Кубытько закрыл дверь кабинета, опечатал, чуть прищурившись, осмотрел оттиск печати – всё нормально, глянул на часы и вышел на крыльцо штаба дивизиона.
Вслед, из окна дежурки раздался голос, это был заместитель командира 3 батареи Владимиров.
– Николай Степанович! Далеко собрался? Если командир будет спрашивать, что доложить?
Кубытько, и не повернув голову в сторону офицера, недовольно хмыкнул.
- Я что ему подчинён, что докладывать должен?
Впрочем, Владимиров был прав, командир должен знать, куда уехал дивизионный особист. Порядок есть порядок. Николай Степанович всё же ответил.
– Передай командиру, я к комитетчикам в город. Кстати, в автопарк позвони, пусть моя машина подъезжает к КПП.
Вновь посмотрел на часы, было двенадцать дня. До обеда два часа. Впрочем, обедать желания сегодня не было, шеф аппетит испортил – принесла нелёгкая.
Прежний начальник особого отдела дивизии приезд в гарнизоны выстраивал солидно. Все знали, когда приедет, с кем, с какими вопросами и прочее, и ко времени прибытия у КПП важного начальника встречали командир дивизиона, замполит, и конечно он, оперуполномоченный Кубытько. Но вот перевели шефа, прислали нового и все установки прежнего руководства, полетели к чертям. Этот новый, подполковник Щукин, мало того что наезжал внезапно, так ещё и демократом прикидывается, а как же – перестройка.
Помниться, в первый приезд командир дивизиона не встретил Щукина, был на комплексном занятии. Дежурный доложил командиру о прибытии гостя по телефону и майор бегом километра два от старта к штабу. Примчался весь в поту, докладывает, а сам едва дышит.
Щукин сладенько улыбнулся:
– Что, запыхались? Ладно, ладно! Вижу, заняты, занимайтесь, я через часок зайду.
Мягко стелет. Но вот падать больно. И Кубытько было поверил доброй руководящей улыбке, но в тот первый день нарвался на строгий выговор, за незнание положения дел на порученном участке. Впрочем, это была только формулировка, а реально вдул ему шеф за устойчивый запах перегара на рабочем месте. Как не пытался оправдаться Степаныч, ничего не помогло, не поверил Щукин в трезвый образ жизни подчинённого.
С того дня жизнь Николая Степановича усложни-лась до предела. Во-первых, он не знал, когда нагрянет в очередной раз начальник. А во-вторых, не понимал, что такое надо сотворить, чтобы угодить шефу. С прежним всё было понятно: к приезду в кабинете стояла коробка с местными изысками: твёрдая колбаса, шмат сала, сыр, бальзам, хорошая водка, обязательно ароматный хлеб – в Литве этого чуда навалом.
И особых вопросов начальник не задавал, так по обстановке поспрашивает и, не очень-то слушая ответы, больше сам разглагольствовал, рассуждал о бдительности, происках империалистов, иногда об успехах в ловле рыбы рассказывал. А уезжая, напутствовал: «Вы тут держитесь! Боевая готовность и бдительность – главное, ну и дисциплина. О дисциплине думайте!»
А этот…
Вот сегодня. Прискочил в дивизион, и к нему в кабинет. Нюхает, нюхает. Степаныч уже всю спиртовую заначку домой перенёс, все углы одеколоном залил, а он всё нюхает. Нанюхался, сел к столу, бумажками пошелестел и к нему с вопросами.
– Николай Степанович, а вы читаете докладные записки, которые пишите?
Вопрос, по меньшей мере, странный. Конечно, он читает, и подпись под докладами его есть.
А подполковник улыбается. Улыбается, а у самого глазища злые. Понял, Степаныч, сейчас начнётся.
– А газеты вы читаете?
Кубытько не понял, к чему шеф клонит. Повертел головой, где-то стопка газет должна лежать, да и журналы там же. Но ответить не успел. Щукин поднялся, подошёл к шкафу и достал лежащее на шкафчике «нечто», завёрнутое в газету. Сердечко ёкнуло, у Степаныча там сало, подарок начпрода, час как принёс.
Господи! Ну не везёт и всё тут!
Щукин вновь за своё.
– Так! А если поискать, то можно найти то, для чего это сало предназначено. Не так ли, Николай Степанович?
И вновь глазищами сверлит, а во взгляде кроме злости ещё и издевка видится. Растерзает шеф, точно растерзает…
А значит, отступать нельзя.
– Товарищ подполковник, Андрей Петрович, я всю последнюю неделю на работе ночую. В дивизионе учения и я с людьми, все на позиции и я там же, кусок сала в карман и к людям. Вон там, в шкафчике, внутри на полке, ещё хлеб и тоже в газетке. Что же мне голодать?
Подполковник не ожидал такой реакции. Молча постоял у шкафа, прошёлся по кабинету, присел в кресло. Понятно. Видимо отстанет.
Но куда там.
– Вот я и спрашиваю, Николай Степанович, вы газеты читаете?
Что делать? Только есть начальство взглядом. Может этот финт поможет?
Не помогло.
– Не читаете, уважаемый товарищ капитан. А если бы читали, то ахинею в донесениях не писали бы. Вот смотрите.
Подполковник открыл портфель, достал блокнот, полистал.
– Читаю: «От информированного источника получил сведения, что у рядового Чибисова (Повар хозяйственного подразделения дивизиона), родная тётя, Чибисова Анна Германовна, проживает в Канаде. Чи-бисов неоднократно в местах скопления людей (курилка, умывальник) высказывал мысль о том, что в Канаде жить лучше, чем в СССР, и он с удовольствием уехал бы в Канаду на ПМЖ». Или вот: «Прапорщик Подкорытов, высказывал намерение уехать на постоянное жительство в Ирландию…» И как всё это понимать?
Степаныч пожал плечами.
– Товарищ подполковник, всё, что написано истинная правда, так оно и есть…
Щукин перебил.
– Да, правда. Только я недаром вас спросил, читаете ли газеты. Какой сейчас год? 1988, три года как перестройка идёт. В ракетные дивизии и полки американцы как в Макдональдс за гамбургерами приезжают, все наши сооружения облазили и на днях прибудут технику смотреть. А вы – «…Канада… тётушка…», да какими такими секретами ваш поварёнок владеет. Американцы всё о наших ракетах знают и рядовой Чибисов при полном желании, кроме рецепта борща ничего толкового не сможет врагу передать. Ну и что касается Подкорытова. Он по несоответствию уволен два месяца назад, заметьте, ещё до вашего доклада, и вместо Ирландии воровством в соседнем городе занялся, неделю назад на краже пойман. Что, не знаете? Мне доложили. Память-то у меня отменная и я ваш доклад вспомнил. Почитал. Ирландия… Какая Ирландия? Вот я и думаю, а что, собственно говоря, вы тут делаете, чей хлеб жуёте, чью зарплату получаете? А?
Кубытько вспомнил тот оскал шефа и вновь жарко стало. Стоял он тогда, ни жив, ни мёртв. Холодный пот противными струйками катился по спине. До сих пор рубашка мокрая.
А подполковник продолжал.
– Газеты почитайте. Националисты в Прибалтике головы подняли. Грузия, Украина, Узбекистан, повсюду горячо. Вы хоть национальный состав дивизиона представляете? Нет? Вот здесь, у вас под носом может быть скоро горячо, а вы – Ирландия… тётушка. Позор! Не тем занимаетесь. Партия требует бдительности. Бдительности, в том числе и к внутреннему врагу. Нетерпимость нужна и к расхитителям достояния государства. И здесь вы обязаны быть на передовых по-зициях. А у вас сало в газете. Что, сало куплено? Наверняка ворованное, и воровано вашими друзьями прапорщиками. Так по кусочку всю страну и разнесете. Бдительность, и ещё раз бдительность. Ясно?
Кубытько молчал и по-прежнему ел начальство глазами.
А Щукин добивал.
– Так какой сейчас год?
Надо было отвечать.
– 1988, товарищ подполковник.
Щукин впился газами в подчинённого.
– А кто генеральный секретарь ЦК КПСС?
Ну, это уж слишком…
– Горбачёв.
А шефа не остановить. Опять бьёт.
– Кто председатель КГБ СССР?
И Кубытько с испугу брякнул.
– Андропов Владимир Юрьевич…
Щукин выкатил глаза, тяжело задышав сел. В его глазах уже не было ни злости, ни издевки, они были пусты…
– Да вы понимаете, что вы несёте? Вы ещё Феликса Эдмундовича Дзержинского вспомните! Тупица!!!
Начальник особого отдела дивизии вскочил и к двери.
– Я этого так не оставлю! Рапорт на увольнение пишите!!!
…
Да, обед испорчен, это точно. Впрочем, может и не только обед… Весь день наперекосяк.
Кубытько всё ещё стоял у штаба дивизиона.
А у КПП ожидал старенький ГАЗ-51, автомобиль, закрепленный за ним лично. Конечно не УАЗ, не легковой Газончик, но машина надёжная и водитель знающий.
Николай Степанович пошёл к машине. Водитель услужливо открыл дверь кабины, вытянулся в струнку, отдал честь.
– Поехали.
Бетонка с годами совсем рассыпалась, и семь километров, что предстояло преодолеть до шоссе, казались каторгой. Степаныч прикрыл глаза, и, ежесекундно подпрыгивая в кресле, чертыхался, конечно, не вслух, в душе.
Спустя несколько минут машина притормозила.
– Товарищ капитан, наш вроде, дивизионный. Ну да, прапорщик Черноусов, из эксплуатационно-ремонтной роты.
Кубытько открыл глаза. Рядом с машиной стоял прапорщик. Николай Степанович открыл боковое стекло.
– Откуда, Черноусов.
Тот лихо щелкнул пыльными сапогами.
– По семейным обстоятельствам задержался, товарищ капитан, командир знает, вот иду на службу.
Капитан поморщился, будто что-то вспоминая.
– Что-то я тебя давно не видел.
Довольная физиономия прапорщика раздражала, но что поделаешь, раз остановился надо что-то говорить.
– Так, где ты был?
Прапорщик широко улыбнулся.
– С людьми на фабрике работал, завтра опять уезжаю, мы ещё четыре дня работаем, затем батарейная команда меняет.
Кубытько насторожился. Так, так… Что там Щукин про злоупотребления говорил? Ага! Вот и хорошо, вот и тема! Надо выпутываться из позы, в которую вогнал шеф.
Он вышел из кабины, достал пачку «Опала», пра-порщику сигарету предложил.
Закурили.
– Так говоришь на фабрику поедешь? Давай со мной, давно собирался мебель посмотреть, может, что и себе подберу.
Прапорщик оживился.
– И правильно, товарищ капитан. У нас полдивизиона из фабричных отходов себе кухни, стенки, различные полочки, шкафчики делают. Дело хорошее, стоит копейки, а дома всё выглядит богато.
Кубытько встал на подножку кабины.
– Значит так. В половину десятого жду завтра у штаба.
Прапорщик лихо козырнул и быстрыми шагами двинулся к дивизиону. Степаныч ухмыльнулся, лихо идёт, а ведь пять километров впереди.
Спустя полчаса он был в городе.
В подъезд Николай Степанович зашёл быстро, скорее заскочил, а не зашёл. В доме были люди, что не думая могли заложить – как так, ещё и двух часов нет, а капитан дома. Потому и машину у перекрёстка отпустил. Скандалы ему сейчас не нужны.
Не снимая обувь, прошёл на кухню, открыл холодильник, достал початую бутылку водки, налив стакан, выпил. Сел в кресло, прикрыл глаза. Через несколько минут понял, оно упало – содержимое стакана в желудке.
Мозги стали проясняться.
Минут через десяток он был бодр и готов приступить к трапезе. Но чтобы не шуршать сковородкой нарезал сала, чуть почерствевший хлеб, из трехлитровой банки достал квашеную капусту. Всё, обед готов.
Теперь можно и туфли снять.
Присел к столу. Не спеша налил сто грамм, нет, не водки, это был разведённый спирт. Поставил перед собой. Всё что он сейчас проделал, было ритуалом, от которого он не отступал с момента ухода жены, а было это лет пять назад. Пять лет назад его законная, не захотев вести абсолютно бесперспективный для себя образ жизни, ушла, ушла и письма не оставила. Степаныч особо не тосковал, для личных утех, бывало, девчонок с вокзала приводил, но постепенно людские удовольствия заменило спиртное. В будни выпивал немного, все же на службу надо ездить с чистыми мозгами. Но уж в пятницу, а то и в субботу, напивался крепко. Сначала для выпивки повод искал, а в итоге плюнул и пил просто – «За здоровье!». Вот и сегодня, пожелал себе здравия, выпил, перекусил и поспал пару часов. В восемь вечера вновь выпил и на боковую.
Утром Кубытько был в дивизионе. Подхватив, как и договаривались, прапорщика Черноусова, выехал на мебельную фабрику. Путь недалёк, всего-то пятнадцать километров. К одиннадцати были на месте. То, что Степаныч увидел, фабрикой в полном смысле этого слова назвать было нельзя. Скорее это цех, где трудились четверо мастеров, а подмастерьями у мебельщиков, точнее, на подхвате, были солдаты. Причем не только их дивизиона, что для Кубытько было удивительным. Он насчитал человек двадцать бойцов. Двоих парней в серых комбинезонах, как и у мастеров, принял было за местных – ребятишки лихо управляли электрокарами.
Да! Дело поставлено широко.
Черноусов, глядя на удивлённое лицо капитана, усмехнулся.
– Николай Степанович, вы в цех пройдёте, или готовую продукцию посмотрите?
Конечно, надо было смотреть готовую мебель. Он постучал Черноусова но плечу.
– Пошли готовую продукцию глянем.
Через ворота вышли на дорогу, обошли высокий забор и вышли к фасаду. Вот здесь уже было видно – перед ними фабрика. Зашли в холл. Черноусов вёл себя здесь как свой человек. Раскланивался местным барышням, кивал каким-то людям. Видать парень прижился.
В холле кроме них топтались ещё военнослужащие, в том числе прапорщик с эмблемами связиста. Кубытько дёрнул за рукав Чурноусова.
– А эти откуда?
Прапорщик пожал плечами.
– Что, надо узнать?
У Кубытько проснулся азарт следока.
– Конечно и как можно подробнее, а я покурю на улице.
Он вышел на улицу. Здесь стоял военный грузовик. В грузовик солдаты грузили мебель, по комплектности это была жилая комната – стенка, два кресла и диван.
Посмотрел номера, вроде в дивизии есть такие. Может эта машина управления дивизии?
Черноусов выскочил минут через десяток.
– Николай Степанович. Это машина автослужбы дивизии, прапорщик старший, фамилия Смирнов. А приехали они получить мебель. Мебель для командира. Больше узнать ничего не удалось.
Кубытько больше и не нужно было. Он понял, всё им увиденное большая удача. Николай Степанович гордился собой, считал себя хорошим аналитиком, правда, непризнанным. В его уме сложилась вполне стройная картина злоупотреблений человека из верхнего эшелона военной власти. Он знал, новый командир дивизии прибыл всего месяц назад, мебели наверняка у него нет и то, что сейчас загружают бойцы, мебель для комдива. Раз на фабрике налажены рабочие контакты, значит, что-то за работу солдат перепадает мебельными щитами, это сущая безделица, а что-то мебелью, и он присутствует при большой взятке.
Кубытько развернулся и бегом к своей машине, даже с Черноусовым не попрощался.
Спустя тридцать минут, запёршись в кабинете, капитан каллиграфическим почерком выводил: «Совершенно секретно. Срочно. Начальнику особого от-дела…
Докладываю…»
Через час донесение Кубытько лежало на столе шефа.
Прочитав, Щукин мотнул головой, словно не понял написанного, ещё раз прочёл.
Снял трубку телефона.
– Алексей Алексеевич, разрешите подойти, есть не терпящий отлагательства вопрос.
Через пять минут Щукин был в кабинете командира дивизии. Молча положил докладную перед командиром.
Командир пробежал глазами текст, отодвинул бланк телеграммы в сторону.
– Он…, Кубытько этот, дурак или сумасшедший?
Щукин с серьёзным видом притянул бланк к себе.
– Не только, он ещё и алкоголик конченый.
Комдив рассмеялся.
– Андрей Петрович, и зачем вы его держите, выгоняйте. Расформирование грядёт, в идиотах войска нынче не нуждаются. Пусть на мебельную фабрику идёт.
Щукин расслабился – ход телеграмме дал, последний толчок к увольнению Кубытько организовал. Ну а по факту разберёмся – что за машина, чья мебель, кто купил и купил ли, и прочее.
– Алексей Алексеевич, я представление на Кубытько ещё вчера своему руководству направил.
…
А в это время Николай Степанович был уже дома. Налив стакан водки, готовился отхлебнуть, как вдруг икнул. Раз икнул, другой, да так громко, что и сам ис-пугался. Попытался задержать дыхание. Третий раз икнул. Вновь задержал дыхание.
Икнул, но глотнуть успел.
Глотнул и не поперхнулся.
Сел в кресло. Икота прошла. Подумалось – легко икнул, значит, кто-то вспомнил! Может начальство? Да нет, что начальству до него, маленький он человек.
Кубытько прикрыл глаза. Через пару минут по-чувствовал – содержимое упало в желудок.
Мозги стали проясняться.