Сиртаки по-нашему

 
        Мечтали мы о Греции и вот собрались. Накануне поездки по какому-то поводу, или без него, показывали фильм «Белое солнце пустыни». Ира напевала куплет.

Ваше благородие, госпожа чужбина,
Жарко обнимала ты, да только не любила.
В ласковые сети постой, не лови,
Не везет мне в смерти, повезет в любви.

– Какая чужбина? У тебя имя греческое, – "удивлялся" я.
– Поэтому жарко и обнимет.
– А при чём здесь, не у нас, конечно, в Питере, а в Греции, невезение, да ещё в смерти? – на этот вопрос ответ не получил.
     Чем «ваше благородие» нас пожалует? На «чужбине» дорога гладкая, по сравнению с домашней, петляет себе среди холмов, не спешит, в отличие от нас, хотя знает куда. Спешит позади нас полноватый субъект – надувает щёки. Надуть – в фигуральном смысле, потому что они и так надуты, в питании себе не отказывает. Не хочет отказывать и в другом – норовит взять быка за рога. В данном случае – «тёлку»:
– Работа зодолбала, не оглянуться. В отпуске наконец увидел, что есть красивые девушки.
– Вы, наверное, фитнесом занимаетесь? – присоединяется его спутник.
– Покажете на пляже, как это делается? Я тоже начну, получу медаль, – думает спрятать животик. Дума есть и животик есть, но он каким был, таким и остался. Спутник хлопает по результату:
– Медаль вешают не сюда.
– У меня на ленте.
    Тёлка призналась Ире, что сбежала от семейных неурядиц, и ребята, наверное, слышали (если не для них было сказано). 
    Холмам не скучно, невысокие сосны плотно стоят на них группами, кое-где, к нашему удивлению, торчат обугленные стволы. Ирина голова у меня на плече, вместе наши руки и души. Мы не одни – с нами радость путешествия в знакомую-незнакомую страну.      
    Подъезжаем к заливу в форме большущей буквы омега. Она последняя в алфавите.  На берегу ждёт храм, храмы всегда ждут, но в Греции почти о любом месте можно так сказать – всюду развалины, просто они до сих пор не дождались своих археологов. Каменный пол, отлично сохранившаяся мозаика – радостные лица с большими удивлёнными глазами, место, должно быть, такое. Полуразрушенные колонны по периметру стоят в два ряда и лежат, победители и побеждённые, в истории иначе не получается. 
      Гид просит внимания: «С тех исключительных времён» – следует долгая пауза. Таким образом выражается его, и наша заслуженная признательность эпохе. Пока он в молчании демонстрировал свой античный профиль на фоне автобуса «Мерседес», турист, который всё спрашивал «когда же увидим Колизей?», нашёл занятие. Попытался, по нашей, исконной привычке, восстановить историческую справедливость, в данном случае – поставить длинный кусок лежащей колонны. Потёр ладони, присел, уцепился за её конец и закряхтел. Потуги завершились неприличным в обществе звуком. Такие попытки (в истории), этим обычно и заканчиваются. Меньшая половина группы язвительно гоготнула (мужчин на экскурсиях всегда меньше), в истории наоборот – не смеются те, кто пытается трактовать её по-своему. 
      Иглесиас умиротворил нас голосом и прекрасной мелодией. Его готов поддержать ресторанчик, при всяком посещаемом месте они тут как тут. За ним кусты, оливковое дерево и опять сосны. В их хоровод зачем-то затесался деревянный столб с электрическими проводами. Одна сосна обняла его ветвями. Туристические автобусы, как лошади в стойле, рядком прижались друг к другу в сторонке.
       Меню составляешь сам, показывая пальцем на шевелящиеся во льду рыбы и кальмары. Платишь и через некоторое время садишься за накрытый стол для наслаждения трапезой и видом. Чехов, правда, подсказывал – нельзя наслаждаться пейзажем обожравшись. Спешим до еды: голубого цвета небо и море. Неподвижные белые чайки напоминают нам, северным людям, мелко раскрошённую льдину. У всех благодушное настроение, улыбаются, как на мозаике. Народ не знает, чем себя занять. К месту и к слову пришлась винная бочка. К сожалению, пустая, и на боку, я в неё залезаю. Ира сгибает в круг оливковую ветвь, венок победителя надевает на голову, берёт длинную палку – копьё.
– Я – Александр Великий.
– А я – собака Диоген, кто бросит кусок – тому виляю, кто не бросит – облаиваю.
– Проси у меня чего хочешь.
– Отойди в сторону, ты загораживаешь мне солнце!
        Смеются. Что Диоген может попросить? Ему хватает бочки. Что нужно Афинам – граждане разберутся сами. Разобрались – не зря до сих пор сюда ездят. Ира кладет палку, из венка делает плётку, у неё голос городничего из популярного фильма:
– Над кем смеётесь? Над собой смеётесь!
      Купаемся, приятели соревнуются. Погружаются одновременно, и смотрят, кто дольше пробудет под водой. Вторым выныривает животик:
– Главное – поймать момент.
   В этом я не участвую, плыву не торопясь брасом (после обеда!) Оглядываюсь и несусь кролем обратно. На столбе за рестораном огонёк – искрит изолятор, спешу предупредить, но тут вспыхивает ветка. Рядом – ещё, и через мгновения это уже не сосна, а факел. Ира суёт шмотки – быстро надевай. Горит и соседняя сосна, огонь по траве и кустам подбирается к ресторану, он наполовину из дерева. Паника, иностранцы бегут в автобусы, одежда в руках, кричат, ругаются, каждый на своём языке, но понятно, словно по-русски.
     Один за другим автобусы уносятся. Служащие ресторана, но их мало, рубят оливковые ветви, пытаются сбить пламя – очень сухо. Дыма нет, гарь. Беру ветки, присоединяюсь к «пожарникам», огонь не подпускаем. Надолго ли? Прибегает Ира с веткой, единственная женщина, начинает хлопать по горящему кусту, гоню прочь: «Ветер, пламя пляшет, длинные волосы, – с ума сошла!» Наш водитель переставил автобус ближе к заливу, так безопаснее.
     Выстрел из пистолета заставил меня вздрогнуть – небольшой куст сбоку вспыхнул весь сразу, будто огненный шар. Обожгло лицо, кажется загорелись волосы – тру голову. Нет, это от сильного жара. Ругаюсь, что не надел кепку. Отходим цепью, точнее цепочкой, я с краю, остальные наши выглядывают из-за ресторана – не пора ли сматываться? Ира появляется с другой стороны в платке. Я к ней:
– Огонь – мужское дело, уходи.
– Не могу оставить тебя одного.
– Я не один.
– А для меня – один.
      Рядом метрдотель, по-русски прилично изъясняется:
– Пусть остаётся. Я жене расскажу.
    Соглашаться или нет?
– К кустам не подходи.
     Другой грек о чём-то с ним переговорил. Спрашиваю: «Что он сказал?» – с надеждой, что Иру удастся выгнать. Метрдотель смеётся:
– Сказал, что обязательно жене расскажет.
    Пухленький пожарник, с кухни, предлагает Ире свои рукавицы.
 – «Эфхаристо» («спасибо», она сразу выучила).
     Загорается ещё несколько сосен, от очередного выстрела не вздрагиваю. Пламя близко от ресторана, вовсю колотим ветками. Огонь по траве пытается пролезть – получилось, загорается сзади нас. Отступаем. Мелкие частички раскалённой гари попадают на кожу, жутко жгут. Не успеваешь стряхнуть.    
      Метрдотель кричит:
– Пожарных давно вызвали, нужно дотерпеть. 
    Что их нет то? Через несколько минут, кто ж время засекал, слышим завывание – примчались две пожарные машины. Быстро раскатали шланги, видим – у них здесь большая практика. Потушили, перемонтировали провода, поругались (на кого?), выслушали общее «спасибо» и укатили.
     Во рту сухо и горько. На душе весело. Умываемся, Иру хвалят на непривычном языке, а я не знаю – ругать или нет… за любовь. Тех, кто тушил, разместили за один стол, её посадили с торца: «Вы – Гефест, обуздали огонь». Она напоминает, что испытание огнём – древнее средство дознания истины – «кто есть кто», мы выдержали. Метрдотель ставит узо: «За такое событие пьют крепкое, чтобы наше единение было ещё крепче». Когда я сказал, что жену зовут Эйрена, за столом зашумели, он перевёл: «Завидуют – в твою жизнь вошла богиня».
– Можно поцеловать нашу и твою богиню в знак благодарности? Я богинь не целовал.
     Пьём за победу, общую победу, как на войне, русские и греки. Православные. Наши пытаются ехидничать:
– Иностранцы деньги-то за еду не успели забрать, наверное, жалеют.
      Ира поворачивается: 
– Не жалеют, а благодарят Бога.
– За что?
– В таких случаях говорят: «Спасибо, Господи, что взял деньгами».
     Кто о чём, мы за своим столом – о дружбе, которая, если и может родиться внезапно, то только в таких вот обстоятельствах. Также внезапно греки поставили бокалы – к столу подошёл, скорее, подбежал, седоватый грек. «Хозяин, – пояснил метрдотель, – хочет выразить благодарность».
     После долгого пожимания рук, особенно Ире, зазвучала музыка сиртаки. Фильм «Грек Зорба» смотрели все. Пожарников поставили по одной линии боком друг к другу, руки на плечах, Иру с краю, головы повернули в её сторону. Короткий инструктаж. Медленным темпом – шаг в сторону, приставляем ногу сзади и слегка приседаем, вышли на середину, «к огню». Всплеск музыки, как тогда пламя, и мы в быстром темпе, вскидывая и выпрямляя ноги, «топчем» его: влево – вправо, вперёд–назад. От дружных хлопков под каждый шаг, конечно, Ирин, потому что не у всех слаженно, а у неё красиво, в ушах звенит. Музыка меняет темп, мы, таким же манером, уходим к столу и возвращаемся обратно.
     Второй выход выглядит отлично. Тот, который пытался поднять колонну, норовит присоединиться, встал, потёр ладони, но ему не дали: «Сядь, опять испортишь».
     Хозяин вручил Ире коробку с бутылкой узо. Метрдотель напомнил Некрасова: «От греческих мужчин русской женщине – которая «в горящую избу войдёт».
      Уезжаем, за рестораном чернеют обманутые столбом стволы сосен, обнимать стало нечем. В автобусе активный, где не нужно, турист на своём месте: «Ирина, где вы танцуете?»  Мы держимся за руки – нас ничто не разлучит.
      На следующий день новый гид, Надежда, из Воронежа: «Снаряд не может дважды попасть в одну воронку». (Возникла неприятная ассоциация – «бомбить Воронеж»). Приехала она сюда к подруге, ставшей уже местной, в гости. Визу просрочила, решилась остаться, – будь что будет.
– Довольна? – интересуется Ира.
– Конечно. Дома закончила художественное училище, летом – с вами, зимой хватает заказов по оформлению рекламы.
– А родители?
– Наведались в гости. Считают, что я тут, как сыр в масле катаюсь. Мама всё оценивает критично, в том числе свою фигуру. Спрашиваю у неё: «Что дома?» – отвечает одесским анекдотом. – Софа, как дела? – Полная жопа. – А что, кроме проблем с фигурой, ничего нового?
– Мама с юмором, на родине все такие? Поэтому и назвали воронежский сыр «Надеждой»?
– Им ничего другого не осталось.
      Есть люди – люди мечты. Они достигают её своей жизнью, вызывая добрую зависть. Я не о Надежде – о Шлимане. Мы в Микенах, бронзовый век, второе тысячелетие до новой эры. На невысоком скалистом холме циклопические стены крепости, жилые помещения, усыпальницы, всё из камня. Гореть нечему. Строили «навсегда». Мы вспомнили, конечно, и другую «здешнюю» историю, самую древнюю историю о любви, рассказанную Гомером. Про небольшой мост из каменных глыб, ещё того времени, Ира добавила: «Это не куча камней, а арочная конструкция с распределённой нагрузкой на опоры; сейчас по сопромату изучают». 
      Гробница Агамемнона, Животик смотрит в темноту и идёт первым:
– Я ничего не боюсь, решайся, – протягивает руку «тёлке», – за моей спиной, как за…
– Тут всё из камня, за любой спиной, – приятель поворачивается к Ире.
– Тогда проще было, верно? «Идти или не идти» – решали боги.
– За вас ещё не решили?
– Сам в Бога не верю, но спутника, тем не менее, дают свыше. Наверху редко ошибаются, главное – потом не упустить. 
– Всё у вас – главное. Что же было главным на самом деле, поймёте, когда будет уже поздно.
       Вместительный ресторан, без него никуда. Разноязыкий галдёж покрывает всё. На его фоне не сразу уловил непривычное ощущение – слегка покачивает, а не с чего, вчерашний вечер, как у нас говорится, прошёл впустую. Вспомнил, что похожее ощущение было в Бийске. И точно, большая люстра в центре чуть заметно покачнулась, люстры по бокам, которые поменьше, её поддержали, в такт звякнули подвесками. Гвалт прекратился, разговаривать стали вполголоса и только с теми, кто за одним столом. Ногами ощущаю подрагивание пола. Оно усиливается. Началась лёгкая паника, но все сидят, не знают, как быть.
     Первая не выдерживает немка. Хватает за руку большого ребёнка и тащит на улицу, тот вопит, ну точно, сигнал трубы – отход! Туристы подчиняются, нестройными группами, поглядывая на потолок и пригнувшись, покидают заведение. В дверях никто никого не пропускает. Метрдотель, при полном параде, вышел в центр зала, голос не дрожит, в отличие от пола, пытается остановить: «Господа, не волнуйтесь, у нас такое часто бывает, ничего страшного, сейчас закончится».
       Люстры продолжают сильнее раскачиваться, пол трястись, бокалы звенеть, клиенты убегать. Мы, русские, сидим. Греки-официанты подтянулись к шефу. Переглядываются. Ждут. Ждём и мы. Что? Рухнет или нет? Убеждённость в статистику или надежда на «авось», вера у нас с ними одна. Бесстрашный распустил живот, после каждого толчка он его судорожно напрягает – «Живот или смерть?» Сильный толчок, качнулась дверь, он вскакивает и бежит наружу. Тёлка привстала, остальные сидят, она проводила беглеца взглядом и села. Приятель, который в Бога не верил, крестится. «Подожди, гром ещё не грянул», – напоминает ему Ира. Я смотрю по сторонам: бежать или успеем куда спрятаться, если начнёт валиться? Сбоку широкая ниша в виде арки, с той самой, распределённой, нагрузкой. Пересаживаю Иру на моё место – отсюда ближе. Продолжаем сидеть. Может зря?
     Тянутся долгие секунды. Какие они медленные, чёрт возьми, всегда торопились (вот уж, действительно, чёрт к месту). Ира взглядом показывает на часы – проверяем теорию относительности. Хорошо, что бокалы пустые, а то бы давно упали. Попрыгали они попрыгали, позвенели, позвенели, и наконец успокоились, вместе с нами, оставшимися. Вышедшие и выскочившие, теперь наоборот – вначале выскочившие, с опаской вернулись, греки разошлись по рабочим местам. Мы наполнили до краёв стойкие бокалы, подняли их и поднялись сами. У того, который был с колонной, рука дрогнула – пролил немного. Подбегает Животик
– Я вовремя, – наливает себе и протягивает бокал, – успел.
  Мы чокаемся, с ним никто не хочет, даже приятель. Он с тёлкой глянули друг на друг, чокнулись два раза и выпили на брудершафт. Иностранцы захлопали. Мы выпили, закусили и уехали первыми. В автобусе недовольство, но радостное: «Говорили, что «дважды не бывает». Ира выручает Надежду:

«Нам не дано предугадать,
Как слово наше отзовётся»,
Кто из него воды напьётся,
А кто-то может дуба дать.

     Вечерние новости по телевизору: в соседнем районе разрушения, обошлось без жертв. Некоторые дома пострадали, есть обвалившиеся. Метрдотель не ошибся, а ведь мог.
– Не напрасно ты пела Окуджаву.
– Повезло в главном.
   

Из повести "Признание в любви"