Отрывок романа "На пути в Иерусалим", 2020, СПб, издательство "Алетейя"
***
Мать Миланы, по имени Айталына, была статной якуткой с тонкой талией, красивыми ногами и мягкими, правильными чертами смуглого скуластого лица. Она родилась далеко от Якутска, на крайнем севере, и росла среди оленеводов. Жили они уже не в ярангах, а в рубленых деревянных домах, похожих на деревенские избы средней полосы России, однако сохранили национальные котлы для приготовления пищи, и пользовались тюленьим жиром. Школу девочка из-за дальности расстояния посещала мало.
Летом, когда Айталыне минуло шестнадцать, в район тундры, где жила ее семья, приехал молодой московский тележурналист – подивиться их быту, выносливости и обычаям, и снять документальный фильм. Вопреки режиссерским иллюзиям, якуты прекратили жить в ярангах и использовали их только в походах. Михаил надеялся реконструировать старый народный быт для фильма, и девушка вызвалась помочь. Юная красавица Айталына нагишом готовила на костре пищу, прикрывшись лишь длинными волосами. Так велели традиции предков, и она не видела в этом ничего непристойного. Что она знала тогда о жизни? Как снимать и выделывать оленьи шкуры, шить иглой и рассказывать якутские сказки. Она умела выпиливать изысканные украшения для волос из мамонтовых костей. Она была бесхитростна и чиста, как летнее небо! И стала звездой телесюжета.
С той минуты, когда точеная как статуэтка девушка запросто скинула перед ним одежду, словно стесняющие движения путы, Миша не мог думать ни о чем, кроме ее юного тела. Он пригласил Айталыну на дальнюю охоту, и они, погрузив на машину сложенную ярангу, вместе умчались в ночь. Родными девушки это по
традиции не порицалось: хороший белый самец «освежал кровь» их рода. Айталына прозвала гостя созвучно имени – «Миэхэ», что значило «у меня», ведь он был ее первым мужчиной.
Неумело поставленная, кривобокая яранга притулилась серым комочком у подножия сопки. Айталына зажгла очаг, чтобы отпугнуть гнус. Дальше, в свете яркой луны, расстилалась каменистая равнина с серо-зелеными мхами. Теплый ветер гнул к земле редкие желтые маки и проникал внутрь пристанища, где укрылись страстный москвич и простодушная, любопытная Айталына. Девушка знала с детства, что судьбой предназначена для мужчин, и ей не терпелось открыть для себя, наконец, великое действо, которое движет миром. Она ожидала чего-то феерического и неземного, совершенного до безумия – такого, за что не жаль отдать жизнь. Ей представлялось окно в особенный мир, где розовые облака сверкают золотыми переливами, приглашая в счастливую взрослость.
Она протянула Миэхэ руки, изнемогая от нежности, но в ответ ощутила сильную дрожь, словно ему было холодно. Он пробормотал что-то о девичьей красе, начал жадно и резко хватать ее тело и повалил на надувной матрас.
Черное высокое небо, усыпанное яркими звездами и видное сквозь щели яранги, показалось девушке жестким, как первое проникновение мужчины в ее лоно. Айталына не испытала от бешеных поцелуев Миэхэ ни порыва любви, ни восторга. Не нашла никакого дива в тяжести его горячего белого тела. Миэхе бился в судорогах, а из ее промежности, словно порезанной тупым ножом, истекла липкая кровь. Появилось смутное чувство: «Это что – всё? И это – то самое?»
Наступила глубокая тишина. Пахло торфом, мужским потом и мокрыми травами. Айталына протянула руку сквозь щель яранги, сорвала мох сфагнум и сунула между ног, чтобы кровотечение скорее остановилось.
– Миэхэ, это что – всё? Что тогда хорошего в этом? Почему так? Я не верю.
За ярангой, выбирая сочные кустики ягеля, шуршал копытами дикий олень. Михаил опустошенно, растерянно молчал. Ему хотелось снова наброситься на девушку, беспечно лежащую рядом и манившую неприкрытыми прелестями, и он не знал, что ответить.
– Ты когда-нибудь удовлетворяла себя сама? – собравшись с духом, выдавил он.
– Нет, а что это значит? – не поняла Айталына.
– Ооо, ты, малышка, вовсе не подготовлена к встрече со мной, – разочарованно выдохнул он. – Я, идиот, подумал: раз ты ходишь по лесу голая, ты всё знаешь о своем теле! Но если ты не ведала удовольствия от прикосновений к интимным зонам, то входить в тебя – все равно, что искать воду в пустыне! Твои органы спят, они не тренированы и бесполезны.
Айталына повернулась на живот и доверчиво придвинулась.
– Значит, это не всё, Миэхэ! Я так и знала. Ты сделал мне больно, но это – начало. Ведь не зря люди вечно бредят соитиями! Не думая о появлении младенцев! Значит, близость может открыть ворота в неведомый мир! Ты натренируешь мои органы так, чтобы я поднималась к звездам?
Михаил, отвернувшись, угнетенно простонал:
– За что мне такие испытания! Я годами учил жену понимать удовольствие, а теперь хочу бездумно и слепо наслаждаться страстью!
– Со мной, но без меня? – рассмеялась девушка, и нагая грудь задрожала в такт ее хохота.
Айталына оказалась пугающе прямой и открыто, безмятежно говорила там, где его жена забилась бы в истерике. «Всё это – от ее врожденного достоинства, от ее уверенности в своей значимости и природной красоте, – вдруг понял Миша. – В издерганных, сжатых, вечно конкурирующих между собой москвичках этого нет!»
– Конечно, я сделаю для тебя всё, – он звонко, с досадой и вожделением шлепнул Айталыну по ягодицам. – Но сначала, – уж извини, – я снова причиню тебе боль!
Утром небо было светло-голубым и чистым. Вершины сопок сверкали льдом, будто драгоценные камни. Не одеваясь, лишь собрав в косу спутанные черные волосы, Айталына выползла из яранги и растянулась на солнце среди ковра миуреллы: нежный, рыхлый мох оплел землю толстой периной. Ломкие стебельки, узкие зубчатые листики ласкали и успокаивали раздраженную девичью кожу. От скал отразилось эхо вертолетного винта: пожарные совершали дежурный рейд. Айталына положила в рот несколько ягод голубики и задумалась: зачем ей понадобилась эта странная ночь с Миэхэ? Может быть, в самом деле, рано, и она
еще не созрела? «Всё тело горит от его ненасытных поцелуев, щипков, шлепков и укусов. Я еле перебираю ногами, будто во мне застряла колючая коряга. А должна была, по чужим рассказам, летать от счастья».
Михаил прикипел к Айталыне. Ему стыдно и жалко было бросать ее, но в Москве его ждала большая семья. Пользуясь связями, он получил для Айталыны квартирку на окраине Якутска и устроил любимую работать контролером в аэропорт.
– Нелепо называть аэропортом занесенный снегом сарай, – вздохнул он, страстно обнимая свою якутку, – но ничего лучше мне не придумать. Деньгами здесь не обидят.
Миша щедро помогал ей, пока их дочь, – старшая сестра Милы, – была маленькой, и пока доверчивая якутка не встретила блондина Нюргустая.
Раз в полгода Миэхэ приезжал к Айталыне, но уже не ощущал того очарования, каким одарила его некогда дикая тундра. Айталына же с тех самых пор воспринимала всерьез только белых мужчин, которые в большом количестве прибывали в аэропорт. Другого «окна в мир» в республике не было. Судоходный сезон на Лене длился всего пять месяцев, да и дороги зимой становились непроходимыми.
Вскоре Айталына столкнулась с настоящим русским богатырем – золотодобытчиком Борей Старостиным. Так назвался заезжий блондин, но в самом ли деле он именовался Борисом, Айталына не проверяла: в ее краях было не принято интересоваться происхождением пришлых людей. Явился – значит, так нужно. Она нарекла его якутским именем Нюргустай. Это подходило к плавному овалу его лица, к большим серым, восторженным глазам, к изящным рукам! Главным ей казалось заполучить в свой дом шикарного белокурого исполина. Она ловко завлекла его соблазнительным телом, заморочила голову смыслами бытия, и заставила, словно принцесса в сказке, искать для нее никому не ведомый дар. Нюргустай ударился в шаманизм, и она это поощряла, стараясь глубже загнать белого пришельца в любовную трясину, чтобы прожить с ним подольше. Любила ли она его, Айталына не знала, но была счастлива обладать дюжим и веселым светлокожим мужчиной. Спать с ним, вместе вести хозяйство, и слушать его
нелепые россказни о далеких городах, где вдоль улиц, вместо рубленых изб, стоят каменные дворцы, украшенные скульптурами рычащих львов, мускулистых мужчин и обнаженных женщин. О городах-призраках, построенных на болотах, где крутые изгибы набережных выложены розовым мрамором, а суша собрана из осколков кривых зеркал!
– Там пропадают и будто бы ниоткуда появляются люди! Там искажаются пространства и времена, – пылко нашептывал Нюргустай. – Любой человек может оказаться оборотнем или завороженным. Юные женщины там превращаются в бородатых лилипутов, а белобрысые мужчины – в черных котов! Я там родился. Ты веришь мне, Айталына? Возможно, я тоже – оборотень! Но я хочу жить с тобою всегда. Я люблю тебя, дорогая!
– Ты – мой милый сказочник, алмаз моей души, – смеялась цветущая Айталына, примеряя у мутного, перевезенного из таёжной яранги зеркала резные костяные заколки.
Со временем он, как и «Миэхэ», исчез в неизвестном направлении – то ли обернувшись черным котом, то ли удалившись в таинственные дальние города, то ли попросту сгинув в таёжном болоте. Айталына не горевала, она знала, что Нюргустай по-настоящему полюбил ее, и сердце, огражденное от мук ревности, было спокойно.
Еще в первый день знакомства она заметила туманную отчужденность белого пришельца, которая не могла позволить им вместе прожить всю жизнь. «Просто пробил наш час», – рассудила Айталына, и стала безмятежно жить дальше.
Дочери Милане достались его круглые, синеватые, необычные для якутов глаза и легкая курчавость, делавшая непослушными её густые, блестящие, иссиня-черные волосы. От матери Милане передались тяга ко всему русскому и нацеленность на светлоглазых красавцев, а так же крутые, круглые бедра и ладная, стройная фигура. На Нюргустая, как и на «Миэхэ», Айталына обид не держала и любила рассказывать дочерям о его подвигах.
– Славный был малый! Ласковый, терпеливый! Он научил меня летать в облаках! А весной он отправлялся на лодке охотиться за бивнем мамонта. Администрация выдавала лицензии на право «добычи» бивня, но их мало кто
покупал. Нюргустай тоже искал мамонта без документов. Это понравилось ему больше, чем добывать золото! Он ездил по речкам и озерам, а находки как будто подворачивались случайно. Весной берега обваливаются, кости и бивни торчат наружу! Только знай, собирай! Отпуская Нюргустая в тайгу, я зашивала в подкладку его куртки пакетик с колючками шиповника и боярышника.
Выросшая в городе Мила смеялась:
– Это еще зачем, мама?
– А как же злые духи – абасы? – шикала на нее Айталына. – Они насылают житейские ветра и приносят неприятности людям. Они могут закружить путника в лесу или утащить на дно. Некоторые оборотни убивают и пожирают искателей бивня! Но все они боятся охранных трав.
– Мам, про тебя хоть кино снимай о древних суевериях, – качала головой Мила.
– Уже сняли! А ты, глупая, лучше запоминай, – щелкала ее по носу Айталына. – Еще не раз слова матери вспомнишь!
Нюргустай привозил Айталыне богатые трофеи, и она занималась любимым делом своего детства – вырезала из костей предметы обихода и игрушки для дочек.
«Восхитительно! – кружил ее на руках Нюргустай. – Любимая, ты – мастерица и само совершенство»!
– Однажды Нюргустай притащил рога доисторического буйвола. Размером внушительные – точно стол! Мы их еле затолкали в сарай. Потом он их продал за доллары иностранцам, они тайком скупали останки мамонтов. Ну, а мы купили машину-японку! Когда Нюргустай исчез, я ее продала. Но это неважно. Соседи упрекали нас, что мы распродаем достояние республики. Но ведь, если бивни мамонта вовремя не подобрать, они начинают гнить. И мы отвечали, что лучше заработать деньги, чем дать этому богатству пропасть. А потом деньги от продажи машины мне пригодились, чтобы растить вас.
Иногда Нюргустай притаскивал огромные части туш. Мы потрошили их, – и в желудках мамонтов, и прямо в горле находили свежую траву! Видимо, в одночасье лютая зима настала, и им мигом конец пришел. Когда-то и всё человечество настигнет такая же участь. Смена полюсов!
До встречи со мной Нюргустай много попутешествовал. Он говорил: «Когда я был в Гонконге, то в магазине видел замечательные поделки из наших бивней. Специально спросил, откуда везут материал. Ответили, что из Якутии. И в Шотландии та же история! Там из них делают украшения для волынок!»
Дааа… Где только ни побывал твой папаша, – мечтательно вздохнула Айталына......
– Ну, вот! Я – дочь странника и кочевницы, а ты удивляешься, почему я хочу путешествовать. – Милана хитро улыбнулась матери.......................