается разом, по отмашке того, на кого они подписаны, словно стадо за пастухом. Экий феномен времени. Пастырь и паства в новой эпохе. Обозленные, во всяком случае те, кто писал мне комментарии, они считают всех уехавших за рубеж предателями, и ненавидят, за то, что они живут в европах, в данном случае меня, как представителя таковых.
Накануне видела во сне огромную противную крысу, которая вцепилась в меня, но я ее с отвращением оторвала, и так крепко сжала ей горло, что она исчезла.
Надо уметь разгадывать знаки судьбы. Крыса ничего хорошего не сулит.
Вот и проявилась в словах, в поступках. Взгляните!
Это копии комментариев, почти все, с сохранением стиля и лексики моих постов и ответов людей, живущих в той стране, в которой я родилась, и которая мне дорога, ибо, кроме этого, есть еще и великая русская культура, (прошу прощения за штамп), и есть просто хорошие люди, добрые и умные, с которыми хочется общаться и дружить.
Итак, мой пост под публикацией профессора, назовем его Ч.
С большим сожалением отмечаю последнее время, что в людях зреет агрессия, то топором зарубил кого-то, то еще каким-то образом целую семью убил... Может быть стоит взглянуть на мир иначе?
…я, все-таки, думаю, что люди заслуживают уважения, и это чувство утрачено, увы, нет дистанции, нет чувства понимания, что, избивая, или даже убивая другого, человек убивает или избивает ту частицу Бога, которая заложена в каждом из нас. Поэтому я считаю, что личность воспитывается отношением к человеку как к таковому во всей стране, не просто в семье. И если уважаемый профессор говорит, что хочет бить морду, то так и откладывается в сознании людей — значит это нормально.
Ответ некого П.
…всё правильно говорите, но только вы говорите о людях, а профессор о козлах. А они как раз из тех, кто, прочитав ваши строки не усвоят ни слова. Так что с волками жить, по волчьи выть, а козлов надо гнать поганой метлой, они всё равно ни к чему не пригодятся.
Мой ответ П.
…из комментария профессора не понять, о ком речь, только назван человек козлом. Но, чтобы так назвать человека, должны быть какие-то аргументы, или решение суда - которых нет в этом небольшом тексте. Я не спорю, и не настаиваю на своей точке зрения, — это всего лишь мой личный взгляд на ситуацию, в некотором смысле пугающую, где каждый выпад или линия поведения имеют смысл, и играют свою роль, вот и в данном случае - я имею ввиду, что насилие порождает насилие. И если в стране правит закон — значит право и справедливость на стороне закона. Суд решит и накажет, а месть - плохой советчик. Обратите внимание на комментарии под этим постом, они и есть иллюстрация к тому, что я написала. Я родилась и выросла в СССР, и мне хорошо известно, как люди агрессивно относятся друг к другу. Соседка по квартире поджидала моего маленького сына из школы с топором в руках (!) и угрожала его ударить просто потому, что он играл на пианино, он учился в музыкальной школе, а она хотела спать днем. Она была уверена, что это мы козлы, а она жертва, и расправлялась с нами по-своему, включала радио на всю катушку, и придвигала его прямо к общей стене. Разбивала нам окна вазами...Это был ад. Но я не хваталась за топор, чтобы решать с ней проблему.
Ответ мне от П.
…вы серьёзно ассоциируете профессора с вашей сумасшедшей соседкой?!! Если да, то тогда вопросы только к собственной адекватности (((Если нет, то это попытка поупражняться в словословии... Смысл? Все знают, что обижать, что-то белое и пушистое не хорошо. Но тогда опять вопрос: по-вашему профессор решить одбудкать пятилетнее невинное создание, или он вам должен выложить всю трёхсотстраничную историю конфликта? Предлагаю зафиксировать в авторе адекватного человека, имеющего право на желание кому-то воздать по заслугам. Если бы он обращался к вам, тогда, конечно, вы в праве требовать объяснений… в противном случае его право что-либо разъяснять или нет. А про то, что все друг друга должны уважать мы знаем, помним и будем помнить, но не козлов. На то они и козлы
И, наконец, ответ самого профессора Ч.
Для того, чтобы назвать человека козлом нужно решение суда.... Как это мило. А если коротко - пипец какой. Гётеборг, говорите? Никогда туда не поеду. Вообще это реально кошмар, когда чувство юмора заменяется назидательностью. Слава Богу, у нас народ хоть с юмором.
Мой ответ профессору Ч.
…ну зачем же сразу так и про Гетеборг, и про решение суда. Очевидно, что я имела ввиду, что должны быть какие-то аргументы, или решение суда о том, что человек виновен. Назидательности в моем комментарии нет. Я с уважением отношусь к мнению других и, в частности, к Вашему, когда порой слушаю Ваши выступления …, потому и подписалась на Ваши обновления. А вы так вот сразу об отсутствии чувства юмора, и прочие обвинения в мой адрес. Мне бы хотелось говорить об агрессии с позиции понимания и уважения мнения других, поскольку это, действительно, важно. И, если хотите, можем продолжить разговор в спокойном ключе, ибо мне есть что сказать, да и Вам тоже. Я живу в Швеции, и научилась здесь тому качеству, которое во мне отсутствовало ранее. Например, чтобы попросить убрать коврик от входной двери, который я положила по старой привычке, администрация кооператива обратилась ко всем жильцам дома в письменной форме и попросила убрать коврики от дверей, ибо они мешают убирать подъезды. А мне лично никто не сказал в лоб. И это правильно, я теперь понимаю, что так. Поэтому и отреагировала на то, что Вы сказали. без желания Вас лично обидеть или задеть. Я адвокат по специальности, жила и работала в Минске долгую часть жизни, защищала тех, кто был обижен властью. Поэтому мне близки чувства людей, желающих защитить себя. Многое приходит с опытом. Но если Вам удобнее просто сказать, что у меня нет чувства юмора и вспомнить пипец - то это Ваше право, не настаиваю.
Ответ профессора Ч.
Я рад, что Вы признаете за мной хоть какие-то права, включая и право на моей странице употреблять слово "пипец". Благодарность Вам за Вашу милость, конечно, не знает границ. Спасибо, что снизошли до меня недостойного из своего цивилизованного далека. Не то, что мы лапотные.... Зайти на чужую страницу и начать всех сходу учить жизни. Сразу видно - Европа! Еще что-то?
Всегда, знаете ли, умилялся стремлению чуть оперившихся эмигрантов поучать оставшихся.... Фирменная черта, неизбывное стремление доказать бывшим сородичам свою "первосортность".
Мой ответ профессору Ч.
…уважаемый …Не стоит так уж. Про пипец Вы сами мне и написали…Я, конечно, не стану Вас раздражать, коль скоро нет понимания в диалоге, и отпишусь от Ваших обновлений, а жаль, искренне сожалею, что вместо желания найти смысл и говорить с позиции достоинства, получается недопонимание и обида. С уважением.
Комментарий от П.
…пойду ботинки начищу и шею помою... ещё раз, а то вдруг не блестят))))
Ответ профессора Ч.
…и я, побреюсь, пожалуй
Мой ответ профессору Ч.
…да ладно, люди есть люди, и мнения у них разные. Эмигранты тоже разные, как и все мы в понимании текучести мира и желании менять себя. Я русская, и всегда останусь русской, и люблю Россию.
А дальше пошли посты людей, которые ранее не участвовали в дискуссии, но, после моего ухода, все-таки решили обратиться ко мне, и выразить свое мнение. То есть это все в мой адрес. Вот, пожалуйста.
… ну просто Вам нравилось издеваться над ней при помощи бренчания (а дети именно бренчат) на пианино. Мне кажется, что сон взрослого человека важнее, чем музыкальные экзерцизы Вашего чада. У меня была такая же ситуация с соседями за стенкой- но нам удалось договориться. Я думаю, что Вы просто ненавидили свою соседку...
…вот тапира реально жалко - он такой мииилый
…Вы это все придумали, что бы вызвать публикации... В следующей Вашей заметке речь вероятнее всего пойдет о том, какие агрессивные были советские люди... Не получится.
Да, вот с этого в европах все и начиналось - чтоб назвать козлом, надо решение суда, а морду бить за подлость - это совковая агрессия. Полное отсутствие инстинкта самосохранения, вызванное избыточной толерастией. Не наши это люди, отрезанный ломоть!) Если кто козел - то он по жизни козел, а не по решению суда! И морду бить за подлость - это по-нашему!
…Нда, тяжёлый случай , я прям повеселились.
Как только столь трепетное и воспитанное создание занесло на самое днище нашего ТВ эфира…
…Женщине хотелось поделиться с народом давней травмирующей ситуацией, и наконец подвернулся случай! А Вы бац - и обломали кайф!
Ирин, я думаю, что сидит она в Швеции, лицо человека, ездящего каждые выходные в родной Питер со шведской компанией понятно зачем ... И захотела женщина подзаработать- тоже понятно на что.. вот и побежала к стратегам гибридной войны... А те придумали ей что она писатель... Ну она историйку про топор состряпала... Только слог и изложение не" писательское"как человек, много лет профессионально работавший со словом-там вообще уровень церковно- приходской...
…Лучше не пишите- у Вас слог плохой, Вас даже не отредактируешь- либо полностью переписать, либо в корзину!!!
Можно подвести недельный итог : практически во все группы были заданы профессиональные провокаторы, которые работают по известному плану Даллеса( в прошлом Директора ЦРУ):были облиты грязью все советское- наше кино, наше образование, наши женщины, наши духи, наши ценности, наши святыни- Александр Невский, декабристы, наши духи( воняли жутко) ,характер наших людей- см.выше, смекалка наших военных моряков, угнавших российский авианосец из великоукрского порта, ну и наши ветераны и наша Победа... Некоторые атаки, благодаря нашим грамотным ответам- захлебнулись, но все не расслабляйтесь- до 24 года это все будет только нарастать!
Все это сопровождалось множеством восторженных «лаек» и смайликов, то есть поддерживали товарищи, в множестве своем, и не меня, конечно, а тех, кто знает, как жить надо.
Профессор, небось, тоже довольно улыбался побритым лицом. Свалили! Нечего соваться!
Ведь вся эта свора послушно молчала, стояла в сторонке, пока мы с ним переписывались, а когда почуяли, что можно, отмашку дали, вот и рванули, как борзые с цепи.
Все сказано, ни отнять, ни прибавить. Имеющий уши да услышит!
Великий российский мыслитель Григорий Соломонович Померанц очень точно определил стиляь полемики: «Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело. Все превращается в прах – и люди, и системы. Но вечен дух ненависти в борьбе за правое дело. И благодаря ему, зло на Земле не имеет конца. С тех пор, как я это понял, считаю, что стиль полемики важнее предмета полемики.»
У него не было телеграмм-канала, и страницы в фэйсбуке, оттого и времени хватало, чтобы постигать и формулировать.
Страшная трансформация происходит с людьми, постепенно утрачивающими человека в себе, предпочитающими опираться не на заповеди, а на советское воспитание – поучать и унижать других.
Однажды я гостила в Петербурге, у одной дальней родственницы. Узница ГУЛАГА, бывшая лагерная актриса. Пожилая, но сохранившая гордую осанку и породистую красоту, коренная Ленинградка, она всегда высоко держала голову. Аккуратно уложенные длинные волосы, необыкновенно выразительные голубые глаза, крупные очки. В блокаду от голода умерла младшая сестра. А еще раньше отца признали врагом народа, и расстреляли в лесу, свалив в общую яму бездыханное тело. Даже могилы не осталось. Их с выжившей сестрой на общем собрании студентов института исключили из комсомола, как семью врагов народа.
- Кто за?
Лес рук поднялся над головами, все бывшие товарищи.
А потом в лагеря, в Ухту, лес валить. Но выжила, выстояла, не накопила желчи.
Вернулась в родной город. И написала об этом свою, выстраданную книгу.
В тот вечер мы опаздывали на какую-то театральную премьеру, и пришлось воспользоваться троллейбусом, чтобы сократить путь.
Едва протиснулись на ступени, пропустив всех желающих. Давка, духота, люди толкают друг друга, переругиваются. Она прижалась к вертикальному поручню у дверей, прикрыла от усталости глаза, видно было, как тяжело ей стоять. Кто-то активно продвигался к выходу с толчками и бранью, отшвырнул ее, так, что она едва удержалась на ногах.
- Не нравится, на такси езжай!
И тогда она ответила. Спокойно и величаво прочеканила каждое слово: «Конечно, новая общность людей – советский народ! Вы лучше знаете: как надо жить!» (Не дословно, запомнилось так). Но ведь суть в том, что насаждая новую советскую культуру, уничтожая остатки буржуазного прошлого, в человеке подняли всю самую неприглядную муть,. … Весь мир насилья мы разрушим
До основанья, а затем
Мы наш, мы новый мир построим —
Кто был ничем, тот станет всем…
Элена Ферранте написала о превращении, происшедшем с подростком – девочкой, повзрослевшей в результате ворвавшегося в ее жизнь хаоса, измен, разочарований в близких людях, повлекшими переоценку личных ценностей. Впервые столкнувшись с предательством и злом, она нашла в себе силы вырваться вперед, стать мудрее, дорожить дружбой.
Со мной случилось то же самое. Мир повернулся той гранью, которая ранее блестела, ну, или казалась блестящей. «…И стало вдруг так ясно, так ясно, так ясно…» Но ведь конец у этих стихов, и у песенки тоже, - вне времени. Он где-то вдалеке, в будущем, в которое, несомненно, верится, просто надо уметь взглянуть как бы со стороны, как бы сверху, отстранившись от ситуации, и найти себя в ней частичкой всеобщего опыта познания истины: «…Что все мы будем счастливы, когда-нибудь, Бог даст!»